Текст книги "И дам вам сердце новое"

– А книги у вас есть?

– Нет, книги в магазине напротив.

Они пошли к кассе. Не глядя на сумму, Женя расплатилась. С трудом удерживая в руках тяжелые пакеты, она перешла в соседний магазин. Книги. Леве столько надо успеть прочитать!

Она подошла к полкам с детскими книгами и так же лихорадочно начала все сгребать, автоматически отмечая авторов. Надо же, сколько она сама не читала. Впрочем, естественно, библиотека детского дома – это не самое лучшее место для знакомства с мировой классикой.

Женя почувствовала, как кто-то коснулся ее плеча, она буквально подскочила на месте и резко обернулась. Девушка-консультант!

– Извините, я… Я просто хотела пожелать удачи вам и сыночку. Вы прекрасная мама, я думаю, что у вашего мальчика все будет хорошо…

– Это не мой сын, – отрезала Женя.

– Извините, вы же сказали в магазине.

– Я оговорилась.

– Извините, – девушка скомканно попрощалась и бросилась из магазина, а Женя так и застыла с книжками в руках.

– Я могу вам что-нибудь посоветовать? – еще один консультант, на этот раз из книжного. Заинтересованно смотрит на растрепанную девушку, держащую в руках стопку детских книг.

– Не нужно, я беру вот это.

Расплатившись, Женя поняла, что сама не сможет дотащить свою ношу даже до автобусной остановки. Она вышла в прохладный холл и присела на первую же лавочку. Поставила пакеты и достала телефон, чтобы вызвать такси.

Интересно, Лева хоть раз был в этом центре? И в аквапарке, который к нему прилегал?

Она осмотрелась по сторонам – мороженое из Италии, бельгийские вафли, карамелизированные яблоки, сладкие конфеты в форме червяков, замороженный йогурт. Он ел что-то из этого? Могла ли Вера это себе и ему позволить? И как бы все сложилась, если бы она, Женя, тогда не отказалась от своего ребенка?

Тогда она думала, что просто не выживет. Ее ждала масса проблем – ни работы, ни образования, ни жилья, из всего имущества – маленький орущий комочек.

Но существовали же ясли – тут же возразила сама себе Женя. Можно было бы найти работу уборщицей ночью. А как же учеба? Миллиарды вопросов, которые она задавала себе каждый день в течение всех этих девяти лет, снова начали вспыхивать у нее в голове, как неоновые лампочки, рекламирующие американские мотели, обещающие тепло и уют, а на деле предоставляющие дешевый номер с тараканами.

Ее сын мог бы быть намного здоровее, останься он с ней. Она бы его кормила, любила, берегла. Вывозила на море, когда встала бы на ноги. Непонятно, чем он болел до того, как попал к Вере. Возможно, поэтому у него такие проблемы сейчас? А смогла бы она вывозить его на море? Хорошо кормить, водить по врачам? Один вопрос, словно снежная лавина, немедленно поднимал второй, оказывающийся еще более серьезным. Эта лавина стремительно сходила, давила ее и размазывала по скользкой поверхности. Какое право она имеет вообще задавать все эти вопросы?

Это же все причины, отговорки. Он всегда говорил, что если есть желание, существует тысяча возможностей, если нет желания, найдется тысяча причин. Кажется, вычитал это в какой-то книжке. Если бы он остался, этого бы никогда не случилось. И в этом виновата тоже она, Женя. Так что никакого права рассуждать о судьбах людей, загубленных по ее вине, она не имеет.

Женя вызвала такси, назвав адрес больницы. Никакую квартиру она не пойдет искать, сегодня она будет с Левой. Сделает то, что должна была сделать. Быть рядом со своим сыном каждую минуту его жизни. Держать за руку, поддерживать, бороться за него до последнего.

Во время недолгой поездки Женя успела переговорить с уже вернувшейся с Таити Натальей. Та обещала прямо сейчас заняться ее страховкой. Она не писала заявление? Ну, пусть ей в смс напишет, что, когда, где и во сколько, она сама все распишет. Не вопрос, целую. К тому же, будет повод нанести Сохатому визит в офисе. А то в аэропорту они как-то странно расстались, – с грустью добавила Наталья.

Охранник помог ей дотащить игрушки до Левиной палаты. Женя не стала заедаться, умничать, демонстрировать свою значимость. Просто поблагодарила парня.

В палате была гостья.

София Потоцкая снова читала Леве книгу.

– Спасибо за помощь, – искренне и просто сказала Женя.

– Не за что, – пожала плечами та и внимательно посмотрела на Женю. – Я разжилась в буфете свежими ватрушками, будете?

– Да, не откажусь. А я могу принести вам кофе.

Лева как завороженный смотрел на огромные пакеты, которые охранник продолжал вносить в его палату.

– Что это?

– Подарки.

– Это все мне? – челюсть упала.

– Да, конечно. И еще оксбоард.

Мальчик автоматически попытался встать, Женя остерегающе подняла руку.

– Нет, это когда выздоровеешь!

– Сегодня ты мне ничего не дашь? – обиженно протянул Лева.

– Дам, конечно, книжки и игрушки можешь открывать прямо сейчас. – Женя выбрала несколько пакетов и сгрузила их на кровать Леве. Остальные остались лежать в углу палаты.

Мальчик в восторге погрузился в изучение содержимого. Женя вспомнила, что в вестибюле стоит кофе-автомат, но растворимой бурды не хотелось. Лучше она сходит в буфет и закажет кофе там.

Она взглянула на Потоцкую, чтобы уточнить, какой кофе та предпочитает. Женщина смотрела на нее в упор. В своем элегантном костюме нежно-желтого цвета и шелковой кремовой блузке она походила на королеву-мать. Шляпки не хватало.

– Какой кофе вы будете?

– Знаете, Женя, я не часто это говорю. Но я ошиблась.

– В чем?

– В вас. Вы мне показались совсем другим человеком, когда я с вами впервые встретилась.

– Каким? – усмехнулась Женя.

– Расчетливой стервой, стремящейся охомутать богатого жениха.

Женя кивнула. В сущности, она такой и была. По крайней мере, по отношению к Станиславу.

– А сейчас?

– Сейчас… Сейчас я не знаю. Понимаю только, что вы очень добрая, Женя, а доброта в наше время это такая редкость.

Женя усмехнулась.

– Вы мне льстите. Никакая я не добрая. Просто так сложилось. Кофе?

– Я пройдусь с вами. Левушка, ты побудешь сам? – Потоцкая потрепала Леву по голове и чмокнула в макушку.

Тот, не отрываясь от яркой книги о пиратах, кивнул.

Женя и София вышли в коридор. Прима взяла Женю под руку.

– Вы не возражаете? Ревматизм разыгрался.

– Нет, конечно, нет. Должна же я поддерживать имидж всеобъемлющей доброты, – пафосно объявила Женя.

– Имидж наше все, – в тон ей ответила Потоцкая, и обе рассмеялись.

Заказав по чашке эспрессо (в этом их вкусы сошлись), женщины сели за столик в уютной столовой больницы, раскрашенной в жизнерадостные зеленые и оранжевые цвета.

– София…

– Николаевна.

– София Николаевна, почему вы это делаете? Я имею в виду, столько времени уделяете Леве, постоянно рядом?

– А вы?

– Я… Я очень хорошо знаю его мать.

– А я просто пытаюсь быть полезной. К тому же, волонтерство это модно, а я все пытаюсь доказать своим детям, что я не старая калоша и еще на что-то гожусь. К тому же внуков у меня нет. И вряд ли будут, как мне уже кажется.

Жене внезапно стало жаль старуху. Каково это блистать, ослеплять, кружить головы, а потом оказаться совершенно ненужной даже собственным детям, тогда, когда любви нерастраченной накопилось столько, что она готова выплеснуть ее на первого попавшегося под руку.

– Лева очень к вам привязался, вы помогаете ему держаться, – Женя легко соврала. На этот раз во благо.

– Правда? – Потоцкая просияла.

– Правда, – кивнула Женя. – Расскажите, как вы стали певицей?

Им обеим нужно было отвлечься. Дива с огромным удовольствием нырнула в воспоминания, живая иллюстрация к принципу «говорите с человеком о нем самом, и он будет слушать вас часами». Женя внимала с интересом, Потоцкая оказалась отличной рассказчицей, она входила в образы, изображая коллег, начальство, поклонников, и моментами Женя не могла удержаться от смеха. Она уже и не помнила, когда она в последний раз искренне смеялась. Десять минут спустя она попала под обаяние звезды, которому решительно невозможно было противиться. Время от времени она кидала взгляд на дверь, одновременно и остерегаясь, и желая, чтобы появился Вадим.

– Вадим сказал, что будет сегодня разрабатывать план операции Левы со своим соучеником, – словно прочитала ее мысли София. – Вы знаете, он просто гений!

– Артемий?

– Нет, Вадим. Он такие уникальные операции проводил, у него даже две премии есть за достижения в медицине.

Женя молча кивнула. Сейчас главное не перебивать.

– Так жаль, что он больше не оперирует детей. Его сравнивали с Амосовым, прочили большое будущее.

– Я бы хотела, чтобы он оперировал Леву, – призналась Женя. Артемий мог быть мировым светилом, но Вадим единственный, кому она могла бы доверить жизнь своего сына.

– Ну что вы, он не будет. Мальчик ему слишком дорог. Он уже один раз…

Она осеклась. Повисла пауза, обе знали, что пожилая женщина хотела сказать.

– А Левушка очень на него похож, очень. Может, поэтому я так, – в глазах Потоцкой показались слезы, и она потянулась в сумочку, достала кружевной платочек (ни дать ни взять королева!) и промокнула глаза.

Женщины выпили по второй чашке кофе и молча вернулись в палату. Затем София читала, а Женя, свернувшись клубочком, слушала вместе с Левой. София была превосходным чтецом, она вживалась в образы и иногда даже исполняла песни. Женя и Лева смеялись. Затем они играли с мальчиком, помогли собрать ему космический корабль из лего (здесь, увы, София оказалась бессильна, и Женя с Левой снова смеялись из-за ее неспособности подобрать подходящие детали). Постоянно забегали медсестры, брали анализы, измеряли температуру.

В обед Леву покормили в последний раз перед операцией, и Женя из солидарности с ним сказала, что тоже ничего не будет есть. Вечером она попыталась отправить Софию домой. Удалось ей это с третьей попытки. Та пообещала быть в клинике к семи часам, чтобы «поддержать Женечку». Та не возражала. Поддержка ей не требовалась, но кто-то должен был отвлечь ее от дурных мыслей во время операции.

Лева уснул после девяти, в обнимку с космическим кораблем. Женя поправила одеяло. Отчаянно хотелось курить и пить, но вместо этого она опустилась на колени возле кровати и неуверенно начала.

Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.

В первый раз слова дались тяжело, она вспоминала их на ощупь, гнала от себя прочь мысли, что тогда, почти десять лет тому назад, она стояла на коленях и просила жизни и исцеления для другого человека, но Господь не услышал.

Все изменилось, в этот раз все будет по-другому, – парировала самой себе Женя. Она изо всех сил пыталась сдержать поток мыслей, которые могли бы разозлить Господа. И повторяла слова молитвы, как мантру. Восьмой раз, семнадцатый, двадцать четвертый. На двадцать пятом она так и отключилась, на коленях, возле кровати, положив голову на руку Левы.

Во сне ей снилось, что ночью в палату пришел Вадим, взял ее на руки и куда-то перенес. Кажется, это был его кабинет, но она с трудом понимала. Ей было невыносимо жарко, она металась, кто-то сделал ей укол, затем заботливо прикрыл одеялом, и наконец-то, когда на улице уже стало светать, она погрузилась в тяжелый тягучий сон без сновидений.

Проснулась резко, подскочила и огляделась вокруг – кажется, ей это не снилось, Вадим действительно перенес ее в свой кабинет. Она попыталась резко встать, закружилась голова, и она рухнула на диван. Чувствовала она себя ужасно плохо. Болела рука. Женя посмотрела на сгиб локтя – там стоял катетер. Неужели она не проснулась, когда ей его ставили? Как такое может быть?

Женя попыталась найти свой мобильный телефон – но сумки с вещами нигде не было. Она постаралась дойти до двери, ее шатало, она пыталась не отходить далеко от стены, чтобы не рухнуть на пол. Женя открыла дверь в приемную, и взгляд сразу же упал на часы на стене. 8.00! Операция началась час тому назад! Почему ее не разбудили? Женя почувствовала, что сейчас ее стошнит, она закрыла рот руками. Дверь отворилась, и вошла Нина, держа тарелку со свежей выпечкой.

– Евгения! Вы проснулись? Пройдемте со мной, я отведу вас. Вам подготовили ВИП-палату, Вадим Владимирович распорядился.

Рвотный позыв немного отступил.

– Мне? Зачем?

– Вам ночью плохо стало, температура поднялась выше 39. Все палаты были заняты, вас принесли сюда. А сейчас пациент выписался, я вас переведу.

– Не надо меня никуда переводить, где Лева? Где Вадим?

– Вадим Владимирович занят, а Лева уже на операции, пожалуйста, вы не волнуйтесь. Пойдемте, я проведу вас в палату, – секретарь попробовала подхватить Женю под локоть, но та дернулась, словно от удара током.

– Где операционная?

– Вам нельзя…

– Я не спрашиваю, можно мне или нельзя, – не повышая голоса, прервала ее Женя, – я спрашиваю, где операционная.

Секретарь на какой-то момент задержала взгляд на девушке и поняла, что в палату ее отвести не удастся.

– На третьем этаже операционный блок.

Женя рванула дверь на себя. Ее знобило, но лицо было мокрым от пота. Похоже, температура и правда высоко поднялась, но сейчас это не имело значения.

Лифт оказался занят, и она побежала к служебной лестнице. Дыхания не хватало, ей пришлось придерживаться за стенки, преодолевая лестничные марши, по своей сложности больше напоминавшие склоны Эвереста, которые она пробовала покорить в Непале.

Серая лестница, над входом на третий этаж мигает лампочка. Женя потянула дверь на себя и очутилась в операционном блоке – все выкрашено в светло-зеленый цвет. Женя пошла вдоль коридора, пытаясь угадать, за какой из этих дверей оперируют ее сына. Она заглядывала в круглые окошки, похожие на иллюминаторы, но сквозь них были видны лишь предбанники, вход в операционный театр закрывала непрозрачная занавеска.

Женя металась, как рыба в аквариуме, ловя воздух ртом, которого катастрофически не хватало. В операционном блоке стояла идеальная тишина, Женя не могла определить, в какой из операционных ее мальчик. Она тихонько сползла на пол и села, упершись коленями в подбородок. Кровь стучала в висках, голова была словно раскаленный чугунный котел с варевом, где тяжело шкворчали и ворочались мысли. Они сплавлялись в единое месиво, тяжело было различить, где какая. Перед глазами зеленые стены превращались в единое полотнище, накрывавшее с головой, укутывавшее, превращающее в кокон, из которого никогда не вылупится бабочка.

Сквозь него она заметила движение в коридоре, кажется, медсестра покинула одну из операционных и куда-то быстро побежала, набирая на ходу номер телефона.

Женя с трудом поднялась, ее штормило. Она практически ползла по стенке к той двери, из которой выбежала девушка. Наверняка там Лева. Иллюминатор равнодушно отблескивал, не давая ей проникнуть в святая святых.

Шум в коридоре, кто-то бежит, несколько человек, доктора с повязками на лицах. Один из них кричит:

– Посторонние в коридоре! – очевидно, имея в виду ее, Женю.

Кто-то пытается ее увести, кажется, это медсестра. Но Женя упирается.

– Я никуда не пойду! – она пытается впиться ногтями в стену, обмякает в руках сестры, заставляя ее выпустить себя. Доктор злым голосом приказывает медсестре идти в операционный блок.

Тянутся секунды, растягивающиеся словно каучук, наматывающийся на колесо нервов, которое со скрипом крутится внутри, сокрушая и перемалывая кости, связки, внутренние органы, выбрасывая их в область сердца, поднимая его в горло, давя на кровь, оглушительно бьющуюся в черепной коробке. В коридоре тишина. Мертвая тишина…

Женя периодически отключалась, потом, чувствуя, что сползает на пол, приходила в себя, группировалась, обхватывала ноги руками, придумав, что она сбережет жизнь Леве, сохранив тепло где-то внизу живота, там, где эта жизнь зародилась.

Она не знала, сколько времени так провела. Она считала лишь периоды, когда ее из огненного жара бросало в адский холод.

После шестого приступа дверь операционной открылась, и вышел тот самый злой доктор. Собрав неизвестно каким чудом сохранившиеся силы, Женя вскочила и бросилась к нему.

– Что с моим сыном? – какой-то чужой голос, словно говорила не она, а настоящая мать ребенка.

– С вашим сыном будет все в порядке, – устало сказал Сафронов, снимая маску, разворачиваясь и идя к выходу из операционного блока.

Все реакции запаздывали на несколько мгновений. Похоже, она сказала что-то не то, но что?

Из операционного блока начали выходить люди. Медсестры, врачи. Их было какое-то невиданное количество. Наконец показался тощий эксперт из самих Штатов. Женя тяжело посмотрела на него.

– Лева будет в реанимации некоторое время, – начал он знакомую песню.

– Что с ним? – теперь голос пропал, раздалось хриплое карканье.

– Вадим гений, он был лучшим на курсе, – врач снял очки и потер переносицу.

– Что с моим сыном? – перебила Женя поток воспоминаний.

– Вашим сыном? Я думал… – доктор никак не мог ответить на вопрос, и Женю это невероятно бесило.

– Что с моим сыном? – заорала она, не выдержав.

– У него произошли две остановки сердца. Вадим спас ему жизнь, – тихо и просто ответил доктор и пошел по бесконечному коридору туда, куда удалился Сафронов.

Первая слеза, вторая. Через минуту их было не остановить. Женя рыдала, громко, с надрывом, по-детски утирая слезы, но они не останавливались. Словно внутри нее скопилась критическая масса жидкости, которую необходимо было выплеснуть наружу.

С распухшим носом, красными глазами, головой, кружившейся от каждого шага, Женя подошла к двери операционной. Каталку, на которой лежал Лева, выкатили в предбанник. Из дверей вышла суровая медсестра. Подтянутая, с идеально прямой спиной и строгим взглядом. Она прошила им Женю насквозь.

– Что вы здесь делаете? Кто позволил?

– Никто, там мой сын, – ровно ответила Женя.

– Вы с ума сошли, вы хотите его загубить? Мальчику нужна полная стерильность до полного выздоровления. Немедленно выйдите отсюда. Вы сможете его увидеть, когда мы переведем ребенка в палату.

– Хорошо, – Женя не стала спорить. Сквозь затуманенное восприятие до нее дошло, что она может быть опасна для Левы. Этого не должно было случиться.

Женя вышла из операционного блока и спустилась на первый этаж. Ей надо поблагодарить Вадима.

Медленно, словно пустыню Гоби, она преодолела коридор. Кажется, ей действительно надо принять жаропонижающее. Теперь, когда стресс немного отошел, она начала распадаться на куски с астрономической скоростью. Она чувствовала каждый орган в теле – голова раскалывается от боли, глаза с трудом ворочаются в пересохших глазницах, язык распух и царапает небо, глотать тяжело. Боль в правом подреберье, ноги ужасно тянет, как будто она три дня бежала марафон.

Она с трудом открыла дверь в приемную. Успела заметить лишь странное выражение на лице секретаря перед тем, как та преградила ей дорогу и начала теснить к выходу.

– Извините, Вадим Владимирович очень занят.

– Я подожду, – Женя сделала попытку войти.

– Нет, сюда больным нельзя, пожалуйста, идите в палату.

Женя почувствовала, что у нее больше не осталось сил, которые можно было бы потратить на борьбу.

– Мне нужно поговорить с вашим начальником, – она отрезала настолько резко, насколько хватило последних сил.

Секретарь смотрела с жалостью на худенькую девушку. Та за последние дни исхудала больше, чем это было возможно. Грязные волосы собраны в пучок, красные глаза, все в прожилках, абсолютно больной вид, рассохшиеся и искусанные в кровь губы.

Интересно, что у нее произошло с Сафроновым, после чего тот приказал больше не подпускать ее к нему ни на шаг.

Вадим слышал перепалку в приемной. Он знал, что Женя предпримет как минимум несколько попыток с ним повидаться, прежде чем поймет, что он не хочет ее видеть.

Сафронов плеснул в бокал еще коньяка, на три пальца. Выпил залпом и поморщился. Это поможет очень быстро. После восьмичасовой операции, во время которой он еще раз испытал все, что пережил тогда рядом с умирающим сыном. Во время которой мальчик умер и воскрес два раза и после которой он узнал, что женщина, про которую он думал, что она действительно другая, оказалась как все. Ложь. Опять ложь.

Коньяк уже начал действовать. Давление понижалось, руки перестали отбивать мелкую дрожь, и внутри разлилось тепло. Он закрыл глаза. Хотел заткнуть еще и уши, но решил не опускаться до этого. Вот секретарь все-таки выставила Женю за двери. Через две минуты Вадим Сафронов спал мертвым сном.

Женя побрела к выходу из клиники. Что угодно, лишь бы вырваться оттуда. Она поинтересовалась у медсестры на посту судьбой своих вещей, попросила жаропонижающее и запила его водой из кулера. Скоро ей станет легче. Леву она еще несколько дней не сможет увидеть, как ей сообщили. Собственно, ее миссия завершилась, она сделала то, что обещала, и может возвращаться к своей жизни. Хотя о чем это она? Жизни у нее не осталось.

Женя вышла на рецепцию и не успела опомниться, как оказалась в руках у Веры.

– Лева! Что с Левой? – заорала та.

– Все в порядке. Он в реанимации, к нему не пускают. Операция прошла успешно, – вяло ответила Женя.

– Слава Богу! – выдохнула Вера и тут же сдулась, как пустой воздушный шар. – А с вами что? – она впервые отметила кошмарный вид девушки. – Вы в порядке?

Женя кивнула.

– Извините, я пойду. Леве привет.

Она направилась к выходу под любопытствующими взглядами медсестер с рецепции. Тех просто разрывало от желания хорошенечко разобраться во всей этой странной истории.

Женя вышла на улицу, спустилась по ступенькам и постепенно начала чувствовать тепло. Солнце уверенно пробивалось сквозь листву. Пели птицы – интересно, откуда они в центре города? Она механически направилась к паркингу, но затем вспомнила, что машины у нее нет.

– Женя! – женский голос.

Женя оглянулась. Вера. Ну что еще ей от нее нужно?

Торопливо и неловко подгибая колени, словно цапля на болоте, сбегает по ступенькам и идет к ней.

– Спасибо вам.

Женя кивнула.

– Вы… вы спасли его.

Женя опять кивнула.

Женщины смотрели друг на друга и не знали, что сказать. Женя зачем-то еще раз кивнула и направилась к воротам, ускоряя шаг. Вышла на проспект и оглянулась по сторонам. Пожалуй, ей понадобятся еще лекарства.

Она зашла в ближайшую аптеку и купила самые сильные жаропонижающие препараты, имеющиеся в наличии. Развела их тут же в полулитровой бутылке минеральной воды и выпила залпом. Набрала номер Сафронова – гудки. Не отвечает.

Внутри туго закрутилась черная воронка из страхов и отчаяния, но Женя попыталась ее заглушить. Черным воронкам среди ярких цветов не место. Она набрала номер босса.

– Ваня, можно я выйду на работу? – Ей нужны были деньги на жизнь. Почти все сбережения она потратила на подарки Леве.

– Женька, я тебе все приготовил. Где тебя носит? – набросился на нее Ваня.

– Я вообще в отпуске была…

– Да, а этот твой, шляхтич, не в курсе? Задолбал уже всю рецепцию, создает пробки и ненужный ажиотаж.

– В каком смысле?

– В прямом. Сидит в коридоре как истукан, девки туда-сюда бегают, хвостами крутят, вы что, поссорились? – с надеждой в голосе спросил Ваня, давненько подбивающий клинья к Жене.

– Ладно, Вань, тогда я не приеду.

– Что у тебя происходит?

– Пока, я перезвоню. У меня отпуск, помнишь? И ты не мог бы заплатить мне аванс за следующий месяц, очень нужно.

– Жень, что случилось-то? Хочешь, я приеду?

– Нет, не надо.

– Ты вообще где?

– Я пока поживу в «Жемчужине». Перезвоню, целую.

Женя поймала такси и попросила отвезти ее в небольшую гостиницу, расположенную в тихом переулке недалеко от вокзала (сеть бутик-отелей, которую она лично «запускала» на рынок и где ей обещали неплохую скидку). Снимет номер, пока на сутки, отдохнет, соберется с мыслями и решит, что делать дальше.

Едва переступив порог комнаты, она рухнула на кровать. Вяло подумала про то, что нужно принять душ, а лучше ванную, и ее засосало в чернильную пучину без снов.

Проснулась она так же неожиданно и потрясла головой, в которой кто-то заменил мозги на кисель. Он растекался по внутренней поверхности черепной коробки и топил в себе любые мысли.

Женя снова закрыла глаза и резко распахнула их. Во сне она, кажется, потела. Вся одежда мокрая. На улице стемнело, интересно, который сейчас час?

Женя потянулась за телефоном. Пятьдесят четыре пропущенных вызова от Станислава, двенадцать от Натальи. Вадим так и не перезвонил. Ледяной коркой покрылись все внутреннее органы, стало тяжело дышать. Сафронов оказался таким же, как все. Никому не нужна женщина с ребенком, еще и с таким проблемным.

Женя снова свалилась на кровать и набрала номер подруги.

– Прости, спала, не слышала вызовы, – промямлила она в трубку.

– Всю жизнь проспишь! – возмутилась Наталья. – А деньги тем временем уже у тебя на карточке.

– Ты шутишь?

– Абсолютно нет. Чао, бамбино, встретимся за кофе. Меня Сохатый везет в модную ресторацию! Целую.

Первая хорошая новость за долгое время придала Жене сил. Она стащила себя с кровати, набрала полную ванну, скинула насквозь пропотевшую одежду и погрузилась в горячую воду с головой. Схватив один из гостиничных шампуней, вылила в ванну, взбила густую пену и закрыла глаза.

Итак, что мы имеем? Из жизни Станислава ее вычеркнули. Да, он ищет встречи и объяснений, но в нем скорее говорит обиженный лев, чем страдающий от любви жених. Объяснения матери, по-видимому, его не удовлетворили. Интересно, что она ему сказала и что может поведать ему Женя? «Прости, дорогой, мне всего лишь нужно было двадцать пять тысяч на операцию моему сыну. Неужели я никогда не упоминала, что у меня есть сын? Не может этого быть!»

Женя начала перебирать в голове причины, которые могли бы объяснить ее странное поведение. Одна фантастичнее другой, и хотя Станислав особым умом не отличался, даже он не поверил бы в них. Сказать, что она сама больна? А впрочем, какое имеет значение, что подумает Станислав? Раз уж они все равно расстались. Скажет правду.

От этой мысли Жене снова стало легко. Сейчас она примет ванну и поедет в больницу, узнать про состояние Левы. Попробует еще раз поговорить с Вадимом. Ну не может же он быть таким законченным мерзавцем, чтобы порвать все отношения просто потому, что у нее есть ребенок? Или может? Несмотря ни на что, Сафронов по-прежнему оставался для нее загадкой. От этой мысли было очень больно, и Женя до последнего надеялась, что все это просто какое-то досадное недоразумение. К тому же у нее есть официальный повод – расплатиться за операцию. Ну и пускай, что бухгалтерия может вечером не работать.

Воодушевленная собственными идеями, Женя вынырнула из ванны, вытерлась, волосы не стала сушить и укладывать – на такой жаре они быстро высохнут сами.

Добравшись до комнаты, открыла сумку со скромными пожитками. Вот это, пожалуй, подойдет. Легкое платье чуть выше колен, белое. Под него босоножки без каблуков.

Лицо было очень бледным, и под глазами залегли такие глубокие тени, что Женя походила на девушку, три дня не выходившую из ночного клуба. Щеки ввалились, резко очертив скулы, глаза блестели, словно два уголька, зрачки расширились, как после кокаина.

Но Жене было плевать. Странно, как простое решение перестать врать окружающим обновило ее, придало четкости мыслям и рассеяло противный кисель в голове. Выпив очередную дозу лекарства, Женя спустилась вниз и уточнила, как она может добраться до Цветочного бульвара, на котором располагалась «Сафрония». Администратор предложила вызвать такси, но Женя отказалась, поинтересовавшись автобусной остановкой. Девушка, старательно сдерживая изумление, объяснила, что нужный автобус останавливается возле вокзала.

Женя кивнула и вышла на улицу, направилась к вокзалу, обходя старый центр. Раньше эти улицы казались ей серыми и убогими, но сейчас она с удивлением отметила разноцветные граффити, некоторые были весьма талантливы. Молодые деревья, которые высадили с равными промежутками на мостовых, чтобы лишить водителей возможности парковаться, где ни попадя. Раньше бы Женя возмутилась – вначале надо предоставить возможности для парковки, а потом запрещать ее в несанкционированных местах, но теперь оценила ситуацию с точки зрения пешехода. Гораздо спокойнее и приятнее гулять, зная, что никто не вырулит тебе под нос и не собьет ненароком.

Проходя мимо первой городской аптеки, расположенной в крошечном переулке, Женя решила заглянуть в нее и купить еще лекарств. Сейчас она чувствовала себя значительно лучше, но впереди была ночь, и препараты скоро перестанут действовать.

Аптека удивила и умилила одновременно – в ней до сих пор сохранились огромные деревянные шкафы с картотекой, крошечные ящички, в которых хранились рецепты лекарств, изготовляемых в аптеке вручную. Полутемное помещение, обшитое деревом. Из дани современности только кассовый аппарат и компьютер. Женя задержалась возле стойки с мылом ручной работы. Столько о нем слышала, а ни разу не покупала почему-то.

Она выбрала два брусочка – с кокосовым и оливковым маслом и купила очередную порцию жаропонижающих. Попрощавшись с провизором, решила пройтись до клиники, чтобы немного проветриться.

На улице было жарко, и дорога пролегала мимо оживленной автомагистрали. Но Женя не замечала неудобств. Она слишком долго не ходила пешком, и сейчас это даже приносило удовольствие. Женя раздумывала над мелочами – вот афиша цирка, гастроли. Когда она была в последний раз в цирке? Кажется, пару лет назад со Станиславом. А вот новые киоски, которые в этой части города удалось упорядочить и привести к единому знаменателю. В одном из них продавали квас. Жене отчаянно захотелось кваса, она купила стаканчик и с удовольствием выпила.

Вот анонсы концертов – последних перед закрытием сезона. Городской администрации так и не удалось победить рекламу на столбах. Ее снимают, но за ночь она появляется снова, внося такой милый сердцу хаос на вылизанные улицы.

Женя думала обо всем на свете, создавала плотный мысленный поток, чтобы отвлечь себя от одного-единственного вопроса – что с Левой?

Она подошла к бульвару, где располагалась «Сафрония». Сейчас или никогда. Она миновала шлагбаум, поднялась по ступенькам на крыльцо. Глубоко вдохнув, потянула дверь на себя.

Ей все стало ясно по нарочито незаинтересованным взглядам медсестер на рецепции. Но она решила их игнорировать. Чтобы ни случилось, больше из клиники ее вышвыривать не будут. Она быстрым шагом подошла к стойке.

– Скажите, о Льве Томазине есть какие-нибудь новости?

Галине Кирилловне даже не нужно было смотреть в компьютер.

– Да, его перевели уже в палату.

– Я могу его увидеть?

Молоденькая медсестра посмотрела на Галину Кирилловну, та неуверенно кивнула.