Текст книги "Внеклассная алхимия – 2"

Очень банальное

Сильный предпочтет скорее недохамить, чем перехамить, именно потому, что «всегда успеет». Постоянная озабоченность «не выглядеть лохом» свойственна, надо думать, в первую очередь лоху. Аналогично и умному – лучше недоумнить, чем переумнить. Аналогично человек действительно добрый менее всего озабочен производить впечатление нравственного, порядочного и т. д. «Мы, приличные люди» – фраза еще ничего не говорит о приличности, но часто выдает озлобленность.

Политкорректные молодые люди

Как-то администрация края любезно устроила мне встречу с Алексеем Чадаевым (член Общественной Палаты, автор книги про Путина, и прочее). Я употребил слово «гопники», Чадаев отвлекся от пельменей: «С тех пор, как я стал читать Маркса и полевел, я перестал употреблять это слово. Я называю их некарьерными конформистами». О как! И далее, с переводом специально для меня: «еще среди „Наших“ встречаются карьерные конформисты, вы их, подозреваю, назвали бы мажорами». Так и представляешь рассказ: сидят на лавке три некарьерных конформиста с пивасом, и т. д.

Ботанический сад России

Понятно, что обзывалки со временем могут стерпеться-слюбиться, даже лечь в самоидентификацию. Но сначала это все-таки обзывалки. Конкретно, есть такая обзывалка «ботаник». Конечно, многие уже говорят «мы, ботаники», и т. д. Но отзыв о человеке «да он ботаник какой-то» – скорее негативный. А «эй, ботан!» уже почти оскорбление.

Какое можно выдать определение с учетом именно негативности? Умные люди? Полноте, какое же это оскорбление. Начитанные, образованные? Если это перестало быть популярным комплиментом, то ругательством точно еще не стало. Что же все-таки имеется в виду – не очень хорошего?

Я бы сказал, это характеристика человека, где на входе много больше, нежели на выходе. Это знает, это читал, это видел – а делать-то чего делает? Некая атрофия того, что отвечает за действие, на фоне гипертрофии того, что отвечает за восприятие. Но если человек что-то делает – пишет бестселлер, изобретает пулемет, основывает религию, неважно чего, главное с последствиями – его обзывают как-то иначе.

Ботаник – как человек, вынужденный идентифицировать сам себя через восприятие, эрудицию, самокопание и что угодно в этом роде – вместо деятельности. Потому что его деятельность так себе, противно и мелко, а восприятием-разумением еще горд. Тружусь дворником, в свободное время читаю Мандельштама – понятно, что дороже.

Но тогда Россия – это просто массовое производство ботаников уже много лет. Образование здесь лучше, чем жизнь. Филолог пойдет в плохие пиарщики, историк в конторщики, девушка-экономист в продавщицы, а куда еще? В утешение лишь свободное время. Самоопределение – через культурный ценз… Раз уж с делом хана.

(Именно так я бы проводил различие интеллектуала с интеллигентом. Понятно, что существует сто вариантов определений. Я о своем. Интеллигент – как интеллектуал не при деле, и Россия тут – цветущий ботанический сад.)

Да и современная цивилизация – по тому же принципу. Средний класс при желании может легко получить образование на уровне чуть хуже элитарного образования XIX века. А социальная функция, которая ему потом выпадет, будет лишь немногим человечнее, чем у робота.

Проблеваться в интернете

Известно, что в интернете люди позволяют себе то, что и на 10 % не позволили бы себе в реале. Тишайший офисный идиот, вежливый с коллегами и начальством, отрывается не по-детски. «Суки», «мрази» и «чмо» сыпятся из него как из… какой-то задницы изобилия. Он предлагает незнакомым людям выпить яду, убиться об стену, он дает оценки, на которые никогда бы не пошел в реале – ну, понятно. Изблевав сублимированную агрессию, хлопец возвращается к своей, довольно серой, участи. Пашет, лижет, тянет, мутит, корячится и пыхтит.

Понятно, зачем ему интернет. Если он в свой адрес на топике, форуме, в соцсети читает, что он сам должен убиться, и сука он сам – возможно, он почти не обижается. Ну, вроде как тебе пустили кровь в компьютерной стрелялке – ясно ведь, что контрагент не хотел тебе особого вреда, что это все в зоне понарошку, где за базар не отвечают, или отвечают на 10 % (в реале за набор слов, типовой для форума, бьют морду или хотя бы всерьез обижаются). Все логично, справил нужду сам сам – не мешай другому. Если бы мера хамства, типовая для ЖЖ начала века, была средней по реальности, реальность бы окочурилась.

Но! Здоровое отношение все же иное: слово в инете не слабее слова на заборе, слово на заборе не слабее слова в лицо. В больших подонках – завораживает масштаб. Преступление, совершенное без масштабности и таланта, заслуживает не меньшего, но большего наказания. А то, зачем сотни тысяч россиян ходят в интернет, – конечно же, преступление.

Новая стыдливость

Был свидетелем интересного морализма. Человек, доказывая, что он не ханжа, что ему чужда гордыня, начал громко говорить: «я и на порносайты хожу», «я и кошелек могу у вас украсть в крайнем случае». Люди почувствовали себя истинно пристыженными. «Я тоже хожу на порносайты!», «и я хожу!», «и я!», «и украсть не проблема!». Я сам сдуру ляпнул что-то такое. Люди спешили именно что оправдаться. Все вроде бы оправдались, к вящей славе морального консенсуса.

«Мыслю, следовательно, ненавижу»

Когда случается возможность мышления? Когда у человека разрыв практики – по-старому нельзя, по-новому непонятно. Теория возникает как переход между практиками. Но ведь кризис, а речь о нем, это еще и больно.

Тезис такой: в более благоприятной ситуации мыслить было бы просто незачем. Все и так чипи-пики. Гармоничному созданию, будь то животное или ангел, мыслить незачем, мышление только в дырке бытия – у людей (по Сартру человек вроде дырки от бублика бытия – бытие небытия, перманентный кризис, и человек ровно настолько человек, насколько там кризис). Таким образом, условия возможности мышления сопряжены с условием некоего страдания и некоей злобой (предположу, что когда живому существу больно, оно склонно озлобляться).

Само по себе мышление скорее приятно (можно ли означить эту приятность как своего рода физиологическую?), но вот чтобы дойти до жизни такой… По-всякому, конечно, можно дойти. У счастливых людей, возможно, оно случается от избытка досуга и хорошего воспитания. Но часто – от боли и кризиса. По содержанию мышление начинается как вопрос, а по жизни как протест (хотя бы против мира, где час назад этого мышления не было, сам его факт – уже локальная революция).

Кое-что о переменах

Изменить мир невозможно, менять в нем свое место скучно, менять самого себя – способ сделать первое хоть немного возможным, а второе хоть немного забавным. Будь честным – измени себе.

Определение № 1001

Добрые люди поделились образом. Если психика – это ключик, который все поворачивает, то мышление – ключ ключа. Ключ, поворачивающий психику. Не обязательно, конечно, ключом. Можно ломом, отмычкой. Но лучше ключом.

Восстание рабов в натуре

Агрессия это либо восстание раба, либо такая профессия, но профессия почти не агрессия. «Эй, Ванька, смерд вонючий, поди сюда», – из уст легитимного господина это же не агрессия, а честное означение данного порядка вещей. Солдат и полицейский тоже не агрессивны, они на работе. Бандит, чего-то крышующий, тоже, строго говоря, не агрессор. Именно крышующий, т. е. взявший на себя функции неформальной силовки. В некоем роде он реализует запрос.

Отбирание мобильников и шапок на улице – это уже скорее восстание рабов. «Эй ты, сюда иди» – оно же в чистом виде. Господину нет нужды удваиваться в превосходстве. Мастеру – нет нужды. Мой приятель – профессиональный уличный боец, драку любящий, но первым не нападающий – делится: «90 % тех, кто пристает на улице – лохи. Если бы они умели круто драться, зачем им ты? Нет оснований, просто нет».

Рабы. Может быть, и доминантные особи, и альфа-самцы (хотя сомневаюсь) – но социально это реактивное действие. Это кажется, что начинают первыми, отбирая деньги у позднего прохожего, хамя в интернет-форуме, играя на понижение в разговоре. Нет, они реактивны, первый ход – за владельцем пухлого кошелька, за автором текста, за выигрывающим по правилам. Восстание на чужой успех, с которым ничего не можешь поделать иначе, роспись в творческой импотенции (как максимум даже неспособность к труду).

Мир движет воля к власти, конечно же. Если можешь себя утвердить, не ломая чужое, так и выберешь – не ломать (напомним, что полицейские, политики, критики не агрессивны – это их профессия). Хотя бы потому, что не ломать выгоднее. Доминирование, как правило, не ломает.

Хамство почти всегда – последняя сила бессилия. И весьма рискованная затея. Раз забрал кошелек с 1000 рублей, два забрал, три забрал. На четвертый посадили на три года. В активе 3000 рублей и 3 мелких победы, в пассиве 3 года тюрьмы. Эффективно? Даже менее эффективно, чем у ограбленного. Раз нахамил в соцсети. Два нахамил. Забанили, и пошел ты сам, куда посылал.

Большая часть восстаний кончается неудачей. Нет, можно запустить игру на понижение как систему: например, дать каждому ученику равные права с учителем. Можно. Так делают. Все равно. Место, где слишком часто выигрывали на понижение, просто перестанет существовать, и мир вернется к более-менее порядку.

«Как сделать игру на понижение невыгодной?» – как-то обсуждали такой вопрос. Какой ответ? Если бы игра на понижение была стратегически выгоднее, нас бы с вами уже убили.

Жертвоприношение дискурсмейкеров

…Касательно гуманитарных мыслителей. Попытка некой оценки и иерархии. Три ранга: дискурсолог, дискурсиарх, дискурсмейкер. Наверное, можно и по-русски, но будет хуже. Давайте уж так.

Дискурсолог: может бодяжить дискурс перед новичками и зеваками, которым интересен вопрос, что-то знает, что-то думал, на уровне «могу выступить перед студентами». Так, чтобы со студентами что-то произошло.

Дискурсиарх: может выступить перед первичным экспертным сообществом, то есть дискурсологами. Так, чтобы с ними тоже чего-то было. Этакий парень в кубе. Например, есть такая тема: «мировой финансовый кризис». Я бы взялся рассказать про это студентам или школьникам, но не взялся бы – экспертному сообществу.

Наконец, дискурсмейкер. Это «творец и держатель дискурса». Начавший разговор о чем-то новом. Так, у Фуко было слово трансдискурсивность. Человек пришел и чего-то наговорил, и теперь все должны с этим считаться, чтобы не выглядеть идиотами. Например, в случае Маркса или Фрейда. Можно их не любить (я их не люблю, например). Но человек, взявшийся говорить, что не так у того же Фрейда, будет все равно в его поле, он продолжит его разговор, воспроизводя и самого Фрейда. В полемике с Фрейдом, например, случился фрейдомарксизм (еще одно ненавистное мне течение, но причем здесь я?).

Интересно, что скачок от дискурсолога к дискурсиарху, как любого «лога» к патриарху любой «логии», – чистый переход количества в качество, по сути, это разница между поверхностным и глубинным образованием. А вот скачок от дискурсиарха в дискурсмейкеры – это интересная штука.

Есть версия, что он связан с некоторой жертвой, а именно – отказом очень умного человека от части своего разума именем своей воли. Это сознательное или бессознательное сужение диапазона интеллектуального спектра, отказ от тонкой балансировки сомнений, иными словами, как это называется, «занятие четкой позиции». Но ценой чего четкость? Благодаря жертвоприношению – стиранию полутонов, вопрошаний, зон отрефлексированного незнания и смыслов, что полагались и возникали на этом.

Для дискурсмейкеров, полагаю, эта манера едва ли не обязательна. Если они будут – «с одной стороны», «с другой стороны», «а еще вот так» – будет менее притягательно, но чтобы вербовать и соблазнять, нужна притягательность. Дискурсмейкер должен стоять с краю, а не быть везде и во всем, а если края пока нет, его приходится выдумать.

Можно пожалеть, к примеру, что писатель Дмитрий Галковский считает шарлатаном Мераба Мамардашвили (писатель, поднявши лом на философа, проигрывает в один ход), но можно и понять, в чем тут его необходимость. Почему не глупый человек не мог обойти и вляпался в глупость? А почему сам Мамардашвили схожим образом обошелся с Гегелем, а?

Таким образом, дискурсмейкер отличен от дискурсиарха главным образом не объемом знаний, опыта, силой мышления (как дискурсиарх от дискурсолога), и даже не самой новизной мысли, а отвязностью новизны. Как Ницше, Маркс, Фрейд и прочие классики, как основатели религий.

Кстати, любой человек может отломить кусок своей разумности и бросить ее на алтарь цельности-интересности. Если бросить все, получится фанатизм. Но мы же не говорим – все. Надо лишь кусочек. Для красоты.

Фишка методики

Насколько различаются такие штуки, как «знать про Х» и «знать, как рассказать про Х»? Как часто они путаются у людей? Какая отсюда путаница в дальнейшем?

Например: я знаю, что могу написать «статью про экономический кризис» – лучше, чем про него пишут в среднем. Но я вовсе не уверен, что обладаю знанием про сам кризис. То есть я гарантирую, что моя статья не будет содержать явных глупостей, будет содержать ряд разумных и даже сравнительно оригинальных мыслей и будет неплохая в среднем по отрасли. Но это именно знание того, как пишется недурацкая статья про кризис, подход сугубо профессиональный, но… профессия здесь будет именно журналистика, а не экономика. Это не знание кризиса. В беседе с настоящим экспертом, коих мало – быстро выяснится. Пожалуй, мое подлинное знание здесь сведется к вопросу о моем незнании, и правильное описание его границ и образует собственно знание, кстати, не самое бесполезное.

Также, например, знание математики отличается от знания того, как сдать экзамен по математике. А как так? Тянущий билет, пишущий статью – имеет массу возможностей явить себя со стороны именно знания, не незнания, и знания, как использовать эти возможности.

Бывает и обратная ситуация. Знать предмет, но не знать те способы, каким явить это знание. По жизни – так бывает. Попробуйте расспросить хорошего писателя, как он пишет. Зачастую сам не знает. Тайна это у него, для него. Будет нести фигню, банальную и нелепую. «Вот идиот», – подумается. А он не идиот. Он, может быть, даже гений.

Гуманитарные котята

Мне средний гуманитарий сравнительно со средним же технарем предстает существом недоразвитым, незавершенным, детенышем, но… более сильного, что ли, вида. Котенок уссурийского тигра рядом со вполне состоявшимся взрослым волком. Хрен его знает, кто сильнее. Потенциально – всегда котенок. А реально – зависит от его возраста.

Гуманитарные науки, если бы они были развиты, возможно, затмили бы технические, естественные. По влиянию на жизнь за окном. Но развиты они, сравнительно с ними, на 10 %, если не на 1 %.

Похвала одной глупости

Любая привычка может быть истолкована как дурная, ибо лишает человека свободы. Но представим, что все привычки исчезли. Вместе с ними, чтобы уж полное освобождение до конца, все графики и долги.

И что же? Так человек знал, чем будет заниматься в понедельник в 14.00 и в субботу в 17.00. А так знать перестал. У него тысяча вариантов. Он даже не успеет подумать и удивиться. Он захлебнется. Сразу, бесповоротно.

Аналогично наша влюбленность. Конечно, это «глупое» чувство, это сужение мира прежде всего. Кажется, Дюма говорил: это то, благодаря чему нам нравится одна женщина, а не тысяча. Если человек учитывает влюбленность в оценке, возникает глупость и безнравственность (любой, кто меняет оценку человека в зависимости лишь от отношения к нему, всегда немного идиотичен). Кто-то из психиатров говорил, что влюбленность схожа с невротическим состоянием, может быть. Здоровы секс и брак по расчету.

Но! Чтобы действовать в мире, он должен как-то определиться. Сузиться. Идти по улице и хотеть всех симпатичных прохожих может выйти практикой истощающей и безумной, для обычного человека пожалуй что и губительной. Потому сначала идет «сексуальная ориентация». Потом следуют вкусы, в пользу «маленьких брюнеток», «больших блондинов», «студенток первого курса» и т. д. Наконец, финальный коллапс – «Мой Единственный Человечек» (или как там это называется).

Никакой объективной реальности за данным «Единственным Человечком», разумеется, не стоит. Все – игры твоего нечистого разума. Все совершается на стороне субъекта, а не объекта, не его качества, а твоя история инсталлирует и кристаллизует «чувство». Это все понятно.

Но это продуктивная иллюзия, делающая возможным хоть какую-то жизнь. Как большинство иллюзий такого сорта, она полезна. Как большинство иллюзий такого сорта, она рано или поздно если не умрет, то сузится. Срок ее жизни зависит не столько от психики, а от конфигурации социальных полей. Как, например, семья, ее формы – обусловлены не столько сексуальностью, сколько социальностью. Типом общественного воспроизводства, поставкой рабочей силы, чего уж там.

Формула: несвобода определяет границы, благодаря чему, в очерченной зоне, возможна хоть какая-то свобода.

Люди делятся на…

Примерно так:

1) нарушающие правила,

2) играющие по правилам,

3) выигрывающие по правилам,

4) поддерживающие правила,

5) сочиняющие правила.

Миром, по большому счету, правят лишь Сочиняющие. Хотя кажется, что Поддерживающие, некоторым кажется, что Выигрывающие.

И еще одно. Каждый в основном общается лишь со своими соседями по линейке: так, Сочиняющий – обращается к Поддерживающим. Ему нечего сказать Играющему, даже Выигрывающему. И наоборот.

Пока человек не вышел в позицию суверена своей жизни (лишь из таких рекрутируются подлинные Держатели и Сочинители), ему бесполезно читать ряд книг. Будет видеть в них фигу.

Серийные убийцы гипотез

Конрад Лоренц писал, что хорошо бы перед завтраком расставаться с какой-нибудь своей любимой гипотезой, это полезно для здоровья и аппетита. Матерый был человище, всем бы так. Вместо курсовых требовать похорон какой-нибудь гипотезы, доктором наук считать того, кто убил, расчленил и закопал добрую сотню гипотез. Именно своих, родных, это обязательно. Вместо диссертаций требовать протоколы с места убийств. Собственно, и считать за диссертацию – описаний похождений. С оговоренным числом трупов. «Этому палец в рот не клади – придумал себе 1000 смыслов и все их кокнул».

У матросов нет вопросов

Иммануил Кант, как известно, удумал ровно четыре антиномии чистого разума.

Свободна или несвободна воля?

Конечен или бесконечен мир?

Есть или нет безусловное существо (Бог)?

Есть или нет простая неделимая субстанция?

По Канту все это в пределах чистого разума не решается.

А как бы решили эти вопросы, если бы зачем-то надо было решить, современные политкорректные идиоты? Поставили бы на голосование, надо думать. Так вот, просто любопытно – как бы голоснули, а?

Вопросы сии не ставятся на голосование не оттого, что некорректно, а лишь оттого, что не актуально. То, что считается актуальным, так и решается. Так, вопрос о биологическом равенстве рас решается тем, что люди голосуют за те партии, для которых это догмат, а партии, у которых нет такого догмата, запрещены.

Можно сказать, что это, мол, ситуация Постмодерна. Но так было всегда. По философическому вопросу, собственно, важнее, кто выиграл, нежели кто прав по уму, сам тип ума – следствие выигрыша.

Практики просветляющего пинка

Педагогика, чтоб реально работала, должна бы сводиться к простой штуке. И там, где она работает, к ней и сводится. Имею в виду – педагогику как некую технологию. Вот есть специалист в предметной области Х. И есть специалист в области Х, который еще и педагог, т. е. имеет дополнительную квалификацию к своим предметным знаниям. Этот второй парень должен быть эффективнее первого в преподавании. Но чем? Ведь и первый может выложить предметное содержание.

Как известно, знание не переносимо трансляцией из головы А в голову Б. Иначе бы все уже ходили просветленные выше крыши. Нет, есть еще условия понимания. Сознание Б должно открыться навстречу А. Чтобы узнать ответы, надо задать вопрос. Чтобы задать вопрос, надо узнать, что ни хрена не знаешь, во-первых, и узнать, что тебе от этого хреново, во-вторых. Собственно, главный прием педагогики – это искусство божественного пинка, вышибающего из человека глупую веру в себя и дающего веру в того, кто тебе расскажет. Дать человеку почувствовать себя дураком, а того, кто тебя опустил – почувствовать при том другом.

А кто так не умеет – всего лишь знает предмет. Если у человека есть интерес, он его удовлетворит. Нет интереса – значит, нет, пройдет мимо.

Я не педагог. В этом вот смысле. Как и большинство тех, кто работает в школах, вузах. В лучшем случае эти люди просто знают предмет, близко не владея техникой Просветляющего Пинка. Не зная, что ей можно владеть.

Забавно, я видел и наоборот – люди, зацикленные на педагогике как методике, с презрением к предметности. То есть они считали, образно говоря, что не обязательно уметь стрелять из лука, чтобы научить стрелять из лука. Достаточно хорошенько подумать за педагогику, точки роста, зоны прорыва и т. д. Такие могут научить, но чему-то своему, сакральному. Например, говорить о педагогике.