Текст книги "Грации и грешники"

Александр шмонин
Грации и грешники

 
Люблю я тёплый летний вечер
В деревне маленькой моей,
Когда, мой друг, с тобой бывало
Мы оставались средь полей.
 
 
Люблю с тобой лесной дорогой,
Люблю тропинкой полевой.
И где бы только не бывал я,
Всегда и всюду ты со мной.
 
 
Люблю, когда восторг и вечность
Уже сливались для меня
И уносили в бесконечность
У безымянного ручья.
 
 
Люблю, когда мы к лесу мчались
И он синел, как полоса,
И быстро-бешено вращались
Твои, мой друг, два колеса.
 

© Александр Шмонин, 20

Автор, Дети, Сваслейка, Велосипед

Предисловие

Несравненная Глафира потом удивлялась: и чего это отрок Ванюша во мне нашёл, что так воспылал, так возжелал, казался сначала таким скромным и вежливым, а потом оказалось такой наглый, настырный, ненасытный и неутомимый в блуде.

 
Я тогда ведь уже вдовушкой была,
Пятерых уж дочек замуж отдала.
Он так жалобно просил и я дала
И опять я целу ночку не спала
И опять всю ночь молодушкой была…
 

Как когда-то давно с его папаней: тот тоже был вначале робок, несмел и уж так не хотел, да от меня не уйдёшь…коли у тебя встанет и невольно “захочешь звон свой спрятать в мягкое в женское”.

* * *

Лавстори, когда у интим-партнёров большая разница в возрасте, а у одного ещё и 18-, достаточно известны в литературе и кино. Навскидку. В. Набоков “Лолита” (ей 12 – ему 42), A. Пушкин “Со всеношной вечор идя” (ему 13 – ей 43), Н. Гарин-Михайловский “Детство Тёмы” (ему 14 – ей 44), Г. Аполлинер “Подвиги юного донжуана” (ему 15 – ей 45), Киноактриса и режиссёр С. С. (ей -13, ему – 33), Актриса Е. П. и кинорежиссёр (ей -14, ему – 44) и пр.

Никто эти книги не запрещает: правда жизни и так бывает. Но некоторые модераторы (цензоры?) запрещают только мои тексты на эту тему: нельзя об этом рассказывать и тем более нельзя публиковать. И за всех отдуваюсь я.

Иногда, чтобы оправдаться перед суровыми модераторами, мне хочется заявить: всё, что рассказывается в этой поэме в прозе – всего лишь вольный плод подростковых фантазий, все герои и мемуары вымышлены, книга-фэнтези.

Более того, мол, все эти события произошли на планете Плюк далёкого созвездия ТауКита тысячу лет тому назад.

Но всякий раз мне удаётся остановиться на краю пропасти лжи и не предать мои идеалы правды жизни.

Некоторые модераторы и цензоры (не все) запрещают мои тексты: мол, слишком вульгарные, грубые, непристойные, откровенно циничные, скабрёзные, режут нежный слух книгофилам. Мол, про это могут прочесть дети, а это недопустимо, и, по их мнению, недоросли до 18 лет не должны про это знать, а должны верить, что детей приносит аист и их находят в капусте.

Но уже опубликован «Лука М…дищев» И. Баркова. Опубликован, экранизирован роман B. Набокова «Лолита» и даже есть опера. Напечатана и сделано кино по книге Г. Аполлинера «Подвиги юного Донжуана».

Опубликованы срамные поэмы М. Лермонтова «Петергофский праздник», «Уланша», «Гошпиталь». К сожалению, весьма желчные и неуважительные к женщинам.

Опубликована и поэма А. Пушкина «Тень Баркова» весьма добродушная и уважительная к женщинам.

Для А. Пушкина любая женщина, хоть даже дикарка-калмычка, непременно «гений чистой красоты».

Для М. Лермонтова характерно грубое желчно-пренебрежительное отношение к дамам, по крайней мере, в упомянутых поэмах, где, правда, рассказывается о дамах с самой низкой социальной ответственностью.

И ничего. Единственный критерий оценки таких творений – насколько интересно и остроумно раскрыта тема «запретной» любви, которой покорны все возрасты, хоть плюс 18, хоть минус 18.

А вот мои племянники совершенно равнодушны к противоположному полу, не знакомятся, чтобы заняться этим; хотя им уже под тридцать, о женитьбе и речи нет. Сутками смотрят в мониторы, смартфоны, планшеты и мерцающие экраны. Чувствуя, что правнуков не дождусь, решил вспомнить своё послевоенное детство и написать нарративы и были о том времени, об интим-курьёзах, об интим-героях того времени. Сумрачно надеясь пробудить хоть какой-то интерес хотя бы у некоторых нынешних отроков к этому и внести посильный вклад в улучшении демографии.

В те годы на селе не стало мужчин, одни вдовы всех возрастов: доярки, свинарки, скотницы, жницы, полеводки, хлеборобки.

 
Вот и кончилась война,
И осталась я одна:
Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик.
 

Отроки рано взрослели, приобретали первый опыт и становились мужчинами сразу по окончании школы: средней, а иногда и начальной. В отсутствии мужчин для отроков наступило раздолье, некоторые начали настоящую охоту и коллекционирование, быстро пополняя донжуанский список.

Лавстори, когда ему восемнадцать минус, а она – видавшая виды родственница, либо крёстная, няня, бывшая учительница и будущая тёща, – тоже случались в нашем селе. Она появлялась на верном свидании как таинственная незнакомка, не показывала лицо, а только нижнюю часть тела и, когда ВСЁ (он её совсем)…, одёргивала подол, требовала не провожать, не искать больше встречь и не пытаться узнать имя.

Ещё вчера юные ловеласы получали от зрелых тётушек насмешливый отказ на непристойное предложение, и вдруг сегодня появились счасливчики, получившие согласие.

Они восторженно делились с теми, кто хотел, но ещё не получил желаемого: как ЭТО восхитительно прекрасно и сладко-пресладко. И делились опытом обольщения.

Тёте Клаве надо сказать, что она королева красоты, прекрасней всех химер, стоИт только на неё, а тёте Глаше, – что она первая, единственная и другой не будет никогда. Пред тётей Дуней надо встать на колени и заявить, что умрёшь в случае отказа.

Тетя Лиза весьма набожна, любит помучить, помурыжить претендента, и даст только с третьей попытки. Сначала скажет: нет и нет, не можно ЭТО, грех, прелюбодеяние и не думай, на другой день-может быть, не согрешишь – не покаешься, но не сегодня, на третий – ох, велико желание твоё, просите и дано будет вам, о воля неба, я твоя, ты у меня первый, стыд-то какой…

Но один счастливчик уверял: ну не знаю, как другие, а я овладел Елизаветой-"монашкой” в первый же вечер. Она что-то бормотала: не надо, не надо, грех это, давай не будем сегодня, может потом, в другой раз, проверим свои чувства, у меня ещё никого не было… – а я молча задрал ей подол на голову, стянул кружевные трусики, тут уж она сама раздвинула ляжки и загнула салазки. Она действительно начинает очень робко и стыдливо, но под конец, желая ускорить последний миг, подмахивает очень даже активно…ну а потом: давай ещё и залезла сверху…

Какие ещё три дня на уговоры?

– вступил в разговор другой счастливчик, -

у меня с ней всё случилось через три минуты. Если дамы вдвое-втрое старше меня и согласилась уединиться и мы присели на краешек кровати и она говорит: не спеши, дам, но только через три дня, – это всего лишь любовная игра, а сама хочет скорее и сильнее меня. Сразу заваливаю её поперёк кровати, юбка задралась, ляжки засверкали, ослепили белизной и раздвинулись, и трусов нет, знала на что шла.

Как тут три дня ждать? Один миг и засадил “пистон” ей до упора и не вынимал, пока трижды не кончил. А потом ещё и ёщё… и так до утра.

А если бы промедлил хоть минуту, она открыла бы глаза, встала и ушла.

 
Хоть на улице мороз
И метёт метелица:
До утра будет моя,
Никуда не денется!
 

Так что, не хочешь ждать три дня, не слушай отговорки, сразу руку под юбку, нащупывай резинку и тяни трусики, удалось стянуть, она сразу присмиреет и замолчит…Вообще тётя Лиза тот ещё оригинал, с причудами: новичку скажет: ты мне целку сломал (а у неё уже внук тебе ровесник), а он и верит, так туго ОН ТУДА входил, и только с третьего нажима вошёл до упора, а опытного похвалит: ты лучший из тех, что меня любили.

Ну а ежели ты ещё в далёком детстве объявил ей, что женишься на ней, когда вырастешь, то теперь, когда оказались вдвоём, можешь смело заявить: тётя Лиза будьте моей женой, хотя бы на одну ночь.

И если она от неожиданности потеряет дар речи, решительно опрокинь её поперёк кровати, её ножки взлетят тебе на плечи, надёжно и плотно запирай её канал и начинай исполнять супружеский долг. Говорят, что их настолько поглотила страсть, что они не выпускали друг друга из объятий почти год. Но это уже другая история.

К Акулине подступились сразу трое юношей, жаждущих её тела.

– Дам всем троим, – обнадёжила она, – но поочерёдно, в разных местах и в разное время, негоже, чтоб двое занимались любовью, о двое других наблюдали.

Подпасок Ванюша по прозванию Хохон поимел двух доярок за один день: тётю Машу перед утренней дойкой, а тётю Дашу – перед вечерней:

– Тёть Маш, да отставь ты подойник, «подои» сначала меня.

– Чего-чего, – засмеялась Маша, – намёк поняла, но сначала покажи свой «сосок», ого, годится, как же сильно снизился возраст любви: у таких младых уже стоит на такую видавшую виды манду как у меня:

 
Полюбила лейтенанта,
А потом политруха,
А затем всё выше, выше
И дошла до пастуха.
 

– Ну будь по-твоему: заливай своё «молочко» в меня… В мой «подойничек»… Найдёшь сам вход или подсказать? Люблю, когда наглые и настойчивые сами находят вход, а я не помогаю, а тебе несмелому и неопытному могу и показать… Да не так, не ТУДА, да ты похоже действительно в первый раз…

Ох и времечко было весёлое: июль, жара, солнце палит, жаворонки поют, а я, дурёха, лежу на прибрежном речном песочке, вся расхристанная, и «дою» юного пастуха (или правильнее, даю юному пастуху» дефлорирую» его), а он в сыновья мне годится или даже во внуки, ох, грехи мои тяжкие, а вспомнить приятно… А ведь когда-то давно на этом же песочке у речки Нуча я потеряла невинность, а было мне тогда совсем немного лет, а ему, дефлоратору, гораздо боле…

Да уж, по молодости иногда шалила с пастухом. Ещё бы:

 
Пастух спит, а зопа гола
X… стоит как у монгола
И за это я его люблю!
 

Вот так как-то, придя на дойку и увидев такую картину» во мне всё помутилося и сердце вдруг забилося», я так и села ему на… Ну Вы понимаете.

Уединялись ли Ванюша и Маша в камыши потом ещё не раз и как поладили вечерком Ванюша и Даша можно узнать только из книги

Одинокие тётушки охотно инициировали их в мужчины: первый раз юноша должен заниматься этим с женщиной, а не через рукоблудство, чтобы почувствовать разницу между натуральностью и паллиативом и закрепить это в голове.

Первые контакты тогда у нас на селе чаще бывали не на пуховой перине всю ночь, а кратко, спонтанно, случайно, на природе, в роще у ручья, в зарослях шиповника, в лебеде, в лопухах, в крапиве, в хлеву, в сарае, на гумне, на «задах», на сене, на соломе, на сене, на рогоже, на попоне, на мешках.

И особенно в бане, на печи или на сеновале невзирая на разницу в возрасте, в габаритах и родственных связях. Плотские разовые романы случались между крестником и крёстной, воспитанником и няней, племянником и тёткой, внуком и молодой бабушкой.

Юный ловелас и донжуан, как правило, хвастался потом перед сверстниками своими подвигами, а его партнёрша-милашка всё отрицала: всё же была постарше раза в три-четыре и посолиднее в два-три раза. Разные возрастные и весовые категории, да к тому же оказывается хоть и дальние, а родственники: сразу три нарушения общепринятых норм, но это только усиливает взаимное желание, но в этом как раз и пикантность, и прелесть запретного интима.

Вот Ванюша хвастает: вчера на лугах у речки Нуча всю ночь мою крестную, бабу Марфушу, «жарил».

Только поутру расстались, кругом помятая трава, камыш шумел, ветви гнулись, а нам всё нипочём. Главное: всё без слов, без обещаний, без поцелуев, без предварительных ласк, сразу – только это и понеслось на всю ночь.

Главное: взаимное притяжение и услаждение и тогда никак не можем остановиться.

А Марфа всё отрицала: не выдумывай, Ванюша, не было с тобой ничего, фантазируешь, мал ты ещё для этого, не шалила я с тобой, тем более всю ночь, ну может потискал он меня по-свойски, позволила титьки помять, ляжки погладить, дитя ведь, но не решилась я ему дать, стрёмно и стыдно, а может и грешно как-то с крестником. Но подруга Антипьевна настаивает и гнёт своё: не скажи, Марфа, чего тут стыдного и греховного, раз тискает, значит хочет тебя, вон баба Дуся, тётя Груня и кума Анфиса по секрету мне хвалили Ванюшу: очень довольны им, в этом деле, говорят, он уже большой мастак, хорошо им сикель пощекотал, а нравы на селе одобряют, когда это случается с крестником: кто же еще лишит его невинности, как не крёстная или няня или тётя, коль ещё молоды и охочи до этого.

– Ох, Антипьевна, развратила ты меня, может и позволю мальчонке поласкать меня всю, но не сегодня, а ведь он сегодня опять меня вечером на речку купаться приглашал, ой:

 
искупаться вместе с милым
очень даже можно,
а попросит: дай еб…ть,
это невозможно!
 

(Это была отговорка для подружки, а про себя думала: «будет он спрашивать, наверняка овладеет мной прямо в воде, и забурлит вода и побегут волны кругами, а как он нежно меня любит, как истово еб…т, как страдает, когда говорю: приходи завтра, сегодня – никак, как нам волнительно и упоительно от наслаждения и сладкой страсти, и я, взрослая баба – дурёха и грешница, еб…сь украдкой, тайком от всей родни, с таким молоденьким, вся таю и улетаю на облака, в нирвану, нет выше удовольствия, чем соитие зрелости и юности… Ах, какое блаженство, когда член – совершенство, а манда – идеал.) Так думала Марфа, зрелая повеса, летя на крыльях любви на верное свидание…

О времена, о, нравы.

Марфута даже подружке не призналась, что, прежде чем Ванюша поимел трёх сельских тётушек, она у него была первой женщиной. Как почувствовала, что повзрослел, школу закончил, и посматривает на неё мужским недвусмысленным взглядом, к руке прикоснулся, а между пальцев заискрило, но о близости прямо стесняется попросить.

Тогда она взяла инициативу на себя, в одной ночнушке прыг к нему на печку под бочок, прижалась, окатила жаром тела, тут самый ленивый и недогадливый не устоит. Легко овладела его мужской силой и лишила невинности, молча, без слов, зато активно говорили их интимные инструменты…

И хотя Ванюша не очень хранил ей верность, но не раз они уединялись в камышах у речки Нуча. Всегда приходили и уходили поврозь и никто ни разу их не застукал. Марфа так никогда и не призналась, что у неё было с крестником, в отличие от её тёзки из стиха поэта «От всеношной вечор идя». Как видим, эта традиция была и триста лет назад.

Об этих неправильных запретных, постыдных Любовях я, как добросовестный летописец и рассказываю в романе «Грации и грешники» – энциклопедии интимных отношений.

Впрочем, мои рассказы несут не только назидательный и наставнический, но и развлекательно-познавательный смысл.

Эта книга-роман про бабника имеет единого главного сквозного героя, прототипом которого послужил мой приятель детства и юности, и которого я представляю под разными именами по разным причинам, в частности, чтобы показать, что он не один такой. И, разумеется, роман содержит немало лирических отступлений интимного толка, ну куда ж без этого.

Видно, пришло время, и мне захотелось поделиться курьёзными случаями из интимного опыта, не только моего и в основном не моего. Свои же курьёзы я шифрую и, не моргнув глазом, пишу: это как-то случилось с одним моим приятелем. Есть и такие якобы мемуарные рассказы, где я выступаю как крутой любовник, а на самом деле возвожу напраслину – попросту клевещу – на добропорядочную даму, которая когда-то давно мне не дала, а уж как просил, как умолял (уж я к ней и так, и эдак: со словами и без слов… «Нет и нет, таким молодым не даю, общаюсь только с седовласыми партнёрами, отдаюсь только по большой взаимной любви, а тебе следует попытать счастья с Неточкой Кочетковой: предпочитает кувыркаться с малолетками без всякой любви. Удачи тебе…»).

И я отомстил ей, изобразив развратной шлюхой, которую якобы поимел через жопу; в клевете раскаиваюсь, но хотя бы имя её изменил.

Не я первый, кто так поступил. К примеру, даже А. Данте в «Божественной комедии» поместил всех своих обидчиков в ад.

Понятие недоступности иной дамы весьма относительно.

Вот поэт сетует:

 
Я знал трёх граций недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных,
Непостижимых для ума.
И, признаюсь, от них бежал,
Поскольку в их глазах читал:
Оставь надежду навсегда!
 

Однако эти грации холодны не всегда, а иногда очень даже горячи…

Вот и граф Нулин из одноименной поэмы попытался ночью пое…ать чужую жену, графиню Натали, на халяву, с кондачка, но получил от неё по морде, и над ним:

 
Смеялся больше всех сосед,
Помещик двадцати трёх лет…
 

Потому что он е…ал Наташу, юную барыню-соседку, средь бела дня, без препятствий и ограничений, и, пока муж её «поспешает в отьезжие поля с охотою своей», он успевал бросить Наталье две-три «палки», а муж по возвращении – ни одной, зато приносил с охоты трёх зайцев: Jedem das Seine.

* * *

 
Так заигрывай, товарищ,
Сормача потешного:
Чтоб на Грацию стоял
У меня у Грешного!
 

Бабники

Д. Волкогонов в своих книгах про Вождей иногда вставляет реплики про себя. Вот он пишет, что во время учебы в институте к нему был приставлен тайный сотрудник известной спецслужбы для превентивного присмотра. В годы перестройки этот сотрудник, он же однокурсник, признался щелкопёру в оном деянии, но заверил, что писал про него в доносах туда, куда следует, только хорошее. Полагаю, что будь иначе, Волкогонову не позволили бы издать столько книг.

Как ни странно, но даже ко мне в 1962 г., т. е. сразу по поступлении в институт, был приставлен такой соглядатай, но думаю он был внештатник. Можно усомниться: да кто я такой, чтоб присматривать за мной – первокурсником – «козерогом»? Мания величия? Паранойя? Мания преследования?

Всё очень просто. Это было время, когда число шпионов и антисоветчиков становилось всё меньше, а штаты спецслужбы по инерции все раздувались и разростались и надо было сотрудников чем-то занять, а объектов для слежки на всех не хватало; вот и пристраивали оставшихся не у дел приглядывать за самыми разными людьми, иногда просто случайными. Но я всё же входил в категорию потенциально подозрительных: первокурсник, а уже кандидат в члены партии. Приставили ко мне такого же первокурсника, как и я, но возможно уже внештатного сотрудника спецслужбы, назовём его Д., чтобы не разглашать государственную тайну. Но с чего это я решил, что он тайный сотрудник-сексот. Он помер 15 лет назад, но так и не признался в этом. А я и не догадывался, пока он был рядом. И только много позже, сопоставляя его слова и поступки, я пришёл к такому выводу. Судите сами.

Нас только что зачислили, мы получили корочки студбилетов и вот мы уже на уборке картошки. Дождь, грязь, на картофельной борозде я знакомлюсь с Таней Г., вечерами мы распеваем только что сочинённые песни.

 
Будем мы вместе учиться
В жизнь претворим мы мечту,
Именем будем гордиться
Бауманец, эмвэтэу.
 

Но моего Д. с нами нет, он почему-то освобождён.

На втором курсе мы едем в Казахстан, стройотряд, работаем чернорабочими, грузчиками в каменоломне, строим кошары – жильё для овец.

Я увлечён Наташей Е. и сочиняю патриотические стихи.

 
Нас трясло в кузовах самосвалов
По ухабам целинных трасс,
Создавали мы буту славу
«Карьеристами» звали нас.
 

(Это про работников каменного карьера)

Но Д. опять не с нами, его командируют в Целиноград в качестве снабженца. Опять освобождён. Мы заканчиваем учёбу, нас распределяют тянуть лямку в НИИ или на завод. Я работаю младшим сотрудником, изобретаю велосипед и мечтаю дослужиться до старшего клерка. А мой Д. сразу назначен зам. главы областного комитета народного контроля, т. е. на хлебную должность.

Но немножко назад и немножко про меня, хотя рассказ будет про Д., да и то только про одну сторону его биографии. Вот я – абитуриент. Получаю три балла по физике, а знаю школьный курс на пять. Принимающий экзамен поставил меня на место за то, что я высунулся, хотел похвастать, что знаю чуть больше школьной программы, и назвал g (ускорение свободного падения) – как напряжённость поля земного тяготения. Преподаватель предложил мне обратиться к председателю комиссии с жалобой, я отказался. Ибо был уверен, всё равно зачислят: поступаю по квоте от завода. Но пепел обиды до сих пор стучит в моём сердце.

Так что, абитуриенты не высовывайтесь, не умничайте, отвечайте строго по школьной программе. Признаю, что ничего плохого от сексота моего Д. не было, наоборот он трижды пытался помочь мне с карьерой, заодно демонстрируя возможности, недоступные простому студенту. Действительно, не успел он поступить, как его уже кооптировали в комитет комсомола института, где он первым делом начал волочиться за хорошенькой машинисткой. Желая приобщить меня к общественной работе, он и меня пригласил на кастинг в комитет. Комитетчик спросил меня, какая моя фамилия, я ответил: моё фамилиё такое-то. На этом моя карьера в комсомоле закончилась. Дело в том, что я до 18 лет жил в деревенской среде, где сильны привычки сокращать или искажать слова. В городской среде я в основном исправил свои пробелы в лексике. Однако сокращения слов в деревенском творчестве меня до сих пор умиляют.

 
Эт чия идёт такая,
Чёрна юбочка на ней:
Она мною занятая,
Не гуляй, товарищ, с ней!
 

Тем не менее через пару лет, когда я уже был в первых рядах строителей светлого будущего, комитет предложил мне быть комиссаром в стройотряде, конечно же предложение донёс до меня Д. Я отказался по двум причинам. Во-первых, речи комсомольских вожаков мне казались словесным поносом. Во-вторых, в Моральном кодексе строителей светлого будущего был пункт «облико морале», в быту этот пункт называется «до женитьбы ни-ни, боже упаси» и этот пункт был мне не по нраву. Старшие товарищи строго спрашивали с рядовых строителей правильного будущего по этому пункту, а уж с комиссаров-то спрос был вдвойне.

Так что комиссаром был назначен другой студент, который вошёл в историю насмешливой эпиграммой, сочинённой сердитыми девчонками:

 
Комиссар-затейник, ути, боже мой,
Сжёг все автошины, не оставил ни одной.
 

Поскольку он занимался только разведением костров по вечерам.

На заре перестройки я увидел его в телевизоре, он дослужился аж до 3-го секретаря райкома. Эх, с горечью подумал я, а ведь на его месте мог бы быть я…

В третий раз Д. пытался вмешаться в мою судьбу уже в конце учёбы, когда сказал мне: вчера на заседании кафедры решали вопрос об оставлении меня в аспирантуре при кафедре, но против один преподаватель, можно сходить к завкафедрой проф. Баландину для прояснения вопроса. Я отказался по двум причинам. Во-первых, после шести лет жизни на студенческую стипендию (45 р.) предстояло ещё шесть лет жить на аспирантскую стипендию (60 р.), во-вторых, в это время я был сильно озабочен своей свадьбой-женитьбой с Ириной Ш.

Все эти три случая были во время нашей учёбы, но был ещё один случай годы спустя, когда мой дорогой Д., по его словам, начал посещать Америку. А поскольку дорога из Липецка, где он проживал, в Америку лежала через моё Чертаново, то он дважды навещал меня и ещё раз попытался сподвигнуть меня на большие дела.

Я угощал его рыбным супом (в Америке-то, небось, первое не подают!), он морщился и ворчал: какой же это рыбный, это суп из консервов. Я-то всего раз был за границей, в Стамбуле, в качестве «челнока» и был поражен, что у них там нет первого.

Там ко мне прицепился местный сексот, склонял заняться контрабандой, мол, у них якобы есть дефицит по ниппелям для автокамер, в следующий раз привези, мол, горстку в кармане, они махонькие, таможня не заметит. Но и этот ушлый сексот так и не смог решить вопрос с первым.

Так вот, мой Д. говорит, мол, американцы очень любопытствуют нашей перестройкой, я мог бы взять тебя в Америку, чтоб я прочёл им лекцию на эту тему, но сможешь ли ты. И смотрел на меня испытующе, ожидая реакции, мол, да я, да не беспокойся, в лепёшку расшибусь.

Но я отказался. Ибо двенадцать лет я слушал и конспектировал лекции, это мне так обрыдло, что я написал пародию на лекции с такими крепкими выражениями, что ни одно издательство не решалось их опубликовать. Ни за какие деньги. Портал «Проза» настолько труслив, что одна буква «х» с тремя точками приводит их цензуру в ступор. Караул, это-мат! Наконец, издательство «Триумф» решилося. Спасибо. Облегчили душу, я хоть чуть отплатил лекторам за все мои унижения. Теперь, когда я слышу слово «лекции», моя рука снимает пистолет с предохранителя.

Шли годы, мой Д. всё реже звонил, потом попал в автоаварию, сотрясение мозга, всё равно звонил, но уже говорил сумбурно, заговаривался. А ведь ещё недавно поправлял меня, правильно говорить полячка, но никак не полька, или спрашивал моё мнение об антисионисте Д. Драгунском, что меня немного насторожило, уж не подсел ли он на еврейский вопрос. Вскоре мне сообщили, что Д. помер. Царствие небесное. И ныне и присно и во веки веков.

Теперь пора вернуться во времена нашей юности и поговорить о том, ради чего, собственно, и затеяно данное повествование. Речь пойдёт о неутомимых бабниках, ярким представителем которых как раз и был наш герой. Бабники были всегда, наравне с силачами, мыслителями и художниками, иногда одно другому не мешало.

Самым известным бабником древности был князь Владимир. Князь, по свидетельству летописца, «был ненасытен в блуде» и не терпел отказа, поэтому даже сильничал непокорную княжну Рогнеду, но был прощён и оправдан потомками за то, что первым вступил в партию единобожия и привлёк в неё много новых членов (прошу простить неточность, мол, первой-то была его бабушка, подмена сознательна).

Из современных бабников можно отметить Б. Немцова. Губернатор Б. Немцов обрюхатил столько девиц, что никак не удаётся сосчитать число наследников покойного. Но ему всё же далеко до губернатора города Глупова, о котором поведал нам М. Салтыков-Щедрин, тот «увеличил население города вдвое».

Даже в тяжёлые пуританские времена у нас не переводились бабники. Как-то Вождю донесли, что один крупный военный чин не пропустил ни одной юбки в своём гарнизоне.

– Что будем делать, товарищ С.? – спросил доносчик.

– Что будем делать? Что будем делать… Завидовать будем. Вождь-то и сам не был монахом и по молодости пользовал 14-летнюю сибирячку в далёкой Курейке.

Про бабников написано немало романов и поэм. Н. Некрасов в своей великой поэме «Кому на Руси…» мимоходом упоминает о бабнике, который прикинулся учителем пения и подрядился обучить вокалу незамужних селянок в одном крупном поселении. Конечно, он провёл кастинг и набрал труппу из подходящих кандидаток.

 
Всю зиму девки красные с ним в риге запиралися.
Оттуда пенье слышалось, а чаще визг и смех.
Но чем же всё закончилось?
Он петь-то их не выучил, а перепортил всех.
 

Этот бабник отличался тем, что ему даже лютый мороз не был помехой.

Но, конечно, самым известным бабником был Евгений из одноимённого романа в стихах нашего первого поэта. Евгений отличался тем, что избирал для осады только труднодоступных кандидаток, замужних-незамужних, без разницы. Главным для него был не результат, а длительный подготовительный процесс, для чего у него была специальная научная методика:

 
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон…
 

Специалисты не могут понять, почему он отверг красотку Ларину, которая сама шла в руки, сама вешалась на шею. Потому и отверг. В этих делах причин может быть много. Тут и банальное «не в моём вкусе» (грубиян скажет, «у меня на неё не встаёт»). Тут и пресыщение от побед в 23 года. Ещё его не устраивала легко доступность, любил трудную и долгую осаду. Но главное – у него к этому времени сменились приоритеты:

 
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест…
 

– Нет, Женя, и ещё раз нет, это невозможно, даже и не мечтай, хотя я всё ещё хочу тебя, к чему лукавить, но замужем я уже, за генералом Грёминым, и только он по ночам меня ласкает, по грубому е@ёт… Не смотри так, пятого номера не видел, в краску вогнал… Очень хочешь пое@ать меня вместо мужа? Когда-нибудь? Когда-нибудь – нет, а вот если только… Прямо сейчас… В бассейне… Тогда может быть и дам… Ой, что ты со мной делаешь… прямо в воде… А говорил, что любишь меня только как сестру…

Интеллигенты, конечно, будут рассуждать о благородстве, мол, в этот раз он хотел взять её только после венчания. Заметим, что правило: «не в моём вкусе» относится не только к представителям сильного пола. Вот поэт негодует:

 
Я знал красавиц равнодушных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных
Непостижимых для ума.
И признаюсь, от них бежал
И мниться с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.
 

Увы, здесь поэт ошибается, эти красотки равнодушны и холодны не всегда, а только, ежели объект не в их вкусе. Любопытно, что лермонтовский Печорин не только не стремился к финалу, но даже сам предварительный процесс его не очень занимал. «Я часто спрашиваю себя, зачем я так упорно добиваюсь любви несчастной княжны Мэри, которую соблазнить я не хочу…» Вот те раз. Здрасте. Что это, спрошу я Вас, – как не разновидность извращения; ну уж разновидность отклонения– точно. Дамы должны такого возненавидеть.

А вот в великой книге “Тихий Дон” наоборот все герои, главные и второстепенные, непременно сразу добивались своего и непременно с применением силы. Старик сильничал главную героиню, хотя ей ещё не было семнадцати, но была ему родственницей. Затем сосед, главный герой, овладел ей, уже замужней дамой, наполовину силой: схватил и поволок в укромное местечко, а она: да отпусти уж, сама пойду. Потом её пользовал наглый дворянин, воспользовавшись расслабленным полусонным состоянием. Юный казак, кажется по фамилии Коршунов, заманил юную казачку, имя не помню, в камыши и надругался. Служивые казаки учинили свальный грех с маркитанкой Фроней. Других лавстори в этом целомудренном романе нет.

* * *

Наш герой Д. отличался тем, что предварительный процесс его совершенно не занимал и нередко сокращался до нуля. Никаких тебе цветов, стихов, анекдотов и эпиграмм, тем более – денег. Казалось бы, что он имел дело только с легкодоступными объектами. Но оказывается в каждом приличном городе имеется такой вид, как озабоченные девицы, которые сами ищут приключений. Они-то и были его добычей. Таких он легко выделял в толпе намётанным глазом.

Вот он идёт после нудных лекций к метро Бауманская, чтобы отправиться домой в Измайлово и видит у входа такой объект. Ему достаточно встретиться глазами, родственные души поняли друг друга без слов и вместе отправились на подземке в Измайловский парк, чтобы послушать пение щеглов и не только, скамейки там всегда есть. Эх…

 
Я, бывало, всем давала
Только на скамеечке,
Не подумайте чего-то:
Из кармана семечки!
 

Озабоченные встречались даже среди студенток нашего чопорного целомудренного вуза. Так ему покорилась даже дочка самого… не, не профессора…, не, не декана, даже не проректора, а самого замминистра М. В виде исключения он занимался ею не один вечер, а был принят в её огромной квартире, играл с её папой в шахматы.