Текст книги "Урановая буча"

Трудовую гордость комбината представлял, конечно, Иван Сергеевич Моторный, слесарь службы КИПиА[3]3
  Контрольно-измерительные приборы и автоматика. – Прим. ред.


[Закрыть], обслуживающий приборное хозяйство цеха-81. Чрезвычайно приветливый, всегда доброжелательный, с взглядом, искрящимся оптимизмом, он был приятен в общении со всеми, словно каждый сотрудник цеха был ему лучшим другом. Выходец из крестьянской семьи Полтавской области, он в 1941-м был эвакуирован с семьёй в город Энгельс Саратовской области. Окончил ФЗУ, отслужил на флоте и по комсомольской путёвке призвался на Урал для участия в программе создания ядерного щита СССР, а оттуда прибыл в Ангарск. Морозными утрами, чтобы не околеть, электромонтёр Моторный с КПП-1 бегал вдоль длинных корпусов на работу; крутил педали велосипеда, выполняя задания по тем же корпусам, а затем обслуживал здание № 3Б. Активный рационализатор, он принёс комбинату экономический эффект в сумме свыше двухсот тысяч рублей. Качество его обслуживания Президиум Верховного Совета СССР в 1966-м оценил достойным для присвоения звания Героя Социалистического Труда. В 2017-м Иван Сергеевич отметил девяностолетний юбилей своей большой трудовой жизни.

Если мои подчинённые всех профессий гурьбой получали правительственные награды, то их руководитель тоже мог попасть в обойму представляемых к отличию. По доверительной информации А. П. Кантеева, назначенного с уходом Дрождина начальником цеха-81, так оно и было. В 1966-м, по итогам седьмой пятилетки, подготовленное и согласованное со всеми инстанциями представление на награждение меня, тогда старшего инженера КИУ, орденом Трудового Красного Знамени лежало на столе директора комбината для нанесения заключительной подписи.

Мудрый Виктор Фёдорович поставил под сомнение присвоение высокой награды молодому специалисту, всего-то пару лет с лишком отработавшему на комбинате, пусть и на самой горячей точке. Не рановато ли поощрять вчерашнего дипломника, когда на комбинате есть кандидатуры, достойно зарекомендовавшие себя? Моя фамилия была вычеркнута и вместо неё поставлена другая, под которой значился специалист из «пускачей», прибывший в Ангарск в составе новокшеновской команды. Но мы трудились не ради наград, которые сами по себе находят своих героев. Моя награда – медаль «За трудовую доблесть. В честь столетия со дня рождения Ленина» – нашла меня через пять лет. По форме изготовления она органично вписалась в ряд моих наград от Российского союза писателей и Интернационального Союза писателей «За вклад в русскую литературу». Коллекция!

* * *

Важнее то, что моя служебная деятельность складывалась вполне удачно. Рабочий день начинался на щите управления КИУ с ознакомления рапортов технологов за вечернюю и ночную смены. Тут же давались указания заступившей смене, делались выписки для доклада на утреннем оперативном совещании цеха. Одновременно ко мне выстраивалась очередь за решением неотложных вопросов по технологии и работам по нарядам, учёту и отгрузке-погрузке продукта. Время предельно уплотнялось, диалоги велись в режиме телеграфа. Часов на руке я не носил, делая ставку на внутренние, биологические. Когда они подавали сигнал: «Пора», вставал и быстро шёл по соединительному коридору в дрождинский кабинет. Входил, когда все начальники служб уже сидели по своим местам. Дневную технологическую службу возглавлял Николай Семёнович Скробов, с которым нас столкнула оказия на памятном собрании строительного отряда в Бело-ярке, когда разбиралось персональное дело с комсомольской путёвкой. Начальником службы механика, на которую приходились трудоёмкие слесарные и ремонтные работы, был Сергей Николаевич Трущелёв, требовательный и жёсткий руководитель. Сложным энергетическим хозяйством уверенно управлял Анатолий Алексеевич Войлошников, а приборной частью заведовал Аркадий Иванович Журавлёв, по натуре человек вальяжный. Ему на смену пришёл Юрий Павлович Обыдённов, опять мой земляк по Свердловску-44, энергичный руководитель и толковый инженер; позже главным прибористом цеха стал Николай Николаевич Рыбаков, участник пуска химического завода. Хозяйственной службой заведовал В. П. Булатов, майор в отставке, не пользовавшийся расположением начальника цеха.

Иногда я опаздывал на минуту, даже другую, что мне прощалось. Владимир Иванович знал мою нагрузку. Перед началом совещания часто обсуждались актуальные вопросы на темы внутренней или международной жизни. Даже феномен американской фигуристки Пегги Флеминг. Она просто вставала на льду с разведёнными в стороны руками, и миллионы зрителей замирали от воплощённого явления необычайной, гармоничной красоты. Фигура была слеплена природой в идеале, каких уже не будет, потому что к нему можно только приблизиться, а превзойти нельзя. В октябре 1964-го на оперативном совещании обсуждалась новость серьёзнее. Тогда был снят со всех постов непредсказуемый и самоуправный Никита Хрущёв, не успевший построить обещанный народу коммунизм.

Главу государства низвергли, но его призыв «За работу, товарищи!» оставался в силе. В конце рабочего дня я шёл в своё здание, и было странно видеть встречный поток дневников, окончивших трудовой день. Мне же предстояло ещё часок вникать в текущий рабочий процесс, просматривать его на сутки вперёд и расписывать в рапорте технолога задания вечерней и ночной сменам, затем идти к начальнику цеха с вечерним рапортом. Бывало, технологи сетовали сменным начальникам на мои задания, усложняющие им ведение режима. Те передавали жалобы тому же Дрождину.

– Александр Петрович, я уже говорил, расписывай свои задания в журнале распоряжений на ЦДП завода (центральном диспетчерском пункте), мы же всегда их подписываем, а начальники смен должны знать о проводимых работах, – наставлял меня Владимир Иванович. Какое-то время я следовал наставлениям, но снова срывался, берясь за старое. Так было проще.

– Тебе как о стенку горох! – выходил из себя начальник цеха на очередной планёрке. Но разносы на меня не действовали. Я пропускал их мимо ушей, что они есть, что нет, ещё и видом своим показывал, что мне скучно выслушивать нотации. Это действовало. Я знал, что лучше моё дело не сделает никто, что персонал меня не подведёт, и это ощущение полного владения производственным процессом придавало внутренней уверенности и независимости от внешних воздействий. Для меня существовал один вид ответственности – перед самим собой.

Начальники смен круглосуточно вели технологию цеха; это А. М. Ртищев, Л. П. Тапхаров, И. П. Носоченко, Б. Д. Бузилов, В. Г. Молодин, Л. П. Горев. С них был спрос не только со стороны цеха, но и от сменных начальников производства, подчинявшихся директору завода. Так вот, в одной из смен прижилась оригинальная форма доклада о завершении смены. Леонард Прокопьевич Тапхаров, выпускник Московского авиационного института, печатая шаг, шёл вдоль панельных щитов от своего рабочего стола к начальнику производства, А. Н. Макееву. Так Юрий Гагарин шёл от самолёта по красной дорожке для доклада руководителю великой космической державы об успешном завершении полёта. Для пущей достоверности начальник смены на одном ботинке развязывал шнурок, как это невзначай случилось с первым космонавтом планеты. Невзначай ли? Не был ли тот весело болтавшийся шнурок символом освобождения кабинки космонавта от модуля, с которым две части корабля были связаны подобно двум ботинкам? Это был тот случай, когда шнурок оказался важнее ботинка. Крестьянка Тахтарова, встретившая космонавта за посадкой картошки, инженер Тапхаров, изображающий его парадный шаг с развязанным шнурком, – они схожестью фамилий придавали особую значимость народному признанию героя космоса.

Перед «высоким руководством» начальник смены замирал по стойке «смирно» и, отдавая честь под белый чепчик, рапортовал: «Товарищ Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза! Докладываю об успешном завершении космического полёта! Готов к выполнению нового задания партии и правительства! Космонавт Гагарин». Начальник производства, поддерживая торжественный церемониал, принимал рапорт и благодарил «космонавта» за беззаветное служение стране, в чём и был недалёк от истины.

Так проходили какое-то время космические доклады, но ведь не зря по стенам служебных помещений были развешены предостерегающие плакаты, на которых бдительная гражданка в красной косынке прикладывала палец к губам: «Тише! Враг подслушивает!» Кто-то из секретных сотрудников службы режима доложил куда следует о странном поведении руководящих лиц сверхсекретного «почтового ящика», которое не укладывалось в нормативы должностных инструкций. Компетентные органы передали поступившую информацию администрации завода с предложением «разобраться». Дрождин любил и понимал шутку, он и сам как-то возглавлял цеховую команду в сражениях юмористов клуба КВН, но на поступившее замечание следовало отреагировать.

…Сдав ночную смену, «космонавт Гагарин» шёл на доклад к начальнику цеха, где спрос устраивался по законам военного времени. На этот раз у Леонарда Прокопьевича на душе скребли кошки, – на коллекторе питания всего-то имелось в резерве две точки, тогда как для полного перехода, пусть и непредвиденного, их требовалось все пять. Рапорт проходил благополучно, пока не коснулся злополучного резерва питания.

– Всего две? – переспросил начальник цеха, за исключительную требовательность прозванный на комбинате-Сталиным.

– Две, Владимир Иванович…

Поднята трубка прямой связи с ЦДП:

– Что там у тебя с питанием?

– Через двадцать минут вводим в резерв ещё три точки. Предыдущая смена всё подготовила для расширения резерва, Владимир Иванович.

– О предыдущей смене не твоя забота, адвокат!

Трубка брошена. Последовал испытующий взгляд «Сталина» на новоиспечённого космонавта:

– Я тебе покажу «успешное завершение космического полёта, космонавт Гагарин!»

* * *

Я работал под непосредственным руководством В. И. Дрождина, видел и высоко ценил его ненасытное стремление сделать всё возможное и невозможное для совершенствования производства. Если задаться вопросом, зачем радетелям государственных интересов нужны все эти хлопоты и головная боль без всякой выгоды для себя, то не сразу найдётся ответ.

Действительно, зачем? От воспитания с пелёнок или по генетическому наследству? От глубокого понимания истории отечества, которая формирует истинную ценность человеческого бытия и предназначения на земле? Или ещё от чего-то, что мы не видим в психологии индивида? Какой бы ответ мы ни сочинили, но Дрождин был из тех непоколебимых государственников, которые что кремень. Они – стержень общественных устоев. Интересно и то, что его нельзя было отнести к поборникам господствующей идеологии, пропагандистам марксистко-ленинского учения. Идеология для него как бы не существовала, он просто отстаивал интересы цеха, комбината и страны. Сейчас о таких говорят: прагматик, но на деле он и был патриотом. Мне не пришлось ни в те годы, ни позже встретить человека с такими потрясающими умственными способностями; Владимир Иванович мгновенно вникал в обстановку и намечал точно выверенные действия по управлению. Он представлял собой идеал мощного разума, стальной воли и редчайшей устремлённости к упорядоченной системе человеческого существования во всех его проявлениях. Его речи на официальных мероприятиях являли образец ораторского искусства, в них без единой синтаксической ошибки выстраивались сложные предложения, в речевой декламации легко прослеживались места расстановки знаков препинания. Они были уникальны по глубине содержания и грамотности построения. Гениально устроенный мозговой аппарат Цицерона двадцатого века не нуждался в подготовленных текстах докладов.

В устной импровизации ему без усилий удавалось то, к чему тщательно готовились профессионалы. Когда же непревзойдённый полемист и рассказчик начинал шутить и острословить, давая выход буйной духовной энергии, то собеседникам оставалось с восторгом внимать вулканическим извержениям смелых рассуждений, лаве юмора и остроумия. И все это рождалось легко и непринуждённо, словно то был горный поток, рвущийся из каменных теснин, то шумно срывающийся водопадом с высоких уступов, то игриво бурлящий на перекатах.

Начальник электролизного цеха № 1 В. И. Дрождин

Директор мгновенно оценил возможности Владимира Ивановича, быстро продвинул его на должность начальника ведущего цеха, а затем предпринял такие манёвры, на какие был способен только он, Новокшенов. На время своего отсутствия назначал исполняющим обязанности директора комбината Дрождина, начальника одного из многочисленных цехов, повышая его в должности сразу на три-четыре руководящие ступени. Так он решал две задачи: Дрождин неотрывно вёл основной технологический процесс, а в отсутствие постоянного директора ещё и управлял комбинатом. Действительно смелое и оригинальное решение! Перефразировав известное изречение Льва Толстого, можно было воскликнуть: «Всё смешалось в руководстве комбината!»

Руководители служб, цехов и отделов терялись в догадках – где она таится, реальная власть? В кабинете Новокшенова или в руках неистового Дрождина? Б. Пужаев, опытный администратор, получая письменное задание от Дрождина, исполнявшего директорские обязанности, откладывал бумагу в сторону, а при возвращении временного директора в цех адресовал ему же исполнение документа. Круг замыкался, распорядителю приходилось браться за исполнение собственного указания. От сотрудников смежных подразделений порой приходилось слышать: «Интересно, что за жизнь творится в вашем цехе? Ведь у вас начальником сам Сталин!» Но «Сталин» вёл за собой коллектив не только жёсткостью управления. Авторитет Владимира Ивановича был настолько велик, что Юрий Батуров, инженер-приборист и умелец «золотые руки», готов был идти за ним в огонь и воду: «Если Дрождин даст задание, я и оперу напишу». А ведь Юрий не имел музыкального образования. Расстановку сил как-то в минуту откровения раскрыл сам Владимир Иванович: «Никого и ничего на свете не боюсь, кроме Новокшенова. Его боюсь патологически». Так на комбинате уживались два вожака, два медведя в одной берлоге.

Надо было видеть доклады Дрождина на утренних совещаниях, когда он, лицо подчинённое, устраивал по телефону шоу директору завода «Т». При полном стечении начальников цеховых служб, следивших за разыгрываемым спектаклем, начальник цеха безудержно пользовался непозволительной роскошью сопровождения служебных отчётов изощренными матерками. Они носили нейтральный характер, как бы ни к кому не обращённые, словно слова-паразиты, сопровождающие фразы невоспитанного человека, но оба собеседника по телефонной линии прекрасно сознавали, что речёвки, сдобренные непечатными выражениями, означают войну, открытую и бескомпромиссную, до победы одной из конфликтующих сторон. Но вот доклад окончен, и начальник цеха переходил на нормальный разговор с подчинёнными по работе. Так Пужаев, умный и сильный руководитель, оказался меж двух феноменов, Новокшеновым и Дрождиным, между молотом и наковальней, хотя Виктор Фёдорович к Борису Сергеевичу относился благожелательно.

Для подписания документов, на которых должны были одновременно ставиться подписи непримиримых антагонистов, заводоуправленцы разрабатывали специальные операции, обычно завершавшиеся крахом. Однажды в дрождинский кабинет вошла скромная и симпатичная работница техбюро завода «Т» и подала Владимиру Ивановичу пакет документов на подпись. Устроители акции рассчитывали, что в разговоре с женщиной Дрождин обойдётся мягкими формами общения, но его реакция оказалось на редкость бурной. Едва увидев на заглавном листе уже поставленную пужаевскую подпись, действующую на него как красная тряпка на быка, он со словами: «Сколько раз вам говорить, что моя подпись никогда не будет стоять рядом с подписью вашего мандарина!» – швырнул комплект документов со всеми приложениями, разлетевшимися по кабинету, словно бумажные самолётики.

Бедная женщина ждала провала заведомо обречённого мероприятия, но не в такой же форме! Она покрылась алой краской и приступила к сбору листочков с грифом «Секретно». Я, единственный свидетель происшествия, принялся ей помогать. Владимир Иванович бросил на меня одобрительный взгляд, ему импонировала в подчинённых независимость поведения и отсутствие показной преданности начальству. Мне посчастливилось пройти школу элитной отрасли промышленности, школу, созданную Новокшеновым, где я без малого десять лет работал в непосредственном подчинении В. И. Дрождина, первого соратника и ученика Виктора Фёдоровича. Уроки этой школы были усвоены мной, как и многими работниками комбината, на всю оставшуюся жизнь.

* * *

С некоторых пор я стал замечать, что Пужаев был не прочь установить со мной некие доверительные отношения. Время от времени вызывал меня в свой кабинет, заводил разговоры на служебные и отвлечённые темы, демонстрировал электронную домашнюю картотеку фотографий и рассказывал об её преимуществах над бумажными носителями. Делал многозначительные намёки на чрезвычайно высокую стоимость заводской продукции. Учил хранить текущие материалы, которые со временем будут представлять ценность для новых поколений. Беседы директор подводил к тому, что мне было бы полезно расширить познания в масштабе отрасли. «Перспективный ты специалист, но мало что знаешь», – как-то обронил он фразу. Не бросая слов на ветер, он отправлял меня в служебные командировки на родственные предприятия. Так мне довелось побывать в Ленинградском научно-исследовательском институте Минсредмаша, на атомных комбинатах Томска-7, Красноярска-45 и даже на Уральском электрохимическом комбинате, где служебную командировку я совместил с посещением отчего дома.

Как специально для расширения моего кругозора, главк министерства поручил ангарскому предприятию провести научно-исследовательские изыскания по определению состава кислородно-азотной смеси в сосудах Дьюара при многократных доливках жидкого азота. Физика процесса заключалась в том, что при контакте с воздухом жидкий азот поглощает из него кислород, образуя раствор двух веществ. В поисковой работе следовало установить закономерность процесса в эксплуатационных условиях и степень опасности возгорания или взрыва смеси при неконтролируемом повышении концентрации жидкого кислорода в остатках испаряемого азота.

Для решения непростой задачи я пригласил Станислава Аполлоновича Девятова, грамотного инженера заводской лаборатории качества (ЛКК), тоже из УПИ. Он блестяще проявил себя в конкурсах Клуба весёлых и находчивых, хотя отличался абсолютным, прямо-таки олимпийским спокойствием и уравновешенностью в поведении. В дуэлях капитанов Стас выиграл все девять. Редкий человек с беспредельным уважением ко всем и вся. Вскоре он принёс мне математическую формулу процесса. Расчёты по ней показывали, что на начальном этапе доливок концентрация кислорода повышается, но с постепенным затуханием и последующим насыщением на безопасном уровне. Проведённые недельные испытания с круглосуточным отбором проб подтвердили теоретические расчёты. Отчёт о проделанной работе с множеством выкладок, схем, таблиц и графиков был подписан Дрождиным несмотря на то, что на титульном листе была проставлена согласующая подпись его вечного оппонента Пужаева. Сделал исключение.

Оставалось утверждение отчёта у Новокшенова. Он дважды в неделю с небольшой свитой приезжал к «косым воротам», что рядом с ремонтным цехом, и проходил в кабинет Пужаева для проведения заводской планёрки, после которой подписывал документы, у кого какие. Я подошёл к нему со своим отчётом. Помню, на один из директорских вопросов я сослался на авторитет кого-то из французских учёных. Дёрнула меня нелёгкая приплести его сюда. Тут же в ответ услышал длинную россыпь французских гениев, начиная с Лагранжа, продолжая Лапласом, Паскалем и ещё кем-то, какую мог выдать только энциклопедически подготовленный человек разностороннего ума и великолепной памяти. Отчёт всё же утвердил. Сегодня один из его экземпляров под грифом «Для служебного пользования» находится на хранении Иркутского Госархива в моём фонде писателя. Можно ознакомиться.

С окончанием ненормированного рабочего дня группа руководящего состава цеха шла на ближний КПП-3, куда персонал привозили и отвозили автобусами предприятия. Бывало, отъезжали на дрождинской «Волге».

– Владимир Иванович, – обратился я однажды, – квартира у меня какая-то неказистая, тесная, на первом этаже, соседи скандальные. Нельзя ли переехать куда-нибудь на лучшие условия?

– Осенью сдаётся дом напротив спорткомплекса «Ермак», переедешь, – непривычно надолго, на минуту задумавшись, ответил он. Для меня же минутное решение квартирного вопроса было настоящей удачей. Не осенью, так под Новый год моя малочисленная семья с подрастающей дочуркой Викой праздновала новоселье в новой двухкомнатной квартире улучшенной планировки, с балконом, третий этаж. Квартал 178.

* * *

Той порой Леонора Яновна, дорогая моя половинка, наводила порядки в цехе пароводоканализации (цех ПВК), обеспечивающем комбинат ангарской водой, а жилой комплекс – теплом с ТЭЦ-10. С появлением молодого и энергичного экономиста начальник экономического отдела комбината Сергей Иванович Чубаров наметил её перемещение в свой штаб, дав для начала время проявить себя во вспомогательном цехе. Она и проявила, да так, что волны, поднятые бурной деятельностью молодого специалиста, выплеснулись в кабинет Сергея Ивановича с брызгами во все стороны. Чубаров – уральский выходец. В годы войны учился в Военно-воздушной Академии имени Жуковского и на фронтах занимался ремонтом авиационной техники. После войны окончил УПИ, с 1948-го трудился в Свердловске-44, опять мой земляк, а с 1957-го без малого три десятка лет возглавлял планово-экономический отдел АЭХК.

Дебютные проблемы в цехе ПВК у Леоноры Яновны начались, как ни странно, со спорта. Известно, что советский спорт был любительским и строился на основе гармоничного развития человека, который самозабвенно трудился на благо страны, а в свободное от работы время укреплял тело и дух физическими упражнениями. Это в буржуазном обществе спортсмены-профессионалы не знали созидательного труда, страдая однобоким развитием. Но вот незадача: на АЭХК сложилось так, что спортсмены-любители, защищающие спортивную честь комбината, города и области, числились рабочими разных профессий, появляясь в цехах только в дни получения заработной платы. Станочники пятого разряда не знали, с какой стороны подойти к станку.

– В моём цехе несуществующих работников не будет, – заявила новенькая сотрудница, едва ознакомившись со штатным расписанием.

– Леонора Яновна, такой порядок во всех цехах, надо соглашаться, – развёл руками Михаил Иванович Охапкин, начальник цеха, на совещании актива.

– Тогда и соглашайтесь с этим порядком, только без меня. Эта бригада тунеядцев подрывает экономические показатели цеха, – заявила несговорчивая Леонора Яновна и демонстративно покинула кабинет начальника, печатая шаг высокими каблуками.

Михаил Иванович рад бы исполнить руководящие установки, но финансовая отчётность имела силу только при наличии двух подписей – экономиста и начальника цеха, конечно. Он обратился за помощью к Чубарову, тот же, внутренне соглашаясь с доводами непреклонного борца за финансовую дисциплину, решил, что такая заноза ему в ближние помощники вовсе ни к чему. Так Леонора Яновна застряла на линейной работе в многолетнем сотрудничестве с Михаилом Ивановичем. Зато порядок в экономике цеха был идеальный. Сотрудники отмечали абсолютную чистоту на столе экономиста и всегда готовые ответы на любой вопрос, за которыми столоначальница не лезла в многочисленные папки.

За свою добропорядочность и незлобливость, добродушную и располагающую внешность Михаил Иванович, двадцать лет возглавлявший цех ПВК, на комбинате получил широкую известность как «отец Охапкин». Популярность окающему выходцу с Поволжья придавали оригинальные перлы, выдаваемые им на ровном месте. В кругу цеховиков он вдруг делал сочувственный комплимент сотруднице: «Красивая ты, Роза, но больная». И как обижаться на заботливого начальника красавице Розе, действительно страдающей неизлечимой болезнью?

Однажды, когда Михаил Иванович и сам приболел, к нему в гости наведались трое слесарей – проведать больного в надежде распить у хозяина бутылку горькой водицы. Больной, угадав тайный умысел гостей, усадил их за стол и разлил из хрустального графинчика водочку по рюмочкам, какие женщинам ставят под коньячок:

– Ну, выпьем, братцы, за здоровье, спасибо, что зашли.

Братцы опрокинули по напёрстку зелья, не ощутив ни крепости, ни вкуса.

Переглянулись в недоумении.

– Закусывай, упадёшь! – послышался тревожный возглас хлебосольного хозяина, обратившегося к ближнему братцу, косой сажени в плечах.

Сообразив, что от полученного угощения они вот-вот свалятся с ног, гости вежливо раскланялись.

Вдругорядь отец Охапкин выступил с номером затейника в столовой, находившейся перед КПП № 1. Здесь обедали управленцы, работники охапкинского цеха и пребывающие по случаю люди. В столовском буфете порой выбрасывали дефицитные продукты, хотя бы яйца, с которыми, впрочем, покупатели обращались с осторожностью. При жарке их разбивали не как сейчас, в общую сковороду, а поочерёдно и в отдельные чашки. И если из скорлупы выливался чёрный желток, что бывало от долгого хранения дефицита на складах, то он выбрасывался. И так по одному, жёлтый желток – в сковороду, а чёрный на выброс, но сейчас не об этом.

– Товарищи! Разрешите пройти, надо сдать товар, – раздалось знакомое оканье. Заинтригованные товарищи расступились в ожидании новой затеи, заготовленной чудаковатым отцом Охапкиным.

– Уж заберите обратно десяток яиц, вчера у вас купил, – упрашивал продавца высокооплачиваемый начальник цеха, бережно придерживая серо-бурый бумажный кулёк с товаром, – Но больно они мелковаты да дороговаты!

Новая крылатая фраза отца Охапкина тут же понеслась по комбинату. Это позже начнёт чудить яркими высказываниями Виктор Степанович Черномырдин, председатель правительства, а раньше его роль с успехом играл Михаил Иванович Охапкин.

* * *

В 1968–69 годах запахло войной. Страна с тревогой следила за обстановкой на уссурийском острове Даманский и на других приамурских территориях, где китайская сторона вела себя крайне агрессивно.

Пограничный конфликт имел давнюю историю, когда казачьи отряды Ерофея Хабарова и других атаманов в начале семнадцатого века пришли на пустующий Амур и поставили первые русские укрепления по его берегам. Этнических китайцев, проживавших в тёплых районах Поднебесной, северные территории не интересовали, но завистливым маньчжурам, потомкам монгольских кочевников, соседство с русскими пришельцами встало костью поперёк горла. Последовала серия военных стычек.

Полугодовая героическая защита русского острога Албазино на Амуре, где семьсот казаков сложили головы в боях с многократно превосходящими силами, но не сдали крепость, сбила спесь с маньчжурского императора. В 1689-м был заключён Нерчинский мирный договор, по которому Россия покинула Приамурье, объявленное ничейной зоной, не китайской и не русской.

Беспризорность амурских земель длилась полтора века, пока в Сибирь не пришёл генерал-губернатор Н. Н. Муравьёв-Амурский, который при поддержке царя Николая Первого в 1858 году мирным путём вернул России великую реку и громадную территорию при ней. Двумя годами позже, тоже мирно, был присоединён Уссурийский край. И вот конфликт на Амуре и Уссури разгорелся с новой силой. Небо над Ангарском бороздили транспортные самолёты. Они шли тройками и более крупными группами с утра и до вечера, шли на восток неторопливо, уверенно и неудержимо. Едва умолкнув где-то на востоке, тяжёлый гул самолётов снова нарастал с западной стороны. Жители знали: армия собирает силы для защиты дальневосточных рубежей. Будет жарко. Начавшись второго марта, бои на реке Уссури длились две недели. Пятнадцатого марта 1969 года в бою с пятитысячным китайским полком погибли двадцать четыре советских пограничника.

Когда силы обороны были на исходе, командующий Дальневосточным военным округом генерал-лейтенант О. Лосик, не дождавшись указаний от Генштаба, применил секретнейшие на тот момент комплексы реактивных минометов «Град». В зоне поражения глубиной до десяти километров было уничтожено всё живое. Китайцы были ошеломлены, как в своё время гитлеровцы сходили с ума под ударами «катюш», предшественниц «Града». В конце концов спорный остров был великодушно передан в пользу китайцев, дорого заплативших за него, как и Россия. Пятьдесят девять наших пограничников награждены посмертно. На границе стало тихо до сего дня, но Китай как союзник был надолго потерян, а без него расколовшаяся мировая социалистическая система сильно ослабла. Советские догматы от «всепобеждающего учения марксизма-ленинизма» обвинили китайских идеологов в ревизионизме. Не смог тогда Советский Союз присмотреться к китайскому опыту экономических реформ и перенять из него лучшее для себя.

Наступившая приграничная тишина с годами отозвалась восточной хитростью. Мудрые китайцы, установив с северным соседом дружественные отношения, двинулись в желанную Сибирь мирным путём. На правах иммигрантов они строят в Сибири и на Дальнем Востоке гостиницы и предприятия, открывают рынки и магазины, получают российское гражданство и чувствуют себя как дома. На байкальском острове Ольхон китайские лица встречаются на каждом шагу, летом за ними не всегда удаётся найти родные бурятские лица, тоже узкоглазые. Хорошо это или плохо? Поживём – увидим. Однажды случилось так, что миграция албанцев в гостеприимное Косово оставила Сербию без Косово. Не остаться бы России без Сибири. Сегодня руководство страны придаёт первостепенное значение этому региону, о чём заявил президент РФ Владимир Путин: «Если в ближайшем будущем мы не предпримем практические шаги для развития Дальнего Востока, то в течение нескольких десятилетий российское население будет говорить на китайском, японском и корейском».