Текст книги "Внеклассная алхимия – 2"

«Простое человеческое счастье»

Как уже писано, один из самых опасных человеческих типов – люди, уверенные, что их должны любить. Где-то рядом бродят люди, уверенные в своем «праве на счастье». Ну вроде как праве на труд, прописанном в советской Конституции. «Счастья, счастья, счастья», – горланят их сердца и умы. По две порции в одни руки, с 14.00. И чтоб никто не ушел обиженным – ага, сейчас. Лучше бы они, право слово, хотели хлеба и зрелищ.

Именно из таких фанатиков счастья рекрутируются истерички, беспредельщики, наркоманы, самоубийцы, невротики и психотики всех мастей.

Счастье – это то, чего им всегда недодали, это же понятно. А если недодали, то… дальше начинаются их страшные истории.

Апология антирейтинга

Не надо бояться «антирейтингов». Доверяете вы Иксу или скорее не доверяете? Симпатичен вам Игрек или скорее несимпатичен? У большинства людей, которые хоть что-то делают, что-то представляют собой и осмеливаются быть, рейтинг быстро уходит в минус. Будь то Анатолий Чубайс или Эдуард Лимонов. Из 1000 наугад взятых соотечественников большинство таким скорее не доверяет, скорее не симпатизирует и т. д. Подлинные исключения на самом деле редки. Допустим, Юрий Гагарин. Или Пушкин, Достоевский, Толстой, прочее «наше все». Возможно, политические вожди, но их рейтинг сильно падает при новых вождях.

Так вот: неважно. Важен только положительный рейтинг, причем дифференцированный (важно, кто именно тебя ценит и насколько). Антирейтинг – утешение дураков и лохов. Мол, если нас никто не проклинает – значит, жизнь удалась. Да вряд ли. Если жизнь удалась, кому-то это обычно всегда не нравится.

Реальный политик плюет на антирейтинг, философ тоже плюет. Базовым инстинктом понимая, что важно, а что не очень. «Меня ненавидят? Следовательно, я существую».

Долги и хотелки

У многих странные представления о «силе воли». Стиснуть зубы и терпеть. Всю жизнь – со сжатыми зубами. То есть выбор между «долгом» и «хотелкой» в пользу «долга», и так каждый час, всю жизнь. Но слишком часто твой «священный долг» – всего лишь хотелка кого-то иного. Может быть, хотелка ближних, может быть – давно умерших людей, может быть, всего лишь стечение обстоятельств. Так может быть, на фиг, а? Набраться наконец окаянной воли, чтобы позволить себе, помимо всего прочего, слабоволие?

Власть над волей

Возвращаясь к «сильной воле»… Есть простой способ быть волевым в собственных глазах.

Там в чем фишка? Есть несколько вариантов поведения. Умом фиксируется, что правилен некий из них. Сознание кидает голос за него, но помимо сознания голосует наш организм. Бессознательное, скажем так. Если финальный выбор совпадает с мнением, что кинуло в урну «сознание», человек считается с сильной волей. «Он себя переборол». Если выбрано и сделано что-то иное… ну, ясен пень, слабак. Так, например, если у человека умом решено, что пить плохо, а он таки бухает, то у него нет выбора, кем себя понимать – слабаком, конечно (забавно, что если в голове записано, что «настоящий мужик должен бухать», а нашему персонажу отчего-то не бухается, он тоже должен переживать). Если ум знает, что жене нельзя изменять, а как-то само собой изменяется – слабая воля, а как же? Но если в голове написано, что изменять как раз полагается, а вот почему-то не удается – приговор тот же: не хватает воли жить, как считается нужным.

Еще раз: в просторечии «сильная воля» не более чем выписанная «лицензия от ума». Добился лицензированного поведения – силен.

А как его добиться?

Тут надо или отстроить свое тело, чтобы оно не подавало хотелок, и управляться чистым разумом, чтобы ум держал 51 % голосов, руля во внутреннем «совете директоров».

Или же признать такой старинный концепт, как «не свободная воля» (она еще у Спинозы такая была). Там про то, что свободна лишь субстанция, взятая целиком, а чисто конкретным людям надлежит расслабиться и получить удовольствие. Просто посмотреть, как оно устроено, и убедиться: алкоголик не может не пить, истерик не может не истерить, дурак не может не дурить, и т. д. Их можно наказывать за причиненный другим ущерб, но нельзя стыдить за неверный выбор, ибо нет выбора.

Кстати, если понимаешь, как устроено – значительно меньше хочется пить, истерить и прочее нехорошее (это я сужу по себе, у других может быть не так). Такой красивый феномен: познанное бытие перестает быть лишь оттого, что оно уже познано. Но иногда – не перестает. Тогда познанное, но не исчезнувшее начинаешь принимать умом-разумом как свою неизбежность. И будет тебе мир во внутреннем «совете директоров». Внутренние народ и партия станут, как в давешнем слогане, едины.

Красивый парадокс. Если принять, что «воля несвободна» (в философском смысле), то «сила воли» (в обыденном смысле) будет автоматически ого-го. А что ей останется?

Бежать, чтобы понять

Как можно что-то понять вообще? Главное – иметь необходимость возможности. Ради этого – начать что-то делать. Многие вещи нельзя понять, занимая особые точки социального поля. Бежать надо. И даже не важно куда. Важно – откуда. Многое лучше понимаешь даже из ниоткуда, чем откуда попало. Надо делать что-то такое, что, помимо прочего, вырабатывало бы твое непонимание… Как можно понять? Если еще не понял своего непонимания?

Политика: прописное высоким штилем

Политика понимаема тут мной как война проектов, или, отступая к сути дела еще на шаг, война онтологий. Отсутствие ее в основании политики означает отсутствие и самого политического.

Политика ведь деятельность? А деятельность – с целеполаганием? А целеполагание – только в той или иной онтологии? Ну и вот.

Лишь там, где политическое больно, его трактуют сугубо как поле личных карьер, борьбу кланов, для зрителей – как «мыльную оперу», и не более. При этом измерение личных карьер, борьбы кланов и т. п. никуда не девается.

Заметим, что причастность некой онтологии, как и «разговор прозой», вполне обходится без рефлексии, чему ты принадлежишь, на чем разговариваешь. Также оговорим, что философия не одна; и философий не много (то есть не так, чтобы хватило на каждого: «у меня своя философия»).

Смысл в баночках по 0,33

Вспомнилось, как некогда задавал какой-то вопрос Ефиму Островскому. В ответе известного пиарщика мелькнула такая фраза: «Товарные потоки несут вслед за собой медийные: сколько смыслов принесла в мир кока-кола!» Забавно, как Островский себя презентовал: «ведущий в мире специалист по управлению политическими кризисами». Ни больше, ни меньше. Посреди, значит, океана жидкого смысла.

Пакет № 4

Смытые информационным потоком

Чем больше информации, тем меньше подчас осмысленности. В какой-то даже прямой пропорции. Масс-медиа все больше тяготеют к совершенству технологических линий, не обремененных таким излишком, как человек.

Животное, задуманное о смерти

Все-таки человек осмысленное животное: знающее смерть, живущее относительно ее знака… Без него – не жизнь. Приходится изобретать в голове какие-то фигуры, сопрягающие знаемую конечность и мыслимую бесконечность. Так что если не верование в бесконечность, то хотя бы тоска по ней. Хорошо это или нет, человек невозможен здоровой бестией, для которой такой смысл излишен, а возможен лишь более-менее плохим человеком.

Демаркационная фраза

«Вы считаете, что глупо писать непристойности, а я считаю, что непристойно писать глупости, и это две разных манеры жизни».

Время – не деньги

Вот говорят: время деньги, время деньги… Мол, времени так придается ценность. Все наоборот. Время так обесценивается. Оно важнее как необратимая ценность сравнительно с обратимой. Продажа и покупка времени – в этом всегда есть что-то грустное.

Глупый робот человек

К вопросу Нового времени: в машинном крупнотоварном производстве вещей человек не может использоваться иначе, чем вещь. Сама деятельность построена так, разбита на мелкие атомарные отрезки, предельно тупые, для выполнения коих не надо ума, творчества, даже минимального мастерства. Надо просто гарантированно быть в месте Икс во время Игрек и дергать свою пымпочку по расписанию. Гений или дурак поставлен за конвейер – неважно.

Образование, ставшее вдруг всеобщим, тоже заточено вот под это же. Чтобы потом пымпочку. Чтобы гарантированно. То есть чтобы максимально исправно делать минимально простую функцию. Для этого надо всего лишь вышколить, кое-какие инстинкты отбить, кое-какие рефлексы привить. Собственно, все. Неважно – гений или дурак. Потому по умолчанию всегда полагается, что дурак.

Так, в привычной несколько столетий «школе Коменского» учебник всегда написан в расчете на самого глупого ученика класса, но обязательной полагалась его старательность, а последняя, так или иначе, обеспечивалась репрессией. Если материал такого учебника не может быть усвоен учеником – он просто плохо старается (ибо страх потерял или еще на нашел). Каким издевательством, например, для школьника, любящего литературу, были типовой учебник литературы и типовой урок (тем, у кого бывал не типовой урок, можно только завидовать)! Если бы я не прочитал пяток романов Достоевского до того, как его начали «проходить по программе», я бы его, пожалуй, возненавидел. Аналогично с историей: если бы не читал кроме учебника, сдох бы со скуки, и т. д. Впрочем, это банальное переживание. Многие свидетельствуют о том же.

Зачем оно мне?

Подлинное общение – в расставании с образом самого себя. Можно и резче: в расставании с самим собой бывшим. И оно же, разумеется, обретение.

«Можешь ли ты сделать меня другим?» Вот главный тест на смысл-для-меня-человека.

Апология мафии

На самом деле «профессиональные преступники» – более приличная компания, чем «непрофессиональные», «бытовые». «Профессией» могут быть только преступления против собственности, то же воровство, а это менее страшно, чем преступления против личности, идущие по разряду хобби. Чтобы ни говорил УК, но корысть при краже служит смягчающим обстоятельством, а бескорыстность в случае «тяжких телесных» – отягчающим.

Ясно же, что организованная преступность для обывателя – предпочтительнее неорганизованной. Зло, обретая системность и структурность, становится, как минимум, меньшим злом.

Есть вообще подозрение, что мафия – младший партнер-соперник силовиков в контроле особо проблемных сфер. С неофициальной лицензией официальных лиц.

Самый простой политический тест

В России политическую позицию можно артикулировать просто. Написать две даты: 1917 и 1991. Напротив каждой поставить плюс или минус. Получится четыре базовых позиции, все остальное – подвиды и вариации.

Пережитки темного настоящего

Зашла тут речь – что нас более всего поразило бы в каком-нибудь XVII веке? Есть подозрение, что более всего – антисанитария. Отсутствие, простите, канализации и водопровода. Дамы и кавалеры на балах, писающие в горшки. А вот предположим, что человечество еще немного поживет и разовьется. И что с позиции вот этого развитого человечества – покажется им столь же тягостным и нелепым, как нам – отсутствие в Версале канализации?

Каждый может рисовать и грезить свое. По мне, это будет:

1. Обязательный для большинства рабочий день, с 9 до 18, или как там оно.

2. Транспортные издержки, у кого час, у кого два, три – каждый день, чтобы отбыть вот эти с 9 до 18.

Человек быстро привыкает к хорошему. Если его избавить от этих двух штук, а потом немного в них окунать, он и поймет, что это такое. Ад и дикость. Вроде как горшки в Версале.

Вместо совести

Иметь совесть: мыслить общинно, не выделяя себя; у тебя нет отдельного «интереса», как нет интересов у части тела; реально лишь тело, взятое целиком. Ты ни важнее других, поскольку, в конечном счете, не важен ни ты, ни они – важна общность, единственно представимая как подлинность. Общность – от семьи до империи, до природы, до всего. Что еще? Совесть создана определенной эпохой, или, может быть, создала эпоху. Совесть средневекова. Совесть, по мере отдаления ее эпохи, убывает (место ее занимает справедливость, договоренность, гражданское общество – хрупкий баланс интересов эгоистов, плюс любовь как внеморальная страсть, плюс что-то еще). Не «сверхъестественное внутреннее чувство», универсальное в своем определении, но… конкретно-историческое, феодальное, религиозное. Было, но проходит. Мир ее месту.

Что дальше на ее месте? Справедливость: подразумевает выделение социального человека-атома, как предельное объяснение и объясняемый предел. Распад цехов, общин, каст. Средние века кончились – начались свободный труд, одиночество единицы, деятель-субъект, и ему нужна справедливость, сводимая к честному дележу, или, более широко, – соблюдение общих правил социальных игр, сколь угодно эгоистичных по интенции («твое личное дело»).

Дальше – меньше. В каком-то новейшем мире начинает испаряться и справедливость. Что же ограничит нас? Если старое доброе – не работает?

Новая «эффективность» отрицает старое «добро», но нельзя ли инкорпорировать добро в эффективность? Разметить и учредить такой мир, где быть эффективным – означает быть добрым? Пример? Пожалуйста, сегодняшний день. Мало возможен эффективный учитель, злобный к ученикам, автор, ненавидящий публику, и т. д.

Можно ли представить весь мир с такой логикой? Можно сказать – все это социал-фантастика. Но кто знает? Это на 10 лет можно дать прогноз. А на тысячу остается тыкать в будущее социал-фантастикой, не иначе.

Гения заказывали?

«Гений» это ведь конвенция. Людей признают гениями тоже люди. По законам социального и языкового поля. Значит, это тоже в некоем смысле «работа на заказ». Вопрос в том, на какой. Гениальность в том, чтобы его почувствовать. Это как бы ситуация предельно могущественного, но предельно невменяемого заказчика – «сильно-сильно надо, но чего, сказать не могу». Сам пойми, если такой умный. Может быть даже так: сначала делается заказ, а потом из небытия материализуется и заказчик. Сотворенный по результату заказа, как это ни удивительно. Исторических примеров можно привести много, из политики, науки, философии и т. д.

«Предмет философия»: куда бежать?

Обязательный предмет «философия» в обычных вузах СССР – уже нонсенс (см. про это у Мераба Мамардашвили). С тех пор вузы стали хуже. Таким образом, нонсенс резче. Выход в миграции: не вести заранее проигранных битв. Искать новые территории.

Философия остается в вузах факультативом – раз. Факультатив открыт студенту не семестр, а все пять лет – два. Философия приходит в школы, также факультативом – три. Выходит на «взрослых», идя в публичную дискуссию и масс-медиа – четыре. «Читабельность» как условие «диссертабельности» – пять.

Иначе обычная история: одни делают вид, что учат, другие, что учатся. Заполнение бумаг. Лицемерие. Мучения за копейку. Аудитория, презирающая преподавателей, и наоборот, какое-то чистилище без надежды.

Растворение рабочего времени

«Рабочее» и «свободное» время все более разбегались друг от друга… С каждым большим куском исторического времени, с начала начал… В ХХ веке разбег, кажется, достиг предела.

Может быть, «свободное» и «несвободное» время начнут наконец сбегаться? До полного слияния. Присмотритесь: самые завидные живут сейчас именно так, или стремятся. Не паразиты, не трудоголики, а именно стершие грань, растворившие одно в другом.

Асексуальные революции

Проблема не в том, что «сексуальная революция» победила, но в том, что сексуальная революция в реальности не победила нигде. По мысли Фуко, «подавляется не секс, но посредством секса»; стратегия власти в диспозитиве сексуальности позитивна – начиная с Нового времени, власть изобретает и конституирует. О том же проза Мишеля Уэльбека: подавление посредством секса. «Сексуальная революция до конца» означала бы победу не секса, но над ним, как в «Элементарных частицах» Уэльбека: вытеснение сексуальности из сферы нашего актуального, как пища покидает актуальность уже не голодного. Что-то вроде «конституционного права на оргазм» у Вильгельма Райха.

Разочарованный циник

Есть такая поговорка, что циник – это разочарованный романтик. А кем тогда должен стать разочарованный циник? Или это позиция – в коей разочароваться нельзя? А если все-таки можно, то куда? Можно ли говорить о некоем реванше романтических настроений?

Честность при прочих равных

– А почему ты так скажешь?

– Потому что честный. Потому что, если мне не платить специальные деньги, чтобы я говорил неправду, я буду говорить правду. Как там? Тело, если на него не действуют другие тела, движется прямолинейно и равномерно… Вот и я – буду сейчас прямолинеен и равномерен.

И ведь действительно – если бы «неправду» говорили только за «специальные деньги», отдавая себе отчет в происходящем, ее было бы шибко меньше. Обычно врут – совсем-совсем бескорыстно. Даже себе в убыток.

«Общество потребления» – духовный феномен

Строго в определениях: «общество потребления» начинается там, где кончается потребление материальное. Именно потому, что оно кончается. Все материальные потребности в развитых странах давно удовлетворены. Вместе с ними, строго говоря, кончились классические социализм и капитализм, ну и началось то, что сейчас. «Общество потребления» – именно духовный феномен, просто там специфическая духовность. А вовсе не ее отрицание в якобы «физиологическом», «низшем», «пожрать-надеть» и прочем.

Новейший завет

Всяк да будет тьютор ближнему своему.

Из грязи да в мрази

Парад карикатур: типажи закоренелых неудачников, с пеной у рта уверенных в главной ценности существования – «успехе». Ничего не имею против «неудачников» (особенно добровольных, не злых и не дураков) и против «успеха» (особенно если его понимают не так, как его понимают лохи). Но вот приведенная культурная ситуация… Веровали бы во что-то свое, ан нет. С точки зрения логической это какая-то дисфункция, с точки зрения эстетической – фу, с точки зрения этической – наверное, грех.

Дивный хрупкий мир

Допустим, люди прекратят «делать ненавистную работу ради того, чтобы покупать ненужные вещи». Первое, что возникнет, будет не рай, а весьма опасная ситуация. Собственно, одна из задач «общества потребления» – чтобы именно она и не случилась. Мир «освобожденного времени» рискует оказаться миром преступным: слишком многие понимают свободу как произвол.

Но если пересмотреть саму идею правосудия? Не исправление во главе угла. Не наказание даже, ибо там справедливое воздаяние как баланс между обществом и преступником, т. е. учет интересов преступника. А некая «выбраковка». Преступник более не гражданин. Его благо не учитывается, учитывается лишь благо всего остального – касательно него. Лучший мир слишком хрупок, чтобы не быть жестоким. Ибо такая жестокость всего лишь защита, всего лишь пограничники по периметру.

Насаждая вежливость

Дуэли несли тишину и мир, ибо не могли случаться часто. Между ними – этика и эстетика обходительности: если не дом культуры, то его фундамент. Достаточно почитать письма людей того времени: какое почтение к собеседнику, какой тон. Как они несли себя по жизни – и как нам это представить?

Если это когда-нибудь возродится, то оружие должно быть не холодным и не горячим. Оптимальнее всего дуэли на генераторе случайных чисел, чтобы не тратить время на изучение техники убийств и увечий (в жизни много другого интересного). Желательно не насмерть – людям всегда надо давать второй шанс, и даже двадцать второй. И обязательно: такая традиция может обретаться только в «своем кругу» (с быдлом же толкует полиция). То есть, как ни странно, карать друг друга таким образом имеют право лишь сравнительно хорошие люди.

Подлинник и копия

Профессия отчасти бесчеловечна – что тебе в том, чтобы тупо дублировать миллион каких-то других людей? – но уже не профессия там, где возникает неповторимость личного дела. Призвание как дело, рождаемое с тобой и рождающее тебя. Профессия истощает и убивает, а дело умирает с тобой, делая мир беднее на твою бесконечность.

Поэтически получилось, да?

Плевки туда и сюда

Представьте тип человека, яро презирающего все, хотя бы чуть глупее его, и вяло равнодушного ко всему, хотя бы чуть умнее (иные идут дальше, у них презрение в обоих случаях). Позиция, мягко скажем, не способствующая росту разумности, но, увы, слишком естественная. В некоем роде это всегда позиция большинства. Даже почти не зависимо от уровня интеллекта, культуры и т. п. Планки будут разные, да. Но самая позиция, тип реакции – остается. Интеллигент тут мало отличен от простого народа. Чтоб это в тебе не работало, надо что-то делать специально.