Текст книги "Грации и грешники"

…

– Нет-нет, не хочу здесь, на полу, хочу первый раз на печи, как с Дуней, пусть даже на спине… Ещё как можно, – бормотала она уже на печи, – даже с родной бабушкой, а я-то даже не родная, а просто молодая бабуля… ох… ой… о-о-о… Что же ты со мной делаешь, прям как дед Мазай… Свой первый раз вспоминаю… Тоже мой первый мужчина через жопу хотел… Мне тогда было 13, а ему под 60, а сегодня всё, наоборот, тебе 13, а мне…

Дед Мазай пригласил в лесок на зайцев полюбоваться, я любуюсь, один ушастый нахалёнок пристроился сзади к зайчихе и часто-часто дрючит её, на нас ноль внимания, даже косит в нашу сторону с насмешкой. Ах так? Наклонилась как бы за земляникой, руками держусь за берёзку, ветер сарафан взметнул, и оголилась моя прекрасная, рано созревшая попа. Мазай уловил златой момент и сзади взломал мою нежную целку своей грубой оглоблей… Я и охнуть не успела, а он уже за бёдра меня ухватил и е…ёт, только яйца по попе стучат, все зайцы разбежались. Вот что жопа-то животворящая делает, моя попка мужиков завораживает…

Куда, куда суёшь, паразит? Не смей, не балуй… Не хулигань. Ишь ты, хотел попробовать не туда, мне это не надо. Я тебе дала «через жопу» – это не значит, что в попу, вот так, теперь правильно… Так и е…и…

Ай да Генка, ай да сучий сын, сам мал, да член как у взрослого, и как е…ёт, аж до донца достаёт… От бабы за уши не оттащишь… Мальчик мой, да ты половой гигант: и дочку, и мамку поимел в очередь, очень я довольна, всегда так поступай, никогда не смущайся, не стесняйся; уловил намёк, что она не против, действуй смело, без оглядки на притворное «нет-нет, не надо, не здесь, не сейчас, жду гостей, можем не успеть, отложим на потом» и ещё кучу отговорок. Не слушай, будь мужиком… Точнее, слушай, да е…и и е…и…

* * *

Позволим отступление про известный курьёз в нашем подъезде. Любимая отговорка жилички нашего подъезда, красотки Марковны:

– Муж может не вовремя вернуться из поездки. У тебя, куманёк, уже встал? Ещё бы – после ухи из судака. Ну, тогда давай действуй, семь бед – один ответ. Да потише ты, соседка очень чуткая, через стенку всё слышит, завтра будет ехидничать, и случиться у нас беседа:

– С кем это ты, Марковна, всю ночь е…лась? Весь подъезд слышал.

– А я чё? Побойся бога, Матрёна, что ты себе вообразила? Слово-то какое – «е…лась»… Ну, может, позволила в губы поцеловать,

– А ты?

– Что я? Тоже поцеловала, кум ведь приходил проведать, судака просил сварить.

– А он?

– Чё он? Ну, может, кофточку разрешила расстегнуть, груди потискать.

– А ты?

– Постукала пальчиком по ширинке: есть кто живой?

– А дальше?

– Что дальше? Ну, опрокинул он меня на диван, ляжки раздвинул, загнул «салазки», помахал своим стояком перед губами, и на лице, и там, на тех губках…

– Туда?

– Да я никому, кроме мужа, туда не позволяю, ни-ни… И всё… Дальше не помню, кажись, ничего не было, вот те крест… Хотя… утром кум ушёл довольный…

– Ну не морочь ты мне голову, Марковна, не помнит она, видите ли, было ли что. Да не бывает так, чтобы мужик помахал стоячим членом у твоей промежности, коснулся залупой твоих входных губ, остановился, встал, надел штаны и ушёл.

Ну да, он уже в четвёртый раз за ночь тебя е… ёт, а ты всё думаешь, что только в губки целует. Ведь говорила же ты ему строго: только поцелуи можно, е…ать не дам. Лифчик расстегнул – ладно, грудь потискать дам – и всё, трусики сдёрнул – ничего, можно… Нет-нет, х…й свой стоячий, грубый, толстый в мою нежную, ласковую п…дину не суй, нельзя… А он прям тебя и слушает, он это за кокетство принимает, за игру, ты чего-то бормочешь, а он молча е…ёт и е…ёт.

Ты не помнишь ничего, а тебе скажу, как было: всадил кум свой видавший виды х… ище в твою изголодавшуюся недоеб… иную и…дищу и всю ночь драл тебя, свою кумушку с попой-пышкой, кошку мартовскую, невзирая на твои стоны сладострастия; весь подъезд слышал, как диван трещал, а ты ещё и подмахивала во сне. Диван-то цел? Не развалили? Только ножки надломились? И влагалище натёр своим толстым? А ты ему засосы на шее? Нуну… Эх, мне б такого кума…

– Матрён, да не вопрос, он завтра позвонит, поздравит с Яблочным Спасом. Мой-то уж дома будет, так что принять его уже не смогу, так я его к тебе перенаправлю, ты же помоложе, да и попа у тебя поболе моей, и не стесняйся её показать. Он смешной такой, когда говорит, и всерьёз: увидеть твою жопу – и умереть. Эх, как мало мужику надо для полного счастья. Так что жди гостя и яблочко готовь, в смысле свою… эту, ну ты понимаешь… Да я имела в виду кушетку, а не п…день, как ты подумала. Но ты тоже имей в виду: у него как встанет – 19,5 см, сама линейкой замеряла.

Ох, может, ты и права. Ну конечно, игра, я шутя говорю: «Нет-нет, не дам», – а сама х… й двумя руками держу. А утром он заявляет: «Я в тебя семь раз кончил». А я:

«Не было у нас ничего, не помню». Он мне пощёчину, а я его целую на прощанье: «Не забывай, милый». Признаюсь тебе, Матрёнушка, как баба бабе, когда остаюсь наедине с мужиком и он достаёт из широких штанин это, я закрываю глаза и затыкаю уши, и только чувствую, что у меня там что-то толстое и длинное, мужское, а короче – х…й, ёрзает-ёрзает. Я его вроде как выталкиваю-выталкиваю, а он не выталкивается, а наоборот, ещё глубже входит и входит мне в п…ду, и я погружаюсь в нирвану, и ничего не помню или стараюсь не помнить, и наступает блаженство, словно я совершенство, будто я идеал. Но вот всё стихло, думаю заснуть, ан нет, оно опять туда легко проникло, ибо ляжки у меня почему-то бесстыже раскинулись и я в прострации, и снова оно начинает там ёрзать быстрее-быстрее, и опять отпад.

И так до утра, заснуть не удаётся. Ты это называешь е… ля? По-учёному это – половой массаж, полезный для здоровья, а по-моему, это мистика, НЛО из другого измерения посетили меня, а какой с НЛО спрос.

Вот такая у меня была волшебная ночная романтика, а у тебя, Марфа, одно на уме: кому я всю ночь подмахивала да кто меня всю ночь е…ал? А мне без разницы, кто меня всю ночь любил, хоть пришелец из других миров.

Я воспринимаю ночного партнёра отстранённо, безучастно, как сказал классик, «наслаждаюсь, не любя», пассивно позволяю ему проделывать это со мной всю ночь, даже не подмахиваю: у меня попка классная, габаритная, упругая, сама пружинит.

Чего скрывать, кум иногда навещает меня, когда муж в отьезде, говорит, что в основном из-за моей попы, полюбоваться на голую днём (третье место после Квитко и Кардашьян) так и просит: «Задери подол, кума, покажи». Я краснею, что ты, как подросток, но не перечу, показываю, да ещё и поиграю попою, но мне непонятно зачем. Если б возбудился, наклонил меня, поставил раком и поимел в попу, я б поняла, но он признаёт только спереди и е…ёт только в п…ду. Муж вообще мою попу, главную мою красу, не замечает, но попадались партнёры – просто умоляли начать «через жопу» и в попу, нехотя позволяла разок, чтоб прочувствовал и успокоился, но вторую «палку», уж извини, кинешь только в п… ду. И по пружинить на ней ночью – тот ещё кайф.

Кум-то навещает и пользует меня всю ночь не впервой, но мы всегда делаем вид, что он овладел мной в первый раз, наполовину силой, а я отдалась и уступила ему тоже впервые, и я якобы такая робкая недотрога, не познавшая мужчину, и очень боюсь близости, бегаю вокруг столов, кричу негромко, нет-нет, теряю на бегу кофточку, лифчик, юбку и трусы, волосы летают, сиськи колыхаются, руками размахиваю. Он бегает за мной, теряет на ходу рубашку, брюки, подштанники, член торчит, колыхается, упирается 105. мне в попу, я наклоняюсь и отклячиваю попу, мол, начинай, отсюда, – не хочет. Сгрёб наконец меня, нагую нимфу Хлою (в некоторых сектах есть такие дни, когда сначала поют псалмы, затем тушат свет и в суматохе кто какую сгрёб, тот ту и у…б), развернул к себе передком, прижал к груди мои тугие титьки с затвердевшими сосками, член упёрся в мои ляжки и застрял там. Хватает в охапку, заваливает на диван, я как бы отбиваюсь, но мои ножки уже уютно улеглись ему на плечи, руки поймали его член, он руками ухватился за мои груди, а я осторожно и бережно раздвигаю входные половые губки залупой, отпускаю на волю член, он начинает медленно двигаться известно куда, и замираю на всю ночь. Кому не спится в ночь глухую: петуху, разбойнику и х…ю, ну ещё моей гостеприимной п…дёнке, которая ждала его в гости почти месяц.

А нам нравится поиграть в фавна и нимфу, люблю, чтоб партнёр за мной побегал в прямом смысле, проявил первобытный инстинкт охотника за дикой самкой из соседнего племени; даже Адам долго бегал за голой Евой (лопушок на п…де не в счёт) вокруг злосчастного дерева, прежде чем она ему дала.

Потому что хотя Змий-искуситель и нашептал ей на ушко, что и как будет, но увидев, как Адамов кончик, всегда маленький, висел и не вызывал интереса, вдруг вырос втрое и торчит колом, как тут не забоишься. Но Змий ничего не объяснил Адаму, и Еве пришлось его обучать:

– Не волнуйся, ты его вставишь мне меж ног, и он станет прежним. Дальше не идёт? Ничего, там у меня тоненькая мембранка, нажимай смелей – и порвёшь её. Весь вошёл, теперь не ленись, двигай туда-сюда… Будешь это делать каждую ночь, и не раз… Как это называется, что мы делаем? Позже скажу, не всё сразу. Что? Не будешь ждать ночи? Ещё хочешь? Понравилось со мной этим заниматься? 106. Хочешь днём ещё раз меня пое…ать? Ой, прости Господи, слово-то запретное…

Тут раздался голос архангела:

– Ева, ты где? Выйди ко мне.

– Я в кустах, Гаврюша, не могу выйти, я нага.

– Вона как, что я тебя, голой не видел?

– Не могу, меня Адам е… ёт, залез на меня, я к тебе попозже зайду…

– Понял, как он слезет, подойди, я тоже теперь тебя хочу…

В тот же день Главный Садовник обо всём прознал и изгнал за периметр из Эдема всех троих – и Еву, и мужа, и любовника: не потерплю, говорит, безобразий в моём саду. Вот такая история про славные эти дела в нашем втором подъезде рассказана мне была.

Ночью всё наощупь, позы нам не важны, я всегда на спине, главное, что наши важнейшие контактёры – его стержень и мой канал – хорошо чувствуют друг друга, любят друг друга, а другая, возвышенная, абстрактная любовь нам не нужна. Не важны также моё лицо, груди и ляжки, всё, кроме попы. Классик осуждает такой интим, мол, это недостойная забава, даже «разврат». А мы несогласны, и нас большинство: в конце концов, не только мне было приятно, но и кум услаждался мной всю ночь. Не осуждайте, да не судимы будете.

* * *

Но вернёмся к Геннадию и Груняше.

– Можно теперь я вас с Дуней буду по очереди?

– Гена, милый, ну что ты такое говоришь – «по очереди»? Тебе что, всё равно, кого е…ать, что маму, что дочку, что постарше, что помоложе? Ты хоть какую-то разницу уловил? Или ты из тех мужиков, которым не важно, какая баба, лишь бы п… да была на месте? У меня-то и попа пошире, и тити крупнее, а п…да поуже и плотнее, но главное – я стара и думала, что моё время кончилось, а ты вон что удумал – «по очереди». Видно, понравилось, но это потому, что Дуня уже поднадоела, а тут новая, чужая тётя-пышка, у тебя просто азарт на новенькую. Посмотрим, что завтра скажешь, Дуни ещё неделю не будет, приходи завтра; если у меня возникнет желание и буду готова, то дам, а пока говорю: нет.

Так что нет, нельзя. Дуня может хоть каждый день, а я раз в месяц тебе дам, ну, может, два-три, если очень захочешь. Нельзя с роднёй (инцест), говоришь? Это когда собираются завести детей, а во всех остальных случаях с роднёй можно – это всего лишь баловство, так что не стыдись и не смущайся, е…и любую родню, главное, чтоб оба хотели, и тебе и мне чтоб было приятно и никто не знал.

(Замечу в скобках, хотя Полина и смогла лишить Вовку девственности и разбудить в нём мужчину, соответствовать в плане интима уже не могла и пригласила на помощь молодую доярку, соседку Марфу. Та подоит корову руками на утренней дойке, а затем выдоит Вовкин писун своей кункой: у Вовки по утрам – утренний стояк, нужна женщина. Она нагая шмыг к нему бочком под бочок, он спросонок («Иль это только снится мне?»): ба, рядом лежит нагая баба с голой пышной попой к нему, жаром пышет. Нежно развернул её на спинку, она не брыкается, а покорно раздвигает ляжки, томно и призывно дышит. Эх, одиножды пять – легли отдыхать, одиножды шесть – он её в шерсть, одиножды семь – он её совсем…

Тут у него руки тянутся к соскам, е…ло – к вагине, минута – и любовь свободно заскрипит… Почему Вовка не заметил предутреннею подмену, затеянную Полиной и Марфушей? А кто б заметил? Его эротические сны обернулись явью. Его совершенно не занимали черты лица новой пассии, размер её талии и бёдер, номер лифчика – только то, что ниже пояса. Без предварительных ласк и слов он сразу устремился туда, чтобы «спрятать звон свой в мягкое, в женское», как сказал классик, и получить неоценимую награду. И он прошептал:

– Полежи ещё, милашка, не уходи, будем ещё…

И услышал ответ:

– Да-да, милёнок, я твоя до восхода солнца!

– А что потом, а что потом? – он спрашивает шёпотом…

Потом… они расходились довольные: он лошадь запрягать, она скотину кормить. Года через три-четыре гражданского брака они расписались и ласкали друг друга уже не только по утрам…)

Феномен и чудо Геннадия Ивановича (и Владимира Семёновича тоже) в том, что он, «не трудясь и не заботясь», бесплатно заполучил двух прелестниц, двух сельских красоток – дочку и мамку её (а Вовка – двоюродную тётушку и соседку-молодку) – за один день и в самом начале мужских свершений. Многие мужчины, чтобы обмакнуть свой кончик в нектар-амброзию женской волшебной пещерки, тратят полжизни, отдают «златые горы и реки, полные вина», полцарства и даже жизнь (за ночь с Клеопатрой, Эсмеральдой или царицей Тамарой). А Генка и Вовка – всё даром.

Что будем делать? Завидовать будем…

Впрочем, чаще бывает наоборот: роковая красотка достаётся в один день нескольким нахальным домогателям. Как сказал классик: «Досталась я в один и тот же день Лукавому, архангелу и Духу…» Не забыл ли классик её мужа Иосифа?

Дуняша дополнила рассказ последней встречей с Геной:

– Смотрю в окно: Гена к дому подходит, сняла трусы, пуговки расстегнула и снизу, и сверху, села на лавку с вязаньем, ляжки выставила. Входит Гена, сразу меня за ляжку хвать.

– Да подожди ты, говорю, давай посидим, чаю попьём, расскажешь, что нового.

– Я-то, говорит, подожду, да он ждать не хочет, видишь, какой сердитый.

– Ну, давай его успокоим, куда мне прилечь?

– Да никуда, сиди, не шевелись, сидячую буду.

Теперь иногда мы с Дуняшей е…лись при Груне, не стеснялись, но никогда не было втроём, и Груня ни разу не дала мне при Дуне, только тайком, обязательно покраснеет и зажмурится.

* * *

– Ну школу этого ты прошёл, и мамка мне призналась, что у тебя с ней было, и не раз, а я ревновала до слёз, но пора тебя с девочкой познакомить, могу с Ниночкой Саунькиной тебя свести, она намекает: не прочь взрослой стать.

– Нет, Дуняша, завтра в школу в Личадеево, похоже, это прощальное свидание. Но знакомиться я буду только с такими, как ты и… твоя маманя, и по возрасту, и по фигуре, мне нравится, чтоб попа была большая и пружинила, тогда отдаёт хорошо.

…Мне остаётся только добавить, что он западал на таких женщин, которые нравились Кустодиеву и Рубенсу: поэтов, как известно, интересуют и завлекают в основном «ножки Терпсихоры, Дианы грудь, ланиты Флоры…» Но Геннадий смотрит и оценивает исключительно только женскую жопу: лишь «она пророчествует взгляду неоценимую награду»!

Тётя Клава и Генка в бане

В пятый класс я и остальные пошли в село Личадеево, жили в интернате, девочки в одной комнате, мальчики в другой, ни о каких шашнях с девочками и речи быть не могло.

Но Генка как-то подрос за лето и не жил с нами, мелкотой, родители пристроили его на постой к одинокой вдове, тёте Клаве. Генка опережал нас во взрослении: уже после третьего класса с интересом посматривал на взрослых тёток, при случае хватал их за груди по-взрослому, они только повизгивали и нехотя отбивались – мал ещё, а то бы… И его пиписька росла с опережением и вполне могла плотно закупорить женскую щёлку, если конечно она не очень свободная. Впрочем, на селе были шутники-приколисты, которые так объяснялись в любви:

 
Лиза, Лиза, Лизавета,
Я люблю тебя за это
И за это, и за то:
У тя кунка с решето!
 

Вскоре по школе шептали: пятиклассник-то с тётей Клавой живёт, но свечку никто не держал, а он молчал.

И всё же вот его рассказ в моей литературной обработке. Нет, вы не поймали меня на вранье: мол, как же он мог тебе рассказать, коли не общались?

По окончании десятилетки Генка оказался в городе Красноярске и встретил там земляка, моего старшего брата Сергея, который был туда распределён по окончании РУ («ремеслухи»). Ну а о чём могут беседовать земляки под бутылку водки? Конечно, о бабах.

* * *

– Первую неделю я вёл себя тихо, даже и не помышлял тётю Клаву совратить, не в моём вкусе, полновата супротив тёти Дуни, да и Дуняшка меня измотала, передышка нужна. Да и рискованно лезть к хозяйке – враз выставит на улицу. Сидел за столиком у окна, делал домашки и зубрил басню «Волк на псарне».

Хозяйка хлопотала по дому, я иногда зыркал: ходит тут по избе в коротком халате, верхняя и нижняя пуговки не застёгнуты, дебелые ляжки видны, сиськи вываливаются; моет пол, пышной попой играет, подол высоко подоткнула. Мелькала мыслишка, а не завалить ли её прямо на мокрый пол; тянет нас, мужиков, не вовремя и не к месту, кровать уж очень пресно. Но чур меня, не глупи.

А она стирку затеяла в большом тазу, опять в той же позе, опять мыслишка, деревенскую припевку вспомнил:

 
Я иду, она стирает,
Я помог намыливать,
Повалил её в корыто,
Начал запузыривать.
 

Понятно, не считает меня за мужика, не стесняется или – мелькала мысль – дразнится. Я замечал, есть такое у девок: и не надо им. и давать не собираются, а дразнятся.

В субботу тётя Клава истопила баню, собрала банные причиндалы, собралась идти мыться. Я набрался наглости, будь что будет, была не была: встал на пути, вперил глаза в её глаза и ляпнул:

– Тётя Клава, дай вдуть.

Она оторопела, вытаращила глаза, уронила банные штуки, наконец вымолвила:

– Генка, ты чего, сдурел? Ты ж ещё маленький, думать тебе об этом рано, тем более заниматься этим, взрослые-то далеко не все это могут делать? Откуда такие слова знаешь?

– Не только знаю, но и умею это делать уже полгода.

– И как же так?

– А тётя Дуня обучила, дальняя родня.

– Уж не Мокрова ли?

– Она.

– Вот б…дина, здесь, в нашем селе, половину мужиков охмурила, то-то вижу, уже год как не появляется, а она, оказывается, мальцов обучает. Но мне этого не надо, двадцать лет как мужа схоронила, не спала больше с мужиками, нечего и начинать. Впрочем, можешь мне сгодиться, пойдём в баню, спинку мне потрёшь. И не воображай чего! Начнёшь лапать – банным веником отхлестаю и голым выставлю.

– Тётя Клава, вот те крест, и близко не подойду, и пальцем не трону, прости за плохие слова, не подумавши ляпнул.

Помылись, обходим друг друга, даже не смотрим друг на друга. Но тут она как-то нагнулась, и её пышная распаренная розовая попа оказалась рядом с моими причиндалами. Писун среагировал мгновенно, щёлк – и вот уже торчит, гад, колом, но я успел отвернуться и спрятать его, но залупа всё же успела чиркнуть по распаренным ягодицам.

Думаю, пронесло, не заметила. Куда там, заметила, но не стала искать веник, чтоб меня отхлестать, лёгкого касания залупы по ягодицам оказалось достаточно, чтобы она потеряла контроль, опустилась на колени, на локти и дрожащим голосом попросила:

– Геночка, мальчик мой, теперь потри мне спинку.

Но мне почему-то послышалось: «Милый, оть…би меня». Каждый слышит что хочет.

Конечно, при помывке предварительный контакт случился: пальцы наших рук встретились – и искра пробежала. Я понял: она тоже хочет почувствовать мой конец в себе, и там его ждут новые искры страсти.

Она отклячила попу, и мне открылась её волшебная щель, врата рая. И я с размаху засадил ей туда до упора и почувствовал себя в раю. Она протяжно охнула, ойкнула и замерла. А я обхватил её сзади руками, ухватил за сиськи: мало ли что – начнёт вырываться. Но она лишь тихонько причитала:

– Что ты со мной делаешь? Обещал же не трогать. Не губи, прекрати, пожалей.

А я от этих слов сильнее возбуждался и дрючил её, только яйца стучали.

Она застонала, потом заорала от сладострастия, но я уже знал, что это означает.

Сели на мокрую банную скамейку, и Клава ударилась в воспоминания. Конечно, мысленно у неё промелькнули молодые годы.

– Рано ты, паренёк, возмужал, но и я в такие годы честь потеряла. Да и был как-то опыт с таким юным партнёром.

Уже титьки появились, на кунке пушок, выглядела не по годам рано созревшей и уже подумывала, кто же сорвёт эту спелую вишенку.

Как-то купалась в укромном местечке на речке Тёше. Никого. И тут на тебе – конюх дядя Вася коня привёл купать. Мужик он тихий, живёт один, с нашими разведёнками в шашнях не замечен, видно, бабами не интересуется, чего его бояться, уж точно не ему достанется моё сокровище. Он на меня взглянул равнодушно и говорит:

– Слышь, красотка, приходи завтра на конюшню, на коне покатаю.

Я зарделась и прям выросла, никто так меня не называл, может, ему виднее. Пришла.

– Дядь Вась, на каком будем кататься?

Он в лёгких шароварах, белая рубашка расстёгнута, грудь волосатая. Я залюбовалась, и не старый, оказывается. А он швырь меня на копну сена.

– Дядь Вась, ты чего?

– Не спеши, красавица ты моя, сначала проведём подготовку, иначе конь тебя сбросит.

Деловито задрал мой новый сарафан.

– Трусы снимай.

– Дядь Вась, в трусах нельзя, что ли, на коня?

– Нельзя, нельзя, ножки раздвинь.

Трусы сняла, ноги раздвинула, мелькнула мысль: как бы он не сделал чего с моей кункой. Да нет, не сделает, у него даже ширинки нет. А он немного опустил шаровары, и вывалился здоровенный писун, залупа красная и уже тычет его в моё сокровище.

– Дядь Вась, я этого боюсь, девочки говорили, будет больно.

– Не бойся, красавица, не дёргайся, а я осторожно.

– Неужели такой большой там поместится?

Не успела подумать, а он уже весь там, и по всему телу истома. И начал он туда-сюда-обратно, а я начала его царапать и кусать, а он и не замечает.

Потом уж надела трусы, отряхнула сарафан от сена – и бежать. На другой день прихожу на конюшню – тянет меня туда.

– Дядь Вась, подготовку я прошла, давай катай.

– Нет ещё, нужен второй урок, снимай трусы.

– Чего снимать-то, я и не надевала, ты же сказал, нельзя на коня в трусах.

– Тогда стань на четвереньки.

Стала, юбку задрал, воткнул в мой зад свою залупу и опять всё повторил. Я уже не боялась, и было очень приятно. Закончили.

– Я пошла, – говорю.

– Не торопись ты, погуляй по конюшне, лошадок погладь, вон они как на тебя смотрят уважительно.

Погуляла, подошла вплотную, и что-то на меня нашло. Одной рукой погладила дядю по щеке, впилась в губы, а другую сунула под резинку шаровар и ухватила его писун; он мгновенно напрягся, стал твёрдый и вылетел из шаровар. Я падаю на сено, тащу за собой милого за писун и сама вставляю его в моё сокровище – так мне хотелось скорее повторить.

Поняла я, что значит «покатаю на коне». Все мужики вруны. А может, не все?

Прошли годы, вышла замуж, муж помер, и вот отдалась юному постояльцу.

Был ещё курьёзный случай в моей бане. Только что мужа схоронила. Помер прямо на мне, во время этого, любил очень часто и долго е…ать меня – говорят, это почётная смерть для мужчины.

После поминок все разошлись, я в трауре, собралась под вечер в баню, соседский паренёк подкараулил, пристал, увязался. Он уже год как пристаёт, я отшиваю: замужняя я, говорю, не могу мужа обижать, не дам, и не проси, – но мужу его не выдаю. За год, гляжу, подрос, возмужал… Эх, чего б не пойти навстречу…

– Клавочка, миленькая, – клянчит, – возьми в баню с собой, посочувствую тебе, спинку потру за так.

Знаем мы это «за так», обязательно потребует плату натурой, а в бане скользко, не увернёшься. Вижу, очень хочет, слёзы на глазах.

– Ладно, говорю, возьму, но вместе не пойдём, стемнеет – я пойду, а ты чуть позже.

Разделись, у него тут же встал на меня голенькую; я тогда моложе и лучше, чем сейчас, была.

– Подожди, – говорю, – помоемся вначале.

А самой лестно, и глаза засияли.

– Мыться, – говорит, – с таким неудобно, мешает. Как помоемся – само собой, дай разок перед помывкой.

Посмотрела на его стоячий – ого…

Оказалось, я у него первая, и мы до утра забыли, зачем в баню пришли; а утром не до помывки, крадучись из бани тоже врозь, по домам…

Оказалось, ночью в бане заняться этим вместо мытья, всухую, очень даже здорово – как вспомню, так вся дрожу… Полумрак, керосиновый фонарь «летучая мышь» еле теплится, половицы гнутся и скрипят, я зажмуряюсь от удовольствия, но нет-нет да и пощупаю: не чёрт ли меня е…ёт…

За всю ночь мы не проронили ни слова, только я тихонько поскуливала по-собачьи; скользко, пытаюсь держаться за пол, но юный партнёр загоняет меня под лавку по пояс; держусь за край лавки, наружу из-под лавки выглядывают только жопа и п…да. Да ему с самого начала не были нужны ни мои губы, ни груди, только и…да. Пытаюсь повернуться и подставить попу, он не понимает зачем и разворачивает меня передком; ни о каких позах и мыслей нет, только на спине… Всю ночь из-под лавки не выпускал…

Вот такие «поминки» по мужу случились в бане с юным кавалером. Член у него был покороче мужниного, но толще и очень нежно мне тёр канал… Есть что вспомнить…

На другой день хотел он ко мне подойти, я кулак показала: субботы жди – тогда, может быть…

Ровесники, случалось, хлопнут по жопе, да я редко тогда давала, разве что после двух стаканов. Иногда просят в рот взять – могу, но только в резинке…

* * *

– Да что ж ты, Генка так долго хозяйку е…ёшь? Я уж дважды кончила. Да не беспокойся ты, не ускоряй, кончить в себя дам, надеюсь, не залечу, а залечу – так мне и надо, развратнице.

Я не слушал и спросил:

– А можно тебя лицом к лицу?

– Да ты, милёнок, всё прослушал. У меня такая же манда, как у Дуньки. А зачем тебе? У тебя же висит. А, поняла, хочешь, но не можешь. Но это поправимо, ты же месяц говел – значит, накопил силёнок; теперь назвался груздем – будешь е…ать меня пока всё, а потом ещё три раза.

Она поиграла с моим заснувшим писуном, и он ожил. Она, не мешкая, улеглась на спину и приняла классическую позу. Увидев такую красоту, кто б устоял.

Вернулись в избу, легли вечером на разных кроватях, она быстро заснула, а я ворочаюсь – что такое, опять встал. На цыпочках к её кровати – и шмыг под одеяло. Прильнул губами к её губам, потискал титьки, постукал залупой по ляжкам и лобку, мол, впусти, очень надо, – спит. Но вот ножки раздвинулись, согнулись, прижались к животу, даже во сне знают, что делать.

Поимел сонную. Не подмахивала, но очень призывно постанывала и что-то бормотала:

– А кто это там меня е…ёт? Я же сплю, перестань… Ой нет, продолжай, поглубже вводи, недоё… ваешь… Пореже, теперь ускоряй, ну закачивай, я уже.

Вроде спала, наяву так подсказывать стеснялась, а может, притворялась.

Вернулся на свою кровать, пора засыпать, а тут она: шлёп-шлёп – ив своей короткой ночнушке, титьки вывалились, шмыг ко мне под одеяло; целовать, ласкать не стала, сняла мои трусы и уселась на меня. И стала своей лохматкой тереться о мои причиндалы и имитировать подмахивание. У меня не встал, но она кончила, а я нет. Ну и дела! Все дамы так умеют или она всё же б…дина? А мне без разницы, кунка у неё тесная, отдаётся классно, подмахивает с умом, попусту не частит, в баню приглашает. Чего ещё нужно бедному школяру?

* * *

Была у Гены и ещё одна встреча в Клавиной бане – с местной красоткой Фросей. Клава им как бы невзначай свиданку устроила. Фросе под 30, но ещё ни один х…й не погостил в её п…де. У Фроси 100x60x100 (Настя Квитко отдыхает) при росте 180.

Весь мужской контингент села её обходит стороной, несмотря на прекрасное лицо: мужчины полагают, что такую невозможно удовлетворить; а такие дамы обижаются: это миф, нам надо не больше, чем худышкам. Она, конечно, комплексовала; Клава, как дальняя родственница, решила ей помочь через Гену, который уже пресытился Клавой, и она понимала, что ему нужно переключаться иногда, он уже заканчивал десятый.

– Хочешь другую поиметь, девственницу? В баню пойдёшь один, потом пришлю её, и вы как бы нечаянно встретитесь, а дальше как пойдёт: может, она убежит, а может, ты струсишь.

Она заходит:

– Ой, я думала, тут никого, а тут мужчина моется. Как ты оказался в женском отделении?

– Не волнуйтесь, сударыня, это совместное отделение, места хватит, я не помешаю. Впрочем, могу уйти.

– Нет-нет, сударь, я тут с краешку пристроюсь, мне очень забавно и волнительно, никогда с мужчиной в бане не была.

– Ого, у вас такие восхитительные груди и бёдра, никогда не видел такой красоты.

– Правда, нравятся? – засмущалась она. – Можешь потрогать.

– Нет-нет, я потрогаю, а мне захочется вас поцеловать, а вы меня прогоните. Я ещё не целовал ни одну женщину, не говоря о дальнейшем.

– Как я вас понимаю, я в таком же положении: ни разу ни с кем, но когда-то надо начинать.

Тут они начали робко прикасаться друг к другу, она увидела, как у него встал, закрыла глаза и едва не потеряла сознание. Вся обмякла, улеглась на пол и раскинула ляжки: ни рост её, ни параметры, ни огромные ляжки Гену не смутили и не испугали, он деловито ввёл х…й ей в узкую п…ду, мимоходом порвал её тонкую мембранку, чего и она вроде не почувствовала.

Сам-то помылся, а ей не дал мыться до утра, лишь иногда плескал ей из ковшика прохладной водой на лицо, на грудь и меж ног, чтоб в себя пришла; потом оказалось, что она дома помылась.

– Да я пришла в баню после душа и предполагала, что этот юноша всего лишь лишит меня девственности, к чему я уже давно стремилась, и мы тут же расстанемся. Но этот школьник настолько был очарован и восхищён моими прелестями и так набросился на меня, что я уверовала, что я у него первая. И вместо одного раза он е…ал меня всю ночь до утра, и он столько раз вставлял и вынимал свой х…й мне в п…ду и из неё, что я сбилась со счёта, а надеялась, что всё обойдётся одним разом. С таким азартом, словно в последний раз. В этом деле я была столь наивной, что думала, что мужчина спит с женщиной всю ночь, но е…ёт её только раз, и впервые узнала, что есть мужчины, которые е…ут женщину всю ночь много раз. Когда же они спят? И мне казалось, что я люблю его не только п…дой, но и всей душой: вот уж поистине человек предполагает, а небо располагает.

…Потом он иногда навещал её, ходил на тот конец, колец не носил, но, если заставал её дома одну, ото всей души, с большой охотою вые…ет её несколько раз, пока в дверь не постучат или она не прошепчет: «Хватит, милый, я довольна», – только на полу, только на спине (у неё королёк, и ноги ей задирать не нужно, достаточно раздвинуть, но можно целоваться при соитии, что они и делали от души), и возвращается к Клаве.