Текст книги "Избранная лирика"

Мини-поэмы

Великому городу

 
Молю увидеть тебя, град,
Петром рождённая стихия,
Где брег Невы, мостов каскад
И славный купол Исаакия!
 
 
Там сказ Радищева пламенный
Екатерины гнев родил
И глас потомков соплеменных
Браду тирана теребил.
 
 
Там жил Струговщиков таланный,
Творя этюды из стихов,
Там муж, народами избранный,
Царизма обличал покров.
 
 
Сурово зрелище Фальконе:
Сидит несклоненый филарх —
Прогресса русского монарх
На бронзовом и гордом коне.
 
 
То дар Екатерины щедрый
И верный шаг для славы дня.
Там, у Сената, Дух пьяня,
Рождался подвиг беспримерный.
 
 
Там, близ тебя, в воде безумной
Воздвиг стены Петродворец
И, как отчаянный гордец,
Перчатку бросил славе шумной.
 
 
Там Павлов парк – звезду Славянки,
Створил усердный Камерон,
Где на пейзаже у Полянки
Властит всесильный Аполлон.
 
 
Там мастер дел архитектурных
Ваял из каменьев мосты,
И воды рек миниатюрных
Их величали, как тосты.
 
 
Там Апеннин творец желанный,
Трёх граций храм изобразил
И, Богом нации посланный,
Эллады тении затмил.
 
 
Домов твоих извечна слава:
Вот зрю Кваренги Смольный храм,
В прошедшем – двор для юных дам.
Сюда имеет каждый право
 
 
Входить, безмолвие храня.
Пред божествами колоннады
Во имя жизни и отрады
Внимать высокое. И я
 
 
Не мыслю уж иной награды,
Как вновь приветствовать тебя.
 

Осень 1982 год

Посвящение М. Ю. Лермонтову

 
Машук, хранящий холод скал,
Ты помнишь гения младого?
Тебя он славил, но нежданно пал
От рук убийцы рокового.
 
 
«Горец с большим ножом» —
То был лишь повод к убиенью.
Поэт был обескровлен злом
И на дуэли пал, отдавшись тленью.
 
 
Не царствовало зло в одном убийце —
Рука всесильная поднялась на поэта:
Она в лице монарха-кровопийцы…
И выстрел громом был в средине лета.
 
 
Упала пылкая глава
На травы пышные твои,
Не слышны более слова,
К Кавказу полные любви.
 
 
И трепет Сердца не возносит
Природы сладостный мотив.
Чело его тень смерти носит,
Бесстрашный глас пера затих.
 
 
Поэт был слишком человечен,
Считал дуэль безумством диким,
Но взгляд Мартынова беспечен,
Рука тверда, в лице безликость.
 
 
Вот выстрел – пал поэт сражённый
И пролежал под струями дождя,
Великою Россией порождённый,
Был предан ею, искренне её любя.
 
 
Не приняв сети раболепства,
Презрев бесстыдства жалкий шум,
Он был врагом обмана и притворства,
Не ограждал себя от тяжких дум.
 
 
Остаток дня перед дуэлью
Восполнен был хожденьем славным,
Он слушал горы с милой трелью
И наслаждался птиц полётом плавным.
 
 
Поэт, воспев во строках святость
Людских гармоний и Сердец,
Разбил во прах идей предвзятость,
Тем приближая свой конец.
 
 
Монарх державы величавой,
И свет льстецов, и круг глупцов
Творца сослали в город одичалый —
Кавказа райский уголок.
 
 
Покой Души и праздник вдохновенья
Поэт вкушал, найдя рассудку рай,
Внимал затишье, рисовал селенья,
Упрямых горцев, гордый, славный край.
 
 
И стих его познал величье
И мудрых строк, и славных строк.
Он порицал жеманство, безразличье —
Природы чувственный поток.
 
 
Стиль обретал изящное теченье
Любви переживаний и огня;
Поэт познал прелестное влеченье
К кузине милой, искренне любя.
 
 
Недолго длилось упоенье,
Жестокость нить оборвала.
Настало тяжкое затменье,
И к обновленью Русь звала…
 
 
Прошло немалое столетье,
Но жив творец, бессмертье обретя!
Поэта славим долголетье
И закрываем томик нехотя.
 

Осень 1983 год

Ядерная сказка

 
Копаясь как-то средь старинных
И столь диковинных вещей,
Мы при свечах, в мгновеньях длинных
Суждали в пламени речей
О временах, теперь забытых
Уж современными людьми
(Наш был девиз – «Не посрами!»)
И пылью долгою сокрытых.
И от полночи до утра
Царили мы, когда пора
Блаженных лет располагала
Богами быть среди теней.
 
 
Под впечатлением дышала
Младая грудь; Душа скорей
Стремила ход в Небес сиянье,
И тайна, и Миров молчанье
Заводом были жизни всей.
Одну из тайн перескажу я
Устами несмышленых лет.
И, может, кто-нибудь, ликуя,
Провидит лучезарный свет.
 
 
Давно ли, нет – не ведать Миру,
В одном безмолвенном селе,
Где окрылённому зефиру
Дышалось шумно на Земле,
Где луч всходящего Светила
Теплил уснувшие поля
И лаской утреннего эля
Природа дивная цвела,
Старик жил со старухой злой.
В полях работал он с желаньем,
Прося у Бога с ожиданьем
Себе лишь сына да покой.
 
 
Однажды бурею беспечной,
Лишь Солнце быстро снизошло,
Покрылся тучей купол млечный,
Торжественное зло пришло.
Грозы объятия раскрылись,
И ветра холодный язык
Объял Природы нежный лик,
И Звёзды частию затмились…
Поутру средь немых полей,
У древа с кроной охлаждённой
Старик стоял, старухи злей.
И старца взор опустошённый
Молил грядущие лета
Послать надежду дней суровых —
Потомка… также зёрен новых.
 
 
О Бог! Свершилася мечта.
У корня сливы одинокой,
В движениях стеснённых, там
Лежал младенец ясноокий —
Судьбы насмешливой обман…
Как часто высший Властелин
Даёт Природе низший жребий
И тяжкий звук людских молений
Пред Ним ничто – Он господин.
Но дар, Светилом поднесённый
И первой лаской опьянённый,
Был славный карлик, добрый сын.
 
 
Шли годы. Мальчик не развился,
Но танцевал, причудно пел,
В полях он весело резвился,
В душе об участи жалел.
Лишь радостных детей веселье
Катилось к месту, где он был,
Или народа новоселье
И молодой задорный пыл
В селе блуждали – он покорно
И удивительно проворно
То место чудом покидал.
А там уже с тоской бежал
В вековый лес, где великаны,
Спокойствием возвысив станы,
Стояли. Там он засыпал…
Когда ж старухи голос нервный
Его винил в пустых делах,
То старика карман безмерный
Служил защитой. Как в стенах,
Он там скрывался и, печальный,
Взирал сквозь ткань на Мир большой,
И вздох груди многострадальной
Стеснял неразвитой рукой.
Не по вине своей нахлебник,
Но в Сердце жаждущий помочь,
Опять ребёнок встретил ночь
В сыром лесу, где, как волшебник,
Ступал он меж седых древов,
Играя нежные мотивы,
И у корней могучей ивы,
Найдя остаток дивных снов,
Решил покинуть отчий кров.
 
 
Лишь Солнце снова поднялось,
Окутав Звёзды сном лазурным,
В селе движенье началось.
Лоскутный люд потоком бурным,
Прослыша только ранний слух
(Пропажа быстро разнеслася),
Толпою в лес пошёл. Велася
Повсюду речь на разный Дух.
Один входил во смех безбожно,
Другой с вниманьем, осторожно
Искал. А третий, как петух,
Кричал, но оставался глух.
 
 
Так день прошёл, и с чувством разным
Народ стекался уж к домам:
Одни – со смехом несуразным,
Другие шли к своим стенам
С тоскою на челе разбитом,
Иной народец помышлял
Об ужине довольно сытном
И носом по пути клевал.
 
 
Вновь ночь пришла. Погасли свечи,
Народные умолкли речи.
Старик лишь молча сам не свой
Сидел с желаньем непонятным
И изредка словцом невнятным
Тревожный нарушал покой.
Свеча дрожала, он рукою
Её от ветра ограждал
И думой, мрачной головою,
Природу втайне проклинал:
«Судьба-злодейка.… С Богом, сын».
 
 
Малыш, проснувшись, вспомнил речи
Старухи и других людей,
Он с ними не желал уж встречи.
А потому среди ветвей
Иглу сыскал он, плотик справил
(Иглою защищаться мог
Он среди тягостных дорог)
И к городу его направил.
 
 
Вот Солнце за море скатилось,
И среди каменных колонн
Он оказался. В нём теплилось
Желание: какой-то сон
Найти, очаг и добры взгляды,
Не требуя иной награды.
Взамен бы мальчик только пел.
Когда б он песней надоел,
То молча, внемля лишь рассудку,
Он доставал бы верну дудку
И в уголочке бы сидел.
 
 
Так он мечтал среди прохлады,
Стеснённый сумраком ночным,
Всё брёл. И вот увидел дым —
Костры горели. На все лады
Там веселилась детвора
И у мраморного двора
Цветущие пестрели сады.
Туда он тихо подошёл,
Вздохнул и в дом затем вошёл.
Ступал он тихо, осторожно,
Но в чуждом доме невозможно,
Поверьте, не наделать шум:
Игла из рук его упала,
По полу шумно застучала —
Он стал безжизнен и угрюм.
 
 
Боясь встревожить чьи-то нравы,
Он тихо за альков зашёл.
Стоял там долго…. Час пришёл!
Тревожный час грядущей славы,
Когда в ту комнату вошли
Толпы людей. И до земли
Они склонились. Поз почтенных
Там стало множество… Малыш
Союз увидел соплеменных
И затаился словно мышь.
 
 
Спустя мгновенья застучали
Шаги из комнаты другой,
И человек вошёл большой.
К нему все взоры обращали
И долгих лет ему желали,
А он с седою головой
Смотрел презрительно, сурово
И, возвышаясь над толпой,
Ей говорил насмешки слово.
 
 
Вот сели все. Достали карты.
На власть земель игра пошла.
Неистощимые азарты
Там начались, идея зла
Здесь источалась беспременно,
И проигравший уходил.
И только тот сидел бессменно,
Кто злые речи говорил.
В стенах тлетворного желанья
Он насаждал бессилья Дух,
И злобы обострённый слух
Людей не слышал излиянья.
Толпа гудела, шум катил,
Но средь тревожного движенья
Тот монстр видел наслажденье
И изливал коварный пыл.
 
 
Но час пришёл! Настало время,
Когда могучая толпа —
Людей объединённых племя —
Взродилась (ненависть слепа),
Обозначая нрав проворный…
И вот возмездия игла
(Малыш её пустил озорно)
В глаз старцу прямиком вошла.
Тут закричал циклоп взбешённый,
Схватил проворно молоток,
Ударил трижды в потолок
И стал уж тигром разъярённым,
И пятьдесят блестящих Звёзд
Вмиг засветилися на теле,
Над головою – гнева гроздь,
И птицы с потолка слетели,
И, покружившись над столом,
Они на пол рядами сели
И превратилися потом
В стальных орлов.
Их взгляд стеклянный
Испепелял людей покой…
Они ворочали главой
И источали мрак туманный.
И воцарилась тишина.
Молчали все, дыша тяжело,
Идея ненависти зрела.
Неразличимая стена
Стояла меж людьми, зверями,
И ядовитыми глазами
Смотрела каждая страна….
 
 
Но противоречивы тени…
Чего они хотели в час,
Когда витал там смерти глас?
Когда бессмысленные пени
Им были чужды, как Богам?..
Одно осталось: иль к ногам
Припасть врага, или колени
Склонить к позору алтарю,
Отдав надежду дней грядущих,
И встретить новую зарю
В цепях холодных и гнетущих…
Где тот смышлёный судия
И друг людей миниатюрный,
Чей взгляд счастливый и лазурный
Земли носили сыновья?
Явись, о Бог! Рукой спокойной
Сотри враждебные черты
И с мыслью доброй и достойной
Назначь дороги Красоты.
Тебе не нужен счастья странник,
Дипломатический язык,
Отдай другим речей ярлык,
Уполномоченный посланник.
Закинь далёко молоток —
Символ чудовищных желаний
И беспокойствий, и страданий,
Приблизив правды давний срок.
И властвуй! Чудо! Жар глубокий
Неси в сознание других,
Тебе наш современный стих
И мысли памятник высокий.
 

Март 1984 год

Сила разума

I

 
Всевластный разум, друг священный,
Воспламени суровый стих,
Где б мир, тобою сочинённый,
Сиял, открытый для других.
Вложи в него тревожны звуки,
Дай философский смысл речам,
Чтоб злые вражеские руки
Не прикасались больше к нам.
Дай острых слов нагроможденье,
Как роз прекраснейших букет, —
Они придут тогда в движенье,
Приблизив красный наш рассвет.
Но что лишь речь и уст подвижность,
Когда недвижима душа?
Когда покорствует она,
Тоскливо отражая книжность?
Зачем неопытной рукой
Творить ненужные писанья
И слабой, немощной душой
Лишь требовать себе покой
И несбываемы желанья?
Довольно, нищенствуй один,
Богатый сын воображенья,
Плывя средь мелкого теченья,
Где ты, как рыба, властелин…
 

II

 
Я Мир не зрел ещё в скорбях:
В душе весёлые волненья,
Где счастья видел я мгновенья,
И в добрых радостных летах
В часы досуга иллюзорно
Я тени жизни рисовал,
Сплетая в строфы. Ум проворный
На жребий высший уповал.
В них был лишь звук любви невнятный,
Перед которым гражданин
Стоит и скорбно, и один,
Покой ругая непонятный.
В них было чуждо жизни всё.
Взращённый старым идеалом,
Томами Байрона, Руссо,
Демократическим началом
Вселял я Рай в чело своё,
Но жизни Мир открыл сознанье.
Я мыслил в детской простоте:
К чему описывать желанья
И отдаваться красоте,
Когда вокруг людей зевоты
Соединились в сущий рёв
И многие в норах, как кроты,
Сидят, держась за жалкий кров?
К чему страдать Музе невинной
И слепотою ум питать
И с маской важной и гордынной
Себя надеждой услаждать?
Я ждал тот час, когда мечтанья
Своей могучею волной
Меня возвысят над Землёй,
Даря людей рукоплесканья.
Но Мир торжественных похвал —
Он так далёк и так беспечен…
Им не был я с восторгом встречен,
Лишь только славил и желал.
Тогда, в те дальние мгновенья,
Природы образ возвышал —
Свободы символ… Я дышал;
И дум незрелых нетерпенье
Рождало бурную игру,
Чтоб вновь к седому вечеру
Найти недолгое забвенье.
 

III

 
Как часто ум был окрылён
Святой надеждой, дружбой нежной
И властью юности мятежной
В приятный плен был заточён.
Когда ж с людьми мой взор встречался
И вечный предвещал союз,
Морали злой я ужасался,
Боясь недружественных уз.
Я скучным был среди веселья,
Блуждая тенью средь людей,
В минуты шумного безделья
Я философствовал. Вольней
В тот час мне был моральным братом,
И даже во враге заклятом
Я облик чувствовал друзей.
Среди сует, мирских гуляний
Не раз друзей-врагов встречал;
На фразы полных ожиданий:
«Как жизнь?»– «Как смерть», – я отвечал.
Союз ль, вражда, любовь ли, ярость,
Честь, лжи кристальное вино…
Ум! Всё в тебе заключено,
В том ужас твой и твоя радость.
В том двоевластие твоё
Над чувствами людей другими,
Ты делишь: «Чуждое», «Моё» —
И делаешь людей чужими.
 

IV

 
Печально слушать эхо гор,
Когда безмолвной чередою
Они торжественной стеною
Стоят. Их гордый разговор
Ты слушаешь, поэт, не боле.
Не в силах поэтичной воле
Придать гранитные тона,
Не в силах голосом священным
Поведать им о сокровенном,
Вниманье получив сполна.
Среди долин и скал холодных
Твой одинокий разум спит,
Разбив сознания гранит
О камни размышлений модных.
Чего ты ждал от тех листов,
Исписанных в ночи глубокой?
Признанья, участи высокой
Или насмешек от глупцов?
Дано понять певцу Отчизны,
Что труд сознания живой
Далёк от толков дешевизны,
Что он покоит трудовой
Народный пламень созиданья
И чужд забвенью, суете;
Что он символ певцу желанья —
Мечте о вечной Красоте.
 

V

 
Всё катит время миг бессонный,
Всё пыль истории валит,
Всё жив творец неугомонный,
Телега жизни всё скрипит.
Уйдут, уйдут покоя годы,
Сойдёт бессилия покров
Оптимистической Свободы
И наступательных стихов.
Зажжётся день, чтоб мрак отвергнуть —
Бесплодных дум вековый сон,
Где мир элиты испокон
К войне тяжёлой мог прибегнуть;
Где жертвы есть, где зло усердно
Терзает чувства тех судеб,
Которые одеты бедно,
Свой в поте поедая хлеб.
Нам всем дано земные муки
Переживать в потоке грёз
Иль их не видеть и до слёз
Смеяться, слыша счастья звуки.
Они, вливаясь в Мира речь,
Порой им мрачно отвергались,
Но вновь, страдая, поднимались,
Надежды обнажая меч.
Взводились разума пружины,
Обозначая тем родство
К тревогам Мира, где едины
В борьбе и мрака торжество,
И наше торжество морали,
Где варвары для нас уж стали
Окаменевшим божеством.
 

VI

 
Быть может, нравственные речи
Сказать, неся добра символ,
Но светлый миг разумной встречи
Далёк, как западный посол.
Среди крылатого мечтанья
Достоин тот хвалы людей,
Чей щедрый гений начинанья
Был к сущности земной верней.
Кто поступью отцов гуманных
Порывы жизни возрождал
И в строки смело заключал
Основы истин первозданных.
Иные радостно хвалят
Талант твой ясный, стих суровый,
Но вот явился идол новый,
Чей новый дух для них уж свят.
Чей мир, добром не окрылённый,
Рождал стремительно порок,
И Дух, бунтарством наделённый,
Остался снова одинок.
Жесток герой и та Свобода,
Которые одни навек,
По-своему лишь мстит Природа,
И только зверски – человек.
Вобрав в себя жестокость разом
И философию войны,
Он в том не чувствует вины,
Но Мира коллективный разум,
Разбуженный военным львом,
Несёт печальную улыбку
И, насладясь недавним сном,
В нём видит давнюю ошибку.
 

VII

 
Прогресс изменит славный век,
И Звёзды изменят пространство,
А человечьих чувств убранство
Создаст разумный Человек,
Чьё благородство правой веры
На страх пред злом нельзя сменить
Страх ли торопит Мир ценить
Иль смерти ядерной химера?
Мы сложим их в иной предел
Своею силою разумной,
Где их кончина станет шумной
И неслышимым – эхо дел.
Незрячие глаза откроют,
Тот страх растопчут на Земле,
Сознанье правдою омоют
И скажут: «В этом близком зле,
Во сне унылом и глубоком
Мы жили долго, Боже нас
Поил обмана сладким соком,
Но всё, довольно! Пробил час!»
И среди тягостной Свободы
Друг друга люди разбудят
И, приближая счастья годы,
Куб зла единством остудят.
 

Декабрь 1985 год

Где дух трепещет бестелесный

 
В толпе блуждающих подруг
Движим я тихим созерцаньем…
Кто, лучшая, разделит круг
И первым призовёт желаньем?
Султану сходный поздний мир
Теперь во мне установился,
И звукам мусульманских лир
Отныне слух мой примирился.
Хожу, излишеством томим,
Но, строгому Корану верный,
Уж накопляю я калым
И втайне перечень примерный
Подарков, разной мишуры
Держу на память до поры.
 
 
Но поздно уж! Влекусь смиреньем
Корову длинную открыть,
В гостиной убранной почить
И позабыться сновиденьем.
Приближу ль радостные дни,
Восторг переменяя ленью,
Рассказывая окруженью
Свои причудливые сны?
Усталый усажусь на бреге,
И усыплённая волна
Мне будет равной, как Луна,
Как путник на пустом ночлеге.
 
 
И пресным дням заветный ход
Поставит сносно загражденье…
Я мыслю, что поспелый плод,
Ускорив вольное движенье,
К земле тяжёлой разовьёт
Свой бег стремительно-послушный
И на поверхность упадёт,
В тупик скатившись безвоздушный,
И без вниманья загниёт,
Распространив скоропостижно
От повреждений лёгкий пар…
 
 
Так зрел я Промысел недвижно,
Достойный глазу, словно дар
Усовершенствовать народы;
И к завершению судьбы —
Когда рассеянные годы
Влачатся скорбно, как рабы,
Оставить Мир одним дыханьем
(Блажен, застигнутый венца
Философичного лица,
 
 
Отмеченного созерцаньем).
Сей образ жизни толк имел,
Поправ бессмысленный предел
Законодательств осторожных,
Уже диктует произвол
Больной души водвинуть кол
В могилу откровений ложных
(Слова для дела созданы,
А делу мы подчинены).
 
 
Ищу возвышенного плена.
И быть хочу, и всем владеть,
Склоняя к тайному колена,
Сдирая маску, лицезреть
Забытый Богом угол тесный,
Где Дух трепещет бестелесный.
 
 
Не превзойдённая никем,
Внимай мои сюжеты;
Покинув сердцу милых дрем,
Молитвы все уж спеты…
 

Сентябрь 1989 год

Однокласснику (Т. А.)

 
И кость раба, и ветхий скит
Земля российская хранит.
Когда к седым церквам уж снова обращая
Свой строгий глаз и тощую мошну,
Себе, Европам россыпь обещая,
Мы тайно молимся в родную старину…
 
 
Бывали дни, когда анахореты
Внимали возбуждённые сюжеты
Заветов разных, скорбных книг;
Был странен тот, кто Мир постиг,
Бессмертие считал сестрою,
И вслед монашеской рукою
Он груз отяжелял вериг…
Их было много сожжено.
 
 
Ворогов властное вино,
Однако временем кровавым утекало,
Как и язычество. Орда противилась устало
Объединению, измене распрей в Дух.
Давно зевнул Перун, накинув вечно покрывало,
И на Руси зарёй повеял слух:
«Блаженному земля явится в пух».
 
 
От оспы помогал Канон,
От лихорадки был Мирон,
Роман бесчадие лечил,
А Вонифаций – винный пыл,
Запой. Иоанн многострадальный
От блудной страсти усыплял,
Скотину Власий сохранял,
Почувствуя падёж повальный.
 
 
Антип лечил зубную боль,
И, наконец, хлеба да соль
Харлампий облегчал полезный
(Монах, щедрейший из святых),
Разнообразя мир помпезный
Обилием плодов земных.
Пречистый муж – блаженный Алексей
Скорбями, знанием немного затрудняет
Поспешный ум, но важность упражняет;
Антипа хвалит от зубных болей,
Но с Вонифацием в миру враждой духовной
Повязан нынче он – сменяет лень, запой
(Блажен не видеть эти дни святой).
Быть может, озарённый тенью кровной,
Помянет как-нибудь её водою дождевой.
 

Январь 1990 год

Какая доля вышла нам

I

 
Какая доля вышла нам,
Сказать – не высказать устам:
Что первобытно Мирозданье,
Блестящих Звёзд чередованье,
Что сущий Мир – единый Храм.
Иным из нас уйти бесславно
И точно: отданы подавно
Все замыслы притворно жить,
Замком покои сторожить
И долг повременить усладой,
Ничтожной утешась наградой.
Влагая в ножны меч святой,
Уже воззрит потомок дальний
На дело жизни, в час прощальный
Завет исполнив золотой.
Сей меч потоки обращают
Природной волей, но она
Противоречия полна
И разрешиться обещает,
Быть может, только чередой
(По кругу льющихся смолой)
Унылых дней, без сообщений
О нечувствительности к злу,
Несокрушимому, как Гений,
Прошедший медленно хвалу.
 

II

 
Откуда Мир и в чём причины
Распространения идей,
Why man? Но мутны величины,
Пустым числом сочтя людей.
Им назначают путь извечный
Рожденья, быта и кончин
И, пригласив на праздник тесный,
Там примеряют новый чин.
Нужда ли закаляет службу
Для продвижения на чин,
Когда блаженный Августин,
Оставив ветреную дружбу,
Ортодоксии посвятил
Свои мечтательные годы,
То, внемля замыслу Природы,
Нуждою знанье утвердил.
 

III

 
Структуру Неба видел я.
Вдали от временных желаний
Нашёл я дальние края
Неколебимых Мирозданий.
Они небесною толпой
Пускались в ход единый свой,
Усиливая мощь друг друга,
И пляской замкнутого круга
Я центр вычислил пустой,
Разглядывая назначенье
Собранью трепетному сфер
(Нам объясняет всё пример
И длительное упражненье
Между вещами отыскать
Глубокий смысл и возможность
К противоречию восстать,
Спеша в волнительную сложность).
Но слабый, в муках истощённый,
Я в жару был страстей бездонных
И напряжением томим
(О том скажу, что я раним),
Уж не восстал от чувств смятенных;
И я настроился понять,
Чтоб Мир святой совсем признать,
Но смутно в Сердце одиноком,
Хотя и мыслишь о высоком.
 

IV

 
Я внял пучин глубокий хор
И восхитился мимоходом
Равновеликим их проходом
И кожей воспалённых пор,
Когда случилось продвиженье,
Узрел я зорко поврежденье —
И мой раздался кругозор!
Меж ними лопнувшие звенья
Там истекали лошадьми;
Оставленных на поле бранном
Я сосчитал их до семи.
Они потоком первозданным
Прошли меня, оставив гул,
И тайный шум меня сомкнул,
Вложив слепое размышленье
О только виденном… Смятенье,
Однако, мне передалось…
Скрипела беспрерывно ось,
И шар, насаженный от тренья,
Струивший безупречный свет
И замедляющий полёт,
Вручил мне луч холодный в око,
Куда вошёл он одиноко
И устремился в темноту,
Рассеяв множеством черту
Моих бесчисленных сомнений…
 

V

 
Шли годы. Возбуждённый гений,
Родитель и начальник сил,
Уж тлел во мне. И вот, остыл,
Сложив предметы к созерцанью
Мозайкой пёстрой. (Кальдерон
Гласит уныло: «Жизнь есть сон».)
Структуре чужд, я друг страданью
И в бесконечность обращён.
Исполнясь внутренним приказом,
Душе пречистой ум отдал
И чернь придирчивую глазом
В кровавой схватке наблюдал.
Осмыслив чуждые устои,
Я устремился на покои
И возмущаться перестал.
 

VI

 
Но благотворные влиянья
Окажут следствия для нас,
Отметив в беспризорный час
Наскучившего Мирозданья:
Блаженство тщетное постичь
В сиянии удобных кресел,
Стеснённый догмой будет весел
Себя открытьем утвердить.
 

1993–1994 годы