Текст книги "Ментальные шахматы"

* * *

Настала суббота. Наконец-то мне удалось выспаться, так что голограмма сегодня была явно не нужна. Умывшись и позавтракав, я позвонил Вике и сообщил, что выхожу (мы жили на противоположных концах города, поэтому договорились встретиться прямо на лыжной базе).

День выдался солнечным и тёплым – градусов пять мороза. Возле лыжной базы лежали сугробы, и их ослепительная белизна резала глаз. Белоснежную чистоту поля несколько оттенял сосновый бор, начинавшийся в ста метрах за зданием. От базы были проложены несколько лыжных трасс, и по ним уже катились немногочисленные лыжники.

Весь вид этой залитой солнечным светом зимней природы заряжал оптимизмом и наполнял душу необъяснимой радостью.

Любуясь картиной, я неторопливо подошёл к базе – приземистому одноэтажному бревенчатому зданию, в котором, помимо самой базы, располагалась также и небольшая закусочная.

Не успел я войти внутрь, как раздался звонок телефона. Думая, что это Вика, я ответил, но, услышав голос шефа, сразу отключился. Телефон тут же зазвонил вновь.

Не обращая на него внимания, я вошёл в закусочную. Взяв с одного из столиков коробочку с зубной нитью, я сунул её в карман и подошёл к стойке. Спросив у стоящего за ней человека, где туалет, я направился туда. Телефон продолжал трезвонить.

Звонки не прекратились и в туалете. Приходя через волновой модулятор непосредственно в сознание, они вызывали раздражение большее, нежели сотня назойливых комаров.

Я достал из кармана зубную нить. Отмотав от неё кусок сантиметров сорок, я привязал один конец к искусственному зубу, другой – к металлическому крану умывальника, для чего пришлось над ним наклониться.

Глубоко вдохнув, я дёрнул первый раз. Челюсть пронзила резкая боль.

Я дёрнул второй раз. Зуб не поддавался, а челюстные нервы продолжали истерично посылать тревожные сигналы в мозг, и без того страдающий от звонков телефона.

Что было сил, я дёрнул головой в третий раз, и зуб всё-таки вырвался из десны. Он вылетел изо рта и со звонким стуком ударился о раковину окровавленным камешком. Однако он был ещё слишком близко, и звонки не переставали звучать в моём сознании.

Отвязав зуб от крана, я утопил его в раковине. Через пару секунд звонки наконец-то прекратились. Прощай, рабство!

Из развороченной десны текла кровь, но я сглатывал её, не чувствуя боли, ибо меня переполняла Она. Я первый раз в жизни ощущал Её так остро и так близко.

Это не могло быть ничем иным – это была именно Она.

СВОБОДА!

03—06.07.2007

Часть 2. Миттельшпиль

Мысль

Я неподвижен. Я думаю. Я здесь уже эоны лет, и мысль течёт неторопливо. Мне некуда спешить.

Я думаю, но я и ощущаю. Я улавливаю приход ночи и наступление дня, я чувствую, как дождь омывает меня и как солнце высушивает, любая мельчайшая дрожь земли пронизывает меня. Я впитываю мир в себя и осмысливаю его, но мир не ведает о том.

И мне холодно всегда, даже в самый ярый зной. Холодно оттого, что мысль моя одна витает в пространстве, не встречая ответной мысли иной.

Но однажды что-то происходит: воздух слегка нагревается без видимой причины, а почва вибрирует словно при отдалённом землетрясении. Я понимаю – рядом появился некий объект, наверное, большой, хотя пока не могу осознать его. Однако я чувствую его, чувствую непрестанно, ведь объект излучает лёгкое тепло мысли. Это не полноценная мысль, нет, скорее, это разрозненные звуки мысли, мыслехаос. Но мой разум просыпается и пытается найти крупицу смысла в информационном шуме, и я волнуюсь.

Спустя некоторое время от большого объекта отделяется объект поменьше. Тут же крупный объект исчезает из поля умозрения, и я соображаю, что он лишь инертная оболочка, а настоящий носитель мысли – вот этот, маленький. Входная информация упорядочивается, я уже могу выхватить отдельные слова и образы. «Планета», «исследовать», «содержание кислорода» – мало о чём мне говорящие фразы. Определённо одно – малый объект есть существо.

Целый день оно перемещается то ближе, то дальше, порой покидая пределы моего восприятия, порой надолго задерживаясь в какой-нибудь точке. Из обрывков мыслей я понимаю, что существо занято изучением моего пространства, «планеты», что бы это ни значило.

Так тянется день за днём. Но я умею ждать.

Я всё лучше настраиваюсь на разум существа. Оно не может управлять мыслями так, как я, они спонтанны и хаотичны. Существо живёт вне эфира, используя для познания мира другие инструменты – оно «видит» и «слышит». Многие его мыслеобразы завязаны на зрение и слух, впрочем, для меня это бессмысленно, и я всеми силами пытаюсь встроиться в систему координат существа, представить зримую форму путём непосредственного осязания и отражённой мысли, а звук – как некое подобие вибраций земли.

В какой-то момент мне кажется, что у меня получается – я вижу мешковатую фигуру с четырьмя выростами и круглым навершием. Таким существо мнит себя. Однако радость моя недолга – вскоре я вылавливаю образ прозрачного шара, и наблюдатель расположен в его внутренней полости. Как можно одновременно быть шаром и быть в нём? Я шлю один мысленный призыв за другим, но существо не даёт мне ответа.

Я бьюсь над загадкой и никак не разрешу её. Я упорен, хотя простого упорства мало. Наконец, само существо помогает мне. Завершив очередной этап исследований, оно берёт и снимает с себя шар. Так это всего-навсего защитная оболочка!

Теперь мысли существа текут свободно, ничем не экранируемые. От интенсивности потока я начинаю разогреваться. Мне горячо, жарко, очень жарко. Количество образов зашкаливает, но я стараюсь поймать и обработать все и в итоге, не в силах справиться, банально перестаю думать. Я не ощущаю бега времени. Меня нет.

Я возвращаюсь в реальность. Существо воспринимается только отдельными мыслезвуками, похоже, оно опять скрылось в корабле – так называется его массивное вместилище, я уже знаю.

Нужно подготовиться к следующей встрече. Нельзя поглощать всю информацию без разбора – существо не контролирует себя, и это опасно. Так, что мне известно? Существо на корабле, существо на планете, существо среди других существ… Стоп. Отметить на будущее. Далее… Существо и приборы, какая-то мешанина абстрактных понятий… Остальное – практически белый шум. Так много данных, однако как же они скудны! Придётся искать совсем другой метод. Пока – лишь наблюдать.

Внимание! Существо выходит. Аккуратно послушать, что оно собирается делать: приборы, состав почвы – неясно. Ждать, наблюдать. Останавливается, суетится. Поток мыслей структурируется – оно на чём-то сосредотачивается. Числа, значки – ерунда полная. И – восторг. Чему оно так радуется? Слушаю: почва пригодна для земледелия (земле-чего?) – толщина плодородного слоя – подлежащие слои – портативный бур… Резкие вибрации внезапно нарушают связь. Эй! Стой! Прекрати! Наступает тишина. Оно меня поняло? Пробую обратиться к существу, осторожно, но настойчиво прошу повернуться ко мне и приблизиться, приблизиться… Работает! Оно рядом и смотрит на меня. Ловлю мыслеобраз – для существа я плоский камень. Надо запомнить.

Я стремлюсь установить контакт с существом каждый раз, как оно покидает корабль. Транслирую ему мысли и образы, но наши системы восприятия настолько чужды друг другу, что максимум, чего мне удаётся добиться, это примитивные реакции: повернуться, посмотреть на что-то, куда-то пойти. Я уже склонен думать, что настоящий диалог между нами невозможен. Тем не менее, я пытаюсь снова и снова.

Когда существо уединяется за экраном корабля, я анализирую мыслеобразы, собранные за день. Постепенно я узнаю о мирах, где побывало существо (да, миров множество, и везде свои особенности – настоящее откровение для меня, которое я с трудом перевариваю), узнаю, откуда оно родом, что такое человек (существо – человек) и человечество. Осознавая, я проникаюсь исследовательским азартом, мне хочется ощутить все миры, особенно мир людей.

Но главное – я подбираю ключики к разуму человека и теперь спокойно выбираю интересное мне. Я больше не завишу от хаоса текущих мыслей. Кто бы мог подумать, что у столь развитого существа так слаба защита сознания. Правда, наиболее сокровенные мысли я стараюсь не трогать – это приводит к резкой реакции отторжения, разум человека надолго замыкается, а внешний поток мыслей засоряется совершенно нечитаемыми образами.

Последние дни подарили мне знаний больше, чем вся предшествующая вечность, но не научили, как добиться обратной связи, и я в унынии.

Между тем, экспедиция близится к концу, человек собрал всю требующуюся ему информацию о моём мире и готовится улетать. Возможно, планету признают пригодной для колонизации и сюда прибудут другие люди, хотя это когда ещё случится и случится ли… Да, я ждал бесчисленные годы, но больше ждать я не могу.

Человек собирает оборудование, а я решаюсь на последний отчаянный шаг. Копаясь в сознании человека и впервые попав в его сокровенные мысли, я успел выхватить один образ, прежде чем сознание захлопнулось. Это образ другого человека, отмеченный как «Она». Тогда мне подумалось, что «Она» очень дорога для человека. И вот я посылаю ему картинку с предельной интенсивностью, на какую способен. Я хочу, чтобы «Она» появилась перед взором человека прямо сейчас, на земле моей планеты. И я добиваюсь своего – человек видит «Её». Однако реакция катастрофична – он бросает приборы и в панике прячется в корабле. Даже сквозь оболочку я ощущаю волны ужаса, исторгаемого человеком, ужаса и сомнения в собственном здравомыслии.

Понимая, что, наверное, всё потеряно, я продолжаю цепляться за призрачный шанс. Вкладывая все оставшиеся силы, я посылаю мысленные сигналы внутрь корабля. Мне очень холодно, так холодно, как не было никогда в моей долгой жизни. Преграда гасит сигнал, но я верю – что-то должно просочиться. Я не сдамся.

Возьми камень, возьми камень, возьми камень… Почувствовав, что привлёк внимание, я меняю тактику. Я хорошо изучил человека и знаю, на чём можно сыграть.

Возьми камень – я тебе помогу – возьми камень – ты сможешь меня исследовать – возьми камень – ты же всегда мечтал сделать открытие, осчастливить человечество – возьми камень – я твоё открытие – возьми камень… И так, и с вариациями, и без конца.

И – победа? Я ощущаю, что мысли человека становятся отчётливей – он покинул корабль.

Он подходит ко мне – я не прекращаю свой рефрен, – поднимает меня и кладёт в сумку.

Да – победа! Я отправляюсь познавать новый мир!

28.01.2019

В пути
цикл миниатюр

Стук колёс, дробящих и перемалывающих километры. Непрерывность тусклых пейзажей за окном. Поезд продолжает путь.

Бесконечная череда вагонов – двухтысячный, тысяча девятисотый, минус пятисотый, всё дальше и дальше в глубь веков. И каждый год в хвост поезда добавляется новый вагон. В каждом вагоне свои нравы и обычаи, а в переходах между ними – плотная пелена времени, преодолеть которую не так-то просто. Неодинакова и скорость течения времени в разные эпохи. Стоит замешкаться между вагонами – и вот уже твоя правая рука на пару минут старше левой.

Время безжалостно – задержишься на несколько лишних минут в чужом вагоне, и ты уже никогда не вернёшься назад, останешься в чужой эпохе.

Секунды складываются в километры, метры – в минуты. Поезд продолжает свой путь…

Дождь мокрой лапой стучит в стекло. Капли танцуют в свете редких фонарей, и реки текут по асфальту, шипя и бросаясь стремительно из-под колёс. Пелена дождя отгораживает пустую ночную дорогу от остального мира. Лишь случайным фантомам города удаётся прорваться сквозь водную стену: то блеснёт в свете фар мокрая витрина, то далёким маяком подмигнёт огонь в полуночном окне.

Время залезло в нору и свернулось клубочком, лишь мотор, тихо урча, продолжает отсчитывать секунды. Окно машины приоткрыто, и ворвавшийся ветер приносит запах дождя и сырого асфальта. Все краски тонут в глубокой синеве дождливой ночи.

Сухая, безжизненная равнина, выжженная солнцем дотла, простирается во всех направлениях, устремляется к горизонту и пробивает его границу, пытаясь поглотить всё больше и больше пространства, а может быть, всего лишь желая скрыться от зноя. Жар пылающего в небе солнца высосал из земли все соки, и обезвоженная кожа равнины лопнула, стянувшись. Кажется даже, что сам солнечный диск не выдержал и расплавился, и вот-вот стечёт с глади небес куда-то за край земли.

Ни ветерка, ни капли дождевой, и долог путь. А ведь может, когда-то здесь было море, и равнина была его дном, сырым и прохладным. Может, и сейчас ещё сохранились реликты ушедшей эпохи, и в какой-то миг покажется из-за горизонта остов затонувшего корабля, потрёпанного временем, но всё равно величественного.

Но нет – всё так же пуста и монотонна бесплодная равнина, и путь от этого лишь кажется длинней…

Сквозь темноту и абсолютный ноль. Лететь вперёд среди звёзд, тусклой лучиной мерцающих во мгле. Смотреть на вспышки от аннигиляции встречных атомов и представлять неслышный в вакууме звук.

Попасть в гравитационные сети очередного светила и вырваться из них.

В стремлении к далёкой цели разогнаться, проскочить сквозь релятивистский барьер, сжать расстояние, исказить пространство. Движенью время подчинить, свернуть его в спираль или завязать узлом, чтоб только сделать путь короче.

Покрытое снегом поле в тусклом свете наступающих сумерек. Узкой лентой тянется и пропадает вдали тропинка, спрятанная под матовой ледяной коркой.

Стремительно проносится ветер, холодный, сбивающий с ног. Он угрожающе воет в кронах деревьев, иногда попадающихся в поле, пытается вырвать их с корнем, но скованная льдом земля не даёт ему насладиться добычей, и ветру остаётся только довольствоваться последними сухими листочками, ещё оставшимися кое-где на ветках.

Тяжело запоздавшему путнику в такую непогоду, под мутным небом и безжалостными ударами пронизывающего ветра. Холодный воздух проникает под одежду, а обледенелая дорога не даёт никакой опоры: стоит замешкаться на мгновение, и вот уже ветер тащит тебя вперёд без каких бы то ни было усилий с твоей стороны.

Темнота сгущается, и на небо высыпают первые звёзды. Но не видно их сквозь мглистый облачный покров…

2011—2012

Суп

Масляный блин солнца остыл, порозовел и свалился за кромку леса. В наступивших сумерках подул свежий ветерок, принеся на хвосте обрывки далёкой песни. Пора.

Я беру холщовую сумку и направляюсь к морю.

Дно, обнажившееся во время отлива, усеяно пятиконечными морскими звёздами. Медленно переползая по мокрому песку, они собираются в лужах стайками по двадцать особей и поют. Каждая группка тянет хором одну ноту, тихую и заунывную, но все вместе они слагаются в странно притягательную симфонию, которую хочется длить и длить.

Однако делать нечего – припасы кончились давно, а всё остальное на планете либо несъедобное, либо слишком быстро бегает. Поэтому, побросав в сумку несколько морских звёзд – из разных стаек, чтобы не разрушить гармонию, – я спешу назад к кораблю.

Вода в кастрюле закипает медленно, и всё это время звёзды поют. Их ансамбль звучит не столь стройно, как на берегу, и в общую тональность закрадывается нота отчаяния (или мне так кажется?), и оттого невыносимо ждать. Хочется заткнуть уши, но приходится дежурить с поварёшкой в руке: стоит зазеваться, и вот уже коготок, которым оканчиваются серо-зелёные лапы звёзд, зацепится за край кастрюли, а вслед за ним и второй, а там уж и весь беглец перевалится через край и шлёпнется на пол.

Наконец, песнь смолкает, и вскоре похлёбка готова.

Так идут день за днём. Сколько я уже на этой планете – год, два? Электроника отказала сразу после катастрофы, и я даже не знаю, получили ли на Земле сигнал и ждать ли помощи.

Но хоть голодная смерть мне не грозит – звёзд на побережье становится всё больше.

В последнее время я вынужден добираться до моря и обратно бегом – звёзд так много, что их песня ревёт ураганом и мне страшно за барабанные перепонки. С отливом океан отступает, но оставляет за собой океан иной – живой и беспокойно шевелящийся.

Однажды утром я просыпаюсь насквозь промокший. Вода с шумом льётся сквозь разбитый шлюз и заливает корабль. Вместе с потоком внутрь одна за другой проникают звёзды, молчаливые в этот ранний час. Некоторые из них сжимают что-то блестящее в коготках. Что-то похожее на маленькие вилочки…

09.08.2018

Экспедиция на Япет

Утомительный перелёт, начавшийся четыре месяца назад на Ганимеде, подходил к концу, и на корабле царило оживление. Трое космонавтов проводили последние проверки научного оборудования и систем жизнеобеспечения скафандров – через шесть часов им предстояло приземлиться на Япете, одном из самых загадочных объектов Солнечной системы.

Впервые пилотируемый полёт осуществлён так далеко – раньше сюда добирались только автоматические зонды. К тому моменту Луна уже была исследована вдоль и поперёк, на Марсе успешно функционировали полтора десятка научных станций, а разработка полезных ископаемых в поясе астероидов решила многие проблемы с природными ресурсами на Земле, как следствие, войны и даже локальные конфликты стали на планете большой редкостью. Однако дальние миры по-прежнему оставались труднодоступны – единственная исследовательская станция на Ганимеде служила отправным пунктом для небольших экспедиций к другим лунам Юпитера. Предполагалось, что на ближайшие годы основные исследования сосредоточатся именно в системе Юпитера, однако аномальные явления на Япете изменили планы.

Этот спутник Сатурна издавна привлекал внимание астрономов своим необычным обликом. Кольцевой горный хребет точно по экватору и необычный цвет – совершенно чёрное одно полушарие и белоснежное другое – порождали самые невероятные гипотезы насчёт Япета. Обращаясь по орбите, Япет всегда повёрнут к Сатурну одной и той же стороной, а чёрное полушарие оказывается для него ведущим, поэтому долгое время наиболее правдоподобным считалось то, что чёрный цвет получился после оседания вещества, выброшенного в космос в результате катаклизмов на Фебе, меньшем спутнике Сатурна. Происхождение же хребта – стены Япета – объяснялось тектоническими явлениями в далёком прошлом.

Такое объяснение всех устраивало до тех пор, пока проходящий через систему Сатурна автоматический зонд не зафиксировал резкое изменение окраски ведущего полушария Япета. За какую-то неделю его цвет сравнялся с цветом ведомого и вернулся обратно. В последующие полгода явление повторилось трижды.

Имеющихся данных не хватало, чтобы понять причину произошедшего, поэтому уже готовая к отправке на Каллисто экспедиция была перенаправлена на Япет.

Корабль приземлился в десяти градусах, или ста двадцати пяти километрах к югу от экватора, на сатурновом полушарии, в центре области Кассини – тёмной части спутника. Для посадки был выбран относительно ровный участок, лишённый больших кратеров.

Члены интернационального экипажа – Майкл, Николь и Олег – летали вместе уже почти десять лет и были, пожалуй, самой опытной командой в системе Юпитера. За эти годы внутри команды естественным образом установилось равноправие, хотя во время полёта роль командира исполнял Олег, навигатор корабля. После посадки функции могли меняться в зависимости от нужд конкретной экспедиции, но, как правило, основные работы выполняли Николь и Майкл, химик и геофизик по основным профессиям.

Во время выхода на поверхность планеты или спутника один из космонавтов обязательно должен был оставаться на корабле на случай непредвиденной ситуации. В этот раз на борту осталась Николь – по возвращении мужчин ей предстояло производить анализ собранных ими образцов грунта. На обзорном экране она видела, как две фигуры в скафандрах, резко выделявшихся на фоне чёрной равнины, начали широкими прыжками удаляться от корабля. Отсутствие атмосферы скрадывало расстояния – время шло, но казалось, что космонавты по-прежнему находятся в каких-нибудь ста метрах и лишь слегка уменьшаются в размере.

Прогулку по поверхности Япета вряд ли можно назвать приятным занятием. Чёрная равнина и чёрные стены кратеров вдалеке, чёрный космос вокруг – этот пейзаж подавлял монументальной холодностью ночи, и даже бывалым исследователям юпитерианских лун становилось не по себе. Только тусклый коричневый диск Сатурна, тяжело нависший над восточным горизонтом, освещал ландшафт. Плотный облачный покров Сатурна не позволял рассмотреть детали, и планета была практически однотонной, но зато космонавтам посчастливилось невооружённым глазом наблюдать кольца – Япет сейчас находился в наивысшей относительно экватора Сатурна точке своей орбиты.

Сила тяжести на Япете в сорок три раза меньше земной, и любое лишнее усилие может привести к непредсказуемым последствиям, а разнообразные мелкие неровности настолько хорошо скрыты окружающей чернотой, что среагировать на них можно лишь в самый последний момент, поэтому, вернувшись через час, Олег и Майкл чувствовали себя так, будто только что преодолели марафонскую дистанцию, и это при том, что большая часть времени ушла на вырезание образцов из промороженного грунта Япета.

– Результаты весьма странные, – начала Николь, когда вечером (по земному времени) исследователи собрались для обсуждения итогов первого дня экспедиции. – По составу все образцы близки друг другу: мелкие частицы наподобие песка, кварцевая порода с примесью многочисленных элементов в незначительном объёме – детальный анализ я вам скинула на планшеты. Четыре образца содержат также метеоритное железо.

– Это те, что мы взяли из небольшого кратера к северу от корабля?

– Именно. В общем, состав песка не является необычным для нашей Солнечной системы, да и в единое целое частицы скреплены водяным льдом, которого в общей массе не так и много. Однако возраст этих пород ставит меня в тупик. По всему получается, что им около восьми миллиардов лет и они намного старше Солнечной системы.

– Невероятно! – воскликнул Майкл. – Не могла ты ошибиться? Слишком уж всё это неправдоподобно.

– Я использовала стандартный метод радиоизотопного анализа, ошибка здесь исключена.

– Но тогда откуда мог взяться на Япете этот песок?

– Оттуда же, откуда и Феба, – вставил Олег. – Если, конечно, мы продолжаем придерживаться гипотезы, что песок – продукт её разрушения. Когда-то Феба была захвачена Сатурном. Кто знает, откуда она к нам прилетела…

– Так может, нам стоит перебраться на Фебу?

– Я бы не стал торопиться. Пока мы не можем ничего утверждать наверняка. Николь, что ты думаешь по этому поводу?

– Я за то, чтобы остаться. У нас слишком мало информации.

– Хорошо. Кстати, что там насчёт цвета? Что заставляет наш песок побелеть?

– Пока не могу ответить. Мне не удалось ни запустить процесс, ни объяснить его. Возможно, у меня недостаточно оборудования, и в земной лаборатории дело пойдёт лучше. Поэтому образцы семь и десять я вскрывать не стала. Теперь бы я предложила углубиться под поверхность. Возможно, различия в образцах с разных уровней что-то нам подскажут.

Следующая неделя ушла на добычу образцов грунта из приповерхностных слоёв планеты. Задача оказалась не из лёгких – на то, чтобы смонтировать портативную буровую установку в скафандрах и при практически нулевой гравитации, а затем произвести бурение, добыть единственный образец и демонтировать установку, у двух человек уходило порой по четыре часа. Инженеры, проектировавшие установку, явно принесли удобство использования в жертву компактности. Наконец, этот этап работы был завершён.

– Есть новости? – спросил Олег, когда Николь появилась из лаборатории.

– Феба здесь ни при чём, – она устало махнула рукой. – Это единственное, что я могу сказать определённо. Метр, два, пять – на любой глубине одно и то же. Если предположить, что это вещество прилетело с Фебы, то она должна быть в десятки раз массивней, чем есть на самом деле. В образцах из кратера, начиная с двухметровой глубины, практически исчезают следы метеоритного железа, но это ожидаемо. В остальном все они идентичны. Вот если бы мы могли забуриться поглубже…

– То это бы нам ничего не дало, – сказал Майкл. – Я пытался понять, что под скорлупой нашего орешка, но если нам не подсунули неисправное оборудование, то на сто метров вглубь грунт однороден.

– А дальше?

– А в том-то и дело, что дальше ничего не понятно. Едва я пытаюсь заглянуть глубже, как вместо нормального сигнала мне возвращается какая-то нечитаемая мешанина.

– Как такое возможно?

– Не знаю. Раньше я ни с чем подобным не сталкивался. Вот если бы у нас было больше оборудования…

– Стоп, – прервал его Олег. – Понятно, что всем нам хотелось бы иметь здесь земную лабораторию, но ближайшая из них примерно в девяти с половиной астрономических единицах отсюда. Поэтому давайте отталкиваться от того, что имеем. Похоже, кроме грунта здесь исследовать нечего, но он на километры вокруг одинаков. Можно взять хоть сотню проб – ничего нового это не даст. Так что лично я считаю, что нужно лететь дальше. Первоначально у нас было запланировано три остановки – здесь, у стены и в Ронсевальской земле. Я бы добавил ещё один пункт. Неподалёку, также в области Кассини, есть большой симпатичный кратер Торжис, а внутри него ещё один, тоже довольно внушительный, кратер Малун. Если нам приземлиться в его центре, мы окажемся гораздо ниже чем сейчас, а значит, будет шанс пробиться к внутреннему слою Япета. В Ронсевальской земле мы вряд ли найдём что-либо интересней льда. Посмотреть на стену, конечно, довольно любопытно, но что-то мне подсказывает, что в области Кассини она плотно покрыта всё тем же песком. Так что я бы первым делом нырнул в кратер. Как вам моё предложение?

Кратер Малун производил ещё более депрессивное впечатление, чем место первой высадки. Казалось, будто ты находишься на дне огромного стодвадцатикилометрового чёрного котла, который вот-вот накроет массивная крышка Сатурна – здесь газовый гигант висел в небе на двадцать градусов выше. Шла третья неделя экспедиции, Япет находился практически в плоскости экватора Сатурна, и кольца превратились в тонкую линию, словно разрезающую планету на две половинки.

Исследования продолжались, но в какую бы точку кратера ни отправились космонавты, везде их ждал один и тот же смёрзшийся песок.

– Ничего не понимаю, – возмущался Олег в один из вечеров. – Песок, песок, кругом лишь чёртов доисторический песок. Равнины песка, холмы из песка, кратеры… Как будто мы попали в гигантскую песочницу!

– Притом довольно искусно сделанную, – добавила Николь.

– Да уж, нужно было сильно постараться, чтобы покрыть полпланеты таким ровненьким стометровым слоем, не пропустив ни одной впадинки. Не иначе дворник-перфекционист постарался. У меня уже нет ни одной трезвой идеи, лишь безумные гипотезы.

– А что, если…

– Глогрл оргл мрл, – перебил Майкл.

– Что ты сказал?

– Глогрл оргл мрл, – повторил Майкл. Его руки безжизненно повисли вдоль туловища, а остекленевший взгляд был направлен куда-то мимо собеседников.

– Майкл, что с тобой? Ты меня слышишь?

– Оркл орднл ы!

Внезапное помешательство Майкла спутало все планы. С Земли поступил недвусмысленный приказ возвращаться на Ганимед сразу же, как станет понятно, что перелёт будет безопасен для больного. А вот как это понять, никто толком объяснить не мог. В день помешательства Майкл послушно дал увести себя в каюту и запереть. Большую часть времени он спал, бодрствование же сводилось к неподвижному сидению на койке. На все вопросы он отвечал неразборчивым мычанием, никуда кроме точки прямо перед собой не смотрел и еду не замечал, так что его даже приходилось кормить искусственно. Олег и Николь поочерёдно несли вахту возле больного, когда тот не спал, остальное же время убивали избыточными предполётными проверками оборудования. Понятно, что о продолжении исследований не могло быть и речи.

Так продолжалось пять дней. На шестой день Майкл спал особенно долго, проснувшись же, обвёл каюту недоумевающим взором и сказал: «Где я? Что случилось?»

Похоже, рассудок вернулся к Майклу полностью. Николь и Олег устроили ему настоящий допрос, растянувшийся на несколько часов, но из всех поставленных логических ловушек Майкл без проблем выпутывался. Оказалось, что он помнит всё вплоть до момента помешательства. Последние же дни не отложились в его памяти вовсе. Ему казалось, что всё это время он проспал и что в своём сне он постоянно находился в комнате странной геометрической формы, которая вся словно была составлена из пересечений и объединений сотен геометрических фигур. Контуры фигур ускользали от взгляда, они менялись и перемещались самопроизвольно, меняли цвета, складываясь в завораживающие гипнотические узоры. Комната постоянно то становилась тесной, вызывая приступы клаустрофобии, а то вдруг расширялась, словно взрываясь разноцветными огнями. Где находилась эта комната, что он там делал и были ли в комнате окна и двери, Майкл ответить не мог.

Тем не менее, всё произошедшее как будто совсем не напугало Майкла, и он рвался продолжить работу на спутнике, но остался в меньшинстве.

Вскоре корабль был готов к старту. Космонавты расположились в рубке, место второго пилота вместо Майкла заняла Николь. Олег запустил двигатель и уже хотел начать обратный отсчёт, как вдруг руки Николь резко упали вниз, а взгляд остекленел, совсем как у Майкла за несколько дней до этого.

– Внимание, – произнесла она каким-то механическим, начисто лишённым интонаций голосом, – с вами говорит управляющий центр космического тела Япет. Приносим извинения за допущенную ошибку – сначала мы неправильно определили, кто из вашего экипажа окажется наиболее восприимчив к контакту с нами. Информация, которая последует, крайне важна для человечества как галактического вида. Повторяться она не будет, просьба зафиксировать услышанное как в памяти, так и на электронных носителях информации.

Управляющий центр космического тела Япет построен около миллиона лет назад для наблюдения за жизненными формами на планете Земля Солнечной системы. Строителями были представители цивилизации, чьё название и галактические координаты вам пока знать не нужно. Миры, подобные Япету, вращаются вокруг газовых гигантов во многих системах нашей галактики, где возможна или уже зародилась разумная жизнь. Строительным материалом для таких миров служит мёртвая материя, которую можно найти возле давно потухших звёзд. Материя преобразуется, следы работы до сих пор сохранились в виде стены Япета. Верхний слой машинерии используется для выполнения защитных функций – этот слой, напоминающий вам песок, на самом деле имеет сложную начинку; использующиеся квантовые технологии вам в ближайшем будущем доступны не будут. Защитная оболочка способна выдержать и рассеять удар от прямого столкновения с телом, в полтора раза превосходящим Япет по массе. Ядро спутника представляет собой интеллектуальный слой – это сам управляющий центр космического тела Япет. Двухцветная окраска спутника необходима для привлечения внимания цивилизации, достигшей достаточного технологического и социального уровня. Реструктурируя атомы, мы можем произвольно менять цвет любой части планеты.