Текст книги "Ментальные шахматы"

Вернувшись в посольство, я обнаружил на своём столе приглашение на бал в президентском дворце этим вечером по случаю приезда нового иностранного посла (то есть меня). Назойливое радушие местных властей становилось подозрительным.

Однако, как я убедился в дальнейшие дни пребывания в стране, многочисленные балы, приёмы и светские рауты для верхушки общества устраивались здесь почти что каждый день по любому поводу и даже без повода. С учётом кризиса во всех сферах жизни общества это слишком напоминало пир во время чумы. И мне, как одному из редких здесь послов иностранных держав, приходилось регулярно участвовать в фарсе.

Положительный момент я видел лишь в том, что мне предоставили машину с водителем и свободу передвижения, хотя, конечно, весьма условную – и водитель, и недружелюбные охранники посольства, и прочие якобы случайно пересекавшиеся со мной люди – все были гражданами этой страны и, скорее всего, служили в тайной полиции. Куда бы я ни пошёл и с кем бы ни встречался, везде я ощущал зримое или незримое присутствие соглядатаев, и вряд ли мне удавалось оставаться неподнадзорным даже в своей маленькой посольской квартирке. Естественно, данное обстоятельство способствовало тому, что по прошествии нескольких месяцев я ни на шаг не приблизился к цели своего пребывания в стране.

А цель была вполне определённой. Мне предстояло выяснить, что представляет собой феномен, называемый в официальных документах «тёмной аномалией».

Около десяти лет назад на снимках со спутника в той части территории страны, где раньше были только леса, поля и болота и ни одного поселения, обнаружилось чёрное пятно правильной веретенообразной формы десяти километров в длину и трёх в поперечнике. Пятно оказалось абсолютно непроницаемым. Повторные снимки ситуацию не прояснили – пятно возникало раз за разом на том же самом месте. Не возникало сомнений, что это какой-то новый вид маскировки.

Шли годы, а загадка оставалась неразгаданной. На официальные запросы выдавались туманные, ни к чему не обязывающие ответы, а развернуть работающую шпионскую сеть в абсолютно закрытом тоталитарном государстве, обладающем современными техническими средствами, не удавалось. Единственным правдоподобным объяснением оставалось то, что в зоне тёмной аномалии идут скрытые военные приготовления, но доказательств этому также не появлялось.

Год назад информация о тёмной аномалии просочилась в СМИ, и газеты запестрили громкими заголовками типа «Последний секрет диктатора» или «Что скрыто под покровом тьмы?» Казалось, всё – от глупых анекдотов до мрачных апокалиптических пророчеств – сводилось теперь к одной теме. В обществе зрели панические настроения, и правительства многих государств, в особенности соседних с этой страной, были вынуждены выступать с успокоительными заявлениями.

Активизировались попытки добиться истины, но усилились и встречные меры защиты. Попасть в страну и раньше было непросто, сейчас же это стало практически невозможно. Туристы принимались только по большим праздникам, экономическое сотрудничество прекратилось ещё во времена установления диктатуры, так что единственным легальным способом въезда в страну оставалось войти в состав дипмиссии. Естественно, предпринимались попытки нелегального пересечения границы, но пока ни одному нелегалу не удалось вернуться назад или хотя бы выйти на связь.

Так что мне досталась роль посла, и с этой ролью я справлялся, как мне кажется, неплохо, что, однако, не помогало в моих поисках.

В свободное от приёмов и официальной рутины время я много ездил по стране на предоставленной мне машине, общался с простыми людьми, встречавшимися по пути, но при разговоре рядом всегда присутствовал либо водитель, либо охранник, якобы следящий за моей безопасностью, поэтому откровенной беседы не получалось.

Несколько раз я пытался хотя бы приблизиться географически к тёмной аномалии, прося отвезти меня в один из близлежащих городков, но водитель либо игнорировал мои просьбы, либо находил какой-нибудь искусственный предлог, чтобы туда не ехать. Пешком до аномалии было не дойти, а стоило приблизиться к остановке общественного транспорта, как словно из под земли передо мной возникал вежливый человек с каменным лицом и сообщал, что подобный способ передвижения не положен мне по статусу.

Катастрофа случилась полгода назад. На одном из раутов, находясь в изрядном подпитии и думая, что диктатор находится в таком же состоянии (во всяком случае, со стороны он выглядел именно так), я задал ему прямой вопрос о тёмной аномалии. В ответ он пронзил меня взглядом, отделался какой-то глупой шуткой и увёл разговор в сторону. На следующий день сотрудники посольства, которые, как и я, приехали из-за границы, сообщили, что мной интересуется местная полиция. В целях безопасности необходимо было скрыться, пока всё не успокоится, поскольку, судя по опыту предшественников, покинуть страну мне бы не удалось.

В конечном итоге я ушёл от слежки и с поддельным паспортом укрылся в районе трущоб, хотя мне кажется, что мне просто позволили это сделать.

Денег хватило на два месяца. Всё это время я скрывался в полуразвалившейся лачуге, покидая её только, чтобы купить продукты. Я был отрезан от мира – все линии связи в стране прослушивались, но думаю, что вряд ли ситуация изменилась и мне возможно вернуться. Когда закончилась еда, мне пришлось искать работу. В этом районе меня не знали, рассказать же о себе я не мог, поэтому у меня быстро сложилась репутация человека с тёмным прошлым, и мне доставались только временные подработки, так что я просто мог каким-то образом сводить концы с концами.

В десятилетия диктатуры страна жила фактически на самообеспечении, прервав все экономические контакты с внешним миром, и это не могло не сказаться. Если признаки упадка проступали даже в богатых районах, то здесь упадок был во всём: в покосившихся лачугах и аварийных многоквартирных домах, в разбитых дорогах и разваливающемся транспорте, в отчаявшихся лицах и мрачном настроении людей. В трущобах законом стало право сильного, преступления здесь были нормой, а полиция появлялась только при массовых облавах. И таких районов в городе было большинство.

Как-то вечером я сидел в грязном баре и приканчивал очередной стакан мутного дешёвого пойла, которое почему-то называлось виски. Поначалу я не обратил внимания на подсевшего рядом со мной за стойку бородача.

– А ведь ты хочешь попасть в скрытую область, – негромко сказал он, когда я допил стакан и потянулся заказать следующий. Видя, что я его игнорирую, он придвинулся ближе. – Да-да, хочешь. Я уже давно за тобой слежу. Не бойся, я не шпик, – он схватил меня за рукав, когда я попытался уйти, – просто у меня небольшой бизнес. Я помогаю тебе попасть, куда ты хочешь, а ты платишь всего, скажем… – он назвал сумму. – Решай. Если надумаешь, я завтра буду в это же время здесь.

Договорив, он порывисто встал и вышел из бара. Выбежав вслед, я увидел только удаляющийся ржавый фургончик.

На следующий день в условленное время бородач сидел в баре. На этот раз я рассмотрел его внимательней. Кроме неряшливой бороды в глаза бросались нечёсаные и давно не мытые патлы и засаленная чёрная куртка, в которую он был облачён. Вообще, данный субъект неопределённого возраста производил отталкивающее впечатление, и внешность его совсем не внушала доверия. Но терять мне было уже, в общем-то, нечего, и я подошёл.

– А, надумал всё-таки, – он взял деньги и пересчитал.

– А что я теряю?..

– Было бы что терять, стал бы я на тебя выходить.

– Откуда ты вообще узнал, что мне нужно туда?

– Думаешь, ты один тут такой бродишь? Я вас, чудиков, с полвзгляда узнаю. Ходите, что-то скрываете, от кого-то прячетесь. Будто непонятно, что и от кого… Короче, выезжаем завтра в пять утра. Да не забудь чего-нибудь пожрать прихватить, путь долгий.

Восемь часов тряски в скрипучем фургоне по ухабистой дороге, ещё три часа пути пешком по полям, и вот мы с бородачом стоим возле невысокого, буквально полметра, заборчика, ограничивающего тёмную аномалию. Хотя на первый взгляд за забором никакой аномалии нет – всё то же ровное поле да лес вдали. Мне даже сперва кажется, что бородач меня надул.

– Что ж, мы на месте,  – говорит он. – Теперь, если хочешь попасть внутрь, с тебя столько же за обучение.

– Что за чушь!

– Ага. Ну давай, дерзай.

Я смотрю на заборчик, по верху которого тянется повторяющаяся надпись «Собственность государства. Вход воспрещён!», и шагаю через него.

И оказываюсь перед ним же. Оглядевшись по сторонам, я замечаю бородача в полукилометре слева. Он хохочет, явно насмехаясь надо мной. Я подбегаю к нему.

– Что за…

– Спокойно, – обрывает он. – Я же говорю, чтобы попасть в скрытую область, этому нужно сперва научиться. Будешь платить?

Я неохотно отдаю деньги.

– Отлично. Секрет прост: чтобы попасть туда, нужно думать, что на самом деле ты шагаешь оттуда. И не просто подумать, а убедить себя, поверить в это. Смотри, – и с этими словами он шагает через забор и тут же исчезает, но через минуту появляется вновь, переступая на эту сторону. – Понял? Пробуй.

Я пробую, раз за разом оказываясь в разных местах по эту сторону забора. Бородач подбадривает меня, говорит, что мне везёт, что я появляюсь каждый раз недалеко от точки входа, и заставляет шагать вновь. Между тем летний день переходит в сумерки.

Наконец, я собираю волю в кулак и делаю последнюю попытку.

И оказываюсь нигде. В буквальном смысле. Вокруг абсолютная пустота, и я не ощущаю ничего, даже собственной одежды. Органы чувств протестуют, адреналин бушует в крови. Мозг, запертый в клетке тела, ограниченный телом, мечется на грани безумия. Приходит мысль: так вот в чём состоит последний секрет диктатора! Пустота! И стоило ради этого ломать копья? Возмущение сменяется смехом, но звук не возникает в пустоте.

Внезапно накатывают видения, словно в безумном наркотическом сне. Комнаты, череда комнат, больших, маленьких, пустых, заполненных людьми, и так далее, до бесконечности. Воздух то сгущается так, что невозможно дышать, то наоборот, становится чересчур разреженным, и дышать невозможно вновь. Хочется вырваться, прервать эту бесконечность, но видения приходят снова и снова.

А потом вдруг всё обрывается, и я опять в пустоте.

И тут я вспоминаю: чтобы попасть сюда, нужно верить, что ты отсюда выходишь. Так, может быть, можно и наоборот?

14.12.2012

Счастье

«Счастье всем и каждому!», «Счастье – в каждый дом!» – лозунги били в мозг, назойливо лезли в глаза и уши. Тщетно я пытался настроить спам-фильтр нейроинтерфейса – слова пробивали любую защиту и не давали сосредоточиться. Не выдержав психической атаки, я сорвал интерфейс с головы. Остаточной иллюзией на стене медленно растворились огненные буквы «Счастье».

Выждав паузу, я попробовал снова подключиться и начать работу, но вновь меня накрыла круговерть бессмысленных лозунгов. Я отсоединился и откинулся в кресле. Тут же раздался звонок от шефа, интересовавшегося, почему я прекратил работу. Я объяснил ситуацию, и шеф неожиданно легко мне поверил. Оказалось, что подобной атаке подверглись практически все сотрудники фирмы.

Время шло, но поток сентенций о счастье продолжал литься, и ничто не могло его остановить. В итоге всем объявили внеочередной выходной. Я отключил компьютер и решил немного проветриться.

Хотя был самый разгар рабочего дня, улицы полнились людьми. Они гуляли, явно никуда не торопясь и убивая неожиданно образовавшееся свободное время. Я понял, что информационная атака гораздо шире, чем казалось в начале, и наша фирма – лишь одна из многих, подвергнувшихся ей.

Придя домой, я, превозмогая назойливые лозунги, просмотрел ленты новостных агентств, однако нигде не нашёл ни единой заметки о происходящем, словно оно совершенно недостойно упоминания, и это слегка настораживало. А рефрен о счастье продолжал буравить мозг…

Две недели страна жила странной жизнью. Отключённые от привычных нейроинтерфейсов, предоставленные сами себе люди бесцельно бродили по улицам, не зная, куда деть свалившуюся на них бездну времени. И только сфера услуг работала без продыху, едва справляясь с нахлынувшим потоком клиентов. А правительство многозначительно молчало.

А потом всё резко кончилось, будто и не было, и жизнь вернулась в привычную колею. Взбудораженный муравейник успокоился и встроился назад в кибернетическое единство.

К зиме стало ясно, что то была лишь артподготовка, а настоящая атака только начинается. То там, то здесь, а затем и повсеместно стала появляться реклама государственной программы счастья. Она не мешала жить или работать, но проникала всюду. Составленная по всем канонам пропаганды она заставляла людей чувствовать себя несчастными, лишёнными чего-то, необходимого им, а осенние лозунги сами собой воскресали в памяти. Старт программы намечался на первое января, а пока люди становились всё более и более подавленными. Я видел это по своим знакомым, встречи с которыми становились всё реже.

Не знаю, почему, но на меня атмосфера всеобщего уныния особо не давила. Возможно, своеобразной защитой стало то, что недавно я познакомился с Викой, и для нас посторонние обстоятельства отошли на второй план, а может, я просто невосприимчив к пропаганде. В общем, я оказался среди немногих, кто спокойно игнорировал назойливую рекламу, большинство же с нетерпением ожидало нового года и дармового счастья.

Новый год ознаменовался торжеством серости. Серый цвет затопил улицы и поглотил белизну зимы. На каждом углу появились серые машины, внутри и рядом с которыми обретались какие-то серые люди в серой форме и с пронзительным взглядом. Они не делали ничего плохого, ни к кому не подходили, просто наблюдали, но от их цепкого, холодного взгляда становилось не по себе.

В серых безликих домах открылись государственные пункты счастья, и на первых порах народ повалил туда валом. Казалось, вот оно решение всех проблем. Один укол – и ты навсегда счастлив, и всё вокруг радужно, и серые люди вокруг больше тебя не тревожат.

Но волна вскоре схлынула и превратилась в слабый ручеёк. Уж больно апатичными становились обретшие счастье люди, и это отпугивало остальных.

Тогда с удвоенной силой включилась вновь машина пропаганды. Убеждения и призывы сыпались не переставая. Серые люди установили громкоговорители, с утра и до ночи заполнявшие улицы призывами к счастью.

Город опустел. Жители старались лишний раз не выходить из дому, благо нейроинтерфейсы позволяли большинству работать, не посещая офис. И только блаженные, вкусившие прививку счастья, бродили среди давящей серости, не замечая её.

А недавно я остался без работы. Видя, что население не торопится осчастливиться, правительство выпустило приказ о том, что работать могут только счастливые люди, и в один прекрасный момент я попросту не смог получить доступ к рабочим файлам через нейроинтерфейс. Надеясь, что скоро приказ отменят, я не пошёл в пункт счастья, однако банковский счёт начал потихоньку таять.

Вскоре последовали новые ограничительные меры. Теперь неосчастливленным запрещено посещение общественных мест, а стоит мне выйти из дома, как за мной пристраивается серый человек, контролирующий все перемещения.

Единственным утешением в эти дни были встречи с Викой у неё или у меня дома. Она тоже избегала всеобщего счастья, и мы могли общаться свободно. Но пару дней назад я заметил в ней внезапную перемену. Вика отвечала невпопад, постоянно смеялась, хотя я не говорил ничего смешного, а взгляд её был пуст. Я понял, что и она получила свою дозу счастья.

И вот я один. Мечась по клетке квартиры или по серым грязным улицам с серым сопровождающим за плечом, я чувствую, что скоро начну сходить с ума. Подключаясь, я могу беспрепятственно бродить по общедоступной сети, но личное и рабочее пространство ограждены непробиваемой стеной.

Однажды, надев нейроинтерфейс, я сразу получаю короткое сообщение без подписи: «Вы восстановлены в правах». Я лихорадочно прыгаю по сегментам сети – действительно, у меня есть доступ к утерянным ранее областям. Меня затопляет счастьем.

Звонит шеф, поздравляет, что я снова в штате, и от этого мне становится ещё радостней.

Неприятным холодком по границе сознания проскальзывает мысль, что это счастье слишком странно, оно какое-то неестественное, словно кто-то заразил меня им. Я думаю, уж не научились ли они инъецировать счастье напрямую через нейроинтерфейс, без уколов и жидкостей, но мысль эта быстро уходит, вытесняемая нарастающей радостью.

Прошло несколько месяцев счастья. За это время я не написал ни одной толковой программы, но я доволен своей работой, а на работе довольны мной. Мне больше не нужны ни книги, ни музыка, ни какие-либо другие развлечения – мне хорошо и без них.

Вика вернулась ко мне. Мы почти не разговариваем, но нам радостно вместе.

Кордонов на улицах больше нет – счастье повсеместно, и нет нужды кого-то контролировать. Счастливые, мы смеёмся над проблемами: над грязными улицами, над недостатком и низким качеством продуктов, над тем, что что-то где-то рушится и падает. Проблем больше не существует, всё, что ни происходит – к лучшему.

Я уже не помню иных эмоций. Злость, недовольство, неудовлетворённость – не более чем просто слова. Я никуда не стремлюсь, и никто никуда не стремится, ведь у нас уже есть всё, что нам нужно.

29.08.2021

Конец рабства Андрея Ильича
литературная пародия

– Ты будешь моим рабом, – сказал Генка.

Андрей Кокоулин. «Раб»

Андрей Ильич подтянул пояс и, не совладав с собой, вернулся к столу и взял чистый лист.

Андрей Кокоулин. «Конец Андрея Ильича»

– Дунька! Сегодня никого не принимаю! – крикнул Андрей Ильич и в негодовании скомкал газетный лист.

Что за гнусный пасквиль! «Кто он – Андрей Ильич?» И эпитеты: «подёнщик», «литературный негр» – это только самые безобидные. Вот награда за десять лет трудов во благо отечественной культуры. Разве знали бы вы без меня такие имена как Чернокотов или Серомышинский? Да даже сам Лайкин-Собакин у меня зачины покупает! Андрей Ильич в отчаянии взялся за виски́. Бронзовый медведь на столе утешительно подмигнул.

Андрей Ильич был убеждён, что его карьера рухнула, ведь столь тщательно создаваемый и лелеемый образ покровителя литераторов, начинающих и не очень, под едким пером газетного писаки превращался в образ алчного дельца.

Но, вопреки ожиданиям, поток клиентов не уменьшился в воспоследовавшие дни, и даже наоборот. Да, отношение к Андрею Ильичу изменилось: презрителен стал Кобыляев, насмешлив Коровёнкин, и общение с писателями порой смахивало на банальную куплю-продажу. Однако, относясь к зачину как к товару, литераторы гораздо охотней расставались с деньгами.

А ведь Андрей Ильич всерьёз верил в свою избранность. Его редкий талант позволит литературе достичь невиданного ранее расцвета – в этом его миссия. Он был рабом – рабом литературы и трудился на её галере, не покладая рук.

Всё началось давным-давно – Андрей Ильич тогда учился в младших классах. Как-то на перемене его укусил одноклассник Генка (по прозвищу Крокодил, естественно). Ну, укусил и укусил, с кем не бывает, на то он и Крокодил. Но на Андрея Ильича это подействовало странным образом. Всякий раз, как только он видел пустой листок бумаги, неведомый зуд поднимался внутри. Ему хотелось писать, писать, писать, заполнять стройными строками белую безликую поверхность. Но стоило сложить лишь пару предложений, как зуд пропадал и вдохновение уходило.

В школе Андрей Ильич предлагал свою помощь в написании сочинений нерадивым одноклассникам, но, бросая начатое спустя полстраницы, бывал частенько бит. Только став значительно старше, он смог обратить свою страсть в профессию.

В минуты творчества реальность вокруг менялась – время уплотнялось, а воздух сгущался, и с лукавым прищуром глядел бронзовый медведь. Но если раньше завершение зачина оставляло радость победы и предвкушение дальнейших подвигов, то теперь, после той передовицы, всё ушло, и Андрей Ильич чувствовал лишь опустошение.

Но он не мог не писать. Он пытался избавиться от этого, запираясь на весь день в кабинете, выбросив из него все письменные принадлежности, однако к вечеру уже любая ровная поверхность вызывала нестерпимый нутряной зуд, а друг-медведь лёгким покусыванием напоминал Андрею Ильичу о его предназначении.

Всё чаще Андрей Ильич писал просто для себя, зачин за зачином, писал и сжигал в камине. Мысли о благе, что он несёт, уже практически не посещали Андрея Ильича, а образ галеры неотступно висел перед внутренним взором.

Так минул год. Свыкшись с рабством, Андрей Ильич безвольно плыл по течению, выполняя заказ за заказом, словно автомат.

Книги с его зачинами тиражировались, росло число поклонников авторов, созданных его гением. Но чем больше людей читали начатые Андреем Ильичом произведения, тем более странным становился мир вокруг. Казалось, зачины Андрея Ильича придавали книгам какую-то мистическую силу, способную перекраивать реальность.

Так, известный литератор Слонович, постоянный клиент Андрея Ильича, вплёл в свой роман совершенно посторонние псевдофилософские рассуждения о природе воздуха. Тем не менее, книга стала бестселлером. И вот однажды на Земле не осталось ни одной птицы. Кроме Андрея Ильича этого, похоже, никто не заметил – с кем бы он ни говорил, собеседник не мог даже понять, что значит «птица».

Подобное происходило с каждой популярной книгой, если к ней приложил руку Андрей Ильич.

В конце концов, безумство мира достигло апогея – Андрей Ильич обнаружил, что Земля больше не круглая, и все вокруг воспринимают сей факт как должное. И причиной этому лишь то, что некогда безвестный Гориллин пересказал в своём опусе миф о плоской Земле. А ведь зачин был для любовной истории!

Его дар стал его проклятием. Андрей Ильич разорвал все контакты в литературной среде, сжёг всю бумагу в доме, но не сочинять зачинов он не мог. Он бросился наводить справки и разыскал, наконец, Генку Крокодила.

За прошедшие годы тот растолстел, обрюзг и смахивал скорее на бегемота, нежели на крокодила. Старого знакомого он встретил прохладным вальяжным кивком.

– Что тебе нужно?

– Освободи меня, я не могу больше быть рабом.

– Оковы ты можешь снять только сам. Ступай к концу мира и не тревожь меня больше, – вялым взмахом руки Генка показал, что не хочет долее лицезреть Андрея Ильича.

Злой на себя, злой на Генку, Андрей Ильич вернулся домой. Всю ночь он проворочался без сна, пока не понял, что означают слова о конце мира. Наутро, ни с кем не простившись, он отправился в путь.

Сейчас он стоит на самой границе плоской Земли, там, где кончается твердь. Впереди – обрыв, за которым пустота. На самой кромке чьей-то услужливой рукой высечено в камне: «КРАЙ». Андрей Ильич подходит и наступает на чёрточку над «Й».

«КРАИ» – так правильно. «КРАИ» – «конец рабства Андрея Ильича».

Андрей Ильич усмехается и делает шаг за горизонт.

25.01.2019