Текст книги "Грации и грешники"

У меня, надеюсь, главное есть.

Ну ладно, главное нам надо успеть, пока Нюрка не вернулась, а то – стыдоба, может не понять и не одобрить…

Что я могу добавить: они увлеклись повторами и не успели, Нюра их застукала. Описать, как было дальше, я не в силах.

Немая сцена…

Городской романс

На фото: город NN, доктор наук выходит из ванной

(«Посмотреть можешь, потрогать не позволю никому»)

– А не выпить ли нам чашечку кофе? – сказал он.

– Отнюдь, – сказала она.

И после этого он часто-часто имел её, А за окном в это время ковали железо.

Конец производственного романа молодого автора «Поршень и цилиндр»

Подробно рассказав о курьёзах интима на селе, я переключился на город, и мне удалось разговорить научную сотрудницу за чашкой кофе, однако она запретила раскрывать не только её имя и город, но даже фото предоставила сзади. Она сдалась под напором собственного зятя, и последним доводом был размер, о котором так много говорили подружки.

Рассказ представлен от трёх лиц: героиня, герой и автор.

Вот тёща и зять, наконец, остались одни: тесть уже месяц где-то в отьезде, жена ушла на первую «пару» в институт. Проснулись в разных комнатах, он пошёл в мужскую ванную (квартира генеральская) и затем на кухню в халате, она выходит из женской ванной после душа, – столкнулись в узком коридорчике.

Когда женщина выходит из ванной, всегда ленится застегнуть халатик на все пуговки, а тут, о боже, она застегнула всего на одну пуговку на талии – и всё снизу и сверху вывалилось наружу. И вместо того, чтобы разойтись дальше, они на миг тормознули, и он невольно прихватил её за талию и чуток прижал; его молодой упругий, мигом вставший мокрый член упёрся залупой в её мокрые тёплые ляжки. Они чуть раздвинулись, он провалился в них, и они его зажали.

Она зашептала:

– Ой-ой-ой, да что ж ты делаешь, дорогой мой зятёк? Я ж женщина ещё молодая, горячая, могу не совладать, глупостей наделать. И что мы тестю завтра скажем, когда он вернётся из поездки, если продолжим это? И твоя ушла на учёбу.

– А зачем им знать про наш возможный, но прощённый грех? Да и не грех это вовсе, а закон природы. Никто ничего никогда не узнает, об этом не беспокойся, для меня это не глупости, а самые важные серьёзности; иной раз накатит – эх, побывать бы у тебя в самом сокровенном местечке, а потом и помирать можно, – шепчет он доводы «за».

Она про себя: «Вона как мальчика страсть-то схватила! О боже, он меня, кажется, уговаривает, как парень девку».

– Да не могу я так сразу, и думать об этом не смей, пожалей меня, несчастную, не вводи во грех, очень уж неожиданно получаю от тебя такой намёк. Давай доставай его оттуда. Зачем вообще ты его туда всунул, чего он там забыл? Ишь чего удумал, дальше не пущу. Да и зачем тебе это, у меня такая же, как у дочки, ничего нового не познаешь. Да и не принято шашни заводить между зятем и тёщей, наоборот, у них всегда тёрки, – шепчет она доводы «против».

– Это у других, а ты вон какая красотка, настоящий цветок, мечта любого мужчины, мужики оборачиваются вслед, а ты всегда была мужу верна. Для меня нет ничего неожиданного, ещё на свадьбе с тобой танцевал, и запретная мысль была: тёща-то чудо как хороша, неплохо бы её… ой… А ты так танцевала, что я думал: неужели и она… ой…

– Ты неправильно всё понял, я полагала, что лёгкое кокетство, даже платонический флирт на свадьбе возможен, но чтобы это – ни за что на свете, и не мечтай…

– Но разве во время танца ты не чувствовала мой конец, с какой силой он толкался через платье в твой лобок?

– Конечно, чувствовала, но не придала значения: ещё будучи студенткой, я, как и другие девушки, сталкивалась с этим, танцуя плотно с горячими, легковозбудимыми парнями, и никаких последствий. В танго, например, допускается плотное прижатие партнёров, и, когда юноша начинал тыкать девушку в живот своим вставшим, она полагала, что это элемент танца. Но один мой юный партнёр в этом случае растерялся, покраснел, застыдился, бросил танцевать и сбежал.

– Да, но я увидел, что ты покраснела и, вместо того чтобы оттолкнуть меня, плотнее прижалась и подталкивала животом. Я решил, что тебе приятно, что ты за, но возможности нет.

– Ой, нет и ещё раз нет, это бессознательный флирт. А ещё я прижалась, чтобы скрыть твой срам: что могли подумать гости, заметив, что у тебя на свадьбе встал на тёщу.

– А я-то сигналил, что хочу сначала тебя! Ты шутила, а я год по тебе сохну и мечтаю только об одном: окажется ли когда-нибудь мой несчастный х…й, который весь на виду, в твоей счастливой, тайной, волшебной п…де, которую никто не видел и потому она так желанна.

Она про себя: «Боже, до чего я мальчика довела, материться начал, придётся простить», – и вслух:

– Боже, да ты ещё и матерщинник! Не смей при мне говорить такие слова.

Отчитывает его, но покраснела и ей приятно: «Как же сильно он меня хочет». И мысли зароились: «Бедненький, ни разу не выдал себя, кремень мужик, год ждал момента. Как же он меня хочет. Что ж во мне такого? Хотя студенты тоже пялятся, да я ноль внимания, а я ведь не железная».

И начинает оправдывать заранее своё возможное падение:

«Не я первая, всяко бывает. Рассказывают, один жених не то что через год – в первую ночь на тёщу залез и у…б. Она пьяненькая, полусонная, не поймёт, кто её ласкает, думала, сват, с которым на свадьбе договорились. А жениха молодая оттолкнула после первой близости: спать хочу, говорит, – а он только в раж вошёл и думал, что это подружка жены, ведь тоже руку жала и заглядывала в глаза. А зять, когда понял, что натворил, больше на тёщу ни разу не взглянул. Вот так всегда: мужики получат своё – и больше не нужна, уже на другую заглядываются, хоть и говорят: всю водку не выпьешь, всех баб не пере…ёшь.

И вот зять ласкает тёщу, и они обмениваются мыслями. Он: «Милочка моя, прекрасная юная незнакомка, как же с тобой хорошо, какая у тебя горячая, юная, тесная п…да, вторую целку за ночь ломаю, как ты умно подмахиваешь. Можно я не буду вынимать?»

А она думает: «Милый сваток, пришёл всё же, а я думала, шутишь. Какой ты сильный, какой у тебя толстый, можешь не вынимать, хоть всю ночь е…и. Ой, снова начинаешь и как е…ёшь, аж до матки достаёшь. Дай хоть передохнуть, какой ты, милёнок, ненасытный, е…ёшь без передышки, я уж и подмахивать устала. Сват, да что ж ты вытворяешь: на живот меня перевернул, в жопу хочешь меня попробовать; а в прошлый раз я задницу тебе сама подставляла – не захотел, теперь членом ищешь вход. Сейчас-сейчас, отклячиваю зад, о-го-го, и сюда свою оглоблю засадил. Как там в старой шутке: Ванька деньги не платил, а обе дырки захватил. Тебе же 50, а е…ёшь бабу так, будто тебе 18 и ты впервые до п…ды-целки дорвался». Так зять всю силу, что готовил для жены, влил в незнакомку… ой, в тёщу».

«А если у нас случится, – размышляет, – о чём мы будем думать во время этого? Да нет, не случится, – успокаивает себя. – Ну, если б сели, поговорили, налил бы стопку-другую коньяку, я б потом хоть могла оправдаться, мол, опьянела, ничего не соображала, а тут как подросток: увидел голую бабу – и начал совать куда попало».

– Ну что ты закручинился, пригорюнился, погрустнел, лица нет?

«Как же его пожалеть? Покормлю обещаниями, а там, глядишь, второго случая и не будет».

– Обещаю, – шепчет, – может быть, потом, в другой раз, осознаю неизбежность, буду подобрее, и я тебе позволю больше, а может, и всё, и получишь мою бесценную награду, побываешь в моём тайном местечке.

Так они перешёптываются, обмениваются словами и мыслями, а руки их не слушаются. Почему-то оказалась у неё расстёгнута последняя пуговка, а его халат тоже распахнут, он трётся животом по её животу, грудью прижался к её белым упругим сиськам, волосы на его причиндалах сплелись с её волосиками на лобке и приятно щекочут. И она вдруг приобняла его и стала толкать тазом, имитируя подмахивание.

– Намекаю ему, что можно кончить мимо, мне в ляжки, – и мы будем квиты: ты меня не домогался, а я тебя не соблазняла, выходя из ванной полуодетой. Но он не согласился на эту уловку; чувствую, его уже не остановить. У меня мысли: уж не хочет ли он поиметь меня стоя (но ведь я не «Зоя, что всем давала стоя»). Получается, что я сплелась с ним, он чуть приподнял меня, отнёс в спальню и положил поперёк кровати.

– Получается, в спальню, значит, на х…ю её несу (Порфирий Барковский, как известно, х…ем гирю поднимал, а я – голую бабу, да из бани в постель, – совсем другое удовольствие, скажу я вам). Ну нет, конечно, не получается, потому что руками за голую жопу её поддерживаю. Она приговаривает: «Нет-нет, не дам, выбрось из головы, оскоромиться вздумал в Великий пост…» – а сама прильнула, голову положила на плечо, в шею чмокает. «И меня её лебяжьи руки обвивали, словно два крыла».

– Это конец, подумала, теперь не отобьюсь. Немного раздвинула ляжки и выпустила на свободу его член. Ну, думаю, сейчас вставит его куда надо без разрешения, но он не спешит вставить его в правильное место. Может, ещё всё обойдётся? Надежда умирает последней.

А он уже одной рукой потаскивает мою сиську, а другой рукой прихватил мою письку и стал нежно ладошкой там щекотать. Я не отталкиваю его (это-то ещё позволю, но не более того), я кончаю прямо в его ладонь – ещё бы, мужа месяц не было, соскучилась по мужчине; завтра он вернётся, изомнёт меня, как цвет, а зять должен сорвать эту спелую сладкую ягодку сегодня, завтра будет поздно.

И снова у меня мысли против. И так уже много позволила, думаю: и за сиську подержался и за письку, может, отстанет, отложит на потом. Нет, теперь обе груди мнёт, губы засосал (муж давно уж не целует, а ему, похоже, нравится, готов допьяна зацеловать), и у меня лоно откликнулось, я задрожала, захотела, чтобы влил он туда свою силу и желание, иначе не отстанет. Закрыла глаза.

«Пора, – решает он, – сейчас или никогда», – и раздвигает ей ляжки. Она вроде бы отталкивает его, одной рукой прикрыла вход во влагалище, другой отмахивается от члена, член упруго качается.

– Вот он почему-то качается перед моим лицом и чиркнул по губам. Боже, не собирается ли он вставить его мне в рот? Ну, этого никогда не было и не будет; но против моего желания язык зачем-то лизнул залупу, а губы поймали её на миг, но Петя отнял её у губ и переместил его к нужному месту.

Он не торопится, понимая, что идёт любовная игра. Она: «Чего он медлит? Почему не убирает мою руку со входа и не вставляет наконец туда? Уж не перегорел ли? Уговорил, завлёк – ив кусты». И вдруг она хватает член одной рукой, а другой раздвигает входные губы: сюда, сюда его хочу.

Рассудок ей подсказывает: держи последний рубеж, не допускай его до своей тайной пещеры с сокровищами, которые он вмиг разграбит, и завтра придётся говорить мужу, что разболелась голова. А страсть просит: сил нет терпеть, вставляй его скорей сама в свою кунку, это твоя добыча, только так утолишь своё желание и страсть. Она открывает один глаз и – о мама моя – вот так размер! «Рассудок что ж, рассудок уж молчал!» Мысли мыслями, а он уже вводит его туда, в правильное место, медленно, смакует долгожданный миг, а она протяжно постанывает «ой-ой-о-о-о», как девочка в первый раз, и приподнимает таз, желая ускорить.

Он начинает медленно, вводит член несколько раз, чтоб поласкать залупой её входные губы, но затем старается втолкнуть поглубже (грубияны говорят: чтоб яйца за жопу ушли, вечное желание мужчин достать дна).

(Потом уж она оправдывалась: «Ты овладел мной наполовину силой, никогда и в мыслях не держала, что дам другому, кроме мужа, но меня сразил последний довод. Когда ты меня завалил, я приоткрыла глаз: мама моя, твой член бушует, и он больше мужниного вдвое, – и я поплыла. Имеет ли размер значение? Я привыкла, что мужнин размер меня удовлетворяет, а у тебя вдвое больше, чем у мужа. Как он во мне поместится? Не будет ли некомфортно? Оказалось, сомнения напрасны, она у меня очень пластична, и дело не в размере, а в том, что я впервые впустила в лоно другого мужчину – отсюда новизна и яркость ощущений»).

Вот он, момент истины, которого они ждали целый год, опасаясь признаться самим себе, что хотят совершить это греховное дело. И это миг, когда он вошёл наконец туда, представляется ему важнее всяких диссертаций и всего; ради этого мига и живут мужики (природа очень коварна: она разместила внутри женщины такую сладостную ловушку, что, когда головка члена гладит стенки ловушки, мужчина испытывает наслаждение на порядок выше всех других наслаждений).

Рассудок: «Женщина, что же ты делаешь? Что делаешь?! Не стыдно?»

Страсть: «Что делаю? Е…усь с мужчиной! Тебе этого не понять. Да помолчи уж, не мешай!»

И вот уже зять е…ёт тёщу с превеликим удовольствием, и оба молчат, а только наслаждаются запретным совокуплением.

– Наступает кульминация, и она «торопит миг последних содроганий» и орёт от сладострастия, и манда у неё чем-то отличается от жениной, ну, более вкусная, что ли. Женина своя, за год приелась, а эта чужая, хочется ещё и ещё, так бы и не вынимал. Да ещё она стала головку члена там «целовать», чего жена не делала или не умела, так что е…ать тёщу как любовницу оказалось приятнее, чем аспирантку или студентку.

– А я любуюсь на перемены его лица, на нём торжество и ликование: добился такой роскошной женщины. И меня посещают бесстыжие мысли: права ли я, что ни разу не откликнулась на жадные взгляды юношей, которые раздевали меня глазами и у них капало с конца?

Как сказал классик: «Я смотрю ей в зад – зад её богат, я смотрю вперёд – дрожь меня берёт». А он любуется милыми изменениями её лица: блаженство, умиротворение, радость, счастье, рот приоткрыт, дыхание прерывисто; ещё чуть поднажмёт – и она закричит от удовольствия. Вот она – награда, не какая-то студентка, аспирантка, у которых иногда (которые «слабы на передок») удавалось заполучить младой и страстный поцелуй, а жена генерала.

* * *

Теперь, если ему не понравится, он успокоится, и они сделают вид, что ничего не было. А если понравится, тогда её ждёт доля селянки Агриппины, но с поправкой: этот не такой ненасытный, да и есть у него отдушина для этого – аспирантка на кафедре, с ней даже не служебный роман, а приятельский интим, легко откликается на просьбу в любом месте, в любое время; поэтому тёще придётся ублажать зятя редко, когда останутся вдвоём, а значит, возможно, ни разу. Первого раза год ждали, скоро тесть купит квартиру дочке, тогда точно ни разу, хотя загадывать так далеко нельзя. Впрочем, если обоим очень захочется, момент случится.

Это потом, а сейчас оба разошлись по своим комнатам, он пишет свою диссертацию. Но что-то плохо пишется: с первого раза не распробовал, пойду просить ещё. Дверь к ней приоткрыта, входит без стука. Она сидит в кресле в том же халатике типа «зае…ись», ноги сжаты, и болтает с подругой по телефону. Заслышав бесшумные босые шаги, медленно расстёгивает халатик и раздвигает ляжки, обнажая лобок и лохмушку. Он опускается на колени и вонзает в неё свой член без слов, она продолжает болтать по телефону.

Потом уж:

– Ох, растлил ты меня, зятёк; меня, доктора наук, студенты не раз домогались, ни разу никому не дала, а сколько было возможностей. Но на сегодня я твоя, до прихода твоей жены бери меня столько раз, сколько захочешь, но будем считать это за один первый раз, он же последний. Мой муж очень консервативен, признаёт только одну позу. А ты сходу отье…ал меня в двух новых позициях: поперёк кровати и в кресле, – никогда не думала, что так можно, это меня потрясло. Если сможешь ещё раз, хочу в ванной под душем.

Он:

– Ольга Михайловна, уважаемая, приглашаю вас в мужской душ.

– Отнюдь, – сказала она, сбрасывая злосчастный (или счастливый?) халат. «Скорее туда, в ванную, скорее под душ. Как он там меня будет: стоя или сзади? Просила мужа сзади – отказался, глупости, говорит. Да у него, пожалуй, коротковат для этого, а вот у Пети в самый раз».

Правда ли как в похабной песенке, которую слышала ещё студенткой в МГИМО:

 
Девки дедушку спросили:
– Как ты делаешь внучат?
– Через жопу, на коленках,
Только яйца стучат!
 

Теперь она ходит по квартире застёгнутая на все пуговицы и ни разу не надела тот халатик. Теперь разве что на даче у него есть шанс, когда будут отдыхать вчетвером и он заманит её в заросли высокой крапивы:

– Пойдём, ёжика тебе покажу. Да не бойся ты, тоже мне доктор наук, этот сорт крапивы не обжигает.

– Гляди-ка, какой предусмотрительный, местечко притоптал и одеяло положил. Небось кого-то уже тут имел, девок приводил? Нет? Только жена знает это укромное местечко? Ну давай, не тяни, вводи меня во грех, пока муж мой на рыбалке, а жена твоя ушла в магазин. Понимаю, зачем позвал, да и я не прочь, чтоб меня обманули на природе, прямо в крапиве. Или я уж тебе не мила? Ну, старлей, ты не промах, генеральшу отье…ал второй раз за погода, а ведь клялась я, что больше тебе не дам, не буду испытывать судьбу. Теперь не могу зарекаться от третьего и четвёртого раза; чем реже муж обо мне вспоминает, тем чаще думаю о тебе, запретный плод слаще, – приговаривала она, застёгивая тот самый халатик, и ведь специально надела.

– А может, успеем повторить? Все равно посчитаю это за второй раз.

Водные процедуры на Азовском море

Наша рассказчица (доктор наук) не случайно заказала позу «в воде». В молодости ей довелось наблюдать буйство «в воде», когда была по делам в городе Таганроге. Конечно же, у неё нашлось время позагорать на пляже Таганрогского залива.

К беленькой новенькой тут же подвалил коричневый плейбой, не наглый, уговорил продолжить знакомство тут же, но после захода солнца. Загорающие ушли, их место заняли парочки, любители заниматься этим в воде.

Вода в Таганрогском заливе очень тёплая, парочка входит в воду голышом, неглубоко, по грудь, обнимаются, его ноги упираются на дно, она обхватывает его бёдра ногами и нанизывает свой женский орган на его мужской. Как-то они приловчились создавать ритмичные возвратно-поступательные движения в воде, где опоры для подмахивания нет, но волны от них идут солидные и кругами. Партнёр подкидывает её вверх, она опирается руками на его плечи и подтягивается, а затем падает вниз.

Ну а если особенности женского органа позволяют купальщице заниматься любовью стоя, то она и в воде стоит на ногах. И вот беседа нашей героини с таганрогским плейбоем:

– Хочешь попробовать заняться любовью в воде? Видишь, как это красиво?

– А я и на земле-то ещё не занималась.

– Это сколько ж тебе?

– Вуз только закончила.

– А по лицу – даже не поступала. Может, отойдём в сторонку и на песочке исправим твою отсталость?

– Не, для мужа берегу.

– И кто этот будущий счастливец?

– Выйду за военного курсанта и сделаю из него генерала.

– Это не ко мне, я слесарь с фирмы «Бериев».

Плейбой быстро переключился на одиночку, которая, наоборот, ожидала, кто бы пригласил её «покупаться» на пару.

– Мы бы хотели пригласить вас «искупаться».

– Что значит «мы»? Сколько вас?

– Пятеро.

– Всех обслужу по разу и по очереди. Если все пойдём в воду сразу, вы меня утопите.

Красные фонари Амстердама отдыхают.

Ходок и зарок

Один ходок, коллега по работе, делился со мной своей историей – из своего опыта. Как-то он, отдышавшись после очередного перепихона, взялся наставлять давалку (совесть, видно, не совсем потерял): нельзя, мол, так сразу отдаваться, так и замуж не возьмут, надо завязать хотя бы на время.

Через полгода встретил её у какого-то сада-огорода, вся такая из себя: юбчонка совсем короткая, ляжки загорели, на кофточке две верхние пуговки расстёгнуты – и тугие груди так и рвутся наружу. У него вдруг встал как железный и сильно оттопырилась ширинка. Она спокойно:

– Ну как ты, какие успехи на любовном фронте?

Он раздражённо:

– Да никаких, после тебя всё не то. Как обычно, начинаю, а перед глазами возникает твоё лицо, и вроде как недовольное, наваждение какое-то, и ничего не получается. Давай скорее прямо тут, сил нет, спаси.

Она твёрдо:

– Извини, не могу тебе помочь, уже полгода как завязала по твоему совету и никому не даю, даже самым красивым.

Он:

– Так это ж надо отметить, и клянусь: в последний раз.

Она взглянула на его ширинку и протянула задумчиво:

– Ну-у, ежели только в последний раз.

Он прижал её к забору, засадил с такой яростью, что забор затрещал и рухнул на землю, и продолжал её терзать на поваленном штакетнике. Она гладила его по-матерински по голове и шептала:

– Да успокойся ты, дурачок мой, твоя я, твоя, и ничья больше.

Встали, поправила разорванную блузку, измятую юбочку – и спокойно:

– Ну, я пошла…

Он упал на колени, слёзы полились градом:

– Выходи за меня!