Текст книги "Пойди туда, не знаю куда. Книга 2. Птичий язык"

Первое преображение

Возмущение Нетота вдруг переросло в чистую ярость. Как только путь из сердца в темя открылся, ярость закипела в нем, но путь был занят потоком застоявшейся, черной крови. И ярость хлынула во все стороны, наполняя тело.

Тут впервые ощутил Нетот, что такое воинское преображение. Люди впоследствии рассказывали, что снаружи он страшно исказился, став многоликим, ужасным, неузнаваемым, диким, словно у него было много лиц, и все одно другого страшнее. Внутри же он чувствовал, что его ломает, и одновременно он начал разбухать.

Ноги, словно дерево, на которое обрушился поток, вдруг подломились в коленях, задрожало нутро, каждый сустав, каждый член дрожал, как от страшного голода. Под оболочкою кожи начало чудовищно выгибаться тело, и только кожи с веревками удерживали его. Но ноги, не покрытые кожами, ломало, так что казалось, что ступни, колени и голени вывернулись назад, а пятки, икры и ляжки очутились впереди. Икры стянуло в желваки, размером в кулак.

Но движения сердечного насоса пошли вверх, и тело стало выдавливать из кож в руки и голову. Руки вздулись и поднялись, словно хотели кого-то схватить. Мышцы из зажатого тела пролились в шею, и она стала вздуваться узлами. У затылка мышцы шеи сошлись и набухли буграми. Но по мере того, как мышцы стекали на затылок, они утекали из лица.

И он чувствовал, что обратилось лицо его в красную вмятину. Внутрь втянуло один глаз, да так, что Нетот смотрел им, словно из глубокого колодца. Второй глаз будто выпал, а рот дико искривился. Нетот почувствовал, что может этим глазом заглянуть себе в рот. Он распахнул рот и незнакомым ему усилием оттянул щеку, чтобы не мешала глазу. И глаз его увидел, как за щекой показалась глотка, в которой до самого рта перекатывались легкие и что-то еще.

– Наверное, это печень, – понял Нетот и неожиданно подумал. – Потому что ярость моя разбудила гнев….

Тут верхнее небо его нанесло резкий удар по нижнему, словно щелчок, и из горла хлынул от этого удара поток огненно-красных клочьев. Тут понял Нетот, что уши его полны каким-то гулом или ревом. Это стучало сердце, бьющееся о ребра. Громовые удары его можно было принять за рычание пса или медведя, вступившего в бой.

Не вставая с колен, поднял Нетот глаза и увидел, что кроме людей, в ужасе глядевших на его изменение, в воздухе парят какие-то странные существа, которых он принял за богинь войны. Их факелы, ядовитые тучи и огненные искры виднелись в воздухе и в облаках над его головой, они купались в кипении грозного гнева, подымавшегося над ним, и пили кровавый туман, висевший вокруг его головы.

От вида этих существ волосы поднялись на голове Нетота, словно жесткая сухая трава. Слепящая вспышка взорвалась в его голове, и поток света почти в локоть длиной выбился изо лба, как это происходит в бою с богатырями. Со светом пришло и какое-то успокоение. По крайней мере, Нетот ощутил, что может снова управлять своим телом. Он направил силу внутрь обматывавших его кож и порвал их все сразу, подымаясь на ноги.

Кожи разлетелись от него с треском, и Нетот вдруг осознал, что глядит на людей сверху, словно он стал выше на голову. Тут пришло к нему понимание, что должен он сдерживать свою силу, чтобы не перебить всех, кто попадется на его пути, и он издал крик слабой силы, чтобы перебить не больше ста зараз, и издал второй крик слабой силы, чтобы перебить не больше полусотни зараз, и издал в третий раз крик слабой силы, чтобы его удар бил не больше десятка.

И сила его стала управляемой. Тогда нашел Нетот среди стоявших перед ним Змея и пошел сквозь людей, которые разбегались при его виде, на поединок.

Змей отбросил Медведко-Иванко и бросился на Нетота, выпуская хоботы и плюясь ядовитой слюной, дурманящей ум. Но яд сгорал, не долетая до тела Нетота, а хоботы он отрывал, словно рукава от старого тулупа. А когда они сцепились в схап, понял Нетот, что сегодня нет ему супротивника, поднял Змея на руках над головой, присел на одно колено, выставив второе, и готов был сломать тому хребет о колено.

Но и Змей понял, что не противник он Нетоту, и взмолился:

– Не убивай меня, русский богатырь! Отпусти к жене и детям! Я одарю тебя золотом и каменьями!

– Что мне с этого?! – ответил Нетот и снова замахнулся, чтобы ударить Змея о колено.

– Я отдам тебе свою силу выпускать хобота невидимые!

– Что мне с твоих хоботов, если их можно оборвать?! – ответил Нетот и опять замахнулся.

– Я скажу тебе свое имя! – взмолился Змей.

– Бери имя, – услышал Нетот шепот Похани, склонившегося к его уху. – Бери!

– Давай мне свое имя! – сказал Нетот.

– Поднеси меня к уху, – попросил Змей.

Нетот опустил руки так, что голова Змея оказалась возле его уха, и Змей шепнул:

– Во всех мирах, куда есть мне доступ, ты можешь звать меня Шаруканом.

– И что мне с того? – спросил Нетот недоуменно, но Поханя хлопнул его по плечу:

– Отпусти его. Теперь он твой навсегда.

Нетот разжал руки, и Змей упал на землю, тяжело дыша. Потом поднялся, сказал:

– Мой дом – твой дом, старший брат, – и тихо убрел прочь, закрывшись от глаз людей зеленоватым туманом.

Нетот поднялся и осмотрел людей, зачарованно замерших перед ним. Ярость его все еще клокотала в нем. И поэтому он сказал:

– Вы привели против своих чужого на нашу землю! Вы позволили ему покалечить ватажников! За каждого ватажника я покалечу одного из вас!

Южские опомнились и закричали что-то возмущенное.

– Хорошо, я понял, вы не согласны! – ответил Нетот. – В таком случае я покалечу за каждого ватажника двоих.

Тут противники сообразили, что это не пустые слова, и попытались обратиться в бегство.

– Понял, вы не хотите нести ответственности за свои дела. В таком случае цена будет выше. За каждого ватажника вы заплатите троими!

И он побежал по кругу, перехватывая тех, кто успел убежать дальше. Скорость его была так высока, что они словно стояли на месте перед ним. И когда Нетот обежал свой круг, ровно тридцать шесть человек каталось по луговине, крича и корчась от боли.

– Вот теперь я вас отпускаю! Заберите своих раненых! – произнес он.

И по мере того, как южские уходили, волоча побитых, к тому лесу, из которого вышли, преображение сходило с тела Нетота, и он возвращался в свое обычное тело. А когда последний из врагов скрылся из виду, первое преображение Нетота завершилось.

Богини войны и прочие существа, наблюдавшие за преображением и купавшиеся в его брызгах, снова стали невидимыми и разлетелись, а парн вернулся к ватаге, вливая радость и силу в израненные тела бойцов. И с ним воссияла их честь, потому что они остались непобежденными и сохранили свою землю.

Уроки

Изломанных ватажников увезли на телегах, Васюта и еще пара бойцов, несмотря на боль, взобрались на коней и уехали сами, гордо улыбаясь. Нетот хотел посадить Медведко-Иванко в бричку, но Шишок поманил его к кустам, в которых прятался, и сказал, что позаботится о медведе лучше всех. Поэтому Нетот сел в бричку с Поханей и поехал к нему, провожаемый взглядами косцов, которые, несмотря на благодарность, явно испытывали перед ним ужас.

В дороге он хотел задать Похане вопросы, которые переполняли его, но Поханя велел молчать и удерживать то, что рвалось из груди. И очень скоро Нетот понял, что не выпускать из себя вопрос – такое же упражнение, как бороться с возмущением. Вопросы гуляли по его телу, словно снова включился насос, и Нетот чувствовал, что нагревается. Хорошо, хоть ветер остужал.

Поханя посмотрел на то, как Нетот подставляет лицо ветру, и сказал:

– Никогда не говори свои уроки на открытом воздухе – ветер носит…

Дома Нетот первым делом спросил именно об этом:

– Что значит, ветер носит?

– Ты же за силой приехал? – спросил в ответ Поханя. – Ветер уносит слова и силу. И унесет уроки, так что ты их не возьмешь.

– Как?

– Они одной природы. Если захочешь посмотреть, покрась ветер дымом, и ты увидишь слова и ток силы…

– Сила одной природы с ветром?! – поразился Нетот.

– Не вся, конечно. Та сила, что ты будешь изучать с ватажниками, – это сила земли. Помнишь, как Илья Муромец от земли силой наливается? Вот они ее осваивают. Ружь называется, внешняя сила. Наружная.

– А какие еще бывают?

– Внутренние силы начинаются с охоты, она как вода. Потому в животе и моча собирается. Моча – это вода, жидкость, но это мощь, моща. Ты ведь хотел заглянуть во внутреннюю силу, когда на покос ехал?

– Да! Конечно.

– Вот ты и заглянул. Но заглянул выше, не в живот, а в сердце. А в сердце – жар и огонь. Потому тебя сушить начало. Пришлось воды добавлять, чтобы помочь силе ума держать огонь в узде. Но огонь в самой середке груди, а вокруг него воздух, и вверх идет воздух. Именно воздух подымает огонь в голову, где становится речью, и тогда рассудок замутняется, и ты начинаешь все крушить, потому что сила огня велика…

– А можно выдыхать огонь изо рта, чтобы появилось пламя?

– Слыхал про таких, но видеть не приходилось. Таких существ наш мир больше не выдерживает…

– А разум, получается, может огонь сдерживать?

– Да, вроде как может. Если обучен. А так он просто не успевает. Наш разум слишком медленный, чтобы успевать за вспышками. Они пробивают в голову, словно искрой, и ты уже весь охвачен яростью. Чтобы управлять огнем, нужно подымать внутреннюю скорость.

– Что это?

– Внутренняя скорость? Да просто для начала надо научиться думать быстрее. Думать и быть хозяином себе.

Нетот засмеялся:

– Успевать быть хозяином?! Вот не думал, что хозяином можно успевать.

– Да ты посмотри на наших деревенских бабушек. Вот предложи молодой городской бабе такое хозяйство: пара коров, лошадка, штук двадцать овец, козы, телята, свиньи, куры, гуси, еще и мужики, которых кормить и обстирывать надо. Она взвоет. А бабушка тянет, словно ей это и не трудно… Труд тот же, но у нее скорость выше, она ничего лишнего не делает, каждое движение точное. Ты ведь не смотрел на бабушек, как на мастеров боя?

– Вот уж точно нет!

– А я бойцов, прежде всего, посылаю пожить у бабушки и попробовать за нее недельку все хозяйство вести. Да еще вставая затемно, чтобы печку успеть растопить. Не выдержал неделю – не берем в ватагу.

Нетот представил, что неделю будет делать то, что делали его соседки по деревне, и понял, что его охватывает тоска: уж лучше снова в толпу дерущихся мужиков!

– Ага, так все бойцы и думают. В итоге со стенок возвращаются битые, с фингалами и шатающимися зубами. А ты представь, как бы ты бился, если бы для тебя бой был таким же делом, как для бабушки ее хозяйство? Просто хозяйство! Беспокойное!

Нельзя сказать, что Нетот после этих слов проникся горячим желанием побыть бабушкой, но что-то стало осознаваться и укладываться в его сознании. Укладывалось, но словно не умещалось…

– Ты знаешь, – сказал он, – мне ведь мешает что-то. Что-то там уже есть. И не впускает. Знаешь, что? Я собой горжусь, когда дерусь, а бабка об этом даже не думает. Она и не то чтобы не гордится, для нее это даже непонятно, наверное, что мужик чувствует после драки…

– Конечно, конечно! И пока ты это чувствуешь, ты не можешь вложиться в действительное мастерство. У тебя сила на самолюбование уходит. Вот поэтому настоящих воинов называли защитниками народными.

– Почему? Не понял.

– Да когда ты сам уже не хочешь побеждать, но надо это делать, бой становится просто делом. И тогда ты делаешь его все проще и быстрее. Просто представь, что ты больше не бьешься в стенках, не дерешься, чтобы покрасоваться перед девушками, или чтобы тебя уважали другие бойцы. Просто надо выйти, прогнать врагов и снова к своему стаду как можно быстрее.

– Это как волков отогнать!

– Вот-вот! Волков или одичавших собак. Схватил камень, бросил, крикнул, пугнул, и рад не тому, что победил, а тому, что можно возвращаться к своему делу.

– Но… То есть, я вижу. Да. Но, что-то не так. Когда я слышал про старину, про защитников народных или про защитников родной земли, то все понятно. А вот на себя гляжу и не понимаю, кого защищать, чтобы стать народным защитником? Ты знаешь, как будто не стало народа, который был бы моим…

– А когда со змеем шел драться за ватагу, тоже не чувствовал, что защищаешь свой народ?

– О, да! Вот тогда чувствовал! Точно!

– Этот яд по Руси ветром носит. Вместе со словами, которых теперь слишком много летает по ветру. И в кого он вошел, тот больше не знает своего народа, и Родину тоже не знает… Ему словно защищать нечего, а сам он, как во сне, с большим трудом вспоминает про себя и про народ…

– А кто этот яд на Русь напускает? Змеи?

– Кто-то должен выяснить это. Должен кто-то прийти, кто это выяснит и расскажет всем. Может, это ты?

– Я?! Так я… даже не понимаю, как это сделать можно…

– А ты подумай. Только эти враги быстрые и постоянно своими прикидываются, личины меняют так быстро, что заметить не успеваешь. Чтобы ты мог о них подумать, тебе надо думать гораздо быстрее.

Он взял в руку нож, выставил перед собой и приказал:

– Отбери!

Нетот протянул руку, чтобы схватить Поханю за запястье, но тот резко ударил ножом по его руке. Нетот отдернул руку в полной уверенности, что сейчас из нее хлынет кровь. Но крови не было, Поханя бил обухом ножа.

– Еще! – приказал Поханя.

Нетот, как мог быстро, схватил его за запястье и снова получил ножом.

– Еще! Еще!

Но сколько Нетот ни пытался, нож резал его руку, словно пробиться сквозь эту защиту было невозможно.

– Хорошо, – наконец, сказал Поханя, – теперь ты меня! – и передал ему нож. – Режь лезвием, не бойся.

Нетот взял нож, выставил вперед и попытался отмахнуться от поханиной руки. Поханя даже не стал перехватывать его руку, просто убрал ее и прикрикнул:

– Бей со всей скоростью. Не жалей!

И Нетот перестал жалеть. Он бил, как мог, резко и точно. Но каждый раз его рука словно стояла в воздухе, и он вкладывал ее Похане в ладонь. Он даже начал себя подозревать, что подыгрывает, чтобы не обижать Поханю, но завелся и постарался быть еще быстрее, и все равно вкладывал руку тому в кисть…

– Сначала ты будешь с рукопашниками изучать ружь, а точнее, силы движения. Ты понимаешь, чем живое от неживого отличается? Оно может двигаться. Само. Но если ты будешь двигаться так, как сейчас, очень скоро ты будешь мертвым.

– И уже не буду двигаться, – усмехнулся Нетот.

– И уже не будешь двигаться, – кивнул Поханя. – Живое отличается от неживого тем, что в нем есть самодвижущийся источник. Это душа. Вот ты и будешь изучать все силы движения – пору, пругу, дюжу и становую, – пока не начнешь видеть тот источник, через который ты ими управляешь, тот врутец, как у нас говорят.

Нетот кивнул.

– А как только ты его разглядишь, перед тобой откроется вхандырь во внутренние силы, которые тебе и нужны.

– Вхандырь?

– Вход, ворота твоего сокровенного тела…

Усилие без надрыва

Пока они говорили, женщины сновали взад-вперед, накрывая на стол. Хозяйка принесла огромный чугун, полный разварившегося мяса на костях.

– Больше хрена и чищенного чеснока, – сказал ей Поханя.

– Вина? – спросила она, но Поханя отрицательно покачал головой:

– Не полезно.

Наконец двери закрылись, и они остались одни. Поханя показал на стол рукой:

– На море, на океане, на острове Буяне стоит бык печеный, в заду чеснок толченый, хочешь – режь, макай в чеснок, да ешь!

Нетот вдруг понял, что съест все мясо, и принялся жадно поглощать его с хлебом, приправляя огромным количеством чеснока и хрена. Поханя сидел, с улыбкой наблюдая:

– В старину так богатырей проверяли: если он с пары кусков наедается, какой он богатырь?!

Нетот только закивал с набитым ртом.

– А затем мы тебя сном на богатырство проверим, – засмеялся Поханя. – Вот посмотрим, сколько суток ты проспишь!

– Ну, уж сутки-то точно!

– Да-да! – усмехнулся Поханя. – Хвастайся! Но пока ты не уснул, давай вопросы, чтобы не заспать.

Нетот прожевал то, что откусил, ощутил, что ему мало, но сдержал себя, отодвинул еду и повернулся к Похане:

– Что это за тварь?

– Змей. Их много. Разных. Они всегда жили рядом с нами. С самого начала. Теперь поменьше стало. Иногда они были огромных размеров, и сила у них была невероятная. Мы сражались с ними во всех мирах. И во всех мирах учились у них. Они – хранители мудрости, и они – враги человекам.

– Как же тогда у них учились?

– Каждый раз знание вырывалось с боем. Но каждый раз это такое знание, которое можно назвать штучным. И передать по роду.

– О, значит, я теперь могу у него чему-то научиться.

– Да, ты уже научился многому, хотя пока не осознал. И ты еще несколько раз сможешь поучиться.

– Чему?

– Когда знания настоящие, нельзя заранее загадывать, какое ты хочешь взять. Пустым любопытством ты исчерпаешь источник. Ты будешь получать именно то, что тебе потребуется. Ты пойдешь к нему тогда, когда не будешь знать решения самой сложной задачи.

– А чему я научился в этот раз?

– Как совершать громадные усилия, не надрываясь.

– О-о-о! – застонал Нетот. – Точно! Я бы никогда не смог этого сделать!

– Нет, не смог бы. Для этого надо поменять природу! – кивнул Поханя.

Нетот не понял этого, и потому попытался удержаться на этой мысли:

– Я же бешено сильным был! Я такой силы просто не представлял! Я думал, она меня в клочья порвет. Со стороны, наверное, страшно было смотреть?

– Ты же глаза мужиков видел?

– О, да! Меня это напугало. Они меня боятся… Шарахаться будут на улицах, наверное…

– Наплюй. Это не имеет значения. Ты просто стал народным защитником, и никогда больше ты не будешь знать народной любви. Скорее, они будут тебя ненавидеть, дай только повод!

– Почему ненавидеть?! – поразился Нетот.

– Все совершившие подвиг, заслуживают народную ненависть.

– Да ну!

– Вот тебе и ну! Тебя будут любить, пока ты страдалец, ничтожество. Пока тебе хуже, им можно ощущать, что у них все хорошо. Либо пока ты далеко, пока ты – сказка, не настоящий, придуманный. Мечта о защитнике. Но как только столкнулись с тобой настоящим, как только почувствовали, что ты превосходишь умом или силой, дай только повод!

– А если не дам?

– А если не дашь, они будут его искать! Они будут расспрашивать других и жадно выцеживать все плохое, что про тебя говорят. И если кто-то пустит про тебя сплетню, пусть трижды ложную, они уцепятся за нее и будут тебя опускать в каждом разговоре, где тебя помянули, потому что ты вознесся выше их. А когда им свидетели будут говорить, что это ложь и неправда, они спрячутся за здравым смыслом и будут пускать пузыри, вроде того, что дыма без огня не бывает! И люди зря говорить не будут! Что-то же должно быть за человеком, людей без червоточины не бывает!

– Как же жить-то с такими?!

– Жить с такими? Ты говоришь, как один из них.

– Ну! А как же еще?

– Ты не понимаешь, что такое подвиг.

– В смысле? Подвиг – это когда ты что-то такое сделал, что никто другой не смог…

– Например, на потолок наложил.

– Ну, нет, конечно, – засмеялся Нетот. – Что-то, что всех спасло, к примеру.

– Ты не понимаешь. Подвиг, это сдвиг, особое движение, это движение за ту черту, до которой все с червоточиной, все люди, как люди. Подвиг – это не когда ты сделал что-то особенное, что другие не смогли, а когда ты ушел туда, где ты такой, кто может это делать. Ты перешел за черту, когда ты такой же, как все, и изменил свою природу. Это не прощают.

– Я не чувствую, что я перешел. Хотя, конечно, то, что со мной происходило… Сам бы со стороны не поверил. А увидел бы – ужаснулся…

– Ты не просто побывал в этом состоянии. Твоя природа теперь всегда это может. Хоть это и непросто для тебя. Ты теперь иной. Я помню, когда я первый раз вышел из тела, я об этом рассказал людям, с которыми жил. И меня начали травить, начали искать любые недостатки, чтобы я не был выше их, не заносился. Мне пришлось уйти, и теперь я тихо прячусь здесь, не высовываясь на глаза людям. Они очень хорошо чуют тех, у кого силы больше, чем полагается. Великанов-то больше нет!

– Мне что, прятаться теперь?

– Тебе придется научиться прикидываться обычным и никогда больше не задерживаться долго в одном месте. Твоя судьба – одиночество. Ты теперь будешь бродягой. Иначе распознают, и ты пожалеешь. Люди, как звери, – либо ты один из них, либо стая объединится. Мелкие псины затравят волка, если он попытается прикинуться собакой. И ему не простят ничего, даже то, что он честно за них сражался!

– Страшно я смотрелся со стороны?

– У ватажников спросишь. Ешь, давай. И чтобы чеснок сожрал весь, до испарины на темени.

– О, у меня уже вся голова чешется, будто из родника течет, – засмеялся Нетот и снова принялся за еду. – А с ватажниками можно об этом говорить?

– С ватажниками можно. Они поймут. Они одни теперь твой народ. И вы все народные защитники, хотя вас и не любят. Свыкайся. Так на Руси во все времена поступали с лучшими людьми!

– А зачем тогда я их заступником буду?! – вдруг неожиданно для самого себя возмутился Нетот.

– Не хочешь – не будь, – спокойно ответил Поханя.

– И не буду!

– Попробуй.

– И попробую!

– Да пробуй, пробуй! Поборись со своей природой, проверь, что легче победить, природу или судьбу.

Нетот задумался и к своему крайнему удивлению в задумчивости съел все, что было в чугуне. И даже не почувствовал тяжести на желудке. Щупал себя и не понимал, куда оно все ушло. А после этого его резко сморило в сон.

Поханя сам отвел его в горницу, где было постелено, и, укладывая, спросил:

– Значит, суточки проспишь?

– Ну, суточки-то просплю! – ответил Нетот, чувствуя, как заплетается у него язык.

– Ну-ну! – хмыкнул Поханя. – Не верю я, что у тебя вправду такая сила, чтобы суточки!

И верно, на суточки Нетоту силы не хватило. Он проспал десять суток, а когда проснулся, долго не мог поверить, что такое возможно. Но здоровые ватажники, все поднявшиеся на ноги и раскрашенные давно пожелтевшими синяками, хохотали вокруг него, так что усомниться было нельзя.

– Суточки, значит?! – смеялся и Поханя. – Большую силу надо иметь, чтобы после такого встать через сутки! Божественную, можно сказать! Ты еще не знаешь, что такое божественная сила!