Текст книги "Грации и грешники"

Няня и Коля

– Вот ты, писатель, собираешь байки о курьёзных интимных случаях, о запретной любови, в нашем селе, бывают ли у няни шашни с воспитанником, – начала рассказ няня Екатерина.

Так и быть, захотелось выговориться, но на условиях тайны, имена изменишь и даже наше село Личадеево назови селение NN. Да было ЭТО у меня с воспитанником Колей.

Я и сейчас-то баба третьей молодости и вполне могу обольстить даже молодого, а тогда ядрёная, жаркая, грудастая, жопастая, давно не ё…аная, а тут юный отрок рядом, подрос и вдруг вижу пиписка у него уже вполне.

У меня что-то ёкнуло, бес вселился в промежность: как бы этот писун да в мой канал, в мою коробочку, заполучить.

Начинаю осторожную подготовку, обучаю целоваться по-взрослому, читаю ему «Детство Тёмы» и от себя добавляю в красках, как у Тёмы с няней была взрослая любовь, что он с ней женихался, целовал её по-взрослому и она позволяла ему ласкать лобок и промежность ладошкой, а потом позволяла всё-всё, как это всё, скоро узнаешь.

– Хочешь со мной, как Тёма с няней…

– Ещё как хочу, но боюсь у меня не получится, догадываюсь, что значит всё…

– А ты не бойся, слушайся меня и всё у тебя получится.

И выбрав момент, целую его взасос, как и ожидала, у него встал.

Он краснеет, бледнеет, волнуется, задрожал, а я расстёгиваю пуговки халата, показываю свои шикарные тугие ляжки и груди, зажмуряюсь и призывно дышу: я, мол, полусонная, доступная, бери меня всю, как женщину, я больше не няня, а баба и он поплыл, захотел, воспылал.

Когда-то давно мне тринадцатилетней сломал целку сорокалетний дядя, как там в песне:

 
Я у Кати на кровати
Три копейки потерял
И за эти три копейки
Кате целочку сломал!
 

Теперь в возрасте всё наоборот: он молод, я постарше и предвкушаю: сейчас сломаю ему целку.

Начинаем шутливую борьбу, он робко несмело тискает мои титьки, тычет членом в ляжки, я играюсь: то да, то нет, то может быть, то подожди, то не сейчас, закрой дверь: бормочу: мимо-мимо, милый, не ТУДА и добавляю шёпотом: куда суёшь, ведь жопа там, он тотчас вынимает и снова ищет вход.

Но наконец я раздвинула ляжки, загнула салазки и сама вставила член ТУДА, где море огня, где для него рай, где мёд и нектар-амброзия и едва всунув ТУДА свой инструмент, мужики теряют голову и заверяют меня: ради ЭТОГО и живём.

Подробности хочешь, ну обычное дело, когда у мальчонки первая женщина.

Первый раз, как это бывает, он от волнения кончил быстро, потом уже без сумбура и суматохи, преодолев стыд, стеснение и дрожь, кончаем одновременно, а позже, прежде чем он кончит, долго меня дрючит, руками жмёт титьки, а членом строгает мой канал азартно, упоительно, как и положено новичку, я кончаю трижды и подмахиваю и постанываю, а он шепчет слова любви: моя прекрасная няня, ты самая желанная, кончить в тебя и ничего больше в жизни не хочу, лишь бы любить тебя ещё и ещё, впрочем в этот момент все партнёры так мне говорят…

Иногда он просит ЕЩЁ, но не вовремя, я: нет-нет, не можно, дома мы не одни, держи всё в тайне, иначе меня прогонят со двора, считай, что ничего не было и давай больше не будем, согласен?

Попробовал, теперь успокойся, договаривайся теперь с девицами юными стройными, на селе немало тех, кто уже утратил невинность и могут ответить на любовь.

Так нет же хочет только меня.

Но куда там, едва остаёмся вдвоём, заваливает меня поперёк кровати, мои ноги взлетают ему на плечи (трусы я уже не одевала) и…

Вот мой Коля отслужил срочную и будто не было трёх лет разлуки, едва вошёл, не поздоровался, сразу швыряет меня поперёк кровати и…

Я видела из окна, что он идёт ко мне, и сняла трусы.

Спрашиваешь, когда закончился Колин роман со мной? Ну как сказать.

Женился он на стройной первой красавице на селе, завёл любовницу-модель.

Я уже нянчу его дитё, но каждую пятницу, лишь солнце закатится, навещает меня, невзрачную пышку, без талии, швыряет поперёк кровати, сначала сунет в попу, вынет и ТУДА… Объяснить, почему его желание не проходит, а я не перестаю быть желанной – не могу: воля неба, чтоб было так.

Иной раз: утром – с женой, в обед – с любовницей, вечером – со мной: такой ненасытен в блуде… Были ли у нас на селе другие случаи, чтоб отрок с няней?

Может и были, да кто ж сознается. Никто свечку не держал.

Вон няня Дуня перестала мыться в бане с воспитанником Ваней: он хвастается, что сумел ей вдуть три раза, раз в бане, мокрая была, распаренная, отбивалась, но он якобы долго её уламывал: раздвинь ляжки, покажи промежность, открой вход, видишь как мой писун хочет тебя, бушует от нетерпения, хватит меня мучить, тебе со мной будет хорошо, она: нет и нет, не стыдно тебе, я же твоя няня, а ты вон что удумал, ну если только… Хотя бы дай обсохнуть…она не успела договорить, а он уже, повалил её мокрую в корыто, сам раздвинул ляжки, загнул салазки и засадил до упора и застучали яйца по жопе и овладел её сокровищем и попробовал её мёд, ох и сладкое это дело.

Потом два раза – в предбаннике, пока полотенцем её обтирал, отбивалась, но вяло, сама ухватилась за член и сама вставила. Потом оделись, пора домой, а она:

– Ещё будешь?

– А то, – у него тут же встал, задрал ей подол, поимел её стоя, она даже заорала, а он ноль внимания, е. ёт и е…ёт.

Она смеётся, выдумывает он всё, подростковые фантазии:

– Да он домогался, с детства его мою в бане, ничего не предвещало, всегда был скромный мальчик, и вдруг у него на меня встал, меня, видите ли, захотел «почувствовать», но я не дала, и не дам, я няня или давалка, да и не даю я малолеткам, во всяком случае не было такого, чтоб такому юному дала, не верю я рассказам, что с отроками иногда лучше, чем со взрослыми.

И про себя: может что и было у меня с Ванюшей в бане, да не признаюсь я, буду отрицать, раз он проговорился, паразит, и нашу тайну выдал.

Поломалась я, конечно, для виду, да куда ж в бане деваться, никто ещё не избежал неизбежного, если время пришло и оба хотят: оба распаренные, разгоряченные, он впервые в упор смотрит на мой «треугольничек», потеребил волосики на лобке, я потрогала его причинное место, у него встал: ого, каков, я так и села в корыто… Конечно, я была у него первая…

* * *

Няня Нюра рассказывала: да причем тут курьёзы, ничего необычного, дело житейское, я его ласкала, лелеяла, целовала много лет, он подрос, как тут не воспользоваться, если, конечно, няня не дряхлая старушка и он не рохля. Тогда няня легко может добиться желаемого, обычно в помощь приходит печка, баня, ванная, даже сеновал, там живее интимные желания, если, конечно, взаимные.

Ну мы вместе как– то выпили, где же кружка? И вдруг не я его, а он начал меня ласкать, целовать, тискать, наши сердца забились в унисон, оба дрожим, наши руки засуетились, он расстегнул мне кофточку, тискает груди, я расстегнула его ширинку, трогаю его инструмент… Конечно, я была у него первая…

* * *

Няня Глафира признаётся: у нас ЭТО случилось в день прощания, он вырос, мой срок закончился, вечером поезд, обнялись, плотно прижались, но что это? Он целует меня в губы, почувствовал во мне женщину и как я хороша, только в миг прощания, а я почувствовала его конец даже через одежду, оба начали лихорадочно раздеваться… «Прощались» и давали обещания всю ночь до утра… Вот и солнце встало, и я наконец встала, но у него снова встал… Вот так бывает, нянчила его лет пятнадцать, ни разу он не показал интерес к моим женским чарам и меня ни разу не посетила мысль, мол, подрастёт и у нас случится любовь, и я услышу волшебные слова: Глаша, я хочу тебя, дай пое@ать. Именно такие слова, по её словам, услышала моя подружка няня Нина от своего подросшего воспитанника.

– А ты? Неужто дала? И он тебя сразу и прямо ТУДА в шерсть? И ты подержала в руках ЕГО? А что потом?

– А ты как думаешь! – и Нина счастливо засмеялась, а мне немного взгрустнулось.

…Конечно я была у него первая…

* * *

– А меня мой воспитанник Васенька поё@ал, спустя несколько лет, как расстались, он уже срочную отслужил, – рассказывала бывшая Васина няня Матрёна.

Зашла его проведать, вспомнить золотые деньки.

Он взял гитару и спел трогательную солдатскую песню, намекая, что это про меня и про него:

 
Сидели мы и ты читала
Как пулемёт та-та-та.
Не слушал я, меня смущала
Твоя опорная плита.
Держаться сил больше нет мочи,
Мой взгляд упёрся в твой “перёд”,
Моё дремавшее “шептало “
На боевой вскочило взвод.
И завалив тебя на спину,
Раздвинул ляжки: ты моя.
И твой канал моим «затвором»
Надёжно плотно запер я.
 

Отложил гитару и всё у нас случилось, как в песне: я пыталась возразить: не поздно ли, Васенька, запирать мой канал твоим «шептало», ведь я тогда моложе и лучше, кажется, была, но ты ни разу не попросил, а ведь счастье было так близко, как много времени оставались мы одни, один твой намёк и я бы дала и протянула ноги.

– Лучше поздно, чем никогда, тогда глупый был, не понимал, как ЭТО приятно и сладко, и вообще зачем ЭТО нужно мужчинам.

И только сейчас понял, как ты хороша, какой стан, как прекрасно сложена, какая высокая грудь, какие тёплые упругие ляжки, и вообще желанна…

Ой, ну если, по правде, всё было совсем не так: едва мы обнялись при встрече, сразу без слов упали на кровать, и, не раздеваясь, занялись любовью и только утолив первую страсть, разговаривали и пели, разумеется, чередуя это с совокуплением и обнажившись.

Потом еще было у нас на природе, но приходилось таиться, я-то тогда давно уже замужем была, двух дочек замуж выдала, и он был женат на молоденькой, а вот поди ж ты, хотел меня, бывшую немолодую уже няню.

 
Потом мы вместе изучали
Курс подготовки боевой
И иногда в лесок ходили:
«Канал ствола» прочистить мой!
 

Увы, я была у него не первая, тем более он не был у меня первый.

* * *

– А вот мой племянник и воспитанник Дима поё@ал меня в первый раз за полгода до окончания моего служения няней, прямо в ванной, ах, это было прекрасно, он весь мокрый в пене и я мокрая в пене, а ему всё нипочем, епёт и епёт, ведь полгода ждал моего: ДА, момента истины и дождался наконец минуты верного свиданья, – делилась воспоминаниями няня-тётя Клава.

Он и раньше просил: няня, дай вдуть, а то помру от несбывшегося желания, говорил, что Коля уже давно няню Катю е@ёт, Ваня свою няню Дуню в бане у@бал, няня Глаша дала своему подопечному Вове на сеновале, и все довольны и счастливы, а ты всё трусишь… Откладываешь главное дело моей жизни, нет и нет, погоди ещё, говоришь, время не пришло, может потом… Когда потом-то… И на возраст не ссылайся, такую ещё больше хочу…

Но я всё раздумывала, полгода терзалась сомнениями: ДАТЬ или НЕ ДАТЬ влюблённому юноше и хочется, и колется и служебный роман не одобряется и разница в возрасте велика и дело рисковое и отговаривала его от ЭТОГО: да враки это всё, говорю, подростки всё выдумывают, чтоб похвастаться, не было ещё у них ничего и не будет, и не слышала я, чтоб няня, даже молодая, давала воспитаннику, а мне-то вон сколько лет, и не шантажируй, не помрёшь, никто ещё от желания не помер, и почему-то одновременно раззадоривала его матерными словами (некоторых моих любовников сильно возбуждает, когда призываю их: ну же, давай, поепи, епи меня, наконец, хватит ласковых уговоров), а я, если решу, ДАМ тебе пое@ать меня взаправду, и побывает твой юный грубый охочий фуй у меня в нежной, мягкой горячей хвизде, ведь ты сильно хочешь именно ЭТОГО, не красней, не стыдись, не стесняйся этих слов, это всё правильные слова, без них ЭТОГО не бывает, а если тебе мой мёд понравится, придётся по вкусу, будешь е@ать меня целых полгода… Некоторые мужчины уверяли меня, что и живут-то только ради хвизды… Один день не получил доступа к пи@де и белый свет не мил и всё из рук валится, видишь как всё серьёзно, так что не торопи события… Подумай ещё, укрепись в желании, успеем ещё… И если до ЭТОГО дойдёт, скрывать будем очень строго, я ведь не только няня, но и тётка твоя…

Как я и замышляла, полгода у нас была подготовка, платоническая любовь с разговорами, невинными поцелуями, понемногу давала волю его рукам, потискать титьки, залезть под юбку, и там пошуровать, всё он делал нежно и аккуратно, и наконец я решила: прочь сомнения: ДАМ и на полгода случилась у нас плотская любовь.

У меня любимая поза-стоя, прислонюсь к стенке или даже к дереву, чуть подол приподниму, ляжки почти не раздвигаю, партнёр-любовник сунет мне свой стояк в «треугольничек», под лобок, и его член тут как тут, получает вход без поиска, к его некоторому удивлению, легко входит в мой канал до упора и заскользил-зачастил, он ё@ёт, а я ликую, только попа об стенку пружинит. Это особенно важно для неопытного новичка.

Обычно я Диме в ванной спину тёрла, а тут почувствовала: пора пришла ДАТЬ ему, теперь или никогда, впереди у нас всего полгода, зашла в ванну, прислонилась к стенке, зажмурилась распахнула халатик, всё на виду и груди и ляжки, что всегда завораживает мужчин, только у ленивого не встанет, он всё понял, мигом вылез из ванны весь мокрый, в пене, прижался ко мне, обхватил талию, я обхватила его полами халата и… Конечно, я была у него первая… И он конечно не первый…

Ну потом тайком по субботам мы занимались любовью, закрывшись в ванной целых полгода, даже если в квартире были не одни… Вот все домочадцы заняты важными делами, а мы е@ёмся в ванной, стоя, в упоении, забыв обо всём, невзирая на риск: застукают. Ну конечно первый медовый месяц мы любились не только по субботам и не только в ванной, а по возможности – каждый день, иногда всю ночь, иногда весь день. Как вспомню, истома по всему телу.

Н-да, хорошее было времечко, но быстро закончилось и больше никогда я не встречалась с ним, помнит ли он свою первую?

Да и кому же первой быть как не няне.

* * *

Няня Глафира как-то разоткровенничалась:

– Случалось даже, что я в один и тот же день давала и отцу и сыну и… Мужу. Тут главное, чтоб каждый думал, что он у меня единственный: все трое довольны и мне весело…

Отец его меня вначале не замечал: жена красавица, не мне чета.

Но вот остались вдвоём, он положил руку мне на титьку, ни секунды не колебалась, переложила-на ляжку и начала расстёгивать ему ширинку.

И вот мы опустились прямо на пол на половичок и начали услаждать друг друга. Он е”ёт аккуратно, с чувством с толком с расстановкой и вдруг говорит:

– Можно я в тебя кончу?

Батюшки-светы, а куда же ещё! Я, конечно, знала, что иногда кончают не ТУДА, но это не для меня, по-мне, уж лучше не начинать.

Оказалось, что жена перестала позволять ему кончать в тело и он обратился за помощью ко мне.

* * *

А тут и сынок Коля подрос. Как-то проснулся, умылся, я ему:

– Садись за стол, покормлю.

А он:

– Сначала хочу попробовать твой «мёд».

– Батюшки-светы, да кто ж тебя таким словам научил?

– Отцу давала, и я хочу тебе вдуть, – и цап меня за титьку.

Э, думаю, чему быть, того не миновать… Дам разок, он и успокоится.

Я руку его переложила себе на ляжку, достала из ширинки его «орудие», боже, когда оно успело так вырасти…

Опустились на пол на половичок и начали ублажать друг друга. Он е”ёт аккуратно, весь в отца, но кончил без спроса… И попросил добавки: завтрак и обед пропустили, поужинать всё же захотели…

Мой Коленька оказался молодой да ранний, чего только не придумывал потом в следующих встречах: то давай попробуем стоя под душем, то сидя в воде в ванной, то сделай ему «мостик», то – отклячь попу.

Но быстро убедился, что лучше, чем уложить меня поперёк кровати, не бывает: глубоко, туго и пик блаженства.

Ну и конечно совал мне везде: и в рот, и между титек, и в попу, и под мышку, и в ляжки.

Везде хорошо, но ТУДА лучше и всегда кончал только ТУДА.

Сказание о попе и работнике его Балде

Нанял поп Балду, на все руки мастера.

– Как зовут тебя, раб божий?

– Ебитак, – отвечает.

– Ну и имячко. Из малороссов что ли?

И попадья поинтересовалась, как звать тебя, добрый молодец?

– Балда я, по-прозванью Ебитошка – и смерил её оценивающим взглядом: какая высокая грудь, какая пышная попа, эх хорошо бы за такую подержаться, да не про меня это богатство.

– Экий ты смешной какой: да не смотри так неосторожно, могу подумать что-нибудь не то… Чего уж там, уже подумала, но выбрось, парень, ЭТО из головы, это невозможно…

И про себя: во всяком случае, вот так сразу, на первом свидании, в первую же ночь, нет-нет, не дам, сначала подразню, помучаю…

 
Раздевать меня глазами
Очень даже можно,
А захочешь пое@ать,
Это невозможно!
 

И дочка Маша, на выданье, спросила про имя.

– Жарко меня зови, – и пристально посмотрел ей в глаза, она и зарделась: как он смотрит на мои ножки и грудь, неужели… С ним… Мне суждено стать женщиной…

Изба-пятистенка, между комнатами двери нет, только полог. Балде постелили на ночь в девичьей, на кушетке у окна.

Попадья засомневалась:

– Как бы они ночью-то не сладили, молодые, кровь горит.

– Не говори глупостей, молод он ещё и глуп для этого, да и так наработался за день: и захочет, да не сможет.

– Ну не знаю, даже на меня посмотрел, как мартовский кот.

– Не выдумывай, спят они уже, давай займёмся любовью.

Молодым всё слышно: Маша заворочалась на кровати, у Балды встал.

Он шмыг к Маше под одеяло:

– Давай и мы с тобой, как они.

– Не могу я, без папенькиного благословения.

– Маманя, тут мне Жарко…

– Ебитошка, открой окошко.

– Не надо, Ебитак, – не согласился папаня.

– Слышала? Папаня разрешил.

– Слышала. Ну раз так, давай, да потише ты, не части, кровать скрипит, поглубже можешь… Кончил. Доволен, марш на свою кушетку, может утром ещё дам… Не последняя у нас ночь, милый мой Жарко, мне ещё перед женихом надо будет оправдаться, ты-то у меня первый, а не он, а я у тебя первая?.

Тут поп заснул, а попадья шмыг к Балде на кушетку под бочок.

– Ты чего?

– А ты не понимаешь? Холодно там, а у тебя жарко, погрей меня.

– Да ты сама жаром пышешь, ну тогда раздвигай ляжки, загибай «салазки»…

У Балды перехватило дыхание: неужели такое богатство моё на всю ночь?

– Ну нет, на всю ночь не могу, надо на супружеское ложе вернуться, а ещё разок отдамся… Но не в избе, а в сенях под утро, там лежанка есть и можно без опаски предаться буйству страстей и половодью чувств…там я иногда принимаю самых назойливых и настойчивых поклонников, уверяют, что жизнь не мила, пока не «полежат» со мной на лежанке… Надеюсь у нас не последняя ночь «любви», милый мой Ебитошка…

* * *

(Ох, уж эта лежанка в сенях. Как я люблю в вечерний час усесться на ней с партнёром и выслушивать его долгие вкрадчивые уговоры, моленья о близости. А я долго капризничаю: нет-нет, это невозможно, только поговорим и разойдёмся, и останемся друзьями, ну может быть, когда-нибудь, дам, но не сейчас и не здесь. Ну ладно потискать, погладить можно.

И только когда доведу его до полного отчаяния, разжимаю ляжки и забрасываю ноги ему на плечи…)

Но с Балдой номер с уговорами не прошёл.

– Некогда, – говорит, – мне разговоры разговаривать: через час уже работу работать надо.

Пришлось Дуне для него сделать исключение: Дуня дала сразу без разговора. К тому же он уложил её не вдоль, как другие, а поперёк лежанки и его интимный инструмент «говорил» так убедительно, что она обалдевала от счастья.

* * *

Едва попадья покинула кушетку, Балда тотчас залез на кровать к поповне.

– А я слышала, как ты «любил» маманю, ревновала и завидовала, откуда у тебя столько сил для этого дела и кого больше «любишь»: меня или эту толстую старуху… Ты уж, милёнок, определись, маманю «любил», моё имя шептал, сейчас меня Дуней называешь… Какой же ты всеядный: может и Нюру, мою бабулю, навестишь, она в соседнем доме живёт одна…

Балда не отвечал и, ещё раз кончив в тело, прошмыгнул в сени… На верное свидание…

Досталися Балде в одну и ту же ночь и юная стройная поповна Маша и зрелая пышная попадья Дуня… И баба Нюра, неопределённого возраста, зато с крутыми бёдрами и заметной талией.

Балда оказался непревзойдённый мастер по делу интима: преподнёс первый урок нежной страсти невинной робкой девице и знатно отодрал, и обалденно раскочегарил её мамашу, – зрелую, видавшую виды, даму, приятную во всех отношениях, превзойдя всех её прежних ухарей – ухажёров и удовлетворив все её фантазии: спереди, сзади, сбоку, сверху и стоя и в любом месте, где удавалось её зажать.

Вот такая история про славные ЕТИ-дела в нашем селе Личадеево рассказана мне была.

Я как литератор немного разукрасил этот рассказ, заменил обсценные запретные слова, придумал кушетку и лежанку, хотя, где это всё случилось доподлинно не известно, может в сарае на соломе или на сеновале. Но совершенно точно на селе стало известно, что в первую же ночь работник Балда изловчился сломать целку поповне, затем к утру поладил с её матушкой-попадьёй, овладел ей после краткой шутливой потасовке на лежанке в сенях и вкушал её мёд столовой ложкой без ограничения, пока она не зашептала: «сикель больно, уходи, довольно».

А ведь матушка слыла весьма набожной и недотрогой: никто не мог похвастаться, что ему удалось попробовать её мёд хотя бы чайной ложкой.

Факт остаётся фактом: Балда, едва появившись в усадьбе попа, нарушил покой сразу трёх дам: поповны, попадьи и поповой мамане. Это неудивительно, ведь слыл он на селе тем ещё ходоком, ненасытным в блуде. А если попадала в его руки знойная молодка, с тугой и горячей медовой «ловушкой» мог сутки не выпускать её из рук, и вставив ей в «шерсть», мог «любить» её несколько раз, не вынимая.

Неожиданно было только то, что ему удалось попользовать всех трёх дам в первую же ночь.

Был ли у Балды ещё и третий «роман» с Нюрой, – ведь бог троицу любит, – доподлинно не известно. Нюра по-молодости была весьма любвеобильна, но уже остепенилась, хотя и не утратила привлекательности и манкости для тех мужчин, которые предпочитают дам постарше.

Он говорил, что всего лишь наколол ей дров, затем посидели у самовара и поговорили за жизнь.

Другие заявляли, что на столе был ещё графин с самогоном, они осушили по рюмке и погасили лампу, а Балда покинул её избу только с рассветом.

Местный поэт написал про них шуточную «Таблицу умножения»:

 
Одиножды один: шёл Балда один,
Одиножды два: и Нюра шла одна,
Одиножды три: в избу к ней зашли,
Одиножды четыре: свет потушили,
Одиножды пять: легли на кровать,
Одиножды шесть: он её в «шерсть»,
Одиножды семь: он её совсем!
 

Внучка Маша спустя время, когда улеглись страсти по Балде, как-то спросила Нюру:

– Ба, а сколько раз тогда за ночь Балда поимел тебя в «шерсть»?

– Ой, не смеши. Кто ж ЭТО считает в ночь любви.

А Балда такой милый, «любил» как в последний раз.

Да с ним и одного раза довольно, чтоб запомнить навсегда.

Как мы поладили? Подробности интересуют? Уговаривал ли?

Да без слов всё было: глаза всё сказали. Вижу он меня глазами раздевает, а ему сигналю: можно руками, согласная я, и начала подол халата приподнимать, показав ляжки до промежности и шёлковую шерстку. Смотрю реагирует, штаны у него упали, он упал перед креслом на колени. Он и раздевать меня не стал, овладел мной прямо в кресле, сидя, ввёл свою «штуку» прямо в «шерсть». Ну как овладел, сама раздвинула ляжки и обхватила колени руками, а у меня действительно там сильно заросло. Потом я встала, обдёрнула подол, а он ловко прижал меня к стене, задрал подол и снова свой инструмент засунул мне в «шерсть», поимел, стоя. Потом уж легли в кровать, но утром я так и встала в халате, одетая. Конечно, всю ночь мы не спали.

Это второй случай, когда партнёр доводил меня до улёта. А так, ни с мужем, ни с любовниками не случалось такого. Бывало с любовником затеем ночь любви и… только два раза: вечером и утром.

С кем был первый случай?

С не известным грибником. Пошла по грибы.

Замужем уж была, двоих родила. Столкнулась с грибником, разговорились, присели на валежник, никакого повода не подавала, а он вдруг завалил меня на спину и начал стягивать штаны. Отбивалась как могла, но молча. Штаны немного приспустил, трусы порвал и немного задрал, нужное интимное место и обнажилось.

Тут он изловчился и меня… Прямо в «шерсть», овладел мной, наполовину силой, я и затихла. Потом выпустил из объятий, могла бы убежать, да пожалела оставить корзину с грибами и ляпнула: давай ещё. Смотрим, а оба одеты, я в болотных сапогах, в плаще, а у него лишь ширинка расстёгнута. «Шерстил» он меня одетую и в сапогах весь день. Вернулась затемно, он мне свои грибы отдал.

Потом искала его на той поляне, но он больше не появился. Такой вот был день любви с улётом.

Другие грибники потом предлагали мне отложить корзину и заняться любовью, но я больше ни разу не соглашалась, никому больше не дала ни в лесу, ни на валежнике.

Но только раз бывает в жизни такая встреча.

Ой, как вспомню, мурашки до сих пор. Валежник трещит, солнце палит, птички поют, зайцы бегут, и только мы, как оглашенные, е@ёмся тут: не хотим ничего ни видеть, ни слышать: я хочу только, чтоб меня е@ли ещё и ещё, а он хочет только ещё и ещё меня е@ать.

Поповна Маша сомневается: дать или не дать Балде, снять трусики или погодить.