Текст книги "Урановая буча"

Глава 2 Народный директор

Удивительна сила воздействия феноменальных личностей на людей, которым посчастливилось быть рядом с ними. Один из них – Виктор Фёдорович Новокшенов, тридцать лет руководивший Ангарским электролизно-химическим комбинатом. Строительство, пуск, становление атомного гиганта – это всё он, Новокшенов. Его миссия – в приращении ядерного потенциала СССР, который обеспечил стране паритет с Вооружёнными силами США.

Родился легендарный директор в Вятке, в семье медиков. В его биографии – переезд семьи в Свердловск, энергетический техникум, работа в системе «Уралэнерго». Воспитание было дано правильное, если мама, учительница, награждена орденом Ленина. Сын тоже не подкачал. Ему давалось всё. Вятский богатырь стал мастером спорта по тяжёлой атлетике. С отличием окончил энергофак УПИ. Прибыв по призыву партии и правительства в атомную отрасль на рабочую должность аппаратчика уральского завода-813, он уже через девять месяцев (!) стал начальником основного цеха. Феномен. С должности начальника цеха Новокшенова направили директором строящегося ангарского предприятия мирового значения. Тайга, персонал с десяток человек и задание – за три года пустить в эксплуатацию атомный гигант на Ангаре. Кому такое по силам?

Виктор Фёдорович был порождением командно-административной системы, в которой в силу режима особой секретности контроль над предприятиями со стороны партийных советских органов и прокурорского надзора был ограничен, но это не мешало ему держать опору на коллектив, на специалистов, которых он называл коллегами. История комбината – это непрерывный процесс реконструкции и модернизации оборудования, позволивший вдвое нарастить производственную мощность без расширения площадей, а ресурсные сроки эксплуатации увеличить в три-четыре раза. Директор принимал личное участие в технических разработках; он лауреат Сталинской, Государственной премий и премии Совета министров СССР, автор многих изобретений. На собраниях по выполнению Коллективного договора не раз докладывал, что комбинат сэкономил народному хозяйству электростанцию средней мощности.

Он был широко известен не только как блестящий организатор и крупный хозяйственный руководитель, но и как большой оригинал. Занятные истории с его участием одна за другой передавались из уст в уста среди работников комбината. Вот одна из них. Начальники двух крупных подразделений затеяли раздрай на почве столкновения производственных интересов, решив «пробить вопрос» с помощью генерального директора. С каждой противоборствующей стороны к нему посыпались депеши по наболевшей проблеме. Наконец Виктор Фёдорович вызвал обоих и провёл с ними краткий и назидательный разговор:

– Почитал ваши письма, из которых напрашивается интересный вывод. Если бы передо мной сидели два умных руководителя, то они давно бы решили этот вопрос. Если один из вас был бы умный, а другой дурак, то умный решил бы вопрос в свою пользу. Но я вижу, что передо мной сидят два…

На этой фразе, смысл которой был более чем понятен, оба претендента на звание дурака вскочили со своих мест:

– Виктор Фёдорович! Мы всё поняли! Разрешите нам самим справиться с этим делом!

Другая история. Престижная красавица «Волга» была предметом запредельных мечтаний автомобилистов. Прослышав о поступлении на комбинат полнолитражной машины, в директорскую приёмную слетелись искатели удачи. Первым к директору прорвался начальник цеха связи.

– Виктор Фёдорович, я к вам с просьбой. Моё заявление на «Волгу» годами лежит в завкоме без рассмотрения. Неужели я не заработал это право?

– Что, уже и в завкоме завелись бюрократы? А что говорит председатель?

– Говорит, надо подписать у вас.

– В чём же дело? Давай своё заявление. Я подпишу.

Главный связист комбината не поверил своим ушам. Неужели свершилось чудо? Мир преобразился в его глазах, наполнившись волшебным светом нового качества жизни. Он бережно вложил подписанное прошение в папку и, не чуя ног от счастья, вышел в приёмную, где сидели его конкуренты, уже бывшие.

– Ну и как? Подписал? – спросил один из них, хотя по неописуемой радости просителя было ясно, что акция завершилась более чем успешно.

– Подписал! – выдохнул счастливый обладатель заявления.

– Покажи хоть, что он написал на заявлении, – раздался тот же голос.

Связист великодушно протянул лист драгоценной бумаги, на которой было написано: «Отказать». Ниже дата и всем знакомая подпись.

* * *

Крупная авария в здании № 3Б напомнила комбинату, что с ураном шутки плохи. Меня не вызвали на её устранение посреди ночи, и в описании чрезвычайного события ссылаюсь на воспоминания Владимира Григорьевича Молодина, тогдашнего начальника смены, живо стоящего в моей памяти. Его биография напоминает многие другие. Раскулаченная семья, учёба в УПИ, работа в Свердловске-44, оттуда переезд в 1958-м в Ангарск.

На этот раз рванул уже не малый осадитель объёмом 24 литра, как это было в старом здании № 3, а баллон в один кубический метр, разогретый в индукторе до температуры сто градусов. Подвела автоматика, когда задвижка на баллоне при его включении осталась закрытой и перекрыла трассу подачи газа из баллона в коллектор питания. Огромное здание мгновенно заволокло урановым облаком. «В цехе кромешный ад, – вспоминает Владимир Григорьевич в книге «АЭХК: 60 лет». – Все мечутся. Вентиляцию закрыли, чтобы не было загрязнения на улицу. Но внутри цеха – ужас!»

К входу в здание прибежал Новокшенов: «Что вы стоите? Срочно мне противогаз!» Шкаф с противогазами стоял на входе в помещение, но на такую крупную голову размер было не подобрать. Натянув кое-как резину на голову, он кинулся в здание, но быстро вернулся, выбросил средство индивидуальной защиты, схватил марлю, облил её водой, обмотал рот и кинулся в радиоактивное пекло отыскивать места выброса. Туда, в белый туман, рвался не директор, а рабочий, получивший опыт аппаратчика на Урале. Нашёл! Выскочил обратно, намочил водой с кого-то снятый халат, скомандовал: «Начальник смены и механик, за мной!» – и снова туда, в урановое облако, обмотать место прорыва и заблокировать основную массу перегретого урана. Таков был директор.

После аварии он проходил медицинское обследование, установившее получение семнадцати радиоактивных доз и снижение остроты зрения на две диоптрии. По воспоминаниям Нины Прокофьевны, супруги директора (книга «Мы жили в неизвестных городах»), при возвращении домой Виктор Фёдорович выпил литр молока и пошёл в ванну, как-то странно опираясь о стены. Молоко и кисломолочные продукты при отравлениях полезнее пресловутой водки. Одежда была сожжена. Зрение со временем восстановилось. Двое суток отмывали цех. Цехом Владимир Григорьевич называл подразделение КИУ. На некоторых родственных предприятиях он и значился самостоятельным цехом.

Об ангарском ЧП докладывали председателю правительства А. Н. Косыгину, на разборку приезжал заместитель министра А. И. Чурин и начальник главка А. Д. Зверев с комиссией из Свердловска. Меня вызывали в комиссию для беседы и измерили на одежде уровень радиации. На следующий день Пужаев сообщил мне о завышенной норме замеров, что в той обстановке послужило определённым оправдывающим фактором; начальник не прятался за подчинёнными. Халат и чепчик были мне защитой. Одежду я не сжег, всё одно: другая через неделю даст те же показания. Не напасёшься.

Борис Сергеевич тоже отреагировал на аварию, направив в КИУ с проверкой соблюдения технологического режима С. М. Кошелева, сменного начальника производства завода, позже ставшего техническим директором комбината. Сергей Михайлович обошёл установки и щит управления, перекинулся фразами с персоналом, завершив на том обследование. Ему, настоящему профессионалу, всё было видно с первого взгляда. Вспоминается контрастом инспектор отдела ТБ комбината Ганьшин, вносивший в акты обследования до двухсот замечаний и дефектов, вплоть до любой мелочёвки. Виктор Фёдорович иной раз пугал провинившихся начальников цехов и отделов угрозой прислать с проверкой въедливого контролёра, приводя их в паническое состояние. Ганьшин получил известность ещё и тем, что на тренировках бегал под нагрузкой двух кирпичей, уложенных в заплечный рюкзак. На совещании по разбору аварии Новокшенов заявил:

– Ещё одна такая авария – и начальник КИУ прекратит существование.

Грозное заявление директора мне передавали со всех сторон, но оно оставило меня невозмутимым.

– Пусть сам покомандует этим хозяйством с недельку, тогда поймёт, что к чему, – беззаботно отвечал я, но задумывался, не придётся ли возвращаться в родной уральский городок, где тоже действует атомный комбинат, ничем не хуже. Защитил меня, конечно, Дрождин.

* * *

Настоящий подвиг совершил Новокшенов, принимая самостоятельное решение о частичном демонтаже действующих газодиффузионных машин с целью их замены на новое оборудование. Не проведены испытания на сейсмоустойчивость центрифуг, не было проекта на их монтаж, а он силами комбината за восемь месяцев 1983-го провёл демонтаж оборудования с первой по семнадцатую ось первого корпуса, положив в карман первый вывернутый болт. Дерзость неслыханная! Без разрешения министерства решиться на подобное мог только безумец или бесконечно храбрый человек. Он и не обращался за разрешением, зная, что его не получит. Об этой черте характера говорил академик И. К. Кикоин: «Виктор Фёдорович отличался от многих других директоров храбростью…». Не знал Б. Н. Щербина, второй секретарь Иркутского обкома, с кем имеет дело, когда в грубой форме сделал замечание ангарскому директору на непозволительность появления в учреждении КПСС в зауженных брюках. Партийный босс тут же получил ответную оплеуху: «Не думал, что широта марксистского мировоззрения измеряется шириной брюк».

Москва принимала за аксиому невозможность освоения центрифужного производства в сейсмически опасной зоне байкальских тектонических разломов, и головному предприятию отрасли по газовой диффузии ставилась задача – надёжная работа оборудования до 2000 года. Она и была решена: отлаженное оборудование работало лучше и устойчивее, чем новое. Новокшенов мог почивать на лаврах, но он лучше других понимал, что отказ от перспективной технологии обогащения урана уже в обозримом будущем будет равнозначен полному закрытию Ангарского комбината.

Разве мог директор допустить бесславную кончину ангарского детища, которому посвятил свою жизнь? Разве для того он создавал большой и боеспособный коллектив? И Виктор Фёдорович, с его изношенным сердцем и больными ногами, как в последний бой, пошёл на прорыв, понимая, что кроме него, Новокшенова, никто не в состоянии разбить московский запрет. Но где оно, то звено, которое надо разорвать, чтобы вырваться из петли? Вариант единственный из всех: если технической преградой внедрения новой техники стала сейсмичность Прибайкалья, то надо произвести такие эксперименты, которые бы доказали, что советские центрифуги способны выдержать максимальный уровень байкальских землетрясений.

Новокшенов нашёл авторитетного союзника в лице академика И. К. Кикоина, с которым были установлены добрые отношения ещё с верх-нейвинских времён. Исаак Константинович взялся за научное руководство испытаниями строительных конструкций, предназначенных для расстановки «вертушек», организовав в пустынной местности Таджикистана, на экспериментальном полигоне «Ляур», искусственные подземные толчки силой в девять баллов. Для запуска серии подземных толчков было пробурено двести скважин, в них заложено шестьдесят пять тонн взрывчатки. Огонь! – и расставленные по конструкции датчики зафиксировали устойчивость стенда длиной в двадцать пять метров. А тут на помощь пришла природа или даже сам Бог: землетрясение, как заказанное, из Афганистана докатилось до Ляура, и вновь отличные результаты при семибалльных показаниях сейсмографа! Благодаря успешным испытаниям, проведённым в искусственных и естественных условиях, Ангарский комбинат получил вторую жизнь. С 1982-го, ещё под руководством В. Ф. Новокшенова, на АЭХК началось опытное освоение центрифужной технологии, а в 1987-м, уже без него, состоялся монтаж двух первых блоков промышленных центрифуг.

АЭХК на долгие годы вперёд стал востребованным поставщиком гексафторида урана для производства тепловыделяющих элементов (ТВЭЛ), применяемых в атомных электростанциях. Но не сделай Новокшенов в те решающие годы отчаянно смелый шаг, и сегодня АЭХК представлял бы собой мрачный могильник из пустующих корпусов, таких же, какими оказались корпуса химического завода, в которых гуляют призраки вчерашних сотрудников да заунывные сквозняки.

Пуск центрифужного производства в Ангарске состоялся в 1990-м, что позволило комбинату приступить к переработке скопившихся полувековых запасов отвала; а это для комбината практически бесплатное сырье, обеспечившее ему самую низкую в отрасли себестоимость продукции. За время моей работы на комбинате было складировано около трети накопленного отвального продукта, потому-то мне вручена награда АО «ТВЭЛ», являющегося дочерним предприятием концерна «Росатом». Не скрою, мне, ветерану атомной промышленности, было приятно получить Свидетельство от 12 сентября 2016 года и памятный знак Росатома «20 лет АО ТВЭЛ». Не зря же когда-то представляли к ордену Трудового Красного Знамени.

Блок центрифуг

Первым начальником модуляторного цеха заслуженно стал Виктор Александрович Парамонов, опытный инженер-атомщик и сильный руководитель. С 1986-го в цехе В. А. Парамонова трудился молодой специалист А. В. Дудин, выпускник УПИ, назначенный в 2005-м начальником Модуляторного цеха, а позднее возглавлявший АЭХК. В высоких начальственных кабинетах мы часто видим портреты руководителей страны, а над столом Александра Викторовича (Дудина) висел портрет Виктора Александровича (Парамонова). Дудин в своём первом начальнике видел Учителя. Шахматист первого разряда, Парамонов защищал спортивную честь цеха-81, занимая место на первых досках команды. Нередко Виктор Парамонов, Шакир Кулимбетов, Леонард Тапхаров, Юрий Фомин, Юрий Афонин и автор сих воспоминаний, составляющие костяк цеховой команды, собирались тесной компанией погонять шахматные блиц-партии.

Любители древней игры чаще собирались на квартире Кулимбетова, выпускника УПИ, башкира по национальности. Он работал технологом, но пришло время, когда Шакир на пару с рыжеволосой супругой вернулся в Свердловск и устроился на завод имени Калинина, образованный ещё в XIX веке, как орудийная мастерская в Санкт-Петербурге. В русско-турецкой войне русские войска при огневой поддержке бронзовых пушек той мастерской освобождали Болгарию и балканские страны от Османской империи. Перед Первой мировой войной будущий всесоюзный староста Калинин трудился шлифовщиком в инструментальном цехе завода, созданного на базе мастерской, что и послужило основанием для присвоения заводу его имени. В 1941-м предприятие было эвакуировано в Свердловск. Здесь в его цехах для фронтов Великой Отечественной войны было изготовлено свыше двадцати тысяч орудий.

После войны на заводе имени Калинина приступили к выпуску зенитных управляемых ракет, одной из которых в 1960-м над Свердловском был сбит американский самолёт-разведчик «Локхид У-2». Лучше бы американцу облететь стороной столицу Урала, сбивавшую воздушные цели собственными ракетными установками. В наши дни четырежды орденоносный завод выпускает современную военную продукцию, превосходящую зарубежные аналоги. Знаменитая ракетная система С-300 тоже его детище, но это уже вчерашний день, а о сегодняшнем дне рассказывать ещё рано.

На уральском оборонном заводе организаторские способности Шакира Лутфулловича, его решительность и целеустремлённость, мгновенная ориентация в сложной обстановке, какой он славился в быстрых шахматах, где надо было играть на победу на висящем флажке, были по достоинству оценены руководством. «Шахматиста» назначили начальником одного из ведущих цехов, куда, словно пчёлы в родовой улей, слетелись представители башкирской национальности. Цех Кулимбетова называли «башкирским». Недавно я позвонил на его квартиру, но от супруги услышал печальную весть о том, что наш замечательный товарищ и гражданин страны ушёл из жизни.

* * *

Как-то на комбинат прибыл космонавт Г. М. Гречко, известный не только космическими достижениями, но и склонностью к шуткам и розыгрышам. В январе 1978-го их жертвами стали космонавты Владимир Джанибеков и Олег Макаров, пристыковавшиеся к станции «Салют-6». Макаров, выпускник знаменитого МВТУ, кандидат технических наук и сотрудник ОКБ Королёва, уже имел за плечами два космических полёта, один из которых оказался аварийным. Тогда Олег чудом остался в живых, испытав при аварийном спуске чудовищную двадцатикратную перегрузку с кратковременной остановкой сердца. Володя Джанибеков с пятилетнего возраста уверял родителей, что станет лётчиком, и добился своего. Оба имели высочайшую квалификацию, таких на мякине не проведёшь, но попались на крючок, заброшенный Георгием Гречко, и крепко попались. Георгий Михайлович, уже месяц несущий космическую вахту, пригласил новосёлов к иллюминатору взглянуть на неопознанные летательные объекты, не дающие покоя землянам. Космонавты усмехнулись, а приблизившись, оцепенели от жуткого зрелища. Группа «тарелок» шла строгим строем по курсу космической станции, готовая отразить вторжение землян в их вековечное пространство. Что ждать от инопланетян, обладающих энергией невероятной силы?

– Будет ли атака? – Крупные знаки вопроса торчали в глазах присмиревших космонавтов, обращённых к старожилу станции.

– Атаки не будет, они нас уже не впервой изучают. Скоро исчезнут, они же на страшных скоростях, – успокоил Гречко взволнованных товарищей. Через пять суток живые свидетели парада тарелок покинули станцию, поведав землянам о встрече с иноземными кораблями. Шокирующая информация Джанибекова и Макарова стала известна Главному конструктору Глушко, органам КГБ и ЦК партии. Газеты запестрели сенсационными заголовками. Заинтригованная общественность ждала возвращения Гречко.

Когда Георгий Михайлович после длительного полёта вернулся на землю, то не ожидал, что его со всех сторон засыплют вопросами о таинственных НЛО.

Пришлось признаться, что «тарелки» запускал не кто иной, как он сам, космонавт Гречко. Как?! Очень просто. Надо было всего-то постучать по стенке станции изнутри, чтобы с её наружной поверхности отскочили прилипшие мелкие частицы и поплыли перед иллюминатором, создавая правдоподобное впечатление светящихся летающих объектов. Но общественность нуждалась в сенсациях, и космонавту, признавшемуся в шутке, уже не верили, тем более что американцы тоже видели подобные явления. Мировую печать заполонили материалы о НЛО.

Виктор Фёдорович сам водил Георгия Михайловича по корпусам диффузионного завода. Космонавт не мог поверить тому, что видел собственными глазами:

– Какова продолжительность работы компрессора в таком режиме? – заинтересовался Георгий Михайлович.

– В зависимости от типов четыре или пять лет непрерывной работы.

– Виктор Фёдорович, смею вас заверить, что я разбираюсь в технике, но не могу согласиться с тем, что ваши двухметровые компрессоры, огромные махины, работают без остановки на протяжении пяти лет. Это технически невозможно.

Так заявил космонавт, окончивший с отличием Ленинградский военно-механический институт, трудившийся в КБ Королёва и НПО «Энергия», автор двадцати восьми научных статей и доктор физико-математических наук.

Может быть, и над ним надумали подшутить? Но с Гречко номер не пройдёт! Директор велел доставить журнал эксплуатации любого из блоков диффузионных машин, в котором по датам были расписаны все действия по пуску, контролю и подаче смазки действующих компрессоров. Георгий Михайлович ознакомился с документацией, но с сомнениями так и не расстался. На встрече с В. Д. Суминым, первым секретарём Ангарского горкома партии, он признался, что оказался под неотразимым воздействием могучей новокшеновской натуры. На вопрос Василия Дмитриевича, почему космонавт на фотографирование вышел без главной награды на груди, он ответил: «Сдёрнул я свою звезду Героя. У Виктора Фёдоровича таких звёздочек наверняка хватает, а я буду трясти перед ним одной штучкой». Но со звёздочками у Новокшенова, отмеченного двенадцатью государственными наградами, были нелады.

В. Ф. Новокшенов

В становлении и развитии огромного хозяйства ошибки и просчёты были неизбежны. На начальном этапе – крупная авария на ТЭЦ-10, унёсшая жизни семи человек, затем – длительные сбои в эксплуатации диффузионного завода 1963–64 годов. Авария с выбросом газа из кубового баллона в здании № 3Б тоже не способствовала укреплению директорской репутации.

Ко всему прочему, ангарский директор всегда шёл впереди времени, не вписываясь в систему и привычные представления начальства, был для министерства неудобным местным князьком, от которого только и жди сюрпризов. Более охотно ему лепили выговоры.

Натура Виктора Фёдоровича была многогранной, он обладал огромным объёмом знаний по самым разным направлениям человеческой деятельности. На его доклады в заводской Дом культуры «Современник» люди шли с удовольствием, зная, с каким остроумием и юмором он обыгрывает отдельные моменты речи. Бывало так, что он брал на трибуну газету с материалами очередного совместного решения ЦК КПСС и СМ СССР, на полях которой делал пометки, и живой, зажигательный доклад начинался. Благодаря гостеприимству широкой новокшеновской натуры, ДК «Современник» быстро стал популярным центром культуры. Прославленные творческие коллективы, корифеи науки, искусства, советские звёзды эстрады и спорта в разные годы блистали на этой сцене. Здесь звучал великолепный бас Бориса Штоколова, очаровывала неотразимая Алиса Фрейндлих, вёл задушевные беседы Олег Ефремов. Перечислять их – дело долгое и хлопотливое, кто-нибудь обязательно будет упущен. Спросите лучше, читал ли на сцене «Современника» стихи Роберт Рождественский? Ответ предсказуем – читал. Валерий Брумель, чьи космические прыжки воспринимались на уровне полёта Гагарина, прямо из курганской лечебницы Илизарова брал курс на Ангарск, чтобы отчитаться перед Виктором Фёдоровичем об успешном срастании поломанной ноги.

* * *

Они встретились в Литературном институте, яркие представители восходящей плеяды советских поэтов-шестидесятников, и не могли не увидеть друг в друге фигуру, отмеченную особым дарованием. Каждый из них в избранной личности полюбил талант. Молодые люди, а это были Евгений Евтушенко и Белла Ахмадулина, в 1957-м скрепили свои отношения брачным союзом и поначалу были необыкновенно счастливы. Так бы всю жизнь, но вот беда – счастье бывает изменчиво. Приглядевшись ближе, они увидели, что не стали исключением из тех молодожёнов, которые «не сошлись характерами». Об уходе из замужества Белла отозвалась известными по рязановскому фильму «Жестокий романс» строками:

 
А напоследок я скажу:
Прощай, любить не обязуйся.
С ума схожу иль восхожу
К высокой степени безумства…
 

В начале семидесятых, когда Ахмадулина находилась на гастролях по Прибайкалью, Новокшенов не упустил возможность зазвать очередную залётную знаменитость в Дом культуры «Современник». Публика была наслышана, что Белла, красавица с раскосыми глазами, одна такая, обладающая неповторимой манерой чтения, с гордо приподнятой головкой и выгнутой лебединой шеей. Голос нежно напряжён, в речитативе – проникновенная плавность, замедленность произношения. Ахмадулина – это смелая фантазия, некая велеречивость с неожиданными и не затёртыми рифмами. Её стиль сравнивали с импрессионизмом, характерным направлением живописи, с той кажущейся небрежностью и мятежностью, что завораживает людей. Она явилась зрителям, стройная, элегантная, освещённая яркими юпитерами. Благожелательно осмотрелась, и вот уже приподнята головка к единению с благословенными небесными силами, и раздался чарующий голос: «Идут белые снеги…», затем – глубокомысленное молчание… Зал понимающе затих, ожидая продолжения игры мастера эстрадной сцены. И вновь вскинута головка: «Идут белые снеги…», и – новая пауза, а в зале пронзительная тишина в ожидании чего-то необыкновенного.

Очаровательная головка вскидывалась трижды, посылая залу первую строку евтушенковского стиха, каждый раз без продолжения, пока чтица, невнятно извинившись, не покинула сцену. Ведущий концерта что-то сказал о внезапном недомогании поэтической звезды и объявил следующий номер. Чудодействие закончилось, не начавшись, а в нём Ахмадулина пыталась донести до ангарчан недавно вышедшие из-под пера её первого мужа философские рассуждения о бренности человеческой жизни:

 
Идут белые снеги,
Как по нитке скользя,
Жить и жить бы на свете,
Да, наверно, нельзя…
 

На этой тонкой нити и поскользнулась поэтесса. Вскоре на случившийся казус по комбинату разошлась шутливая пародия местного юмориста, Игоря Витушкина, получившего направление в Ангарск в Старомонетном переулке Москвы. В нем автор оттолкнулся от стихотворения Беллы «Страшнее дружбы в мире нет любви», посвящённого Евгению Евтушенко. Упомянутый Микаэл (Таривердиев) входил в состав гастрольной творческой группы. Директорское присутствие в дружеском застолье Витушкин скромно опустил, а ведь оно сыграло не последнюю роль в той оказии. Опуская начальные четверостишия, приведу последние два, написанные от имени героини:

 
Чтоб чувствовать себя на сцене смело
И всё подряд читать, включая ерунду,
«Налей сто грамм», – прошу я Микаэла,
А он налил мне двести, на беду.
Темно в глазах, я ничего не вижу,
Пойду на звук, ты только позови,
Поможешь мне и станешь ещё ближе,
«Страшнее дружбы в мире нет любви».
 

1977 год. Евгений Евтушенко, оказавшийся в опале у советского руководства, попал в объятья Новокшенова, большого знатока и любителя культуры и искусства. Два неординарных человека, засекреченный директор и запрещённый поэт, прекрасно поладили и повязались крепкой дружбой, сроднившись душевно. «С Высоцким мы проводили концерты в ДК “Современник”, когда они были запрещены в Москве», – вспоминал позднее Евтушенко. Надо ли пояснять, что выступление поэта, собиравшего стадионы, в Ангарске прошло более чем успешно.

В ДК «Современник» поэт завладел вниманием слушателей, внешне не прилагая к тому усилий. Захватил поэзией, близкой и понятной каждому, мощной энергетикой и мастерством исполнения. Отрывки из поэмы «Станция Зима» слушались с затаённым дыханием. Его голос то неудержимо рвался в космические выси, то затихал, приглашая слушателя вникнуть в сокровенные чувства и мысли поэта, и вновь накалялся до звенящей вибрации. Чтец – тот же актёр. Когда он пропускает рифмованные строки через себя, через пылающую пламенем грудь, тогда извлекаемый из неё стих охватывает притихший в темноте многосотенный зал, настраивает сердца слушателей на поэтический ритм чтения. Таков Евтушенко. Если исполнительское мастерство Ахмадулиной схоже с импрессионизмом, то его творчество ближе к экстравагантности, вызывающей манере декламации. Впрочем, оба великие оригиналы.

* * *

Начальные кадры известного фильма Сергея Герасимова «У озера» также снимались в заводском ДК «Современник». В них можно углядеть фигуру Новокшенова, которого органы безопасности разрешили представить миру, но только со спины. Бывал в гостях у секретного директора другой засекреченный человек – лучший агент советской разведки Ким Филби, антифашист и член знаменитой «Кембриджской пятёрки». Знатное происхождение помогло английскому аристократу выдвинуться в число первых руководителей британской контрразведки. Только за военные годы выдающийся разведчик всех времён, полвека работавший на Советский Союз из идеологических убеждений, переправил в Москву без малого тысячу донесений чрезвычайной важности. Он слал сводки о том, что Германия начнёт войну с СССР во второй половине июня 1941 года, что вторжение Японии на советский Дальний Восток не состоится, предупреждал о подготовке наступления вермахта на Сталинград в 1942-м. Влиятельный сотрудник британской разведки, он прерывал попытки объединения Германии и Британии в военный союз против СССР.

В год восьмидесятилетия Курской битвы в парке Победы под Прохоровкой была установлена стела танкового сражения в комплексе с памятником не какому-то полководцу и не героям-танкистам, а… Киму Филби! С чего бы это вдруг? Стало быть, заслужил. Легендарный разведчик сообщил не только о готовящейся операции вермахта «Цитадель», её дате и главном направлении удара, но и о технических характеристиках новейших немецких танков «Тигр», с которыми по мощи брони и орудийного огня не могли состязаться наши тридцатьчетвёрки. Мало того, так Филби предупредил, что немецкому командованию известна схема обороны Красной Армии на Курской дуге, и с нашей стороны была произведена скрытая передислокация войск, а снаряды для Т-34 снабжены сердечниками со сплавами цветных металлов, что повысило их пробойную силу и уравняло шансы танковых перестрелок. Курская битва внесла перелом в ход войны, после которого советские войска только наступали. В послевоенные годы мастер двойных игр координировал деятельность английских и американских спецслужб по «борьбе с коммунистической угрозой» в интересах «своих государств», заслужив звания орденоносца СССР, Великобритании и Испании. Когда его разоблачение стало неизбежным, Филби тайно перебрался в Москву. Это случилось в 1963-м.

Из источника не для распространения можно сообщить, что встреча Филби-Новокшенов состоялась в 1971-м, когда Ким женился на русской красавице польского происхождения Руфине Пуховой. Для чего бы она была нужна, эта встреча? Не только для посещения Байкала, но и для поднятия духа мигранта и укрепления веры в социализм, за который он беззаветно боролся. Здесь-то неиссякаемый новокшеновский оптимизм и жизнелюбие были лучшим средством психологической терапии для английского аристократа.

На сцене Дворца «Современник» Филби почему-то не появлялся, зато здесь творили свои мастера эстрады. Огромным успехом пользовались заводские команды КВН, певческий дуэт Нины Кожевниковой и Надежды Бахановой, солисты Никитушкин и Карасик, самодеятельные коллективы многочисленных кружков и студий. Человек разносторонних знаний, Виктор Фёдорович разбирался в музыке, читал наизусть поэму «Братская ГЭС», любил театр, следил за творчеством выдающихся режиссёров Ю. Любимова и Г. Товстоногова. В свободный час он и сам брался за стихосложение, вот одно из его творений, способное заменить целую поэму о жизни в неизвестных городах: