Текст книги "Пойди туда, не знаю куда. Книга 3. Три царства"

Ухватить мысь

Разговор с богом… Это само по себе потрясение! Даже с таким придурошным, как Голымба. Впрочем, Нетот уже сомневался в том, что его прежнее мнение о Голымбе было верным. Он невольно вспоминал, как побывал у Голымбы в первый раз, как спасался от него бегством, как тетушки Утки и дядюшки Лис и Коршун защищали свой мир от Голымбы… Что-то не сходилось…

Тот Голымба был просто огромной силы чудовищем, которое за что-то невзлюбило Нетота и хотело его поймать и наказать, а этот, оказывается, искал охотника, чтобы ухватить свою сумасшедшую мысь! Мысь же эта скакала белкой по ветвям великого древа, да еще одновременно внутри и снаружи Голымбы, как если бы весь этот странный и пустой мир был его нутром…

– Бог и есть мир, – подумал Нетот, но мысль эта была для него великовата, и он не удержался на ней. Зато глаз, то есть Внутреннее Око Голымбы, вдруг скакнул с офицера и коня, которых Голымба по-прежнему хотел оживить, и уцепился за мчащуюся с криками по ветвям древа мысь.

– А что она, собственно, кричит? – впервые заинтересовался Нетот.

Но восприятие Голымбы уже вернулось к его занятиям, успев по пути скакнуть несколько раз по корням, ветвям и облакам его внутреннего мира. Нетот понял, что противников у него будет два: мысь и это неуправляемое восприятие, в средоточии которого он завяз.

Это было сложно, в сущности, невыполнимо, и Нетот завелся, даже почувствовал, как у него упрямо выпячивается челюсть. Он начал не просто прыгать восприятием вместе с глазом туда, где мелькала скачущая по древу белка, но и удерживать восприятие как можно дольше. И это, как ни странно, стало у него получаться.

Сначала он не позволил глазу вернуться к игре во всадников, а когда тот все же туда перескочил, перехватил его движение и вернул снова к белке. Белка в это время забежала за дерево и пропала. Глаз снова вернулся к офицеру и коню.

– Как она может пропасть из восприятия за деревом, если дерево внутри меня? – подумал Нетот, и тут же сообразил, что уже не различает себя и Голымбу. Ехидная мысль захихикала, но Нетот нахмурил брови, и она стушевалась. Тем не менее, Нетот понял, что плохо различает древо внутри Голымбы и дерево на Бел-горюч камне.

Это было странно и совсем не укладывалось в его понятия о восприятии. Он даже готов был принять мысль Голымбы, что одна и та же белка бегает внутри него и снаружи. Но ведь это означало, что и дерево одно и то же! Это надо было принять, но оно не принималось. Почему?

Просто потому, что все основы нашего бытия строятся на том, что нельзя понять. Математики называют их аксиомами, что звучит умно, но означает лишь очевидности. И никакой логики, никакой строгости мышления, которой так гордятся математики, у основ математики нет и в помине. Лишь одна многозначительность: аксиома!

А на деле – пустышка, полное опровержение самой же математики как точной науки. Вся точность математики выводится из психологии восприятия, и при этом математики презирают психологов за неточность их науки!

Понятно, что Нетот ничего не знал об аксиомах. Однако его разум тоже работал, исходя из восприятия, и мышление вырастало из привычки опираться на очевидности. И эти очевидности были привычны: через две точки можно провести одну прямую, через прямую можно построить плоскость, причем, не одну… Почему? Так это же очевидно!

Но вот одна и та же мысь бегает внутри Голымбы и снаружи: так по одному и тому же дереву она бегает или по разным? Или это две мыси?

Нетот принялся за ней наблюдать и скоро убедился, что она одновременно бежит вверх по обоим деревьям и одновременно бежит по ним вниз. А после некоторой настройки он понял, что слышит ее крики одновременно изнутри Голымбы и снаружи. Это определенно была одна и та же мысь. И это как-то принималось. Но вот деревья были разными. Почему? Потому что это очевидность!

Однако бог произнес аксиому: одна и та же мысь! Значит, одно и то же дерево. В этом мире аксиомы не подтверждались очевидностью, они стояли только на слове божием… И это сильно смущало разум Нетота. Настолько сильно, что он даже подумал: быть может, в моем мире все очевидно потому, что в нем нет богов?

Этой мысли он смутился больше, чем кощунственного желания покорить бога, и быстро перестал ее думать.

Зато он начал думать, исходя из неочевидной аксиомы Голымбы: если это одна мысь, то и дерево одно, а значит, мысь не может спрятаться за деревом от восприятия Нетота, поскольку дерево не снаружи, не вдали, оно внутри, а восприятие вокруг дерева!

И он со всем жаром охотника принялся выслеживать белку, поджидая, когда она скроется за деревом, чтобы в этот миг подсторожить ее с той стороны. Для этого надо было разделить поток восприятия и направить его одновременно наружу – в сторону дерева на камне, и внутрь – за Древо с корнями и кроной из жил.

Не сразу, но это сработало, и аксиома подтвердилась! Белка с визгом неслась вверх по дереву, росшему из камня, но когда она юркнула за его ствол, Нетот ждал ее с той стороны внутри Голымбы, и мысь не исчезла! Она бежала сразу и там, и тут, и теперь ее можно было отслеживать на протяжении всего пути. Кажется, Нетот даже закричал от радости.

Закричал ли он на самом деле или только хотел этого, он сам не понял, потому что закричал Голымба и принялся бить кулачищами по каменной плите своего мира, так что по ней побежали трещины. Он бил и радовался, будто ему удалось посадить офицера на коня. Но Нетот понимал, вернее, чувствовал, что это он радуется их общей победе.

Ведь это его глаз теперь мог проследить весь путь мыси от корней до кроны и обратно. А это значит, она больше не исчезала из восприятия, мелькая, точно молния, и отвлекая от дел.

И они с Голымбой принялись гоняться за мысью своим общим восприятием, прослеживая, как она появляется среди ветвей кроны, мчится, крутясь вокруг ствола до корней, и ныряет в них, иногда успевая перегрызть какой-нибудь свежий росток с молодым листочком.

Это так их увлекло, что на какое-то время Голымба позабыл про своих всадников, и они вместе с конями тихонько расползлись подальше от его рук. Мысь же, словно почуяв, что за ней следят, начала менять пути и выскакивала из корней то в одном месте, то в другом. Но они разгадали ее хитрость и научились охватывать восприятием все корни и всю крону, а потом поднялись и до облаков, куда она несла свои крики.

Но проникнуть внутрь корней им не давала слишком густая тьма, а внутрь облаков – слишком яркий свет. И мысь, казалось, чуяла это и издевалась над ними. Она начинала шевелиться в одном облаке, стягивала туда их внимание, а сама выскакивала из другого и мгновенно уносилась вниз, так что им приходилось за ней гнаться, дыша пылью ее визгов.

Это не понравилось Нетоту, и он решил проникнуть восприятием глубже. Но Голымба еще не насладился новой способностью и сопротивлялся. Поэтому Нетоту пришлось усилить свое воздействие на восприятие и удерживать его дольше, посылая дальше. Он как бы сказал Голымбе, что тому понравится эта игра, и Голымба принял ее.

И вот в очередной раз, когда мысь нырнула в корни, Нетот не просто окутал все корни восприятием, но передал удерживать его Голымбе, а сам потек глубже во тьму. Как он передал, Нетот сказать не мог бы. Как бы отдал эту часть восприятия чему-то, что ощущал Голымбой. И почувствовал ответ: Голымба принял.

Как далеко удалось Нетоту спуститься между корней, сказать он тоже не мог, поскольку мимо пронеслась мысь и с криками помчалась вверх к облакам. В тот же миг Голымба бросился восприятием за ней и выдернул Нетота из-под корней, швырнув вверх, словно из пращи.

Ощущение было странное и не сказать, чтобы приятное. Внутри Нетота от этого рывка что-то будто затрещало и оборвалось. Сначала он напугался, думая, что так и помереть можно, но потом почувствовал, что его скорость стала выше, чем у белки, и он обогнал восприятие Голымбы, догнал мысь и словно бы уцепился за ее хвост.

Белка завизжала и ринулась в световые облака, протащив Нетота гораздо глубже, чем он смог бы забраться сам.

И там за облаками он почувствовал присутствие чего-то огромного… Более всего это было похоже на могучего сизого орла…

Мысь словно ударилась о его ноги, громко стрекоча, Орел склонил к ней голову, вслушиваясь, а затем беззвучно что-то сказал. И мысь с криками помчалась вниз, исчезнув раньше, чем Нетот смог оторваться от величественного зрелища.

И снова восприятие Голымбы рвануло Нетота, так что он вылетел из облаков, ускорился, догнал белку и на ее хвосте пролетел под корни Древа.

И там он увидел, что мысь верезжит что-то самой тьме. Но это была не тьма, это черный, чернее любой тьмы, Змей, слушал ее, отвечая сочащимся сквозь бесчисленные острые зубы шипением…

Ссора богов

Мысь завизжала и метнулась вверх к кроне и выше к облакам. Нетот, потрясенный видом темного Змея, задержался, а когда подстегнутый восприятием Голымбы догнал Мысь, она уже кричала Орлу:

– Он сказал, он сказал, он велел сказать, что прежде, чем в дом к такому, как ты, войдешь, все входы осмотри, огляди, чтобы знать, нет ли в этом доме недругов! И все равно проглядишь!

Орел что-то беззвучно ответил Мыси, и она помчалась вниз. Но в этот раз Нетот не стал ждать, когда его рванет восприятием, вцепился в загривок белке и помчался вместе с ней, так что восприятие Голымбы больше не успевало за ним. Но теперь он сам был восприятием Голымбы.

– Он говорит, он говорит! – закричала Мысь, едва оказавшись под корнями, – ум надобно иметь тем, кто далеко забрел, без умишка-то плохо, насмешки вызывает!

Нетот понял, что это давняя ссора, в которой некогда бывшие друзья бросают друг другу бесконечные обвинения, не в силах остановиться. Змей зашипел в ответ, и Мысь с визгами помчалась вверх, к облакам, и сходу заверезжала:

– Он сказал, он сказал: умом пред людьми похваляться не надо, скрывать его стоит! Если мудрец будет молчать, не грозит ему горе! Помалкивал бы лучше!

Это должно было взбесить того, кому сказали такое, и оно взбесило. Орел сверкнул глазами, словно полыхнули молнии, и снова беззвучно ответил. Но это беззвучие теперь походило на рокот отдаленного грома. Мысь с Нетотом помчались к Змею, чтобы передать:

– Гость осторожный, дом посетивший, безмолвно внимать должен. Хуже нельзя в путь запастись, чем квасом опиться. Чем больше ты пьешь, тем меньше покорен твой разум тебе!

Похоже, Змей как-то был в гостях у Орла и там опился квасом, подумал Нетот, подозревая, что это какой-то пьяный квас, не слабее пива или браги. А пьяным наболтал чего-то лишнего…

Мысь рвала к корням, а Нетот, вцепившись ей в загривок, думал о том, что сейчас Змей ответит что-то, не подумав, и ссора продолжится и будет длиться вечность, сводя Голымбу с ума. Как остановить эту дурную Мысь, чтобы она не разносила ссору?

Мысь передала Змею слова Орла, Змей зашипел, и Мысь бросилась вверх. Но тут Нетот подумал: «Если я могу за нее держаться, то почему я не могу ее держать?» Он бросил зов Голымбе и уперся. Мысь рванулась, но тут явно почувствовалось усилие Голымбы, и Мысь замерла. Нетот ожидал, что сейчас она рванется еще сильнее, но вместо этого Мысь повернулась и прыгнула обратно к Змею.

Прыгнула и уселась перед ним молча, словно принесла в ответ молчание…

Молчание в речи действенно!

Змей склонил к ней голову, недоуменно посопел, потом поднял голову, будто задумавшись, и прошипел что-то тише, чем раньше. Мысь помчалась к Орлу, Нетот на ней. Слова Змея подивили его:

– Пьяным я был, слишком напился у мудрого в доме, но лучшее в квасе, что хмель от него исчезает бесследно.

Орел выслушал, вскинул голову, словно поперхнувшись. Даже клюв у него слегка раскрылся от неожиданности. Он что-то негромко пророкотал Мыси, и она с цоканьем помчалась вниз. Нетот с удивлением заметил, как что-то промелькнуло в ветвях, и не поверил своим глазам: это была птица! Никаких птиц на древе раньше не водилось. Но по корням бегала пара мышей, так что это не могло быть случайностью: в древе завелась живность!

Мысь же прокричала Змею ответ Орла:

– Случалось и мне от кваса глупеть. Пей на пиру, но меру блюди и дельно беседуй, не прослывешь меж людей неучтивым…

Змей склонил голову, поцокал длинным раздвоенным языком и, прежде чем зашипеть, словно обкатывал во рту гладкий камушек. Мысь взвизгнула и помчалась вверх. Нетот настроился, чтобы разглядеть в этот раз птицу, но птиц оказалось много. Он даже заметил, что некоторые вили гнезда на ветвях Древа.

Орел, казалось, уже ждал ответа, склонив голову навстречу Мыси. И ответ его не разочаровал:

– Нравом я вышел не прост. Кто нравом тяжел, тот всех осуждает, смеется над всеми; ему невдомек, а должен бы знать, что сам он с изъяном.

Это явно возбудило Орла, он расправил крылья и потряс ими, так что пошел дождь, но тут ему пришла мысль, он сложил крылья, почесал клюв когтем и пророкотал ответ. Мысь помчалась вниз, пробиваясь сквозь стаи птиц, тучи насекомых и молодую листву, внезапно проросшую на Древе. Видимо тот краткий дождь был благотворным. У ствола земля покрылась травой, и по ней ходили олени, а между корней ползали змейки…

Мысь подлетела к Змею и крикнула:

– Доволен глумливый, коль гостя обидев, удрать ухитрился в покои, будто бы сон одолел. Насмешник такой не знает, что нажил врага. Но проспавшись, спешит искупить свой проступок дарами.

Мысь протянула вперед лапку, сжатую в кулачок, и раскрыла ее: в подземелье Змея пролилась тонкая змейка света и устроилась под потолком, словно маленькая луна подземного мира.

Змей отвернулся, помолчал, тяжело вздыхая, словно расчувствовавшись, затем повернулся и с поклоном надел на коготок Мыси крохотное колечко.

Они пробились сквозь тучи живности, которая теперь заполняла все пространство вокруг Древа, и Мысь предстала перед Орлом:

– Не знаю радушных и щедрых, что стали б дары отвергать. Ни таких, что в ответ на подарок врученный, подарка бы не приняли и свой не послали.

Мысь подняла лапу и разогнула коготь. Колечко слетело с него, ударилось о землю или что там было вместо земли, и тут же превратилось в небольшого соколика. Соколик встрепенулся, подпрыгнул, расправил крылья и трижды облетел вокруг головы орла с пронзительными криками, а потом уселся ему прямо на лоб, вписав себя в круглую, сияющую оправу, которая до этого казалась лишь пятном.

Глаза Орла посветлели, и над миром словно взошло солнце. Это было настолько неожиданное и пронзительное зрелище, что Нетот почувствовал, как его сердце топится от тепла и купается в слезах умиления. Орел наклонился к Мыси и произнес свой ответ так, что теперь его услышал и Нетот:

– Если дружбу ведешь и в друге уверен и добра ждешь от друга, – открывай ему душу, дары приноси, навещай его часто!

Мысь помчалась выполнять свой долг, обалделый от произошедшего Нетот цеплялся за ее загривок, но утратил собранность, и какая-то шальная птица сбила его со спины зверька.

Нетот закувыркался среди ветвей Древа, стремительно падая вниз с неимоверной высоты. Но птица, похоже, почувствовав себя виноватой, попыталась подхватить его. К ней на помощь подоспели другие птицы и медленно посадили Нетота на облако из больших, блестящих синим и зеленым жуков, направлявшееся прочь от Древа к какой-то им одним ведомой цели.

– О, это же навозные жуки! – подумал Нетот, поймав одного из них и поднося к глазам.

Он держал жука рукой! Руки вернулись! Вернулись ноги, и даже заду, которым он сидел на множестве летящих жуков, было щекотно!

Либо потрясение было настолько сильным, что удалось вырваться из глаза, либо Голымба, в благодарность за сделанное, освободил его. И даже родимое пятно в виде длинной полосы на левом запястье, где прятался его нож, было на месте. И, вообще, это был очень телесный мир, в нем все пело, стрекотало, кричало, булькало и пахло… Обильно пахло тухлым и одновременно цветущим!

Снова в теле он летел вместе с навозными жуками над бурлящими водами утробы бога. Воды эти вспенивались и выстреливали струями и каплями, словно в них бушевала какая-то закваска неимоверной силы. Над волнами вились насекомые, их ловили птицы, в водах тоже кто-то мелькал, бил хвостами, оставлял всплески. Жизнь кипела, словно в огромном котле, то поливаемая теплыми дождями, то освещаемая ласковым светом.

А посередине бурлил водоворот, выбрасывая вверх фонтаны зеленой воды. Как ни странно, но жуки летели именно туда, словно не опасаясь, что их собьет этими фонтанами.

Первое служение

Жуки летели прямо на кипящие и взрывающиеся брызгами фонтаны. Нетот уже хотел спрыгнуть с их стаи, но в этом новом мире, похоже, все было хорошо продумано и устроено мировым Разумом. Прыгать не пришлось.

Жуки подлетели к бурлящему месту точно в тот миг, когда оно вздулось пузырем, лопнуло и опало в глубину воронкой водоворота. Жуки уверенно полетели вниз, словно так и было задумано их крошечными мозгами, а Нетот слетел со стаи и, кувыркаясь, полетел вперед их.

Воронка быстро сузилась, и Нетот оказался внутри потока пахучей жидкости, который, бурля и крутясь, мчался вниз. Ощущения были узнаваемыми, но в этот раз Нетот не чувствовал себя естественно без дыхания. Потребность в дыхании вернулась вместе со способностью чувствовать запахи. Поэтому он мчался в потоке, задыхаясь, и очень надеялся, что это путешествие не будет слишком долгим.

Путешествие действительно не затянулось, и Нетота выплеснуло наружу, так что он оказался в куче чего-то мягкого и текучего, а поток водопадом обрушивался на его голову сверху. Нетот, отплевываясь, изо всех сил рванулся в сторону, разгребая кучу руками. Но поток был таким сильным, что его сбило с ног, подхватило и потащило, крутя и кувыркая.

Остановился Нетот только на берегу реки. Он поднялся и повернулся, чтобы осмотреться, и внезапно понял, что слеп. Свет восприятия в глазе Голымбы выжег его глаза, и теперь они ничего не видели.

Это сильно потрясло Нетота, будто он не мог представить себе ничего страшнее слепоты. От накатившего ужаса у него даже брызнули слезы.

– Странно, – подумал Нетот, – эти глаза не могут видеть, но еще могут плакать…

Тут посетило его смутное воспоминание, как Учитель и Дива говорят, что это не его глаза. И это подвигло его к вопросу о том, как же он видел чужими глазами? И как видел выжженными в утробе Голымбы? Ответ был простым: видеть можно и чужим глазом, было бы то, что видит. А вот оно не пропало, сама способность видеть через любые глаза, она была его собственной.

И Нетот принялся ее нащупывать в себе. И нащупал! Даже не в какой-то особой глубине, она все время была рядом, доступна, словно ждала, когда он к ней обратится. Он обратился, и видение вернулось. Ущербное, сумеречное, примерно как внутри Голымбы, без цвета, но вернулось!

Нетот мог видеть свет, движение и еще что-то, силу, вероятно. И, похоже, жизнь. Во всяком случае, он рассмотрел струящуюся и сверкающую вспышками света реку, Бел-горюч камень, сияющий ровным, белым, словно серебро, светом, качающееся над ним Древо, в котором металась вверх-вниз искра Мыси, и сияло облако на самой верхушке.

Сзади раздалось журчание и всплески, Нетот повернулся и увидел, как к нему устремляется новый поток, вроде того, в котором он кувыркался. Поток он тоже видел, причем, переливающийся световыми струями, словно играющий блесками и перетекающий в разные образы. Иногда в нем можно было рассмотреть травы и цветы, иногда веточки деревьев, а случались и образы зверей…

Нетот так засмотрелся, что отбежал с его пути, лишь когда поток ударил по ногам. Он проследил путь потока до той большой кучи, где едва не утонул. Куча была громадной, сияющей и переливающейся разнообразными искорками. В цвете это должно было бы быть очень красиво!

Потоки текли с кучи во все стороны, покрывая землю слоем чего-то полужидкого. И как только этот слой становился совсем тонким, он словно оживал и начинал весь шевелиться, меняя светимость…

– Что, что это?! – поразился Нетот, чувствуя, что созерцает самое большое чудо в своей жизни.

Тут новый поток пролился на кучу сверху, и Нетот разглядел его источник, который был так велик, что вначале Нетот принял его за облако. Этим источником была задница Голымбы!..

Похоже, у Голымбы был понос, потому что живот его над согнутыми коленями был вздутым, а лицо корчилось от болезненных колик и потуг, словно он рожал. Он сидел, что называется, орлом, на корточках и изливал из себя поток за потоком в ту самую кучу, из которой и выбрался Нетот.

Рвотный позыв скрутил горло, и не будь Нетот деревенским парнем, его бы вывернуло наизнанку. Но вместо этого он развернулся и, удивляясь, почему не узнал это вещество по запаху, бросился в речку мыться. И, похоже, вовремя, потому что то, что извергал из себя Голымба, не было обычным наземом, вроде того, что роняют на землю звери и люди.

Надо отдать должное, оно не пахло так, как ожидается. Как и внутри Голымбы, оно пахло слегка тухловато, как пахнут болота, но одновременно и цветами, травой, листьями, цветочной пыльцой и жирной почвой. Именно в этом таилась опасность!

То, что смывал с себя Нетот, под пальцами ощущалось именно жирной, плодоносной почвой. Причем, настолько плодоносной, что там, где комки на теле оказались потолще, обнаружились ростки, пустившие корешки-паутинки в кожу!

Нетот тут же повырывал все ростки, отшвыривая их с отвращением. Особенно тот, что вырос из задницы, словно маленький хвостик.

– Вот уж точно говорят про такую землю: ткнешь оглоблю, наутро дерево вырастет! – подумал он и пошагал к Голымбе.

По дороге он понял еще две вещи. Во-первых, голой каменной плиты больше не было, вся она покрылась землей, а земля проросла. Нетот шел по лугу, покрытому травами и цветами, над которым стоял звон насекомых, и клубились запахи.

Во-вторых, его одежда пропала, и он был совершенно голым, словно новорожденный. Только чудесный нож, способный светиться, когда чуял врага, по-прежнему охватывал ножнами левое запястье.

До Голымбы было не близко. Но странные игры с расстоянием, когда пространство непредсказуемо гуляло и менялось, прекратились. Теперь его удавалось преодолевать. Правда, сильно мешали травы, они росли так густо, что ноги запутывались в них. Несколько раз Нетот падал и принимался жевать сочные листья.

Они все были вкусными, хотя, наверное, не все были съедобными для человека. Точнее, не все бы стали есть люди, но Нетот так соскучился по самим ощущениям пищи во рту и желудке, что жевал все подряд, наслаждаясь вкусами. И постепенно научился различать те травы, которые точно могли быть пищей.

А затем он обнаружил ягоды, целые пригорки, густо покрытые спелыми и не очень ягодами. И, бросив травы, набивал рот ягодами.

Тут на глаза ему попались грибы. Некоторые он узнавал, большинство было незнакомыми. Нетот не удержался и съел несколько грибов, похожих на белые. Они были такого же грибного вкуса без горечи, только слаще, чем обычные белые грибы.

Так Нетот дошел почти до Голымбы, но неудачно поднял глаза и увидел высоко над собой страдальческое лицо бога-ребенка, которого как раз в этот миг настиг очередной позыв к излиянию творческой мощи. Живот Нетота тут же скрутило позывами, видимо, присутствие бога сильно ускоряет переваривание пищи.

И вот они сидели орлами друг напротив друга, и Нетот производил первое служение своему богу, уподобляясь ему. А бог глядел в его глаза с неимоверной глубиной понимания и сострадания…

Союз человека и бога был установлен в этом мире.