Текст книги "Грации и грешники"

– Бабоньки, что мы наделали? Ведь, возможно, племянники е…ли своих мамок.

– Да не может быть! Это невероятно. Будем считать, что этого не было. С другой стороны, фигуры у нас одинаковые, манды тоже одинаковые, а у них х…и одинаковые. Но на всякий случай в очередной праздник, на Троицу, никаких обменов.

– А я думаю, что мы просто перепутали лежанки и из трёх раз у нас два раза было с «крестником», так что успокойтесь, инцеста не было, а если и был, это ж нечаянно и это не считается. Да и чего, собственно, страшного случилось, если сынуля в темноте перепутал и мамулю отье…л? Так что в следующий праздник я за «пересменку»: так приятно воссоздать проделки юности.

– Ой, девоньки, дайте и мне сказать: я заметила, что наши юноши тоже менялись, когда мы их покидали, поэтому понять, у кого с кем было за ночь, кроме первого раза, невозможно. Известно, к примеру, что Ваня е…ёт тебя, Поля, уже год в самых неподходящих местах, в крапиве, в сугробе, на мешках с чечевицей – все знают об этом, кроме мужа. Поэтому Ваня, возможно, провёл ночь только с тобой, может для разнообразия с мамулей, а она сейчас скажет, что у них ничего не было, спала как с ребёнком в детстве.

– Да что ты говоришь? Я точно заметила, что лежала на разных лежанках, нигде не засыпала, во всех трёх местах меня е…ли одинаково страстно и азартно, а уж кто – не могу сказать, темно, но никто не целовал, не тискал титек, только шуровал в моей и…де своим х…ем. И сознаюсь, сестрицы, за ночь посетила двух ваших мужей, они крепко спали; я потеребила их пиписьки, они затвердели и поднялись вверх, я на них села кункой и попрыгала, мужики так и не проснулись.

– Ой, девки, что же это было: ночь любви или ночь ужаса? Получается, что, возможно, сынуля всю ночь е…ал мамулю втёмную, а думал, что е…ёт любимую двоюродную тётушку, по сути чужую женщину, а мамуля всю ночь думала, что е…ётся с любимым двоюродным племянником, по сути с чужим мужчиной, активно подмахивала и отклячивала попу… А по мне – у меня была ночь сладострастия, я чувствовала, что мне всего семнадцать лет и меня всю ночь любили попеременно трое незнакомых юношей. Теперь мне заряд на весь год, до следующего раза…

Тут Полина загадочно улыбнулась, предчувствуя, что ежели до вечера не уедут с мужем домой, то Ваня сегодня же зажмёт её где-нибудь в курятнике или в хлеву… И сердце почему-то сладко таяло в груди…

(Предчувствие не обмануло Полину, и она после этого осторожно спросила Ваню:

– Мог бы ты проделать то же самое, что со мной, со своей мамашей?

У Вани округлились глаза.

– Полина, ты очумела что ли? Это абсолютно исключено, хотя я видел мам ан и неглиже, и полуодетой, но никогда и мысли не было, и член не поднимался, и не поднимется никогда, в отличие от тебя, стоит тебе расстегнуть две пуговки на халате и показать чуть грудь или ляжку – х…й мгновенно напрягается, просится в полёт и вот уже летает у тебя в и… де, торопя последний сладкий миг. А ты что чувствуешь?

– Ага, так тебе и скажу, разбежалась, в краску меня вогнал… Ещё разок будешь?. А если жопу покажу?)

– Ох, девоньки, а со мной что было – ни в сказке сказать, ни пером описать: эти сорванцы сегодня ночью е…ли меня одновременно втроём во все дырки, в три х…я, они мне везде совали… В рот никогда не брала, мужу в попу никогда не давала, а тут в темноте и суматохе кто-то засунул. Сначала-то я на его х…й сама села сверху п…дой, нагнулась, отклячила попу, а другой сзади пристроился и уже в попу сует. Повернула голову, а третий в рот вставил… Ну и пьяна уже была… Пришлось уважить… Очень волнительное дело. Я чувствовала, как их х…и везде меня трут, а с вами они это проделали? Чего молчите? Стыдно признаться?.

– Позвольте и мне вставить свои три копейки: все мы были поддатые, поэтому кто с кем лёг и кто с кем встал, точно никто не скажет. Возможно, втроём навалились на одну; все мы ровесники и похожи, поэтому исключать вариант, что всю ночь каждый сыночек е…ал и спереди, и сзади только свою мамашу, нельзя. А теперь сознавайтесь: было ли у кого за ночь раком, через жопу? Меня так е…ли только раз, а кто не знаю… Было так клёво, приятнее, чем спереди, потому что жопы у нас клёвые, загляденье просто (см. фото), посимпатичнее передка, полюбить через них всякий не прочь…

И то правда: что х… й, что п…ду менять – только время терять. А то, что меняли х… й мужа на х… й племянника, так это – один х… й…

Так они себя уговаривали, а нам остаётся только им поверить и позавидовать смекалке… в деле оправдания своих проделок.

Ты уже понял, уважаемый читатель, что в своих текстах я ратую за утоление своих интим-желаний с дальними и ближними родственницами (кроме кровных, конечно) любого возраста – конечно же, по уговору. Подойдёт и золовка, и сватья, и тёща, и свояченица, тётушки, племянницы, сёстры двоюродные и троюродные, и даже бабушки, ежели молоды и полны желаний, и пр. и пр.

Ежели родная пассия чрезмерно упрямится и не даёт, иногда допустимо принудить её к совокуплению наполовину силой: реже пойдёт в органы с заявлением, чем чужая давалка. Это надёжнее и спокойнее, чем познакомиться с партнёршей на улице, на корпоративе, в ночном клубе, в соцсетях и т. д. Поэтому прошу принять собранье моих рассказов про Эрота…

 
«…полусмешных, полупечальных,
простонародных, сексуальных, —
небрежный плод моих забав…»
 

 
«…Три сестрицы под окном
Сели как-то вечерком…»
 

(Продолжение следует…)

Генка и богомолки

К числу интим-курьёзов Геннадия Ивановича – Генки (а про нормальный интим мы не говорим) отнесём его интимы с тремя богомолками, случившиеся в Личадееве в доме тёти Клавы, разумеется, в разное время. Через Личадеево ведёт дорога в село Дивеево, по которой идут богомольцы на богомолье, чтобы в Дивеевском монастыре замолить грехи. Некоторые оставались переночевать у тёти Клавы.

Одна богомолка, Надя, была весьма хороша на мужской взгляд, но очень стеснительна и набожна. Она познавала мужчин крайне редко, разве что пару раз в год: один раз давала мужу исключительно для зачатия, как и предписывала ей вера, второй раз – на сенокосе, когда, отложив в сторону грабли, она как бы дремала на свежей копне у дальнего овина, подол сарафана высоко задрала, выставила приманку для своего сенокосного любовничка и поджидала своего героя сенокосного романа – косца Тимоху.

Тимоха увидел у неё то, что мог видеть ещё Адам у Евы в Эдеме, остановился, загляделся, залюбовался… воткнул косу-литовку в землю и… как это было не раз в прошлом году, был пленён её прелестями…

Нежелание богобоязненной богомолки Надюши видеть срамное дело, которое вытворяют с ней мужчины, и особенно их мужской инструмент (поэтому она отдавалась зажмурившись), привело её к ошибке. Она полагала, что дала три раза одному косарю Тимохе, а на самом деле её поимели трое по разу. Тимоха предал её и предложил двум приятелям: она с закидоном, не хочет видеть, кто её пользует, заранее зажмуривается. Причём последний из троицы повернул её на живот и поимел сзади, в просторечье «через жопу», это ей понравилось только потому, что можно было не зажмуриваться, а только не оборачиваться, и она лишь удивилась:

– Тимоша, ты чего меня раком поставил? Вроде за тобой этого не водилось? В прошлом году мы с тобой занимались любовью в нескошенной траве, и в скошенной, тоже, только лицом к лицу, хотя я твоего лица и не видела и ты мне трижды «загибал салазки».

– Захотелось разнообразия, – глухо ответил последний охотник до чужих жён, и она голос приняла за Тимошкин.

Этому, видите ли, нравилось, чтоб жопа была перед глазами и как бы участвовала в процессе, он тискал её вместо грудей… Задница возбуждала его ярче, чем передок, он воображал, что суёт в обе дырки одновременно… Когда он имел дело с Варварой, то сначала совал в верхнюю дырку, вынимал и кончал в нижнюю; с Надей на это не решился, боясь разоблачения – поднимет крик.

Историки и летописцы нашего села сомневаются, что Надя не заметила подмены, члены-то у всех были разные и она по-разному их чувствовала. Возможно, она не подала виду, решила подыграть или вообще эти хулиганы её позабавили? Но, поразмыслив, Надя решила порвать с Тимохой: он нарушил негласный договор – перепоручил её двум приятелям, а сам встречался с Варварой. В прежние сенокосные страды он соблюдал правило: сенокосный роман только для них двоих, они раз в году отводили душу, отдаваясь свободной страсти. А желающих заменить Тимоху достаточно.

Но главный просчёт Нади в том, что она считала, что согрешила всего один раз в году с Тимохой, а на самом деле трижды, ибо этих «Тимох» было трое. Поэтому она теперь на всякий случай ставит три свечки. Это сложный вопрос – как посчитать число грехов: по числу партнёров или сколько раз тебя поимел за ночь или за месяц один партнёр? Справедливости ради заметим, что в этот сезон она больше не ходила отдохнуть к дальнему овину и никому больше не дала, к неудовольствию этой троицы, которые жаждали повтора: у неё очень горячая и тесная, член ходит туго, с натягом, не то что с Варварой – у той свободная, член движется с люфтом, с зазором, порхает как по сараю воробей.

Ах этот сенокос! Июнь, жара, зной, запах скошенной травы, жужжанье шмелей, трели перепелов… разомлевшие бабы, распластавшиеся на сене… И скоротечные любовные приключения среди мужиков с «литовкой» и баб с граблями… Казалось, все эти бабы легкодоступны, но это не так: большинство как раз недоступны. Но были на сенокосе и другие: дам любому, кто очень хочет, мы пришли на луга, а заодно и… траву покосим. Но даже давалки на сенокосе требовали ласкового и уважительного подхода, грубиян и хам не получал ничего. У некоторых, как у Нади, был постоянный партнёр на сенокосе, они ждали сенокоса всю зиму, чтобы отвести душу, но посторонние не должны были иметь доступа к её прелестям.

Впрочем, опытные бабники-косцы утверждают, что ни одна баба на сенокосе не устоит, нужен лишь индивидуальный подход, прежде всего уважение и ласка, непременно нужно сказать: «Ты здесь самая красивая». Важно время – в смысле, даст не в первый день. Сенокоса век недолог, всего месяц. Один терпеливый бабник рассказывал: «В первый день красотка твёрдо сказала: «Нет, не дам, и не надейся, в этот сезон я решила не давать», – а в последний – сама подошла: «Ну ладно, уговорил», – хотя за весь сенокос я ей не сказал ни слова, лишь в первый день одно слово: дай!»

Ещё бы, подружки хвастались, что им довелось возлежать не только на луговом, но и на лесном, степном, полевом и даже на горном сене, да так, что птицы разлетались и звери разбегались, – а её стыдили за воздержание.

 
Улетай с испугу птица,
Зверь в чащобу уходи:
Дайте парню порезвиться
У девицы на груди!
 

Редкие исключения, конечно, случались, когда самую неприступную, добропорядочную матрону, многодетную родительницу мог попутать бес. Но у Димона и Лизы кое-какие предварительные контакты были, соседи всё же, но это случилось на сенокосе…

«А как вы хотели: сенокос, интимом пропитан воздух, природа шепчет… А тут юный косец прилёг рядышком на пахучее сено, кругом вроде никого, но в соседней копне, слышу, бурно занимаются любовью, и это меня заводит и склоняет к блуду. А он, паразит, нежно пощекотал травинкой мне за ушком, и я поплыла, и ляжки сами раздвинулись, хотя умом я была несогласна, какое-то наваждение, я словно в забытьи… И я испытала нечто, ранее неиспытанное, а мальчонка (или это бес-искуситель?) уже шепчет слова любви и называет меня красоткой, и я для него неоценимая награда, и он запомнит этот миг на всю жизнь… И вот уже под трели перепелов запретная любовь ликует, и мы как голубки воркуем:

– Хватит уже, довольна я…

– Нет-нет, дай ещё разок…

– Да не успеешь ты… Люди уже идут в нашу сторону…

– Видишь, свернули они в другую сторону… Завтра дашь мне ещё?.

– И не мечтай, сегодня же обо всём забудь. Сплетен и слухов ещё мне не хватало. А завтра можешь подвалить к Варваре, она помоложе… Не хочешь её? Ну, тогда… может быть, завтра… пойду на вечернюю дойку, и лови меня на тропинке во ржи… И больше ни слова, а то передумаю… Если тебе надо так много, надо жениться на молоденькой: будешь с ней каждую ночь много раз, а со мной – раз в неделю, днём, украдкой и ежели повезёт… Хорошо, что муж у меня не ревнивый и всего раз в месяц меня хочет…»

Вот так вроде бы случайное сенокосное приключение между Лизой – Елизаветой Петровной, 33-летней дамой, и Димоном, юным косарём, вдвое моложе, переросло в деревенский роман. Лиза завела себе любовничка, с которым встречалась хоть редко, но даже зимой. Но Дима к ней прилёг на копну не случайно, давно приглядывался к очаровательной замужней соседке, во сне она уже приходила к нему, и он на неё залазил. Она тоже примечала его взгляды, но думала: взгляды платонические, молод ещё. Может, комплекс Мадонны. Но стал он сниться: вот она соблазняет его – и он овладевает ей.

Впрочем, молод-то молод, но на выпускном по окончании десятого одноклассница попросила его проводить, у её дома начали дурачиться, обниматься, целоваться, и как-то нечаянно получилось, что он сломал ей целку. Они оказались в какой-то хозпристройке, в сарае, на соломе, обжимались, как бы ненароком потрогали друг друга за интимные места, она хихикала и под утро поцеловала его по-женски, а не по-дружески. У него встал, ткнулся ей в коленки, заскользил выше по ляжкам – трусов нет (и когда она успела их снять, или забыла надеть?), ляжки раздвинулись, залупа потыкалась по промежности в поисках входа. Член проник в ямку и остановился. Он поднажал, и член проник до упора. Она: «Ах», – и замерла, и стала очень серьёзной и молчаливой…

И тишина… Лишь хрустела солома под девичьей попой, превращаясь в труху, да под стрехой удивлённо прочирикал воробей…

А поутру они расстались, кругом измельчённая солома… и помятые выпускное платьице и девичья краса…

А на реке Нуче…в это время шумел камыш…

Но мысль о Лизе не покидала Димона. Как-то ехали в автобусе стоя, прижался к ней сзади, положив плашмя член ей между ягодиц, и она поегозила попой и посигналила: Дима, не шали, убери помеху сзади, обещала же, дам, но не в автобусе же.

В другой раз оказались рядом на сиденье автобуса, и она просунула руку ему в ширинку и подержала член.

В колхозном амбаре прижал её к мешкам с пшеницей, она чуть приподняла подол, трусы снять не было возможности – вот-вот войдут, у него никак не получалось ввести член куда положено, и он кончил ей в ляжки, она невозмутимо, осторожно подмахивала.

Они были назначены на ночное дежурство в коровник, он задремал на соломе, она наклонилась к нему, он схватил и опрокинул её, она была без трусов и молча отдалась. Он пригляделся: мать честная, да это же её тётя, почти вдвое старше, но интимная плоть показалась ему молодой, чувственной и активной. Тётя была весела и довольна, он мрачен и недоволен. Оказалось, она подменяла Лизу на дежурстве, но утром предложила повторить:

– Юноша, ты проспал всю ночь, а я надеялась, мне покоя не дашь. Давай повторим на прощанье, или тебе не понравилось?

– Ну, не знаю, получится ли у меня…

– Здрасьте, да у тебя утренний стояк, из ширинки вывалился, тебе сейчас обязательно нужна женщина для здорового образа жизни. Вишь, залупа-то красная, напряглась, дрожит от желания… Взялся за гуж – не говори, что не дюжь… По Лизке моей сохнешь. Как же давно это у тебя! Лиза призналась мне: только четыре класса закончил, уже подвалил к ней. Она: «Нет, мал ещё, не дам». После седьмого пообещала: «Может быть, надейся и жди». И только после десятого: «Дам летом, на сенокосе». Она меня и послала проверить, на что ты годен, прежде чем с тобой любовь крутить. А что я ей скажу: один раз за ночь… Мне-то хватает мужского внимания со стороны и мужа, и других мужчин, женатых предпочитаю… Да ладно, не кручинься, буду тебя рекомендовать, всё же пять раз с тобой кончила. Я так и мужа её проверяла, потом ещё были двое, набивались в любовники к моей племяннице, да проверку не прошли… К Лизке подвали на сенокосе, там она тебе даст, там нравы попроще: любая желающая может расслабиться и раздвинуть ножки столько раз, сколько захочет, и никто её не осудит… Ну а пока со мной… Вижу, как ему невтерпёж… У меня такая же, как у неё, – королёк…

После таких откровений Дима поимел тётушку ещё раз на соломе и предложил встречаться постоянно. Она отказалась:

– Постоянной любовницей у тебя будет Лиза, ну а со мной… может быть… иногда… случайно… Можно и не случайно: издали подашь знак, я подойду в условное место, обратно – врозь, ну и чтоб Лиза не узнала…

Всё это было предчувствие любви с Лизой.

«Вот что сенокос-то, животворящий делает, и я не ожидала, что юношу так околдуют мои «райские кущи», моя ничем не примечательная (как я думала), уже не юная кунка, что он будет самозабвенно всю ночь выделывать моей пышной попой агроглифы (круги на ржаном поле, происхождение которых утром не могли разгадать лучшие уфологи страны и ломали головы, почему пришельцы забыли подойник со скисшим молоком).

Вот так порой полжизни ждёшь встречи с принцем на белом коне, а этим принцем оказался соседский юноша с «литовкой», который ни разу до этого не посмотрел на меня нескромным взглядом. Другие-то нагло раздевали меня глазами, но я ни разу не откликнулась. А он, уловив мой телепатический сигнал: «Да согласна я уже, оставь в покое моё ухо и пощекочи мои «райские кущи», мой клитор – заметив, что я задрала юбку, показала лобок и раздвинула ляжки, набросился на меня, как матёрый хищник на молодую волчицу… И тогда я целу ночку не спала, и всю ночь опять молодушкой была».

Курьёз этого сенокосного приключения в том, что он, скромный, застенчивый юноша, без серьёзного опыта с женщинами, повёл себя как опытный, бывалый любовник, а она, опытная, бывалая дама, вела себя как робкая, застенчивая девочка, впервые почувствовавшая в себе мужское орудие, смущалась, краснела и приговаривала:

– Что это со мной? Что я делаю? Неужели я такая развратная?

И при повторе он заново её уговаривал, а она отнекивалась:

– Нет-нет, не будем ещё раз, не уговаривай, ты же всё уже получил. У тебя на меня снова встал? Да что ж такое, не буду я на него смотреть, и в руки не возьму. Почему? Потому что стесняюсь… По лобку мне залупой стучишь… Ну ладно, уговорил… Вставляй уж, циник!

Так исповедовалась дама-пышка, поддавшаяся чарам сенокоса, не устоявшая пред искушением… Теперь у неё один путь – в Дивеево, замолить эти грехи. Если бы не захотела заночевать в Личадееве, у тёти Клавы, и на неё не запал десятиклассник Гена…

Увы, от судьбы не уйти…

«Вишь, пора-то сенокосная: вся деревня на лугу», – восторгался поэт.

«Ну-ка, дайте косу, я вам покажу…» – вторил ему другой поэт.

А в моей деревне некоторые рисковые бабы даже хвастались, сколько косцов они соблазнили за краткую сенокосную пору на заливных лугах реки Нучи… И скольким отказали за грубое поведение и неуважение…

(И я там бывал… Какие вкусные, сочные травы там вырастали: щавель, столбунцы, опестыши, клевер, косматики, дягили, дикий лук!).

Ну а иной мужик, естественно, всю зиму вспоминал, сколько ему в этот сенокос удалось завалить баб под стожком и сколько его огрели граблями по спине, когда хотел поиметь без согласия…

Стеснительность нашей второй героини состояла в том, что она никогда не видела и не хотела видеть мужской орган и даже срамное дело – зажмуривалась. Генка запал на неё во время вечерней трапезы: он, конечно, не видел то, что косец, зато видел ланиты Флоры и грудь Дианы. Миссия Генки была почти невыполнима, хотя ему и удалось забраться к ней под одеяло – мол, есть непонятные вопросы веры, – но она полагала, что ещё взять на душу второй грех за год (согрешила уже с косарём) – это лишнее, и не соглашалась на Генкины просьбы:

– Нет-нет, только полежим рядом и поспим, и не показывай мне его. Можно ли потрогать мои груди? Ну, право, не знаю я. Можно ли поцеловать мои губы? А я почём знаю. Так сильно меня захотел, бедняжечка, да уж заметила я: за столом-то «не пил, не ел, всё на меня одну глядел…» Так меня хочешь. А сколько тебе? Ого, моему сыну ровесник, ну как я тебе дам, такому молоденькому? Что ты мне в ладонь-то вложил? Ого, такой у тебя толстый, да как он в меня войдёт? У меня такая узкая, такая тесная, ой, пропадаю я…

А греховодник уламывал её полночи, ссылаясь на Старый и Новый Завет: не согрешишь – не покаешься; Мария Магдалина грешила, но причислена к лику святых после раскаяния.

Она сдалась от последнего довода, когда Генка вложил ей в ладошку свой твёрдый член и обещал, что она его не увидит, только пожмёт… И стало ей жарко, как тогда на сенокосе, и истома разлилась по всему телу… И ляжки её, плотно сжатые, стыдливо сами раздвинулись, и открылись для Гены врата рая… И в тот же миг грешник оказался в раю: видно, правду говорят, что рай для мужчин находится между ног у женщин…

Вторая богомолка, напротив, была весьма раскрепощена и изощрена в интиме, фанатка Марии Магдалины и очень на неё похожа, как её изображают Hayez или Lefebvre, и, хотя мужу давала редко, другим мужчинам – часто, лишь бы случай позволял. Она запала на Генку тоже во время вечерней трапезы, пожимала своей ножкой его ногу. Но Генка ушёл спать в свой угол, она забралась к нему под одеяло – мол, не могу заснуть без мужика, – взяла его ладонь и положила себе на лобок, Гена ощутил шелковистость её шёрстки, его чуть-чуть ударило статическое электричество, и он сдался…

Она тотчас уселась на него, бесстыжая, и принялась строгать его член своим женским органом…

Третья богомолка оказалась крепким орешком, но и Гена был уже опытным ловеласом. Увы, от судьбы не уйдёшь…

Наутро наш юный ловелас Гена увидел во дворе дома третью богомолку, Лизу, в юбке и лифчике, пытающуюся умыться с помощью уличного рукомойника, и воспылал. Какие плечи! Какая шея! Нельзя упустить.

– Уважаемая богомолка, милая девушка, позвольте вам послужить и полить из ковшика.

– Благодарю за службу, добрый самаритянин, чем могу отплатить?

– Если позволите, помогите разобраться в богословских вопросах.

– Чего-чего? Да не пялься ты так на мой лифчик. Женскую грудь не видел? Да, пятый номер у меня, и чо? Отвернись, надену кофточку.

– Вот сказано: человек предполагает, а бог располагает…

– Ну и?.

– Чему быть, того не миновать.

– Эт ты, юноша, к чему? Чего мне не миновать?

– Вам, красавица, не миновать позволить мне поцеловать ваши пятки.

– Это как? А на чём же я стоять буду, коли ноги подниму.

– Вам, сударыня, не нужно стоять, а прелестные ножки нужно положить мне на плечи…

– Вона как! Да ты, сударь, нахал. Для этого у меня муж есть, хоть и старый, зато бойфренд тебе ровесник, с ним грешу и иду в Дивеево поставить свечку заступнице нашей Марии Магдалине, а х… й на х… й менять – только время терять…

– Можно и две свечки поставить… В чужих руках х… й толще.

– С какой стати? Хотя дело такое… Я планировала искупаться в Тёше, наша речка Нуча совсем пересохла; если согласишься быть моим пажом-слугой, поцелую по-дружески в щёку, ну и будешь гордиться перед односельчанами, какая у тебя шикарная подружка. В бикини я неотразима, особенно для тех мужчин, которые предпочитают полненьких. У тебя с хозяйкой Клавой что-то есть? Ты на неё так посматриваешь, словно она твоя женщина. А она пополнее меня и постарше. Ничего нет? Я тебе верю. Я, возможно, дам тебе шанс, если сильно удивишь меня…

Гена попросил помощи у Клавы, та истопила баню и пригласила Лизу попариться. В баню завалился Гена.

– Лиза, не беспокойся, это мой юный квартирант, похлещет нас веником.

Гена веником их похлестал, Клава встала на четвереньки, и Гена занялся с ней любовью на глазах у Лизы. И та не выскользнула в предбанник, а вытаращила глаза. В предбанник вышла Клава. Они остались вдвоём. Гена окатил себя водой из ушата, уставился на её кудрявый золотистый лобок, и у него снова встал. Лиза полюбовалась на его мужской инструмент, подержалась за него руками, покраснела. Он подержался за её сиськи, прильнул губами к её губам, она опустилась на карачки и отклячила попу…

Есть три объяснения её поступку.

Она давно хотела посмотреть, как это делают другие, но не довелось.

Она впервые увидела такую позу: ни муж, ни любовник так не делали, – и захотела так же.

У неё был синдром интим-подражания. Если кто-то этим занимается где-то поблизости, она возбуждается: «И я так хочу».

Ну и наконец, оценила его поведение на пляже: там он к ней ни разу не прикоснулся и успешно отгонял ухажёров.

– Лиза, милая, не плачь, я люблю только тебя. Мне теперь уйти?

– Нет-нет, милёнок, не уходи, побудь со мною, ты ещё не поцеловал мне пятки… Я тоже люблю только тебя…

И он любил её всю ночь. У него быстро закончились «снаряды», но член продолжал вставать на неё и раз за разом обстреливал её «воронку» холостыми. «Воронка» не увеличивалась, а, наоборот, уменьшалась в диаметре, плотнее обхватывала Генкин «ствол» орудия и в ответ на холостой посылала свой встречный «снаряд» в залупу: в женском-то «погребке» «снарядов» всегда поболе, чем на мужской «батарее».

…С опытной бесстыжей богомолкой всё обошлось благополучно, а вот со скромницей, стыдливой и совестливой Наденькой, не совсем. Точнее, с ней тоже всё в порядке, а вот Гена на ней погорел.

Как уже сказано, она отдалась только утром, Гена провозился с ней всю ночь впустую и поэтому выпустил её из объятий только к полудню. Она, кстати, немного огорчила его при расставании, сказав, что дала ему не по любви, а всего лишь притворилась, что любит, а на самом деле просто пожалела беднягу и уважила его настойчивость. В итоге Гена прогулял школу (а был он уже в десятом), оправдывался, мол, пропустил уроки по уважительной причине: провожал родную тётю на богомолье, но выговор схлопотал – справку-то не представил.

* * *

– Как мне замолить грех? – советовалась каждая у Генки утром.

– Грех этот прощёный, – наставлял новоиспечённый богослов, – достаточно поставить свечку заступнице нашей Марии Магдалине, а лучше три, ибо бог троицу любит и у нас с тобой было три раза за ночь…