Текст книги "Марксизм как стиль"

Ровно через двадцать лет после того кинозала я обнаружил себя поселившимся в лондонском сквоте, где вокруг меня на полу спали люди, словно вынутые из тех «18 секунд». Они не ели мяса, отрицали государство, и любили играть в гольф прямо на Трафальгарской площади, пока это не надоедало полиции. Каждое утро я просыпался в своем спальнике и читал на потолке их лозунг: «Жить, наплевав на капитализм!». Я оказался внутри старого кино.

Люди, близкие мне по целям, но не по методам. Если вы хотите нейтрализовать опасную утопию, просто превратите её в «стиль жизни», в котором никто не увидит мобилизующего людей проекта будущего. Самые интересные «стили жизни» появляются в результате провала самых смелых утопий и самых радикальных авантюр по переделке человечества.

Конечно – думал я – в той сцене должна быть, но не могла быть, другая, главная песня лондонских панков, тем более что перед документальной вставкой герои обмениваются столь политически нагруженными фразами: «Ты пошутил …» – «Почему, дорогая?»

Виниловый выход гимна лондонских панков совпал с тбилисским фестивалем. Задолго до попадания в сквот, для дворовой группы в подмосковном пролетарском поселке, где я вырос, я пытался перетолмачивать этот гимн на русский, хоть как-то сохраняя исходный ритм:

 
Лед поднимается
Солнце открывает рот
Мотор уже глохнет
И хлеб не растет
Радиация не пугает
Город погружается –
На берегу выживают
Город в самом верху циферблата
Быть кем-то другим – вот расплата
Ты засыпаешь без улыбки
Тебя обступают твои ошибки
Ты выходишь один
И вокруг преисподняя
Город будит зомби
Они встанут сегодня…
 

Я научился «сталкиваться с иным» и давать себе неожиданные обещания в том кинозале. Думаю, я до сих пор нахожусь под впечатлением. Помните ли вы свою первую внутреннюю революцию? Чему она научила вас?

«Торговля всем»

Помню как у нас, лет в четырнадцать, замирало сердце от этой песни и мы гордо прогуливали алгебру в знак протеста против тоталитарной советской действительности. Вешали на дерево в лесу магнитофон и жгли костёр вместо того, чтобы учиться искать дискриминант. Чувствовали себя то ли этими самыми детьми, проданными кому-то, то ли теми, чьи будущие дети заранее уже проданы кем-то.

Сейчас я часто спрашиваю себя, откуда взялось это «пока шла торговля всем»? Ведь это, мягко говоря, не точно. Советская система могла казаться чем угодно – неэффективной экономикой, режимом грубого подавления личной свободы, царством цензуры, окончательной победой бюрократии над жизнью, пугающим праздником урожая во дворце труда и т.п. Чем угодно, но только не торжеством рыночной экономики и товаризации всех человеческих отношений. Откуда же тогда это «что только можно продать»? Проще всего это объяснить старой русской интеллигентской традицией употребления слов, согласно которой «продать» = «плохо поступить», «предать», «унизить», и не более. Но такое объяснение слабое. Оно не отвечает нам, почему это так нравилось миллионам юных душ? Я до сих пор вспоминаю с ностальгией… Нужно другое объяснение, которое учтёт саму историческую форму рок-музыки, ситуацию её возникновения и дальнейшей трансляции.

Известно, что ранний Гребенщиков вполне сознательно хотел быть похожим на Боба Дилана. С Боба Дилана в США начался настоящий гитарный рок на фестивале в Ньюпорте в 1965ом. Боб Дилан был певцом протеста и фантазером-битником. Кому интересно, пусть найдет его книжку «Тарантул». Причем, двигался Дилан от первого (протест) ко второму (вычурный психоделический мир), но это сейчас для нас не важно… Важно, что Б.Г. откровенно работал под Дилана и других американских бунтарей 1960-ых. А все американские бунтари 1960-ых были насквозь антибуржуазные, антикоммерческие и выступали за преодоление рыночных отношений между людьми на всех уровнях. Собственно, это и есть основное настроение западных 1960-ых и рок-музыки в момент её возникновения. Того же Дилана, например, приглашали на свои собрания спеть пару песен про погоду не только студенты, бунтовавшие в кампусах против империалистической войны, но и «Чёрные Пантеры», мечтавшие устроить в США народную революцию и дружившие с Мао Цзедуном. И Дилан никогда не отказывался. Наоборот, любил фотографироваться в компании этих вооруженных черных парней в беретках и водолазках. Американские правые тех лет так прямо и писали в своих газетах: рок-музыка это оружие мирового коммунистического заговора, призванное разрушить нашу белую христианскую цивилизацию свободного рынка.

Вот откуда это захватывающее, бунтарское и такое не адекватное советской ситуации «пока шла торговля всем». От желания быть по-заграничному т.е. быть Диланом т.е. быть битником т.е. быть духовным нонконформистом, окруженным бездуховными рыночными Соединенными Штатами Америки. Носить в сердце последнюю искру революционного романтизма в капиталистическом Вавилоне.

Пока одни мечтали быть американскими женами, обывателями, бизнесменами или звездами голливудского экрана, другие мечтали быть американскими хиппи, обеспокоенными коммерциализацией бытия. И миллионы юных душ конца 1980-ых подхватывали эту мечту в советском мире, где уровень всего бесплатного для всех граждан был высок, как нигде и никогда в мире. Метро стоило пять копеек и количество халявных рабочих мест – «дворников и сторожей» – для мечтателей всех мастей зашкаливало. Сергей Курёхин работал аккомпаниатором производственной гимнастики на заводе и всё остальное время занимался фри-джазом в своё удовольствие. Художники-концептуалисты оформляли «Веселые картинки» и другие журналы для детей, а потом ехали за город устраивать загадочные перформансы и спорить о структурализме. Меньше всего на свете советская система стремилась кем-то или чем-то «торговать», потому советская торговля и была такой неповоротливой. Ориентация на прибыль была исчезающе мала. Наоборот, седые старцы из партийных верхов всё время обеспокоенно спрашивали у молодых экономистов Егора Гайдара и Петра Авена из Института Системных Исследований: когда же у нас произойдет окончательное отмирание товарно-денежных отношений? Через сколько лет? Но молодые экономисты отвечали на это уклончиво и держали фиги в карманах.

Львиную долю русского рока не получается понять без этого «псевдоморфоза» – фантомной верности событиям, которые никогда не случались ни с тобой, ни с твоим поколением, ни с твоим обществом.

А «торговля всем, что только можно продать», конечно, была, но только не в прошлом, а в будущем. И молчать об этом ещё предстояло. А чего кричать-то? Весь мир так живёт…

Недавно, кстати, продали гитару Дилана, ту самую, с ньюпортского фестиваля. Поэт забыл её тогда в самолёте, а пилот подобрал. Стоит она теперь миллион долларов США.

Май – Абай

«Лишь бездарный покоряется судьбе»

Абай Кунанбаев

После закрепления протестного лагеря на Чистых Прудах, я выбрал себе простую и прагматичную роль политического книгоноши т.е. регулярно нагружал рюкзак марксистской литературой и левацкими журналами и отправлялся с этим умным горбом к Абаю, чтобы бесплатно распространять знания в оживленной толпе, пока эта толпа не ляжет спать под деревьями.

На второй день обстановка там являла собой политизированную версию теплого субботнего вечера на Арбате или в Александровском саду. Тотально доминирующий возраст протестующих – до 30 лет. Сидят на траве под деревьями, небольшими группками и поют под гитары Шевчука и Цоя. Если кому это надоедает, он встает и присоединяется к одному из кругов слушателей. Таких кругов происходит одновременно по бульвару 4 или 5. В центре выступающий, с ним все дискутируют. Т.к. микрофонов нет, то в один круг не может затусоваться больше полусотни людей. Темы выступлений – «профсоюз и забастовка», «история ненасильственного протеста», «борьба студентов в МГУ», «Интересы запада в России» и т.п. У фонтана действует постоянный бук-кроссинг и стоит человек, одевший на голову черную морду лошади. А ближе к метро у деревца привязана живая бурая корова и об деревце чешется. Желающие пытаются её доить в ведро, но у них не выходит. Хозяин животного как-то связывает это отсутствие молока с вредностью для России ВТО. Про ВТО правильно, а про корову не знаю – большинство протестующих её жалеют и участие коровы в протесте не поддерживают. Ещё ходит ростовая кукла «губка Боб», говорит всем что-то про дороги и дураков, особенно она нравится детям. У Абая много молоденьких мам с детьми. Белые ленточки порой привязаны прямо к детским велосипедам и коляскам. Заметно, что более старшие из выступающих постоянно напоминают о правовой ответственности власти, а те, что моложе, всё время говорят об экономических интересах обсуждаемых групп. Гендерный баланс для нашей уличной политики вообще редкий – девушек явно не меньше, если не больше. Самые живые ситуации возникают там, где никто не знает, здесь ещё протест или уже нет: ближе к Грибоедову белоленточники следят за игрой старичков-шахматистов, пляшут под девушек-волынщиц и вербуют аполитичных готов. Из знакомых поздоровался с Юрием Сапрыкиным, художником Жиляевым и его эффектной девушкой Изабель, а так же с несколькими молодыми социологами, литераторами и издателями разной степени успешности. Латынина стояла у метро, решая, готова ли она идти к протестующим сквозь ливень, жертвуя прической, или будет ждать, пока дождь кончится? Ну и конечно в полном практически составе у Абая представлены московские троцкисты. При технической поддержке Бориса Куприянова, с утра первого же дня они наладили выпуск местной бульварно-оккупайской газеты. Первый номер (полторы тысячи экземпляров) у них расхватали из рук за час.

На что похоже? – спрашивали все друг у друга. Выяснялось, что каждый хранит верность собственному событию – февральская революция в Петрограде, оранжевый майдан в Киеве, свержение Милошевича в Белграде, египетский Тахрир, Оккупай Уолл-стрит, но чаще других назывались Вудсток и Париж 1968-ого. А для несчастных женщин, выселяемых сейчас вникуда из военных общежитий и пришедших сюда пожаловаться, это был как будто лагерь «ходоков» в перестроечном 1990-ом году у гостиницы «Россия», мимо которого тогда ходили заседать депутаты всемогущего Съезда.

Москвичи радовались возможности впервые попасть на политическую встречу без металлоискателей, свободно, как в далеких 1990-ых, ещё до всеобщего страха перед бомбой, без которого никогда бы не получилось никакого Путина. А когда буддисты со своими молитвенными крутилками, подбрасывали очередную порцию благовоний, налаживая местную «энергетику», можно было подумать, что ты в Гоа, среди дауншифтеров всего мира, и просто удалился от моря.

Конечно, искушенный постмодернизмом человек делает очень многие, в том числе и радикальные, жесты отнюдь не потому, что верит в их результативность, но потому что желает иметь потом определенные воспоминания, не хочет стыдиться в более зрелом возрасте, что у него не было своей «бунтарской молодости» с громкой музыкой, воздухом протестного братства и маршами неповиновения. Начиная с середины 1960-ых в западном обществе это правило массовой психологии для очень многих людей. Да и за пределами западных обществ необходимость таких воспоминаний усваивается теми, кому близок гражданский стандарт западного поведения. Но это совсем не значит, что множество людей, вытряхнутых из обыденности на протестный бульвар пусть даже и с таким мотивом, ничего не добьются и получат в результате политический ноль. Мотив и результат это совершенно разные члены исторического уравнения.

За что я люблю ситуации, которые можно назвать «революционными», как бы локальны они ни были? За то, что в них схематично проступают отношения, более скрытые в обыденной жизни. Например, офисный начальник, узнав, что его работник проводит свободное время у Абая, всерьез говорит ему, что за это могут и уволить. Случается и обратное – наниматель поручает работнику распечатывать оккупайские листовки, а когда работник отказывается, сославшись на свои имперские и пропутинские убеждения, то получает отеческое внушение. В обоих случаях экономические отношения найма переходят в политику прямо, а не через ряд промежуточных шагов, как это обычно принято.

Или вот книги и журналы, которые я сюда ежедневно подвозил для бесплатного бук-кроссинга. Меня интересовала их дальнейшая судьба. Всякий раз, заметив меня издали, за ними приходил хитрый бородач, складывал их в свою бездонную сумку и куда-то её относил, чтобы через полчаса вернуться вновь и ждать новой порции. Он делал какой-то свой маленький бизнес, пользуясь неожиданной «бесплатностью». Всё это лишний раз доказывает, что в чужеродном окружении невозможен автономный оазис, где прежние отношения власти и капитала были бы совсем преодолены. Это преодоление всегда лишь «отчасти», это всегда наполовину декларация о намерениях и эта частичность – удобный повод для стёба тех, кто заранее знает цену любым «утопическим попыткам». В конце концов, я шуганул стрёмного бородача и литературу раздавал сам понравившимся людям.

Собравшийся у Абая самоорганизованный через твиттер «малтитюд», как называет это Негри, быстро распределил внутренние роли. Либералы, демократы и все, кто за то, чтобы «было как в Европе» задавали общее настроение и атмосферу. Анархисты, антифа, марксисты всех оттенков и «вообще левые» взяли на себя бумажную агитацию, работу инфо-центра (никаких пресс-секретарей!) и половину всех дискуссий. Правые, которых тут оказалось удивительно мало, идеально справлялись с охраной и выдворением нетрезвых провокаторов.

Первый микроконфликт произошел, когда анархисты потребовали раздавать активистам только веганскую еду, большинство «ассамблеи» их не поддержало и протестная кухня разделилась на две половины.

Оставить лагерь в покое, разрешить его и проявить готовность к диалогу было бы для власти тактически полезно. Но стратегически в стране с таким уровнем экономического неравенства, с таким уровнем политической «недопущенности» и «непредставленности» самых разных групп, Гайд-парк превратился бы в «Смольный», в реальную опасность для власти, не способной к обратной связи, в скользкое место для последовательных реформ в пользу меньшинства, стремящегося стать ещё меньше и ещё богаче. Неизбежны были бы и конфликты внутри Гайд-парка. Соседство скинов и антифа, либералов и сталинистов, скоро потребовало бы вмешательства полиции. Замкнутая в размерах парка или бульвара «реальная политика», обращенная вовнутрь, немедленно взорвалась бы, как граната Ф-1. Потому-то и нет никакого Гайд-парка ни в Турции, ни в Мексике.

Народу прибавилось. Или это просто встали (в связи с переменой погоды) все, кто раньше сидел и лежал на земле? Но прибавилось и порядка: места для сна обнесли периметрами из скотча. Расписание событий стало длиннее и интереснее. Многие ходят в белых футболках с Абаем, которые продаются здесь же. Все экспериментируют с ленточками, они стали разнообразнее. «Чистые анархисты» носят черные, анархо-коммунисты делают бант из черной и красной, у марксистов – красная, социалисты – бант из белой и красной. Несколько молодых людей, знающих меня по публикациям, подошли с просьбой расписаться на их белых лентах – новый способ давать автографы. Кроме бульварно-радикальной газеты «Оккупай Абай» появилась и вторая – «Чистые пруды» и её тоже, как ни удивительно, делают троцкисты, но из другой, конкурирующей тенденции. Дискуссия на тему «Кто такие левые?» длилась более трех часов и много раз ходила по одному и тому же кругу, потому что состав дискутирующих почти полностью менялся:

– Мы можем сотрудничать с националистами, если у них правильная экономическая программа!

– Нет, с ними нельзя сотрудничать, потому что они не разделяют этики гуманизма, а это основа нашей политики…

Но более продуктивным был разговор с белорусами из журнала «Прасвет» о ситуации в Минске и с прибывшими в лагерь казахскими рабочими активистами. Белорусская и казахская модели «суверенной бюрократии» это самый нежелательный для собравшихся у Абая, но весьма вероятный, политический сценарий.

«Кабаре Безумного Пьеро» громко и поставленными голосами пело зонги Брехта – звучало весьма театрально, в смысле, профессионально. Толпа ритмично хлопала и подпевала в припевах, включая тех, кто стоял под зонтиком с символикой «МММ».

При всей разнице во взглядах, были на бульваре и вещи, безусловно объединяющие всех, например, презрение к «НТВ». Когда появился их журналист с камерой, его обступили улюлюкая, аплодируя, предлагая «печеньки», бросая денежную мелочь и всячески кривляясь. Думаю, что «с точки зрения» энтэвэшника, он был окружен компанией редкостных уродов.

Вскоре на бульваре распространилась и третья газета, в которой ко всеобщему недоумению, Яшина называли «комендантом лагеря», получившим эту власть от арестованных «лидеров» – Навального и Удальцова.

Оккупация состояла из тела и скелета. Тело это пришедшие ради «развиртуализации» своих фейсбуковых «друзей», ну и посмотреть на лидеров и звезд. Пообщаться с той частью группы «Война», которая не в тюрьме и не в розыске т.е. с Петром Верзиловым. Обсудить тонкости делёзовских переводов с Аронсоном и Петровской, поспорить о наследии Грамши с Пензиным, постоять близко к «фюреру хипстеров», как прозвали его недруги, Юрию Сапрыкину или взять автограф у режиссера и вечного хиппи Аристокисяна, постоянно жившего в лагере. Посмотреть на свежем воздухе сценки из «БерлусПутина» и принести домой ворох разнопартийных листовок, которые дома тускнеют и глупеют, изъятые из уличного обращения.

Постоянный же скелет лагеря – ассамблея активистов, коллектив прямой и непосредственной демократии, не нуждающейся в «харизматах» и «живых символах», ведь все и так мысленно уже в масках Гая Фокса из «Вендетты». Ассамблея, собственно, всем и управляет, от раздачи бутербродов до юридической помощи задержанным. Это требует высокой сознательности, большой самоотдачи и включенности и вряд ли может длиться долго, если только люди не сменяют друг друга, однако это вовсе не значит, что такая форма управления невозможна в принципе.

Интересно наблюдать, как новоприбывшие активисты входили во вкус политического творчества, как им начинала нравиться самоорганизация. Часто они начинали с «ну это мы пока тут всё сами, на безрыбье, вот выйдет наш Навальный (варианты: Удальцов, Немцов)». Но уже через сутки их лица меняло выражение радостной мобилизации. Они открывали для себя, что им не нужно ни на кого смотреть снизу вверх – «не сотвори себе вождя, звезду и эксперта» – любое решение может быть принято простым большинством собравшихся и реализовано теми, кто добровольно за это взялся. Это малореально, если ассамблея включает тысячи, но скелет лагеря составляла пара сотен добровольцев и это оказалось реально. Не знаю, где и когда ещё в нынешней России можно получить столь необычный опыт альтернативной и горизонтальной социализации. Это примагничивало людей друг к другу гораздо лучше, чем сближает общая ненависть к государству или общее доверие к лидеру, а точнее, к созданному медиа, портрету. «Это не протест, это процесс!» – гласил самый любимый оккупайцами плакат.

Главное внутреннее противоречие движения в том, что для одних («лидеров» и «медийных персон») такая сеть самоорганизации есть временная вынужденная мера, резервная программа, дающая шанс перезагрузить, сменить «нечестную» (т.е. чужую) власть на «честную» (т.е. свою). Но для возникшего прямо на улице актива это нечто совсем другое – опыт альтернативной политики, который должен постепенно вытеснять политику традиционную, элитарную и представительную, сводя политическую роль денег, вождей и известности к минимуму.

Кульминация «Ассамблеи» настала в последний день, когда в лагере не послушались ни Гудкова, ни Пономарева, ни Немцова и решили оставаться до первых задержаний. Это была не только проблема для «коменданта Яшина», но и вообще для всех «лидеров». У Абая складывается новый субъект политического действия с новым опытом. Люди больше не хотят быть массовкой для «честных» вожаков против «нечестных» и готовы взять на себя организацию сопротивления сами.

Многие спрашивали: где Лимонов? Но что ему делать там, где стремятся обходиться без лидеров? Ждать своей очереди высказаться? И что бы он сказал? Что он круче всех лидеров? Но здесь каждый круче всех. По похожим причинам фактически не пришли и правые, а не только потому, что им западло быть рядом с «геями и евреями». Психотип правых – жертвенная верность лидеру, культ подлинной элиты, запах кожаных ремней и военных сапог, мужская воинственная доминация – не нашел бы тут для себя никакой эмоциональной пищи.

Исключением был нацбол Скиф, который перенёс сюда «Маяковские чтения» весьма энергичных политических поэтов. У Абая он был настоящей звездой. Пока мы с ним обсуждали роль поэзии в жизни общества, модные девушки несколько раз говорили мне: «Можно вас попросить отойти на пару шагов? Мы хотим со Скифом сфотографироваться!». Скиф – лучший сейчас кандидат на роль отечественного Эбби Хоффмана.