Текст книги "Господин Великий Новгород – расцвет и трагедия"

Евфимий писал митрополиту Ионе, что прежде князья приезжали в Новгород «и честь им въздавали по силе», а митрополиты таких грамот, как Иона «с тягостию», не присылали. Но ведь тогда и князья такого лиха не чинили, как Шемяка, возражал ему Иона. Князь Дмитрий ведь «княгиню свою, и дети, и весь свой кош оставя в вас в Великом Новегороде, да, от вас ходя в великое княжение, христианство губил». Митрополит писал, чтобы Евфимий с посадником, тысяцким и Великим Новгородом послали «с челобитьем и со всею управою» к Василию II, и обещал за них «печаловаться».

Как видим, «идеологическая атака» не удалась. Тогда Василий II решил покончить с соперником иным образом. В Новгород отправился посол дьяк Василия Степан Бородатый с большой суммой денег и «лютым зельем». Ему удалось подкупить боярина Шемяки Ивана Котова, а тот в свою очередь подкупил повара, служившего Шемяке. И прозвище-то было у повара вполне подходящее – Поганка. И вот Поганка поднес князю яд «в куряти». Дмитрий болел 12 дней и 17 июля 1453 г. скончался.

23 июля, в понедельник, Василий II в Москве в церкви Бориса и Глеба, «что на рву», слушал вечерню, а 24 июля был день поминовения блаженных страстотерпцев князей Бориса и Глеба, которые стали жертвами убийц, подосланных братом («приятное» совпадение для Василия II и его бояр). Прямо в церковь ворвался гонец из Новгорода и сообщил великому князю о смерти Шемяки. Василий впал в неприличную радость. Гонец, а им оказался подьячий Василий Беда, был немедленно пожалован в дьяки. Позже дьяк Беда стал доверенным лицом Василия II и составителем его завещания.

Митрополит Иона, бывший соратник Шемяки, а теперь верой и правдой служивший Василию, запретил поминать отравленного князя. В ответ игумен Боровского монастыря Пафнутий самого Иону не велел именовать митрополитом.

Тогда Иона послал в Боровский монастырь митрополита и бояр с дружинниками, которые доставили Пафнутия в Москву. Там митрополит на игумена «страшную брань положил». Пафнутий же продолжал стоять на своем и очутился в железах в монастырской тюрьме. Однако эта расправа вызвала возмущение большей части духовенства. И, как сказано в летописи, «…митрополит смирился и сам пред Пафнотием повинился и мир дав ему и дарова его и отпусти его с миром о Христе Исусе. И Пафнотей до конца поминовал князя Дмитрея».

Известен и еще один случай неподчинения церковных иерархов Василию II. Так, узнав об отравлении Шемяки, троицкий игумен Мартиниан публично наложил на Василия строгую епитимью (церковное наказание). Неизвестно, стал ли Темный выполнять епитимью, но с 3 июля 1453 г. великий князь перестал называть в своих грамотах троицкого игумена по имени. А летом 1454 г. Мартиниана заставили покинуть Троицу и уйти в Ферапонтов монастырь на Белое озеро. На его место был назначен троицкий старец Вассиан Рыло. Позже Мартиниан Белозерский был причислен к лику святых так же, как и Пафнутий Боровский.

Через несколько месяцев после смерти Дмитрия Шемяки в Боровский монастырь явился его убийца (бывший повар Поганка), постригшийся в монахи. Пафнутий, узнав об этом, изобличил его перед всей братией и отказался принять в своей обители.

Любопытно, что приключения храброго князя Дмитрия Юрьевича не кончились его смертью. Перенесемся в 1614 год в Новгород. На Руси заканчивалось Смутное время. Поляки были выбиты из Москвы, но в Новгороде еще хозяйничали шведы. Шведские солдаты грабили Юрьев монастырь в 20 верстах от Новгорода. Кому-то пришла мысль вскрыть гробницы в древнем Георгиевском соборе. В большинстве могил лежали лишь рассыпавшиеся кости, но, подняв очередную надгробную плиту, шведы остолбенели – там лежал… живой человек. Через несколько секунд испуг солдат прошел – это был мертвец. Он был одет в роскошные княжеские одежды, которые здорово истлели от времени, но сам труп не подвергся тлению. Шведы забрали все драгоценности, а тело поставили у церковной стены «яко живо». Шведский командир расценил это как курьез и звал сослуживцев в церковь, как в кунсткамеру.

Слух об этом дошел до новгородского митрополита Исидора, и тот обратился к шведскому главнокомандующему Якобу Делагарди[116]116
  Граф Якоб Делагарди, сын знаменитого шведского полководца Понтуса Делагарди и Софии Гюльденгельм – побочной дочери шведского короля Иоанна III.


[Закрыть] с просьбой отдать нетленное тело. Дела к тому времени у шведов пошли неважно, и ссориться из-за пустяков с митрополитом Делагарди не захотел. Тело перенесли в Софийский собор в новгородском кремле. Не мудрствуя лукаво, Исидор признал тело за нетленные мощи князя Федора Ярославича, который княжил в Новгороде с 1228 по 1233 г. Мощи были торжественно захоронены в Софийском соборе.

Канонизация всех русских правителей от князей Бориса и Глеба до императора Николая II имела политическую подоплеку. Само собой, не обошлось без политики и на сей раз. Исидор устроил антишведскую демонстрацию. Ведь князь Федор был старшим братом князя Александра Ярославича Невского.

На верующих должно было произвести впечатление хорошее состояние трупа: в начале XVII века Федор выглядел как живой. Ведь православная церковь всегда видела в нетлении святых «особый дар Божий и видимое свидетельство их славы». Со временем князь Федор Ярославич из местного святого превратился в общерусского. Ежегодно 5 июня (18 июня по новому стилю) православная церковь отмечала день благоверного князя Федора Ярославича. В начале XIX века на деньги Д.С. Яковлевой (урожденной княжны Баратаевой) была сделана серебряная рака, в которую положили тело святого Федора.

Материалисты-большевики в борьбе с православной церковью решили показать населению, что на самом деле представляют собой «нетленные мощи». В 1919–1920 гг. они публично вскрыли десятки могил и показали, что подавляющее большинство нетленных мощей является подделкой монахов. В 1919 г. была вскрыта и рака святого князя Федора Ярославича. Там большевики обнаружили не «живого человека», а мумию. Тело сильно пострадало в 1614 г., когда оно слишком долго находилось на открытом воздухе. Тем не менее и мумия очень озадачила «активистов-безбожников» – ведь в остальных могилах лежали только истлевшие кости. Было решено тщательно исследовать останки князя Федора и дать научное объяснение этому феномену.

Исследование мумии было закончено лишь в 1930-х гг. известным антропологом В.В. Гинзбургом. Исследование дало сенсационные результаты. Тело принадлежало мужчине в возрасте около 40 лет. Гинзбург, в отличие от митрополита Исидора, знал, что князь Федор умер в возрасте 14–15 лет. Читатель спросит, как мог княжить в Новгороде ребенок? Дело в том, что новгородцы сами просили великого князя Ярослава Всеволодовича дать им в князья старшего сына. Приезд Федора означал, что теперь Великий Новгород находится под защитой Ярослава. Князь Федор приехал не один, а с дружиной «кованой рати».

Изучение летописей дало сенсационный результат – неизвестные останки могли принадлежать только великому князю Дмитрию Юрьевичу Шемяке, скончавшемуся в лето 6961 года, то есть в 1453 г. Дело в том, что Шемяка в 1446 г. промосковскими иерархами предан анафеме. Они отлучили его «от Бога, от церкви божией», и предали проклятию. Так почему же тело князя, преданного анафеме, стало нетленным, и как он оказался «святым Федором»?

Шведы в 1614 г. сняли и перепутали все надгробные плиты, а митрополита Исидора устраивали лишь мощи князя Федора Ярославича. Всего в Георгиевском соборе были захоронены четыре князя: Шемяка, Федор и двое малолетних детей – Изяслав и Ростислав, родившиеся в 1190 и 1193 гг. и умершие в возрасте 8 и 5 лет соответственно. По логике Исидора святым мог оказаться лишь князь Федор Ярославович.

Но почему же останки трех князей, трех монахов и княгини Феодосии, захороненных в соборе, истлели, а труп Шемяки в 1614 г. выглядел как живой? С 1 по 28 октября 1987 г. химическое отделение Бюро судебно-медицинской экспертизы ГУЗМ Министерства здравоохранения РСФСР провело исследование останков Шемяки по поводу обнаружения мышьяка, ртути, сурьмы и свинца, а также установления возможности наступления смерти в результате отравления. «При исследовании печени, почки, мышцы груди, содержимого брюшной полости (пыли) и кости обнаружены следы мышьяка».

Количество соединений мышьяка в почке составило значительную цифру – 0,21 мг (естественный фон по мышьяку в человеческом организме составляет лишь сотые миллиграмма – от 0,01 до 0,08).

Данные исследования предполагают возможность наступления смерти в результате развития желудочно-кишечной формы отравления соединениями мышьяка. «Для данной формы отравления характерно резкое обезвоживание организма, обусловленной обильной потерей воды и как следствие – выведение большей части яда. Резкое обезвоживание организма в период, предшествующий смерти, значительно способствует мумификации трупа. Смерть при желудочно-кишечной форме отравления наступает в срок до двух недель».

Прошу прощения у читателя за цитирование скучного акта экспертизы. А попросту говоря, данные экспертизы сошлись с данными новгородской летописи. Итак, виновность Василия II и его бояр в совершении преступления официально доказана. Заодно же выяснено происхождение мощей «князя Федора».

А куда же делись останки настоящего Федора Ярославича? В 1945–1946 гг. археолог А.Л. Монгайт обнаружил в северо-западной части паперти так называемое «погребение № 7». Там найден костяк подростка возраста около 14 лет, останки находились в деревянном гробу. Погребение имело вид позднейшего перезахоронения. Это и были останки брата Александра Невского.

Вопрос об останках Дмитрия Шемяки довольно деликатный, и, дабы осадить злобствующих оппонентов, я приведу обширную цитату из работы Валентина Янина «Новгород и великая княжеская усобица середины XV века». Еще раз повторяю, что Янин считается лучшим историком Новгорода.

«В 1931–1935 гг. М.К. Каргер провел детальное обследование Георгиевского собора Юрьева монастыря, предварившее реставрацию этого выдающегося памятника русской архитектуры первой четверти XII в. В ходе этих работ были вскрыты и идентифицированы все погребения, находящиеся внутри храма. В их числе – у южной стены собора – каменная гробница с мраморной плитой на ней, сообщавшей о захоронении здесь жены великого князя Ярослава Всеволодовича Феодосии-Евфросинии и ее сына Федора Ярославича. Под древним полом собора здесь был обнаружен каменный саркофаг с плоской крышкой, а рядом с ним, вплотную к нему и к южной стене храма, каменный саркофаг с коробовой крышкой. В саркофаге с коробовым верхом находились разбросанные в беспорядке кости подростка лет тринадцати – пятнадцати, а в погребении с плоской крышкой хорошо сохранившийся женский костяк.

Принадлежность этих двух погребений документирована летописными сообщениями. Под 6741 (1233) г. Новгородская Первая летопись рассказывает: “Том же лете преставися князь Феодор, сын Ярославль вячьшии, июня в 10, и положен бысть в манастыри святого Георгия, и еще млад. И кто не пожалуеть его: сватба пристроена, меды изварены, невеста приведена, князи позвани; и бысть в веселия место плачь и сетование за грехы наша”. Лаврентьевская и Воскресенская летописи сохранили дату рождения Федора Ярославича – 6727 (1219) г. Следовательно, он умер в возрасте тринадцати – четырнадцати лет, что соответствует характеру останков во вскрытом погребении с коробовой крышкой.

<…>

Под 6752 (1244) г. Новгородская Первая летопись сообщает: “Преставися княгыни Ярославляя, постригшися у святого Георгия в манастыри; ту же и положена бысть, сторонь сына своего Федора, месяца маиа в 4, на память святыя Ирины; наречено бысть имя еи Ефросинья”. Как видим, само расположение могил соответствует условиям их идентификации: умерший раньше Федор похоронен у стены, а саркофаг его матери, скончавшейся спустя одиннадцать лет после него, поставлен рядом с уже захороненным гробом.

Все извлеченные во время раскопок 1931–1935 гг. останки экспонировались в соборе Юрьева монастыря и были уничтожены во время фашистской оккупации Новгорода.

М.К. Каргер первым обратил внимание на противоестественное дублирование останков князя Федора Ярославича. “Мощи Федора Ярославича” с начала XVII в. считались находящимися в Софийском соборе Новгорода, где эти мумифицированные останки хранятся и сегодня. История их перемещения в Софийский собор подробно описана в документах XVII в. и выглядит следующим образом.

Первое упоминание о перенесении мощей Федора содержится в Описи Новгорода, составленной в 1617 г. после “оцищения” Новгорода от шведов в результате заключения Столбовского мира: “на левой стороне (в приделе Рождества Богородицы Софийского собора. – В.Я.) гробница каменна, в ней мощи князя Федора Ярославича, великого князя Олександра Невского большого брата, что обретены в Юрьеве монастыре во 124-м (1616 г. – В.Я.) году, как был Новгород за немцы”.

Более обстоятельно это событие описано в “Росписи новгородской святыни” 1634 г.: “Да в том же приделе (Рождества Богородицы. – В.Я.), на другой стороне, благоверный князь другий Мстислав да князь Федор Ярославич, родной брат великому князю Александру Невскому, его же мощи нетленны; а принесены мощи его из Юрьева монастыря при немцах, повелением митрополита Исидора, по извещанию немецких воевод, что де немцы в церкви великомученика Георгия в монастыре, ищучи поклажею, и обрели человека цела и неразрушена, в княжеском одеянии и, вынув из гробницы, яко жива, поставили у церковной стены. А тропаря и канона ему не установлено”.

<…>

“Вскрытие этих мощей в 1919 г., – писал М.К. Каргер, – обнаружило плохо сохранившийся костяк, обтянутый кожей, принадлежащий мужчине лет сорока, что, понятно, мало подходит к юноше, умершему в день свадьбы”. Обстоятельное обследование этих мумифицированных останков было произведено в 1930-х годах известным антропологом В.В. Гинзбургом, который подтвердил правильность определения возраста покойного – около сорока лет, однако обнаружил, что “первый шейный позвонок у этот субъекта отсутствует, но на его месте лежит первый позвонок другого субъекта очень молодого возраста, не старше 15–16 лет с неприросшими эпифизами поперечных отростков”.

“Возможно, – писал В.В. Гинзбург, – что найденный при трупе 1-й позвонок молодого субъекта действительно принадлежал Федору. Однако, когда в 1614 г. эти «мощи» захотели перенести из Юрьева (где они находились раньше) в Новгород, оказалось, что в гробнице не один, а два субъекта, причем имя второго оказалось неизвестным. Когда и почему был изъят из гроба один субъект, также не известно, но можно думать, что это было сделано с целью скрыть наличие в гробнице, приписываемой одному субъекту, двух трупов, из которых один неизвестного происхождения, и что изъят был хуже сохранившийся труп. Изъятый труп и был детским”.

Как это очевидно, В.В. Гинзбургу оставались неизвестными результаты раскопок М.К. Каргера в Юрьевом монастыре. Мы уже знаем, что останки князя Федора Ярославича находились на месте их первоначального захоронения вплоть до их археологического раскрытия в 1933 г., и предположение В.В. Гинзбурга о возможной идентификации этого князя с исчезнувшими останками “молодого субъекта”, от которого сохранился только один позвонок, не может быть принято во внимание. Наличие в оскверненной шведами могиле не только мощей, но и костяка подростка никто не скрывал, о нем говорится в документах XVII в., и весьма вероятно, что позвонок от этого костяка был приложен к мощам при их монтировке в Софийском соборе.

Резюмирую все изложенное выше. В ходе раскопок в Георгиевском соборе Юрьева монастыря в числе других известных по сообщениям Новгородской Первой летописи погребений, совершенных в этой церкви, было обнаружено и погребение князя Федора Ярославича. Между тем еще в 1616 г. в той же церкви шведскими солдатами в поисках клада была вскрыта гробница, в которой находились останки двух человек – мумифицированный труп мужчины лет сорока в княжеских одеждах и костяк подростка. Без каких-либо оснований, вопреки летописным сведениям о юном возрасте князя Федора Ярославича в момент его кончины, останки пожилого мужчины были объявлены мощами этого князя. Гробница, из которой были извлечены эти останки, как показывает анализ внутрисоборной ситуации, могла находиться только в одном возможном месте – в юго-западном углу собора, где М.К. Каргером были обнаружены нарушения слоя, неверно связанные им с сооружением в XIX в. склепа Орловых: этот склеп в действительности был сооружен вне главного пространства собора, в его позднейшем западном приделе.

Кому же принадлежали эти останки? Для решения поставленного вопроса важным представляется обратить внимание на три обстоятельства. Во-первых, мумифицированные останки были в княжеских одеждах, о чем сообщает документ XVII в. Во-вторых, в одной гробнице находились два покойника. В-третьих, В.В. Гинзбург отметил относительную молодость этих останков: все остальные обследованные им мощи Софийского собора относились к XI и XII вв.

В попытках идентификации полезным оказалось исследовать сообщения о погребениях в Георгиевском соборе Юрьева монастыря не только Новгородской Первой летописи, но и других летописных сводов. При этом выяснилось, что в Георгиевском соборе имелись еще два погребения, не учтенные М.К. Каргером, и что эти погребения были родственно взаимосвязанными. Летопись Авраамки под 6961 (1453) г. сообщает: “Того же лета преставися князь великый Дмитрий Юрьевичь в Великом Новегороде, на Городещи, месяца июля в 17 день, в вторник; и положен бысть в манастыре святого Егоргия в церкви”.

Дата рождения Дмитрия Юрьевича Шемяки неизвестна, летописцы упоминают его только с 1433 г. Однако его мать Анастасия умерла в 1422 г. после 22-летнего брака, и, следовательно, в год смерти Дмитрию по чисто формальным данным было не меньше 31 и не больше 52 лет. Принимая во внимание наличие у него старшего брата Василия Косого – и младшего – Дмитрия Красного (даты рождения которых тоже неизвестны), несомненную самостоятельность Шемяки в 1433 г., когда он проводил независимую от своего отца политику, а также очевидную вероятность рождения всех трех братьев в первую половину замужества их матери, возраст Дмитрия Шемяки в год смерти, скорее всего, определяется примерно в 45 лет, что соответствует наблюдениям В.В. Гинзбурга над мощами Софийского собора.

Однако в Юрьевом монастыре в близкое кончине Дмитрия Шемяки время был погребен еще один член его семьи. Под 6964 (1456) г. летопись Авраамки сообщает: “Тогда же преставися княгиня Марья княжа Олександра Черторыского, а дчи князя Дмитрея Юрьевича, положена бысть в манастыре у святого Георгия, в притворе в Юрьеве манастыре, в пяток на Федорове недели”.

Мария Дмитриевна вышла замуж за князя Александра Чарторыйского в 1452 г. И замужество, и смерть относятся к ее юным годам. Известно, что первоначальное намерение Дмитрия Шемяки жениться на Софье, дочери заозерского князя Дмитрия Васильевича, не осуществилось в 1436 г., когда Дмитрий приезжал в Москву звать великого князя к себе на свадьбу, но, по приказанию Василия Васильевича, был схвачен и в оковах отправлен в Коломну. Поэтому его женитьба на будущей матери Марии Дмитриевны относится к какому-то более позднему времени. У Дмитрия и Софьи кроме дочери был еще сын Иван. Если даже допустить, что старшей была Мария, ей в год смерти окажется самое большее семнадцать – восемнадцать лет.

Надо полагать, что Мария Дмитриевна была погребена в гробнице отца, тем более что и ее муж, и ее брат по крайней мере в 1455 г. навсегда отъехали из Новгорода и кондотьерствовали в Пскове. И нет ничего удивительного в том, что доморощенные “антропологи” митрополита Исидора приняли костяк молодой женщины за останки тринадцатилетнего мальчика. Если первый шейный позвонок, подложенный к останкам Дмитрия Шемяки, действительно взят от нее и является, таким образом, его “родной костью”, то приблизительное определение возраста “молодого субъекта” (не старше пятнадцати-шестнадцати лет), сделанное В.В. Гинзбургом, вполне подходит к Марии Дмитриевне.

Возникает один частный вопрос – о причинах мумификации тела Дмитрия Шемяки, совершенно исключительной там, где от остальных погребенных, в том числе и от его дочери, лежавшей с ним в одном саркофаге, сохранились лишь кости. Не связана ли сохранность его тела с воздействием яда?

Уже в XV в. существовала упорная летописная версия о преднамеренном отравлении Дмитрия Шемяки по приказу Василия Темного. Сообщая о смерти Шемяки, одни летописцы говорят, что он умер “напрасно”, т. е. неестественной смертью; другие прямо утверждают о его кончине “с отравы”: “даша ему лютого зелия и испусти нужно душу”.

Ответ на поставленный вопрос способна была дать криминалистическая экспертиза хранящихся в Софийском соборе останков. Такая экспертиза была произведена осенью 1987 г. и дала подтверждающий результат. В исследованных органах и тканях был обнаружен мышьяк, количество которого позволило лишь предполагать отравление. Более существенным, однако, оказалось то обстоятельство, что останки были мумифицированы. При желудочно-кишечной форме отравления мышьяком болезнь продолжается до двух недель (по летописи, Шемяка “лежа 12 дней и преставися”) и заканчивается летальным исходом. В процессе болезни происходит резкое обезвоживание организма, которое сопровождается выведением из него большей части яда, но именно такое обезвоживание и служит причиной мумификации тканей. Таким образом, судебно-медицинское исследование подтверждает и атрибуцию останков Дмитрия Шемяки, и достоверность летописного известия о его отравлении. Летописи расходятся в определении соучастников отравления. Думается все же, что более надежной является версия Львовской летописи, указывающей на боярина из непосредственного, городищенского окружения Дмитрия. Напротив, причастность посадника Исака Борецкого, названного в Ермолинской летописи, весьма сомнительна потому, что семья Борецких наиболее последовательна в своей ненависти к московским великим князьям. Именно она, по логике вещей, принадлежит к тому слою новгородского боярства, который служил опорой галицкому князю Дмитрию Юрьевичу.

Как бы то ни было, а становится очевидным, что за мощи Федора Ярославича в 1616 г. были приняты останки Дмитрия Шемяки, которые затем и почитались под чужим именем, превратившись в одну из чтимых реликвий Софийского собора. Еще при жизни Шемяка был предан анафеме: церковный собор 1448 г., осуждая ослепление им Василия Васильевича и захват московского стола, доводил до всеобщего сведения, что Шемяка “сотворил над ним не менши прежнего братоубийцы Каина и окаанаго Святополка”. Акты второй половины XV в., выданные московскими князьями, запрещают принимать потомков Дмитрия Шемяки и его зятя князя Александра Чарторыйского. К началу XVII в. полностью изгладилось воспоминание о месте погребения Дмитрия Шемяки в Юрьевом монастыре.

Полная противоположность ему – Федор Ярославич. Его смерть, нелепо приключившаяся накануне брачного пира, отмечена сооружением в том же году надвратной церкви в новгородском Детинце во имя его небесного патрона – св. Феодора; память о ней сохраняется в наименовании Федоровской башни. Канонизация Александра Невского, сначала местная, а с 1547 г. всероссийская, привлекает внимание церкви и к его ближайшим родственникам. Уже во времена составления Степенной книги возникает ревнивая версия о погребении Федора Ярославича и его матери Феодосии-Евфросинии “во граде Владимире в пресловутой обители святого Георгия”, а находясь во Владимире во время Казанского похода, Иван IV отдает распоряжение совершать панихиды по князьям и княгиням, погребенным во владимирских храмах, в том числе и по Евфросинии с Федором.

С открытием мощей в Юрьевом монастыре в 1616 г. и возникновением их местного, а затем и всероссийского почитания начинается длительный спор о том, где же находится истинное место их погребения, завершившийся в 1900 г. официальным признанием местонахождения реликвий в Новгороде.

Нельзя исключить того, что митрополит Исидор, провозгласивший принадлежность найденных в Юрьевом монастыре останков брату Александра Невского, руководствовался прежде всего антишведскими настроениями, поскольку само имя великого русского полководца звучало как вызов, как напоминание о былом поражении шведов. Однако скандальность ошибки 1616 г. очевидна. Она состоит не в том, что за мощи князя Федора были приняты останки другого человека, а в том, что под этим именем на протяжении последующих веков почитались и почитаются останки одной из самых одиозных личностей средневековой русской истории – человека, отлученного от церкви и проклинаемого многими поколениями»[117]117
  Материалы сайта: http://www.plam.ru/hist/ocherki_istorii_sredneveko-vogo_novgoroda/p22.php


[Закрыть].

Я не согласен с эмоциональной оценкой Яниным Дмитрия Юрьевича, но в остальном нет оснований не верить Янину.

А каково мнение церкви? Единозначного мнения нет. В качестве примера приведу цитату из XV тома «Православной энциклопедии», статья «Дмитрий Георгиевич Шемяка»: «В 1616 г. захватившие Новгород во время Смуты швед. солдаты вскрыли гробницу Д.Г., в к-рой обнаружили мумифицированные останки мужчины в княжеских одеждах. Останки были ошибочно приняты за мощи св. кн. Феодора Ярославича, младшего брата св. вел. кн. Александра Ярославича Невского, скончавшегося в 1233 г. в возрасте 13–14 лет и погребенного в этом же соборе»[118]118
  Каргер М.К. Раскопки и реставрационные работы в Георгиевском соборе Юрьева монастыря в Новгороде (1933–1935 гг.) // Советская археология. М.; Л., 1940. Т. 8. С. 219.


[Закрыть].

В настоящее время останки Дмитрия Шемяки пребывают в новгородском Софийском соборе и по-прежнему отождествляются с останками святого Феодора Ярославича.