Текст книги "Ментальные шахматы"

– Виктор, – представился я в ответ.

– Знаю, – ответил он. – Телефон?

– Забыл на работе.

– Прекрасно. Наверное, ты думаешь, к чему весь этот цирк с птичками. Но без него, поверь, нельзя. Ставки слишком высоки, и лишний риск ни к чему.

– Не надо меня никуда впутывать! – я поднялся, чтобы уйти.

– Постой, не горячись. Мы просто поговорим, а уж впутываться или нет, ты решишь сам. Каких-то секретов я тебе не поведаю, а вот глаза, может быть, и открою.

После некоторых колебаний я всё же остался.

– Что ты знаешь, Витя, о современном обществе? – продолжил Михаил. Как ни странно, его панибратская манера общения не раздражала, возможно, потому, что этот человек был намного старше меня.

– Наше общество построено на принципах социального баланса. За счёт системы статусов…

– Да брось ты эту чушь из учебника! – оборвал он. – Я тебя спрашиваю о другом. Справедливо ли мироустройство? Кому нужны рамки статусов?

– Наверное, в большинстве случаев справедливо.

– Неужели? Приведи-ка пример, когда статус полностью соответствует личности.

– Пожалуй… Нет, но…

– Вот. Уже два месяца ты наблюдаешь за обществом со стороны. Разве ты не заметил диссонанса между социальной структурой и отдельными людьми?

– Но большинство людей выглядят вполне себе счастливыми…

– Выглядят. А вот счастливы ли они внутри? Я не прошу у тебя сейчас ответов. Я хочу, чтобы ты задумался. Возможно, мы ещё увидимся.

Мы беседовали с Михаилом ещё несколько раз. Он больше не был столь настойчив, но, ставя вопросы, всегда добивался своего. Видимо, он многое знал обо мне – примеры, которые он приводил, оказывались пугающе похожи на то, что я видел в собственной жизни. Не скажу, что Михаил принуждал меня встать на его точку зрения, скорее, он помогал мне быстрее прийти к тем выводам, которые я бы сделал и сам.

Действительно, чем обусловлено, что баллы статуса для программиста обеспечены именно актуальными строками кода, и кто-то их накопит быстро, а кто-то будет вынужден постоянно терять их и восстанавливать? Уж точно не талантом и не способностями, как нам твердили в школе. Но тогда чем? Не есть ли это просто искусственное препятствие, призванное минимизировать число тех, кто доберётся до самого верха?

Мы видим лишь свою шкалу – в такой-то профессии такое-то действие даёт такой-то балл – и стремимся ползти по ней вверх, но на деле крутимся на месте, как шестерёнки внутри механического монстра социума. Послушные шестерёнки. Чем лучше ты крутишься, тем ценнее ты для общества и тем больше у тебя прав. Массовое сознание, массовое производство – не лучше, но больше. И оправдывается всё это безумие необходимостью рационального, сбалансированного общества, общим благом. Социальный счётчик заменяет нам мозги.

А для тех, кто не может или не хочет жить по правилам шестерёнки, придуман репрессивный аппарат, и закон о контроле численности населения – один из множества. Да, когда население Земли достигло пятнадцати миллиардов, и планете грозил всеобщий голод, такой закон был необходим. Но сейчас, когда нас всего миллиард, он выглядит только хитроумным приспособлением для удержания шестерёнок в повиновении. Неужели та кара, которой я подвергся, адекватна проступку?

Вывод напрашивался только один, и об этом мы говорили с Михаилом в нашу последнюю «парковую» встречу.

– Я вижу, ты всё понял. Но готов ли ты к переменам? – спросил он.

– Перемены необходимы, я в этом убеждён. Что до меня, то я уйду в партизаны хоть сейчас. Всё равно пять лет такой жизни я не выдержу.

– Ну, до партизанщины дело не дойдёт, я надеюсь. Общество держится в повиновении современными, бескровными методами, и мы должны действовать так же. Если хочешь преуспеть, ты не должен выделяться из толпы. Ходи на работу, отбывай наказание – пусть всё выглядит так, словно ты смирился. А в субботу поезжай за грибами, сейчас как раз подберёзовики пошли. Вот сюда, – он достал бумажную карту и ткнул пальцем в станцию. – Потом пройдёшь пешком до этой деревни. Запомнил?

Я кивнул.

– Мы будем ждать тебя в восемь.

От станции до нужной деревни можно было добраться по шоссе, но я выбрал более приятный путь – через лес. Здесь, среди особых лесных запахов и зелёной листвы город с его назойливой машинерией кажется чем-то далёким и нереальным. Я шёл по тропинке, собирая попадавшиеся то тут, то там грибы, стараясь, однако, слишком на них не отвлекаться, чтобы не опоздать.

В деревне меня встретил Михаил и провёл в один из домов, ничем особо не выделяющийся в ряду других. Внутри же обнаружился скрытый проход на подземный этаж, заполненный различным оборудованием. Сейчас там находились трое.

– Знакомься: Ирина, Максим, Илья – твоя группа, – представил Михаил присутствующих. – Вам предстоит непростая задача – обеспечить нам полный доступ к системе управления рекламными беспилотниками.

– Вы всерьёз полагаете сделать это отсюда? – удивился я.

– Нет, мы не настолько глупы. Снаружи осуществимы лишь разовые акции, весьма малоэффективные. Эту тактику мы опробовали и отвергли ещё в прошлом году. Помнишь, у тебя возникали проблемы со статусом из-за атак?

– Так это вы…

– Да. Но теперь мы хотим подчинить себе систему в целом, изнутри. И тут нам нужен ты.

– Боюсь, здесь я вам не помощник. Рекламная сеть контролируется Государственной Информационной Службой. Да, я там работаю, но после приговора у меня, фактически, пользовательские права.

– От тебя не требуется что-то внедрять в сеть. Здесь, – он обвёл рукой помещение, – имеется всё необходимое для разработки. У нас есть свой человек в Информационной Службе, который установит что нужно куда нужно. Главное – обойти систему безопасности. Новые модули должны казаться безобидными. Чем тщательней ты замаскируешь их, тем лучше.

– Ладно. Положим, я смогу обойти защиту, которую сам и разрабатывал. Но что это даст? Как рекламные дроны изменят жизнь?

– Никак. Но без них перемены не подготовить. Пока в массовом сознании не укоренится, что система статусов – зло, любое наше выступление бессмысленно. Телевидение, Всемирная сеть, реклама – вот инструменты правительства, формирующие массовое сознание. От рекламы принято отмахиваться, но она повсюду и, хочешь или нет, постоянно на тебя воздействует. Заменим слово там, предложение здесь – и вот уже в поток пропаганды встроена наша маленькая контрпропаганда.

– Вы думаете так победить? Не слишком ли идеалистично?

– Поверь мне, это первый шаг. У социальной системы много защитных оболочек, мы будем вскрывать их одну за другой, начиная с самой тонкой. Нас много по всему миру. Здесь только малая ячейка.

Наверху послышались шаги.

– Вот, кстати, тот «свой человек», о котором я тебе говорил. Вернее, о которой.

Вошла Алиса.

– Всем привет! Я вам грибов набрала – будет с чем в город вернуться.

– Ты!

– Ой, извини, мы не успели объясниться…

– Да как ты смеешь вообще здесь появляться!

– Спокойно, мой друг, – вступился Михаил. – Она с самого начала работала на нас. Посуди сам, попал бы ты к нам, иди твоя жизнь, как прежде?

– О да, я смотрю, вы всё здесь предусмотрели. Да только я вам не по зубам. Счастливо оставаться! Ищите других дураков.

Я злился на себя, на Алису, на Михаила и на весь остальной мир.

Но в городе реальность была беспросветна. Монотонность работы – на другую я рассчитывать не мог, пока не стану вновь благонадёжным, – монотонность общежития: коридоры, комнаты, ряды кроватей и ламп – всё угнетало. Я спасался улицей, но в октябре зарядили дожди. Лишившись статуса, я потерял и в зарплате, так что просиживание в общественных местах стало не по карману. Оставалось только поглощать телепропаганду в общаге. Я понимал, что такими темпами за пять лет превращусь в овощ.

Именно поэтому одним ненастным октябрьским днём я вновь нашёл Михаила и компанию.

Не скажу, что после той размолвки меня встретили радушно, но я нужен им, а они – мне. Так что я принят. Единственно, я настоял, чтобы никакой Алисы не было поблизости, пока я здесь.

Возможно, я совершаю ошибку, и просто перехожу из старой машины в новую, и мне суждено стать шестерёнкой вновь, когда установится новый порядок. По крайней мере, здесь я занят хоть чем-то стоящим.

Разработка шла всю зиму. В целях конспирации я подался в лыжники-любители, чтобы мои лесные прогулки по выходным не выглядели чересчур подозрительно.

Но этот день наконец настал. Сегодня Алиса установит новое программное обеспечение, дополняющее систему управления рекламными дронами. Если всё пойдёт по намеченному, люди услышат немного другую рекламу, неявно и постепенно склоняющую их в нашу сторону.

И это будет первая, совсем небольшая победа над системой.

12—14.01.2018

Без времени

Щелчок – и на секунду тело словно стало невесомым, а сотни лиц вокруг поплыли и завертелись. Мгновение – и темнота. Тишина.

Что случилось – я оглох, ослеп? Я хлопнул в ладоши – звук вполне отчётлив, но странно округл, как в пустом зале. Я ощупал стул под собой, ощутив холод металлического каркаса и шершавую ткань обивки. Без сомнения, я пока ещё в реальном мире. Я вытащил из кармана мобильник – сети нет, а диктофон записывает тишину. Остановив запись, я включил фонарик. Слабый луч выхватил из тьмы первый ряд кресел, где минуту назад сидели журналисты. Или не минуту?

Добравшись до выхода из конференц-зала, я убедился, что дверь заперта. К счастью, рядом с ней обнаружился выключатель. В ярком свете бросалась в глаза заброшенность помещения; видимо, им не пользовались несколько лет. Пыль на креслах, пыль на полу – казалось, даже воздух посерел от поднятой мной пыли.

Я подёргал ручку, пошумел, покричал, но никто так и не пришёл меня выпустить. Значит, остаётся только один вариант.

Хлипкая дверь вылетела с третьего удара, и я очутился в коридоре, столь же пустынном, как и конференц-зал. Похоже, во всём институте ни души. Ещё примерно полчаса я потратил на то, чтобы выбраться из здания, пока не нашёл пожарный выход, который отпирался изнутри.

Улица встретила меня октябрьской погодой. Ветер перемешивал в воздухе сочившуюся с неба морось и бросал её в лицо, срывал с деревьев последние жёлтые листья и прикрывал ими лужи. Немногочисленные прохожие, спрятавшись в капюшоны, торопились по своим делам, а машины, разбрызгивая грязь, проносились мимо. И это при том, что с утра всё было зелено и красиво. Не только погода, но и сам город изменился неуловимо: где-то фасад слегка обветшал, где-то, наоборот, обновился, где-то исчезла вывеска – всё вроде бы знакомое, но слегка иное. Где же я всё-таки оказался? Или верней, когда?

– Простите, вы не подскажете, какое сегодня число? – обратился я к проходящей мимо девушке. Та меня проигнорировала.

– Извините… – мужчина тоже меня словно не заметил.

– Да постойте же, – я схватил его за рукав. Он дёрнулся, освобождаясь, поскользнулся на мокрых листьях, едва не упав, и поспешил прочь.

Попробовав ещё несколько раз, я понял, что с прохожими мне поговорить не удастся. Тут я вспомнил, что неподалёку должен быть газетный киоск. По крайней мере, там я смогу найти ответ на свой вопрос.

Киоск обнаружился на привычном месте. Разложенные на витрине свежие газеты сегодня все кричали об одном: «Вынесен приговор профессору Мартынову», «Завершён процесс, длившийся восемь лет», «Профессор осуждён за убийство журналиста» – такие заголовки мелькали на первых полосах. И две фотографии: профессора Мартынова и моя.

Мир поплыл перед глазами.

Пейзаж изменился. Исчез киоск, исчезла пара-тройка домов вдали, но в целом город оставался прежним. Но самое главное – светило солнце, по-летнему тёплое. Только сейчас я ощутил, как озяб там, в предыдущем времени.

«Восемь», – левой, – «лет», – правой. Такой рефрен звучал в голове, пока я шагал, не разбирая дороги. Наконец, шок отступил. Пора собраться с мыслями.

Итак, ясно то, что я оказался в будущем и от своего времени меня отделяет восемь лет плюс сколько-то ещё, а профессор Мартынов сидит в тюрьме за убийство, которое не совершал. В остальном мне предстоит разобраться.

Я сел на скамейку и достал мобильник. На часах полпервого – столько было бы сейчас, не покинь я настоящего. Доступа в сеть по-прежнему нет, что, впрочем, неудивительно – стандарты связи могли за эти годы измениться, да и мой номер, скорее всего, уже давно не обслуживается. Я нашёл последнюю запись с диктофона, возможно, она поможет мне понять происходящее.

– Господа журналисты, прошу внимания, – раздался в динамике бодрый голос Мартынова. – Сегодняшняя пресс-конференция посвящена, как вы знаете, проблеме перемещения во времени. Хорошо известно, что путешествие в прошлое невозможно, что убедительно доказывают результаты следующих исследований, – последовало перечисление монографий и статей, принадлежащих преимущественно перу Мартынова и его учеников. – Однако же, вопреки мнению скептиков, ничто не препятствует перемещению в будущее, и сегодня мы в этом наглядно убедимся.

Далее профессор прочёл довольно пространную лекцию, изобилующую специфической терминологией, в течение которой журналисты откровенно скучали. Даже после второго прослушивания суть теории оставалась для меня туманной.

– Не буду вас больше томить, – продолжал Мартынов. – Перейдём к практической части. Перед вами машина, позволяющая осуществить путешествие в будущее. Если хотите, можете назвать её машиной времени. Это полностью рабочий образец. С помощью него мы уже совершили ряд успешных перемещений предметов и животных, а три дня назад отправили в будущее человека. Естественно, мы экспериментировали пока только с небольшими временными интервалами, но теоретически скачок может быть сколь угодно длинным. Чтобы не казаться вам шарлатаном, я готов продемонстрировать возможности машины прямо сейчас. Есть ли в зале добровольцы? Не бойтесь, временные прыжки совершенно безопасны, я испытывал на себе.

В ответ на слова профессора тогда поднялось несколько рук. Не знаю почему, но он выбрал меня.

– Итак, давайте установим интервал равным одной минуте, – я отчётливо помню, как Мартынов совершил какие-то манипуляции, и на приборной панели высветились зелёные буквы «1 мин.». – Сядьте на стул и не волнуйтесь. Вы почувствуете лёгкое головокружение, – дальше на записи слышен щелчок, после наступает тишина.

Интересно, а сам профессор определил, что произошло и почему? Хотелось бы мне с ним побеседовать, да вот только вряд ли он меня услышит – мало того, что я нахожусь неизвестно когда, так ещё невидим для окружающих. Пока звучала запись, ни один человек не посмотрел в мою сторону и не прислушался, а какой-то прохожий умудрился запнуться об мою ногу. Вроде здесь я, а вроде и нет. И даже жалкой тени не отбрасываю.

Так и не решив, что делать, я наведался домой, но ключ не подошёл к замку. Простояв несколько часов на лестничной клетке и дождавшись наконец нынешних жильцов, я убедился, что это совершенно чужие мне люди.

Почувствовав голод (а ведь не ел я, получается, лет десять), я просто стащил несколько банок с консервами в первом попавшемся магазине, уповая на свою невидимость. Однако сия нехитрая операция вызвала оживление среди покупателей – самопроизвольно взлетающие с прилавка продукты, действительно, выглядят слегка экстравагантно. Парочка особо впечатлительных зевак бухнулась на колени.

Воспользовавшись сумятицей, я поспешил ретироваться и съесть холодный ужин в укромной подворотне.

До конца дня я бродил в одиночестве по городу, внезапно ставшему чужим. Когда стало смеркаться, на одной из улиц мне встретилась большая лохматая собака чёрного с белым окраса. Она сидела на тротуаре, смотрела в мою сторону, но словно бы сквозь меня и тихо рычала. Уже привыкнув к невидимости и не ощущая угрозы, я приблизился. Внезапно собака прыгнула вперёд и вцепилась зубами мне в руку. В тот миг я снова переместился.

И очутился прямо посреди проезжей части – видимо, спасаясь от собаки, я успел отшатнуться в направлении дороги. Я повернул голову – мне навстречу на полном ходу летел грузовик. Я закричал. В последний момент грузовик дёрнулся и расплылся.

Я стоял посреди парка, никакой улицы не было и в помине. Похоже, последний скачок получился особенно дальним – такие липы и берёзы быстро не вырастают. Даже их тень не спасала от жары, но всё же мне везло – я вновь не попал в зиму.

Поплутав по лабиринту дорожек, я вышел в город. Место унылых многоэтажек заняли утопающие в зелени одно– и двухэтажные домики, лишь далеко на горизонте высились какие-то куполообразные строения. Машины на дороге попадались редко, и они мало чем напоминали чадящие конструкции двадцать первого века – обтекаемой формы и совершенно бесшумные, питаемые неведомым источником энергии, они стремительно проносились мимо и так ловко, совсем не притормаживая, проходили перекрёстки, как будто управлялись полностью автоматически.

Возле одного из коттеджей на шезлонге загорала симпатичная девушка, лицо которой мне показалось до боли знакомым.

– Света! – воскликнул я, но она меня, конечно, не услышала.

Я стоял и смотрел на неё, схватившись за калитку, но тут из домика вышла пожилая женщина и что-то сказала девушке. Взглянув на неё, я с ужасом понял, что удалился от дома уже лет на шестьдесят. И переместился вновь.

* * *

Я столько раз прыгал в будущее, что потерял счёт и скачкам, и дням моей жизни, проведённым в этом странном пути. Я видел времена войны и страданий, покоя и изобилия, времена застоя и времена перемен, но нигде я не задерживался надолго. Пока не разрядилась батарея, я несколько раз переслушал речь Мартынова, перерыл десятки научных библиотек, но так и не разгадал, что пошло не так. Однако я всё больше утверждаюсь во мнении, что ключевой в выступлении профессора стала дежурная фраза: «Не волнуйтесь».

Действительно, предметы не волновались и переместились успешно, подопытные животные тоже не волновались – они просто не могли знать, что происходит,  – и вновь успех. Сам профессор, конечно, переживал, но наверняка у него была гордость за своё изобретение и уверенность в результате, которые превалировали. А вот мне замаскировать нервозность не удалось. И время оказалось слишком тонкой материей, чтобы это не отразилось на эксперименте.

Да, совершенно ненаучное предположение. Но как иначе объяснить то, что каждое новое потрясение отправляет меня сквозь время, и чем глубже стресс, тем дальше прыжок?

Люди меня не воспринимают, животные ощущают моё присутствие и реагируют, но по-настоящему всё равно не видят – я проверял.

Безмолвно наблюдая историю, я бегу, обгоняя эпохи, и больше всего желаю наконец остановиться.

09.12.2017

Последний секрет диктатора

Самолёт опоздал почти на час. Ночной аэропорт встретил меня дождём, который, судя по угрюмым лицам почётного караула, выстроившегося вдоль прямой от трапа до автомобиля, шёл уже давно.

Стоило мне ступить на бетон, как навстречу мне шагнул мокрый генерал с россыпью звёзд на погонах и галереей орденов на кителе. Целью своей краткой приветственной речи, растянувшейся на добрые полчаса, он видел, похоже, восстановление справедливости, поскольку по её окончании я находился в равных условиях со встречающими, и при виде стекающих с меня потоков солдаты даже немного приободрились. Наконец, генерал закончил свою очередную здравицу и повёл меня к машине.

Помпезность встречи плохо увязывалась с тем, что я видел вокруг: мрачное здание аэропорта, погружённое в темноту лётное поле – все огни здесь были погашены сразу же после остановки моего самолёта – и практически полное отсутствие людей. Аэропорт выглядел пустым и заброшенным.

Путь до здания посольства оказался долгим. Как только мы достигли города, водитель начал петлять по улицам, явно выбирая маршрут таким образом, чтобы он проходил только по наиболее богатым кварталам. Но даже здесь видны были признаки упадка – большинство особняков пугливыми призраками скрывались за высокими заборами с натянутой по верху колючей проволокой, зачастую, возможно, под током, и молчаливые охранники с автоматами недобрым взором провожали проезжающий автомобиль. И только центральные районы с яркими огнями и шумом увеселительных заведений несколько смягчали гнетущее впечатление от этого города и этой страны.

Когда мы всё-таки приехали, было уже далеко за полночь, и единственным встречающим оказался охранник посольства, явно разбуженный моим появлением. Он долго рылся в груде ключей, ища нужный, и затем, пробурчав что-то себе под нос, предоставил мне возможность самостоятельно искать мою временную квартиру.

На следующий день я впервые встретился с диктатором. Он принял меня в своём рабочем кабинете, обставленном дорогой и со вкусом подобранной мебелью, однако совершенно лишённом деталей, которые указывали бы на личность владельца.

Сам диктатор был сухощавым и подтянутым стариком небольшого роста и благообразной наружности, обладавшим чрезвычайно обходительными манерами. Если бы не его взгляд, цепкий, холодный и, я даже сказал бы, жестокий, то ничто бы не выдавало в нём человека, который вот уже без малого тридцать лет бессменно правил этой страной.

При виде меня он вышел из-за стола, на котором в беспорядке были свалены кипы каких-то документов, долго тряс мне руку, после чего усадил в кресло и собственноручно налил мне чаю.

– Я очень, очень рад, что нашу страну посетил посол дружественного нам государства. И тем более счастлив, что это именно такой человек, как вы, – начал он свой монолог и продолжал излагать эти и подобные им благоглупости ещё битый час. Честно говоря, меня начинали раздражать местные церемонии.

Когда он закончил, мне только удалось высказать ответную реплику, чтобы вновь утонуть в потоке его красноречия. Можно было подумать, что старик выжил из ума, если бы в течение всего разговора его глаза не продолжали буравить меня в попытке просканировать и вытащить на свет все потаённые мысли. Определённо, была в диктаторе и хитрость, и некий внутренний стержень, скрытые под маской благодушия.

Следует ли говорить, что за время приёма мне едва ли удалось вставить пару слов и уж тем более не удалось даже намекнуть на то, что интересовало меня больше всего.