Текст книги "Грации и грешники"

Фрося хотела встречаться в бане, но Клава не разрешила.

– Мои формы многие считают вульгарными, но для этого школяра я была идеалом, «гением чистой красоты», не только внешне, но и внутренне – в смысле, моя и… да оказалась идеалом для его х…я, и готова была отдаваться ему всю жизнь, но он не был готов, ещё слишком был юн, ещё не нагулялся и видел во мне лишь этап донжуанского списка.

…Перед отьездом из Личадеева Гена пополнил свой донжуанский список ещё двумя победами. Не знаю, как сейчас, но в то время некоторые десятиклассницы желали завершить выпускной бал интимом с одноклассником.

Две самые жопастые и пышногрудые девахи выбрали Гену. Он завёл их в Клавину баню и при тусклом свете керосинового фонаря «летучая мышь» обеим поочерёдно сломал целки, пока свободная девка с интересом наблюдала порно.

Однако наблюдать было непросто: Гена во время е…ли с одной другую целовал и держал за сиськи, воображая, что е…ёт одновременно обеих. Одна понравилась ему больше, и он собирался отослать другую домой, но проявил великодушие и пользовал обеих до утра…

Вые…ать рослую, крупногабаритную, крутобёдрую Фросю, доведя до экстаза, оказалось даже проще и быстрее (первый раз она кончила, когда Генкин х…й среднего размера только подбирался сломать ей целку, настолько она оказалась е…учая), чем маленькую скромненькую нимфетку.

В общем, чем больше женщина, тем меньше у неё п…да и тем удобнее и проще её любить.

Фрося стала иначе себя вести, парни перестали её бояться, вскоре вышла замуж (он оказался на полголовы ниже), родила троих: первого – от Геннадия, второго – от мужа, третьего – от любовника. Мужчины наперебой делали ей непристойные предложения, которые она отклоняла, но всем хотелось её пое…ать или хотя бы подержаться за её сиськи, а уж давала ли она ещё кому, кроме Гены, мужа и любовника, мне неизвестно.

Вот так бывает: была девицею – все парни и мужики сторонились, побаивались, а стала женщиной – теперь пожалуйста, «пое… ать её всякий не прочь»…

Насчёт Фросиного любовника – тоже без Клавы не обошлось. После рождения второго Фросе стало мужа не хватать раз в неделю, а прелести все сохранились. Пожаловалась Клаве. У той была пересменка: Гена уехал, новый квартирант был в поиске, любого не возьмёшь, стал к ней клинья подбивать женатый. Она: нет, с женатым хлопот не оберёшься, женатому лучше с замужней, чтоб на равных и без претензий. У него проблема наоборот: у жены модельная внешность, но после рождения второго даёт только раз в неделю. Клава и предложила им вместе посетить её баню, знала, что это лучшее место для первой встречи, там и ленивый не устоит.

Так и случилось, разница только по сравнению с Геной, хотя сикель у него был покрупнее Гениного и сам был мускулистый и спортивный, но сумел бросить только полторы «палки». Первую – едва ввёл х…й ей в п…ду до упора, так и слил всё туда от неожиданности: какое счастье привалило, чужую жену е…у, у неё всего так много, и всё это добро моё, хоть на время.

Действовали как настоящие опытные любовники: молча, без слов, без знакомства, без подготовки, он показал ей х…й, она показала п…ду, но для первого раза она прикрыла груди ладонями, не дала поцелуя и оба спрятали глаза.

Фросю и его это устроило: разок через день украдкой – всё лучше, чем ни разу сорок раз.

Будете в Личадееве – сходите на тот конец, возможно, увидите её, когда пойдёт к реке Тёше с коромыслом за водой, иногда сбросит платье, чтоб искупаться, и если повезёт, то из кустов увидите её голую: 100x60x100.

Эпилог

После пятого я уехал в город Кулебаки, где закончил семилетку, и больше никогда не бывал на реке Тёше в Личадееве. Генка закончил в Личадееве десятилетку, жил у тёти Клавы, поёб…вал её всё ленивее, всё реже, в десятом уже только раз, в субботу, в бане.

Окончив десятый, оказался в городе Красноярске, встретился там с моим братом Сергеем. Дальше следы его затерялись.

А тёте Клаве стукнуло 45, в самом соку, только разохотилась в плане интима. Присматривается к школярам, кого бы пустить на постой.

А я жалею, что отказался поступать в школу интима к тёте Дуне, и мне потом пришлось учиться интиму всю жизнь, но так и остался дураком.

Хохон, Меланья и Катюша

Толик Зеленов более известен на селе под прозвищем Хохон («щёголь» – Вл. Даль). А Меланья – его дальняя родня, вроде двоюродная тётя, вдова, впрочем, ненамного старше его,

– лет до двенадцати мыла его в бане: это была общепринятая практика на селе.

По окончании подростками школы тётушки уже их не мыли – это считалось неприлично, сами уже должны мыться, выросли. (Бывали, конечно, редкие исключения, когда пара продолжала мыться вместе, но делали это в большой тайне, ходили в баню и из бани врозь – ясно же, что не только мылись…) Хохон попал под дурное влияние пастуха Терентия, тот подбивал клинья под Меланью, но она ему не дала.

– Толян, ты, с Меланьей когда моешься, е… ёшь её? – подначивал он.

– Как можно? Ты знаешь порядки на селе – сначала надо школу закончить, потом, может быть…

– Тогда поздно будет, она с тобой в баню не пойдёт.

– Да я ещё не знаю, как это делается?

– Не трусь, действуй так… и так… Бабам это нравится.

При очередной помывке Хохон ухватил Меланью за сиськи и стал их тискать. Та сделала вид, что не заметила, и раздвинула ноги. Хохон начал руками хлопотать у неё между ног, пальцами раздвигал половые губы, пытаясь всунуть туда свой невставший пенис, – ничего не получалось: был он ещё слишком мал, а главное, она не хотела – в смысле, не хотела по-настоящему.

Меланья не реагировала, но любопытство взяло верх, и позволила ему всунуть туда ладошку или пальцы, решив использовать Хохона как пенис-имитатор, одновременно не нарушая конвенцию о запрете сношения с не окончившими школу. Хохон помассировал, пощекотал там, Меланья задышала, закатила глаза и задрожала – и поцеловала своего юного любовника в губы.

Можно ли засчитать им это за это или это были детские шалости и игры? Меланья считала второе. Хохон, конечно, ничего не получил, если не считать горячий женский поцелуй.

Как бы там ни было, но, когда его ровесники ждали обещанного от своих взрослых наставниц после окончания школы, он гордо заявлял: да я Меланью уже, ещё учась в третьем классе, уе…ал.

Никто ему не поверил – хвастает. Но по окончании школы, в последнюю совместную помывку, Меланья ему дала как мужчине, так было принято на селе: посвящение в мужчины

– прерогатива наставницы. Слегка потеребила его пенис ладошкой, и он встал. Теперь они получили всё положенное вместе.

Но он больше её не захотел, к её неудовольствию: она надеялась, что Хохон будет её постоянным партнёром, но оказалось, у него синдром одного раза с одной, теперь ему была нужна только новая женщина, и он пошёл по рукам.

Вот так вот: как ни прекрасен был первый раз с прекрасной и пылкой женщиной Меланьей, Хохон повторять не стал.

(А ей хотелось как у Генки с Дуняшей, который со своей наставницей забавлялся на печи почти год, а затем переключился на тётю Клаву и аж до десятого класса хлестал её банным веником в парилке, а это было непросто при её формах 100x60x100; бывалые мужики опасались, что не справятся с такой пышкой, и отказывались попариться с ней в бане, а Генка – всего-то было ему 13 – в первый же совместный поход в баню овладел ею: попросила спинку ей потереть, встала на карачки, отклячила попу, а он руками с мочалкой трёт ей спину; естественно, его интимные причиндалы трут её пышную задницу – тут его член встал и как-то сам собой проник ей в манду и трёт залупой вагину, и всё это синхронно и одновременно.

Клава, конечно, понимала, чем закончится её просьба помыть спинку… и затем легко добилась повтора: улеглась на спину и предложила Гене прилечь ей на грудь и отдохнуть. Он уютно устроился, а она раздвинула б…довитые ляжки и задрала ноги… Бывалые мужики ошибались: юный наперсник разврата и зрелая страстная пышка ещё много раз и дней нежно занимались любовью… А всё потому, что «химия» у них совпала: осязание, обоняние и прочие органы чувств. Зато теперь он мог похвастаться перед одноклассниками:

– Эх, завтра суббота, пойдём с Клавдией Ивановной в баню, а заодно и… помоемся.)

* * *

Продолжим рассказ о приключениях Хохона.

Сначала Хохон сломал целки двум юным барышням-недотрогам во время игры в прятки.

Мы, от 10 до 17 лет, играли в прятки среди колхозных построек: сараи, сушила, конюшня, хлева, коровник и пр. Хохон спрятался с девицей где-то на чердаке и после краткой возни овладел ею, проделал это ещё с одной, остальные не захотели с ним прятаться.

Затем овладел двумя грудастыми и жопастыми доярками, ровесницами Меланьи, во время ночного дежурства в коровнике.

Одна надеялась, что он её не тронет, поскольку на её глазах занимался любовью с напарницей и должен был спать с ней до утра, и просчиталась. Ну как просчиталась – тоже захотелось позажиматься с юным кавалером, да чего уж там – даже немного ревновала: почему Зинку выбрал, чем я хуже? А он и не выбирал: просто Зина впотьмах во время подготовки к дежурству просунула руку ему в ширинку и ухватила за пенис.

– Ну что ты заладил: дай е…ать, дай пое…ать? – возмущалась вторая. – Другие-то юноши, когда меня уговаривали, начинали издалека: ты самая красивая в районе, королева красоты, гений чистой красоты, ради меня готовы в огонь и в воду, прыгнуть с колокольни, отдать златые горы и реки, полные вина. Просили притвориться, что люблю, а конец один – только б позволила, чтоб он свой конец всунул в мою лунку, и ещё проще: всего-то ему надо свой х…й засадить в мою п…ду. А ты как уговариваешь? Совсем без слов. Показал стоячий член, сказал, что на неё больше не встаёт, а на меня встал. А ведь она моложе и симпатичнее, соломенная вдова, а меня утром муж ждёт. Но более идиотского и абсурдного объяснения в любви я не встречала, поэтому верю и согласна…

О его подвигах стало известно женской половине села: большинство стали опасаться оставаться с ним наедине, но некоторые наоборот.

Вот за околицей села он идёт за дамой, та ускоряет шаги – бегом в село к людям. Отказала – мигом утешался и начинал охоту за другой.

Красотка свернула от села в сторону Нучаровского оврага, чтоб укрыться в зарослях орешника, ивняка и шиповника – на крайность, там трава по пояс. Он за ней, она бежать, он не отстаёт. Упали разом в траву и молча начали борьбу: то она сверху, то он, он тычет вставшим членом наугад, куда ни попадя, и вот уже вся их одежда под ними как постель, они оба голые, кругом никого, только солнце светит сверху.

Она раздвигает и задирает ноги, раскидывает руки и замирает, а член тотчас попадает куда положено…

Особенностью интима у Хохона было то, что при малейшем, даже притворном сопротивлении объекта у него прочно и надолго вставал, и коитус был неизбежен, и партнёрша кончала несколько раз за один его раз.

Не всех это устраивало. Если Меланья, когда лишала Хохона девственности в банной атмосфере, была довольна и привычно и жарко целовала его в конце, то некоторые дамы просили:

– Толик, милый, да заканчивай ты уже, утомил ты меня. Давай прервёмся, передохнём, я тебе ещё раз дам. Второй раз у тебя не встанет? Странно, такой у тебя синдром? А на меня у мужиков встаёт столько раз, сколько я хочу. Как замечу понятный взгляд мужчины, мигну левым глазом, медленно сниму трусы, прислонюсь к любой стенке и чуть приподниму юбку…

Люблю неожиданно, стоя и в одежде, как в юности… Бывало даже зимой, в трескучий мороз, не отпускала провожающего кавалера с танцев во Дворце культуры просто так: заставляла полностью раскрыться и прочувствовать меня полностью, до дна.

Провожающего выбирала во время танцев всегда безошибочно: который сможет сразу, а который будет год ухаживать и дарить цветы и только потом, краснея и заикаясь, попросит о близости, – тут такой не нужен. Прижмёшься задницей к тёплой батарее в подъезде, расстегнёшь свою шубу и его полушубок, поцелуешь – и он твой… Дело молодое не хочет ждать лета… Трусы снимать мне не надо, там в них специальное окошечко… Лишь бы батарея выдержала… Пока бабушка сверху не позовёт:

– Ты чего, Катенька, так долго с мальчиком прощаешься?

– Слышишь, милёнок, – говорю, – бабуля зовёт, пора расставаться. Ещё разок хочешь? Ну давай… Я как из парилки… Нет-нет, знакомиться не будем. Жениться на мне хочешь? Так понравилось? Это невозможно, замужем я уже, он в отьезде; на танцы сходила, чтоб развеяться, а если повезёт, то и поприжиматься в подъезде, так что пока-пока…

– Ба, – «оправдывалась» и врала я уже дома, – да мы ещё даже не целовались, он всего лишь меня за «варежку» подержал…

– Это правильно, – ударялась бабуля в воспоминания. – В наше время первый поцелуй в первый вечер не позволяли, кавалеров было мало, поэтесса так и писала: мол, «не хватало товарища, чтоб провожал, чтоб в подъезде за варежку подержал…» А хулиганы-острословы спрашивали: «Эт за каку таку «варежку»?» И невдомёк им, паразитам, за ту «варежку» кавалер мог подержать только после свадьбы.

* * *

Нужно небольшое отступление. Екатерина Кабанова, конечно, не говорила всех этих фраз, когда кувыркалась с Хохоном в зарослях Нучаровского оврага, разве что отдельные слова. Это был её мысленный монолог, который я воспроизвёл с небольшой литературной обработкой.

Но о ней нужно немного рассказать, как о достопримечательности нашего села, как о женщине с кладезем интим-курьёзов. Основной курьёз: после любого, самого краткого романа (всего-то дала разок; а она была весьма любвеобильна и никогда не упускала случая даже будучи замужем), кавалеры звали её замуж, едва поимев её; женатые обещали завтра подать на развод, лишь бы заполучить её насовсем…

«Вот что «варежка»-то моя животворящая делает», – думала она. Она и замуж-то вышла за того единственного, который не поддался её чарам и колдовству её «варежки» и сразу после этого замуж не позвал.

Даже Хохон, будучи двадцать лет женат, поимев её в Нучаровском овраге, ляпнул:

– Выходи за меня.

– Толик, ты чего, не узнал меня? Голая баба, что рядом с тобой лежит, это же я, девочка Катя Кабанова. Ты тогда хотел меня, и я хотела тебя, но не сложилось, и вот теперь мечта наша сбылась… Толик, милый, я уж двадцать лет как замужем, трое по лавкам, – говорила она, – с мужем живём душа в душу, а ты на ком женился? На Меланье?

– Да нет, стара она для меня… В город уехала…

– Здрасьте, а я, значит, не стара, со мной ты счастлив, глаза сияют, шепчешь слова любви. Она ж мне ровесница, и фигуры один в один. Вот и пойми вас, мужиков, – забыл тётушку, а она по тебе сохла; да нынче и сорок лет разница никого не останавливает, лишь бы в постели подходили.

– Катюша, милая, не узнал, как изменилась, какие формы у тебя, небось 90x60x90. А я, признаться, двадцать лет уже не бегал в Нучаровский овраг за бабами, а за тобой ноги сами понесли… Кстати, синдром пресловутый я преодолел, пока не одевайся… Ну, стринги можно…

– Я сюда приехала бабушку навестить да вспомнить детство: мне 13, я в тебя влюблена, а ты заманиваешь меня на чердак, где ты уже двух моих подружек охмурил, – потому и отказала, что была влюблена. А тут через двадцать лет, как тебя увидела, нахлынуло на меня, бросилась бежать в Нучаровский овраг, да от судьбы не убежишь. Ого, каков красавец. Я в рот не беру, но у тебя могу взять. Не хочешь? Там лучше? Вижу-вижу, второй раз встал, вот тебе и синдром твой я посрамила. У тебя хорош, да и у меня «варежка» в порядке, давай навёрстывай упущенное, исправляй ошибки молодости… Захочешь – задержусь на неделю-другую, даже спрячусь с тобой на чердаке… Или завтра уеду…

… Один из курьёзов случился с Катюшей, когда отправилась в морской круиз с мужем и детьми. Там завела себе юного любовничка, с мужем за круиз ни разу, а с юнгой чуть не каждый день. Муж у неё был не только не ревнив, но, похоже, даже был доволен, что кто-то за него делает его «работу». Вышла спозаранку на верхнюю палубу восходом полюбоваться, все ещё спят, никого; ан нет, юнга мимо проходит. Распахнула халат, он всё увидел и оказался такой понятливый и шустрый – сходу ей овладел стоя (точнее, она сходу отдалась) и… Позвал замуж.

– Мой пятнадцатилетний капитан, мой морской волчонок, меня муж и трое детей в каюте ждут… Всё, что могу, ещё раз дам… Сейчас? В шлюпку приглашаешь? Возможно, потом ещё… Ой, какой ненасытный… В шлюпку-то зачем? Там удобно «раком»?. Ну, у меня нет слов… Ты второй мужчина, который меня раком захотел; первый был друг детства Хохон, на чердаке мы с ним спрятались, и он меня раком поставил… Это так мило, но смысла особого не имеет: не поза главное. Но мужикам нужно для похвальбы, ещё бы: «Я её поставил раком и как вдул…» Так что, капитан, хочешь попробовать меня сзади, «через жопу» – дам, но суй без промаха: только в п…ду… ой, в «варежку», и никак не в жопу.

Оказалось, что Катя для юнги – уже вторая добыча за неделю в эти ранние часы, но первая, кого он позвал замуж. Два дня назад он приметил даму, что вышла на верхнюю палубу полюбоваться закатом, голубоглазая, в серой дорожной короткой юбочке, из-под которой ослепляли дразняще-грешные коленки и пышные манящие ляжки.

Эх, хорошо бы задрать ей юбочку повыше и посмотреть, что там… Да и блузку бы расстегнуть и посмотреть на… ну, вы понимаете… И авторитетно пригласил её на полубак – полюбоваться шлюпкой.

– Это ещё зачем?

– Вам, сударыня, необходимо пройти морской обряд посвящения в морячки.

– Зачем мы накрылись брезентом? Ого, ты расстегнул мне кофточку, снял трусики и лапаешь груди – и так положено по обряду? Ну и обряды у вас, у моряков, дурацкие. А это ещё что такое? Морской массаж? А по-моему, мой юный капитан, ты меня, замужнюю многодетную матрону, просто е…ёшь, да ещё сразу «через жопу», как конюх – любопытную юную барышню в стойле, которая пришла на конюшню только посмотреть, как жеребец покрывает кобылу… и задержалась на полдня… А я для тебя вроде тёлочки и кобылки… Нет, полюбил, – говоришь, – с первого взгляда? Обманул ты меня, как наивную девочку, а я-то думала: какой хороший мальчик… А ты измял мне всю юбку. Попросил бы – сняла бы, нет – задрал, всю скомкал, стринги порвал; но всё понимаю, так не терпелось тебе скорее распечатать и заполучить моё сокровище… И ой, не только юбку помял, а и помял мою девичью красу… А у тебя хорош, есть чем помять… Давненько я такого в руках не держала… Ну теперь-то, я настоящая морячка, мой капитан?

– Нет-нет, ты самая красивая на борту, а бог троицу любит…

– Ой, какие нынче мальчишки пошли, не то, что в моё время… Одного раза ему мало… Три раз ему надо… Понравилось, видать… Слушай, я же одна в каюте – так что…

Конечно, красотка всё понимала сразу, куда и зачем её ведёт юнга, но подыгрывала ему. Ей хотелось окунуться в босоногое детство, да и порывы зюйд-веста пьянили голову, а море горело бирюзой.

В детстве она хотела, чтобы мальчик, с которым ходила, взявшись за руки, сделал с ней это, но он ещё не понимал этого, а она не осмелилась попросить его, чтобы он попросил её… Уф, простите, запутался я. И она мыслила, что тот мальчик наконец-то понял её и сделал это.

Боцман из команды лайнера прознал о проделках юнги и приглашал в свою каюты зрелых знойных подружек юнги, и обе они гневно отвергли непристойные предложения:

– Да как Вы смеете? Я порядочная женщина, я здесь отдыхаю, а не для этого…

Но и на верхней палубе они больше не появлялись. А юнга весь круиз разрывался между двумя дамами и между шлюпкой и каютой… И все трое были довольны…

Поговорим о странностях любви (иного я не смыслю разговора): одну даму (это, конечно, была Меланья) юноша полюбил за то, что страстно захотел увидеть, что у неё там, под серой дорожной юбкой, и как выглядят её тугие полные груди под застёгнутой блузкой (как говорится, увидеть это – и умереть), а во вторую (Катю) влюбился с первого взгляда за то, что сразу увидел все её прелести и совершенства в её распахнутом халате цвета морской волны на голом теле…

Да-да, первая дама, приятная во всех отношениях, была Меланья. Она в городе второй раз вышла замуж за областного олигарха, родила тройню, всех оставила на прекрасную няню и одна отправилась в морской круиз развеяться, взяв билет в каюту первого класса. Именно на тот лайнер, где проходил практику сын Хохона, который по окончании семилетки поступил в мореходку. Она без труда влюбила в себя юнгу-практиканта и хоть немного залила горечь утрат и не сложившихся отношений с его отцом Хохоном.

Катюша и Меланья оказались на одном теплоходе случайно (мир тесен), землячки узнали друг друга, но перед юнгой не раскрылись. Точнее, раскрывались и раздевались перед ним поочерёдно (он-то, как более продвинутый, предлагал раздеться всем троим одновременно, но они к такому повороту ещё не были готовы).

Меланья великодушно предоставляла свою каюту Катюше и юнге для любовных свиданий, когда была их очередь, сама уходила на полубак, забиралась в шлюпку и горько плакала непонятно о чём. Как-то к ней подошёл седой капитан с трубкой во рту и вежливо осведомился:

– Вас кто-то обидел, мэм?

– Нет-нет, я оплакиваю несбывшиеся мечты детства.

– Как я вас понимаю, мадмуазель, я в детстве мечтал быть капитаном дальнего плаванья, а вот рулю этим корытом вдоль берегов…

– Сударь, я вообще-то мадам, уже не мадемуазель… больше года как…

– Деточка, на борту для меня все пассажирки – незамужние…

Беседу Меланья и капитан продолжили в капитанской каюте, и потом Меланья шёпотом делилась с землячкой:

– От пребывания в круизе я теряю голову.

 
Любить меня им никогда не лень,
Досталась я в один и тот же день
Матросу Харитону и юному Хохону,
А также капитану и штурману Демьяну.
Хоть стыдно мне порой —
Любить не перестану,
Но все они герои не моего роману!
 

* * *

Догнав всех дам своего села, кто не против поиграть в догонялки, Хохон начал промышлять в соседних сёлах. А тут и повестка из военкомата. Отслужил срочную, вернулся, остепенился, женился, избавился от синдрома одного раза с одной, жена построила и приспособила его «пасти чилдрёнка».

Местные историки и краеведы спорят о численности донжуанского списка Хохона и не могут прийти к единому мнению: догнал ли он таких районных красоток, как Дуняша, Груня, тётя Клава, Акулина, Матрёна, Марфа и др. А народная молва слагает о нём легенды, в чём отметился и я.