Текст книги "Урановая буча"

Часть 4
Ангарск

Глава 1
Атомный гигант

Как же он начинался, АЭХК? Ангарское управление строительства (начальник Р. С. Зурабов, главный инженер С. Н. Алёшин) с честью справилось с задачей возведения крупнейшего объекта Приангарья. В октябре 1954-го на место стройки прибыли два строительных полка и с ними два стройбата.

Общая численность строителей – вольнонаёмных, военнослужащих и заключённых – достигала тридцати тысяч человек.

Строительство и эксплуатация Ангарского комбината потребовали таких громадных материальных, финансовых затрат и притока кадров, что отодвинули исполнение программы развития Ангаро-Енисейского региона по вовлечению в народное хозяйство природных ресурсов Восточной Сибири. Там, где вдоль Ангары на сотни километров тянулась ровная, словно скатерть, долина, уничтожалось приволье для уток, коз, кабанов. На территории, отведённой для ТЭЦ, строители-охотники на зорьке отстреливали глухарей. Копая котлован в Юго-Восточном посёлке, экскаваторщик ковшом черпал грунт вместе с костями мамонта. И тому покоя не дали!

И через три года после того, как директор строящегося предприятия Виктор Новокшенов повалил первую сосну вековой ангарской тайги, был произведён пуск первой очереди атомного производства. И вот 21 октября 1957 года заработали 308 газовых диффузионных машин. Через полгода в работу включился весь первый корпус, а дальше – один за другим вступали в строй все четыре километровых корпуса, с ними жилой массив и громадная производственная инфраструктура.

Цех газовой диффузии

Подобное производство имелось только у американцев, и они надеялись сохранить монополию, ведь Европа и Советский Союз были разорены войной. Но не тут-то было! Наперекор всему, как чёрт из табакерки, выскочил Новокшенов со своим заводом и устроил претендентам на мировое господство ядерный паритет. Сегодня бешеные сроки ангарского строительства, когда основные центры науки и заводы-поставщики располагались на западе, за Уралом, могут показаться чудом, но оно свершилось. Не обошлось и без сюрпризов в жилом посёлке. Фортель, выкинутый при строительстве Дома культуры, вынудил обескураженного заказчика надолго заморозить стройку. Причина приостановки работ оказалось такая, что не догадаться здравому человеку, сколько ни старайся. Просто-напросто здание построили центральным входом к лесу, а запасным – к городу.

Построили, посмотрели, а оно – наоборот! Вы представляете? Бывает же такое! Оставалось просить, как в доброй сказке, чтобы избушка повернулась к лесу задом, а к людям передом, но она не поворачивалась. Пришлось заняться перепроектированием отвернувшегося от народа Дома культуры. Но, как говорится, нет худа без добра. Новый проект явно пошёл на пользу ангарскому очагу культуры. Грандиозный стеклянный фасад, редкий по тем временам, украсил не только сооружение, но и всю панораму центральной площади.

* * *

В 1963-м, выпускном, году мы писали дипломы на комбинате в том же студенческом составе. Марченко обладал восхитительным по красоте лирическим баритоном, которым мы в урочный час заслушивались, позабыв обо всём на свете, за застольем, украшенным бутылками от винных производителей. Протяжные напевы и раскатистые рулады, разносившиеся из студенческого обиталища, не служили помехой жителям посёлка. Красивый сольный голос исполнителя, обладающего богатым песенным репертуаром, отзывался благостью в душах прохожих. К тому же, в беззаботные советские времена по праздничным и выходным дням народ не знал иных развлечений, как пиршество в тесной дружеской компании. Не обременённые дачами, машинами и заботами частного предпринимательства, трудящиеся предавались раскрепощению души, о чём свидетельствовали наперебой рвущиеся из распахнутых окон народные напевы. Можно было устраивать конкурс народного творчества, но до этого никто не додумался.

Но потехе час, а делу – время. Дипломная комната нам была выделена в заводоуправлении комбината, а именно в одном из бараков, построенных на полпути из жилого посёлка до промплощадки. Ознакомительную беседу с дипломниками провёл главный инженер комбината Иван Сафронович Парахнюк, участник Великой Отечественной войны, являющий собой образец технического интеллигента. Он разъяснил роль и место комбината в атомной отрасли, с гордостью доложил о достижениях комплексной автоматизации производства, в котором бригады сменного персонала численностью в пять человек обслуживали гигантские технологические корпуса. В то время страна была помешана на автоматизации, даже трактор в фильме «Дело было в Пенькове» обрабатывал колхозное поле самостоятельно, без тракториста, отдыхавшего в тенёчке лесополосы. Уж если в Пенькове запускали тракторы-роботы, то на атомном полигоне отставать было негоже.

На той встрече Иван Сафронович привёл пример яркой трудовой деятельности выпускника нашего факультета Владимира Дрождина. «Быстро вникает в дело, настойчив, широко смотрит», – отзывался главный инженер о молодом специалисте. Его фотографии запомнились мне в год поступления на физтех. С факультетских стен широко улыбался симпатичный юноша, тогдашняя институтская знаменитость, кандидат в мастера спорта СССР по беговым конькам. Занятия большим спортом он успешно совмещал с учёбой, получив в институте диплом с отличием. Как правило, студенты добивались высоких достижений или в спорте, или в учёбе, но совместить их могла личность, особо отмеченная свыше. Очное знакомство с Дрождиным произошло теми же осенними днями на волейбольной площадке, на которой любители перекидывания мяча через сетку сходились в часы обеденного перерыва. В то время он занимал должность начальника Отдела техники безопасности и вникал в деятельность всех подразделений комбината. Его уже готовили на большую перспективу.

Мне тогда и в голову не приходило, что практически всю производственную деятельность предстоит провести под его непосредственным началом. Защита наших дипломов прошла вполне успешно, если не считать частых откладываний из-за занятости директора, назначенного председателем ГЭК. Забот у Новокшенова в то время было выше крыши, комбинат два года работал в авральном режиме. Мои сокурсники для дипломной работы взяли темы расчёта каскадов обогащения урана. На заводе насчитывалось триста двадцать восемь блоков по двадцать две машины в каждом. Все это нагромождение, связанное в технологические цепочки, крутилось, вертелось и делилось. Дипломники получили арифмометры и приступили к заумным расчётам с точностью до шестого знака после запятой. Суть диффузионного метода деления урана в условиях вакуума сводилась к тому, что газовому потоку в делительной трубке (фильтре) придавался турбулентный (вихревой) режим, при котором через тончайшие микропоры с большей вероятностью проникали «лёгкие» и более подвижные изотопы урана-235, поступавшие в «отбор». «Тяжёлые» изотопы-238, оставшиеся в смеси с «лёгкими» перед перегородкой, многократно возвращались в делительный процесс и в конечном итоге отводились в «отвал». Трубчатые насадки тоже являли собой чудо из чудес. Диаметр их пор измерялся сотыми долями микрона, чтобы молекулы в них не толкались, как люди в очередях, а проникали через туннели по одной. В своё время режим турбулентности просто и наглядно продемонстрировал на экзамене по гидрогазодинамике студент УПИ Дмитрий Лобанов на конкретном примере. Дима закурил папиросу и выпустил изо рта такую запутанную струю дыма, что профессор пришёл в восторг от невообразимых переплетений больших и малых колец, пущенных вдогонку одно за другим и пересекающихся в вихревом потоке. Снова последовала глубокая затяжка, и профессору предстала, как противоположность турбулентному режиму, ламинарная дымовая струя[1]1
  Струя, не смешивающаяся с окружающей средой, течение в ней остаётся слоистым. – Прим. ред.


[Закрыть]равномерного сечения по всей длине.

– Отлично, Лобанов! – воскликнул профессор. – Подобных демонстраций явления газовой динамики мне не приходилось видеть. Можете не отвечать на второй вопрос, ставлю вам уверенную пятёрку.

Урановая технология обогащения основана и держится на вакууме. На беседе с нами, студентами-практикантами УПИ, главный инженер комбината Парахнюк доходчиво довёл информацию о величине натечки атмосферного воздуха в технологическое оборудование: «Если проткнуть лист бумаги иголкой, то через такое отверстие поступит столько воздуха, сколько поступает через все соединения во внутренние технологические полости». Общая неплотность допускалась в пределах одного квадратного миллиметра, а ведь в корпусах было установлено семь тысяч машин и вдвое больше мощных компрессоров. Трубчатых делительных насадок, комплектуемых ярусами в машинных полостях, насчитывалось до ста пятидесяти миллионов штук. Если их выстроить в единую нить, то она могла дважды опоясать земной шар по диаметру. Немало секретов, которые долго хранились за семью замками, открыто сегодня читателю.

Когда-то думалось с опаской, сумеет ли молодёжь подхватить наши достижения? Ведь мы совершили невероятное, о чём до нас не смели и мечтать. И сделали это, пользуясь логарифмической линейкой, таблицами Брадиса, чертёжным кульманом и готовальней. Был ещё арифмометр, но не у всех. Смешными и напрасными кажутся сегодня те опасения. Потенциал молодого поколения генетически много выше нашего, и известный анекдот родился неспроста. Внук спрашивает: «Дед, как это вы создали атомную бомбу, запустили в космос человека, а ты не можешь набрать код на домофоне?» Это мы для них динозавры.

* * *

Мои сотоварищи погрузились в расчёты газодинамических потоков, меня же заинтересовала тема связующего центра всех этих блоков и каскадов, заполняющих корпуса, словно сотами улей. Связующий центр обогатительных корпусов, прозванный в обиходе «сердцем завода», подавал на диффузионный завод в строго дозированных расходах исходное сырье и принимал из корпусов обогащённые и обеднённые газовые смеси. Здесь не обходилось без процессов перевода сырья из твёрдого состояния в газовую фазу, потом наоборот – принимаемые газовые потоки под воздействием хладагентов конденсировались в ёмкостях обогащённого продукта (отбор) и обеднённого (отвал).

При изучении теории перехода вещества из одной фазы в другую мне удалось отыскать в Научной библиотеке Иркутского госуниверситета журнал «Техническая физика» за 1939 год, в котором учёные А. А. Гухман и А. И. Вейник разработали математическую модель процесса замораживания рыбы. Когда я применил «рыбные» расчётные формулы к урановым технологиям, то получил результаты, совпадающие с практическими данными. Есть яркая находка для дипломного проекта! Не зря же академик Ландау утверждал: «Метод важнее открытия».

За время подготовки к диплому я, по поручению Виктора Найдёнова и Станислава Тюпаева, трижды ходил к директору, обещавшему оформить во время московских командировок наши распределения в Ангарск, но после каждого возвращения он, ссылаясь на занятость, сообщал, что не исполнил наш наказ. Наконец, уже перед нашим отъездом, Виктор Фёдорович твёрдо пообещал, что примет нас на работу и без министерского направления. «Мне, конечно, дадут за вас в министерстве по шее, но видишь, какая она толстая, выдержит», – заверил меня директор, и, наклонившись над столом, постучал по шее ладонью. Эта шея стала залогом моего приезда в Ангарск вопреки полученному в институте направлению в Новоуральск, город моего детства и отрочества, затерявшийся между Свердловском и Нижним Тагилом.

Кстати, были курьёзные примеры трудоустройства молодых специалистов на ангарское производство. Анатолий Войлошников, выпускник энергофака Томского политехнического института, пришёл в кассу за билетом до «почтового ящика 79». Кассир, приглядевшись к странному пассажиру, ответила словами известной песни о невозвратной поре детства: «Билетов нет…» В строящемся городе Ангарске станции тоже не было, и Анатолий поехал до ближайшего населённого пункта Китой. Подъезжая к пункту, он увидел, что по лесу идёт трамвай. Что за явление? Рассказывали про медведей в городе, а здесь – по лесу трамвай! Видать, трамвай особого назначения, если движется тайным лесным маршрутом, тогда и привезёт куда надо.

Анатолий соскочил на полустанке и поехал трамваем, но тот увёз в обратную сторону, в посёлок Майск. Там сказали, что почтовых ящиков в посёлке много, а семьдесят девятый пусть ищет сам. Пришлось вернуться лесным трамваем до Управления ангарского нефтекомбината. Оттуда его послали на первую букву алфавита, в квартал «А», от которого недалеко «десятка», опять в лесу, но трамваи туда не ходили.

– А где искать «десятку»? – допытывался молодой специалист, не терявший надежды добраться до таинственного почтового ящика.

– Так она в тайге, но никто её не видел. Говорят, что под землёй…

Слухи о подземном заводе оказались сильно преувеличенными, хотя они гуляют до сегодняшнего дня. Не видели таинственный объект потому, что проезд к ней осуществлялся по закрытым ведомственным дорогам, а в народе созданное оценивалось по особому знаку качества.

Вот другое распределение. Игорь Петрович Витушкин, работник Отдела главного энергетика АЭХК, вспоминает, как его, в составе семерых студентов Куйбышевского индустриального института, за полгода до защиты диплома вызвали в деканат, где человек в штатском дал им направление на распределение в Старомонетный переулок Москвы. Там Игорю сказали, что в хозяйстве некоего Новокшенова нужен теплотехник.

– А где оно?

– В Ангарске.

– А где Ангарск?

– В Восточной Сибири.

Игорь впал в ужас от перспективы оказаться в Сибири, ещё и в Восточной, но человек в штатском дал день, чтобы он хорошо подумал над ответом. Подумав, как наказывали, Игорь дал согласие. На станции Майск, близкой к строящемуся Ангарску, молодого специалиста, прибывшего с Волги, встретили на директорской чёрной «Волге». Уже хорошо, а когда в пусковые годы ему начисляли зарплату в полторы тысячи рублей, то он решил, что лучше Сибири в мире места нет и не может быть. Килограмм мяса тогда стоил пятнадцать рублей, литр молока – два рубля сорок копеек. Игорь Петрович оказался востребованным специалистом в Отделе энергетики, подал более ста рацпредложений и великолепно проявил себя искромётной деятельностью в заводском Клубе весёлых и находчивых (КВН).

Случайных людей в отрасли не было. Опытных специалистов передовых предприятий подбирали службы ПГУ и отделы обкомов партии, предпочитая участников Великой Отечественной войны. Алексей Александрович Мартынов, ветеран АЭХК и его многолетний профсоюзный лидер, вспоминает, что когда-то на комбинате трудились две с половиной тысячи ветеранов войны. Они и на атомном производстве были как на передовой. Проверку кадров вели органы государственной безопасности. Сегодня история повторяется. Президент объявил о приоритете подбора управленческих кадров из числа военнослужащих, отстаивающих интересы государства в сражениях с украинскими нацистами и их натовскими хозяевами.

* * *

Но вот получен диплом. Узнав о намерении тройки ангарских дипломников остаться на комбинате, заведующий кафедрой Григорий Тимофеевич Щёголев произнёс знаменитую фразу: «Лучше Сибирью начать, чем ею кончить». Мне же судьба прописала новое место жительства как постоянное. Диплом в кармане, и настало время обернуться в Уфу, за невестой, Леонорой Яновной Марли, которая годом раньше была распределена на тамошний завод № 26 по строительству самолётных двигателей. Именно на нём в военные годы работал над конструированием лабораторного образца центрифуги профессор Ланге. В комнатушку планового отдела она ходила через ремонтный цех, в котором был изготовлен тот опытный образец. Наша переписка не прекращалась весь год, письма летели каждый день да через день, одно за другим, из Ангарска в Уфу и обратно. Руководство уфимского завода вникло в положение молодых специалистов и благословило новую декабристку, устремившуюся за женихом на сибирское поселение. В трудовой книжке «декабристки» появилась запись: «уволить в связи с переводом по месту работы мужа». С такой формулировкой нам оставалось одно – комсомольский союз скрепить брачным. Из Уфы – в Свердловск, где сыграли комсомольскую свадьбу в кругу не разъехавшихся сокурсников, друзей и близких родственников. В Ангарске – новый визит к директору, сдержавшему своё обещание. С первой встречи, состоявшейся в ведомственной гостинице «Южная», Виктор Фёдорович распорядился поселить прибывшую семью здесь же, с оплатой по тарифу общежития. Меня после короткой стажировки приняли сменным технологом в подразделение, по теме которого я защищал диплом, а супругу устроили на два месяца вожатой в летний пионерлагерь, затем, после проверки документов компетентными органами, экономистом в один из энергетических цехов комбината. Через полгода наша счастливая семейная пара въехала в однокомнатную квартиру. Оставалось жить и трудиться. Вместе со мной на комбинат прибыл Виктор Найдёнов, тоже с молодой женой Фаей. Виктор был устроен в структуру ИВЦ комбината, где в начале шестидесятых годов функционировала автоматизированная система управления производством (АСУТП); на её базе возник информационный вычислительный центр (ИВЦ) под руководством Г. А. Сергеева. С введением вычислительных машин здесь был простор расчётчикам и программистам, но со временем Виктор перебрался в Жёлтые Воды, что под Днепропетровском, оставив меня осваивать Восточную Сибирь. Третий наш комсомолец-доброволец, Слава Тюпаев, не дождался моего появления в Свердловске. Утомившись от ожидания, он отбыл по распределению в Свердловск-44. Позже, встречая его там, я ловил себя на мысли, что сама судьба, вмешавшись в намерения молодого человека, правильно распорядилась ими; в кругу товарищей-однокурсников он чувствовал себя как рыба в воде, а на чужбине мог не выдержать, потеряться. А «рыбку» Славка изображал классно, хотя и не в воде. По просьбе товарищей он разбегался по коридору общежития, отталкивался от пола и летел ласточкой по воздуху, длинный, тощий и лёгкий, затем приземлялся на грудь и скользил по полу, задрав ноги и собирая пыль.

* * *

Первое время на работу добирались паровозной тягой в стареньких вагонах ведомственного поезда, который подвозил трудовой народ от жилого посёлка до Первой проходной. Пассажиров набивалось полная коробушка, свет в вагонах исходил от свечек, вставленных в футляры. За проходной, охраняемой автоматчиками, двигались вдоль корпусов пару километров пешим ходом, заменяющим утреннюю зарядку. По зимнему морозу приходилось несладко, сколько ни утепляйся, а коленки дубели от нестерпимого холода.

Но летом – красота и наслаждение от прогулки по тропинке через лесок с таёжными цветами. Полевые жарки, сапожки, фиалки и саранки радовали глаз неприхотливостью и скромным очарованием. После уральской межсезонной слякоти сибирская погода круглый год радовала солнечными днями. Осень сухая, с прохладой по ночам и лёгкой изморозью на траве. Погода и сегодня здесь благоволит. «Середину земли», удалённую на тысячи километров от всех океанов, не достают шторма и шквальные ветра, не заливают ливни и не поражает град.

Условия труда и быта улучшались год от года. Ангарское Управление рабочего снабжения (УРС) было приписано к системе Минсредмаша и поставляло в магазины товары, каких в открытых городах было не отыскать. За ними съезжались покупатели из Иркутска и окрестных мест.

Распорядок рабочей недели на комбинате был необычен и хорош. Пятидневная рабочая неделя! Где это видано и где это слыхано? А на предприятии п/я 79 – пожалуйста! В мае 1959 года директор ввёл для дневного персонала эксклюзивный режим труда, принятый народом с горячим одобрением. Министерство требовало отмены ангарского чудачества, но директор оставался непреклонен, хотя на московском годовом отчёте схлопотал выговор со снятием премии и три года склонялся в столичных кабинетах как партизан и самодур.

Обстановка разрядилась, когда реформатор Хрущёв однажды призвал к переходу на пятидневную рабочую неделю, посетовав на отсутствие в Союзе подобного опыта. Тут-то министр Среднего машиностроения Ефим Славский не без гордости заявил, что один из его многотысячных коллективов уже несколько лет работает по новой системе труда и отдыха. Через день начальник ОТиЗ комбината А. М. Татаринов спецрейсом и со всеми материалами о передовом опыте вылетел в Москву. Затем в Ангарск понаехали комиссии, изучили новшество со всех сторон, и вскоре Советский Союз от края и до края перешёл на ангарскую пятидневку.

* * *

Итак, КИУ (комплекс конденсационно-испарительных установок), связующий узел всей технологической цепочки производства по обогащению урана. С вводом в 1961 году химического (сублиматного[2]2
  Сублиматный завод перерабатывает ураносодержащие продукты, в том числе высокообогащённый уран. – Прим. ред.


[Закрыть]) завода, или завода «С», комбинат получил сырьевую базу. На химическом производстве АЭХК исходное сырьё, тетрафторид урана, фторированием в факельных реакторах доводилось до гексафторида, очищалось, затаривалось в порошкообразном виде в баллоны объёмом один кубический метр и транспортировалось в здание № 3Б. Здесь баллоны устанавливались в электроиндукционные «корзины» (индукторы), в которых продукт прогревался до температуры сто градусов, испарялся и подавался в технологические корпуса.

По воспоминаниям директора химзавода Анатолия Алексеевича Лавелина, химическое производство рождалось в муках и с большими трудностями. На некоторых участках производства без противогаза было не обойтись. Выполнив необходимые операции, люди выходили на улицу, чтобы отдышаться. Однажды контролёр Князева оказалась в химцехе № 1 без противогаза, что было нарушением правил техники безопасности для нахождения в той категории помещений. Начальник смены В. Пырков, умница и душа компаний, пошёл за ней на поиски, но безуспешно. Хотя он и вернулся из мертвящего смрада, но спасти его медикам не удалось. Погибла и Князева.

Первым директором химического завода был назначен Андрей Максимович Пикалов, выходец с Алтая, окончивший школу с золотой медалью, а химфак Томского университета – с отличием. На Усольском химкомбинате отличник учёбы дослужился до начальника цеха, стал парторгом ЦК КПСС, потом – секретарём Ангарского горкомов партии по промышленности.

Заводной, с быстрой речью и сверлящим слух сильным фальцетом, вдобавок с огненной шевелюрой, он всегда привлекал к себе внимание окружения. Его и приметил В. Ф. Новокшенов, решив, что более заметного директора химзавода ему не подыскать. Главным инженером к нему приставили Ф. И. Косинцева, тоже с рыжим отливом волос, чтобы лучше сработались. Феоктист Иванович – выпускник физтеха УПИ, доктор технических наук, в Ангарск прибыл из родственного комбината Томска-7 (он же – Северск). По аналогии с сублиматным заводом «С», диффузионный завод назывался заводом «Т», но что могла обозначать эта таинственная буква? Ответ лежит в названии моделей диффузионных машин, начиная с машин типа «Т-15» и других, в которых применялись трубчатые фильтры. По трубчатой машине получил название и «трубчатый завод».

И кругом секретность. Вместо слова «уран» во всех засекреченных инструкциях и документах было пропечатано черным по белому: «металл», к примеру, «гексафторид металла» и его формула – МеF6. С этими заморочками попал в переплёт Евгений Ильич Микерин, главный инженер ПО «Маяк», работавший в Челябинске-40 начальником смены, когда он попался на глаза Л. П. Берии при обходе предприятия.

– Ты можешь доходчиво объяснить суть производства на комбинате? – обратился Лаврентий Павлович к молодому специалисту.

В туманных докладах руководящего состава он потерял надежду понять, зачем нужен комбинат. Евгений Ильич предельно просто изложил ему производственную цепочку, называя прямыми словами запретные понятия «уран» и «плутоний».

– Нашёлся хоть один человек, который ясно рассказал, что тут происходит, – удовлетворённый докладом, Берия пожал Микерину руку и отбыл по своему маршруту.

Режимные требования в отрасли были такими, что выше некуда, взять хотя бы трагический случай на АЭХК. В тот день двое демобилизованных договорились с сослуживцами, чтобы те пропустили их на территорию заводской столовой к знакомым девчатам, с которыми они подружились за время службы, но задержались по молодому делу, когда на пост заступили чекисты, только что прибывшие на охрану комбината. Видя такое дело, нарушители воинской дисциплины решили не объявляться с повинной и не подводить товарищей по сговору, а прорвались через охрану КПП-1 и выбежали из проходной, но их настигла автоматная очередь. День окончания службы стал последним днём их жизни.

…Производственное здание КИУ имело участок фреоновых установок для приготовления хладоносителя (рассола) с температурой минус двадцать пять градусов, подаваемого в дьюары коллекторов отбора и отвала, и блок вакуумных насосов для откачки воздуха и лёгких примесей из корпусов.

Для конденсации «проскочившего продукта» применялись промежуточные ёмкости, охлаждаемые твёрдой углекислотой, имеющей температуру минус 78 градусов Цельсия. Сопутствующие примеси улавливались в «осадителях» с охлаждением жидким азотом при температуре минус 195 градусов. Подразделение КИУ с его трёхступенчатой системой охлаждения часто называли холодильным отделением.

На щитовой площадке приборов контроля – рабочее место сменного технолога. Основные показатели круглосуточно фиксировались на лентах самопишущих приборов, этаких прообразов «чёрных ящиков», которые со временем стали устанавливаться на самолётах. Ленты с записями молчаливых свидетелей ведения технологического процесса ежесуточно снимались операторами и передавались в техбюро для анализа и выявления технологических нарушений.

На выходе из здания № 3, на клочке производственных площадей, материально-ответственным лицам приходилось крутиться в потоке перемещений, взвешиваний и контрольных замеров давления в ёмкостях. Начальником группы спецучета работал Анатолий Миронович Актуганов.

На комбинате работало два брата Актугановых. Старший из них, Алексей Миронович, участник Великой Отечественной войны, был приглашён на комбинат в 1957 году сотрудником отдела кадров Иваном Фёдоровичем Порошиным, который активно вербовал на АЭХК участников отгремевшей войны. Алексей Актуганов, в военные годы командир миномётного расчёта и парторг роты, работал в Первом отделе по обеспечению секретности документооборота. В основных цехах и на заводе-Т ведущие специалисты в спецпомещении отдела получали из узких окон документы с грифами секретности, знакомились с ними под роспись за отдельными столиками, задёрнутыми занавесками, и сдавали в те же окна. В этом святилище секретов тоже случались промашки. Владимир Иванович Исупов, выпускник УПИ, в Информационно-вычислительном центре комбинате быстро зарекомендовал себя высококвалифицированным специалистом, страдавшим, однако, некоторой рассеянностью и несобранностью, что свойственно талантливым людям. Когда его пригласили в Первый отдел для знакомства с важным документом, он в суматохе дня явился туда перед закрытием. Наташа Рябченко в тот день торопилась на свидание, для неё не менее важное дело.

Позабыв о посетителе, она закрыла его в рабочей комнате, поставила отдел на сигнализацию и была такова. Владимир Иванович, засидевшийся за изучением документа, через час подошёл к закрытому окошку и с ужасом осознал, что оказался в прочной ловушке. Как быть? Затаиться в секретной комнате до утра? Техничка, убиравшая коридор, замерла на месте, когда сверхсекретная дверь заговорила с ней человеческим голосом. Побросав средства нехитрого производства, она кинулась к охране.

По тревоге подняли воинскую часть. Автоматчики окружили здание управления, перекрыв пути отступления вражескому лазутчику, засевшему в сердце секретного фонда комбината всесоюзного значения. В переговоры с ним не вступали, сохраняя впечатления спокойной обстановки, усложнившейся, однако, тем, что сотрудница отдела Рябченко, возможная сообщница лазутчика, исчезла в неизвестном направлении. Перепуганную Наташу, возвратившуюся со свиданки к двенадцати ночи, у подъезда дома поджидала машина, и её без лишних слов доставили на место происшествия. Наташа отключила схему защиты, сняла с двери пломбу, и ворвавшаяся в помещение группа захвата «освободила» пленника. Приказом по комбинату совместная работа главных участников нарушения режима была оценена в лишение ста процентов премиальных начислений.

Меня направили инженером-технологом в смену «Б». В каждой смене трудились по пять-шесть аппаратчиков, из них два-три опытнейших работника, которые были надёжной опорой любому технологу. Кого-то из них назначали старшим аппаратчиком смены, в обязанность которого входили функции отбора проб поступающей в КИУ продукции и заполнения формуляров на ёмкости: где и когда они находились в работе. В смене «А» к таким корифеям относился Юрий Васильевич Маскальцов, награждённый орденами «Знак почета» и «Трудовая слава», и Виктор Гаранин. В смене «В» это были Николай Афанасьев, бывалый таёжник, Авим Вагин, Валентин Левченко и Владимир Клюкин: последний позже будет занимать инженерные должности технолога, начальника смены и нормативно-технического бюро завода; в смене «Г» – Лев Пушмин, человек твёрдых жизненных убеждений, и Михаил Лыков, прибывший из Верх-Нейвинска, и тоже орденоносец. В моей смене «Б» два аппаратчика-наставника, Вениамин Спиридонович Квакин и Владимир Иванович Герасименко, знали действующее оборудование как свои пять пальцев, с ними мне, вчерашнему студенту, сам чёрт не был страшен.

На магистральных трубопроводах, связывающих коллектора КИУ с технологическими каскадами корпусов, стояли регуляторы давления газовых потоков. Одни из них обеспечивали постоянное давление после себя (РДП), другие – до себя (РДД). К регуляторам устанавливали так называемые критические шайбы, по сечениям которых задавались расходы газовых потоков. Однажды один из регуляторов сбился с рабочего режима. Обратился за помощью к Герасименко:

– Володя, тут регулятор барахлит. Кто отвечает за настройку?

– В дневные смены вызывают специалиста из ДТС (дневная технологическая служба), а в ночные – сменный технолог.

Так мой вопрос бумерангом прилетел ко мне же.

Не успел я ещё изучить устройство регуляторов, производимых в Прибалтике, где развивались экологически чистые и привлекательные отрасли – электротехника, точное машиностроение, предприятия лёгкой и пищевой промышленности. Но прибалты исторически были подобны тому волку, которого сколько ни корми, всё равно в лес смотрит. После распада СССР они подались на вожделенный Запад, утратив достижения советского периода, и развернули оголтелую русофобию. Ждут, когда могущественный сосед в очередной раз призовёт их к соблюдению правил международного приличия.