Текст книги "Записки аэронавта (сборник)"

из книги «детектор смысла»

«в темном ливне людей из которых не ты ни один…»

 
в темном ливне людей из которых не ты ни один
но свербило в промежности паспорта тусклое фото
чуть погаснет сеанс испарять в небеса никотин
сказки костного мозга и финский форсирует кто-то
 
 
телевизор кремлевскую в грабли объятий гурьбу
вешать блесны на грудь чтоб от бодрости в обморок оба
черви чистого разума часто их видел в гробу
и родных чьи ночные черты неразлучны до гроба
 
 
отсыпаться по разные стороны метромоста
в долгоруких зимовьях подкидышами куковали
изо всех подземелий трезвела мозгами москва
златозубая челюсть но с выбитыми куполами
 
 
помнишь ленина в ступе он сам из простых поселян
но без воли его не падет ни единого пейса
с головы рыбарей на киннерете всем просиял
и вернется назад на осиновый кол не надейся
 
 
а по совести вспомнить из нас не вернется никто
слишком трудно мертвы и кому из простых по карману
это место где пеплом светило на землю легло
чтоб в лепешки его сорок лет запекали как манну
 
 
все что было не жизнь а евангелие от луки
от лукавого то есть нас в морг только с визой пускали
где безглазые с визгом в припадке последней любви
отдирали парное от остова мясо кусками
 
 
ты не ужаса ждешь даже если орбиты темны
в горле голос простыл но снаряд на последние куплен
чтоб на стенку с отвесом когда времена истекли
вылетать на шарнире шальном и куку блин
куку блин
 

считалочка

 
свет гасите раз два три
кто не спрятался умри
кто не умер будет хуже
у жука скелет снаружи
у тебя скелет внутри
 
 
сложим детские стихи
про уклейку из ухи
где в четверг червей копали
корни ссохлись и пропали
запаршивели верхи
 
 
поступать привыкли так
на глаза кладут пятак
типа музыку играют
от любви не умирают
умирают просто так
 
 
прежде женятся вдвоем
обзаводятся тряпьем
в бочках мучают селедку
жалко девочку-сиротку
мячик в речку и убьем
 
 
результат всего вреда
зев беззуб мозоль тверда
на звонки не отвечают
свет погас и не включают
это где же мы тогда
 
 
новый круг считаем раз
открываем на ночь газ
а у них в квартире коля
околел от алкоголя
света догу отдалась
 
 
видишь правду мигом спрячь
будешь нем а я незряч
тишина на белом свете
тише мыши тише дети
тише танечка не плачь
 

жара

 
жара на пасеке и пруд
в пруду кувшинки
кругом пунктир кротовых груд
и жаб ужимки
 
 
взмывает певчая пчела
в зенит ретива
от сотен тысяч пчел черна
вся перспектива
 
 
отхлынут крыльями вертя
отливом в улей
я там с отцом гостил дитя
теперь он умер
 
 
трава в овалах жабьих ртов
вся жизнь и сложность
фортификация кротов
ужей возможность
 
 
я тоже может быть умру
раз жить так жарко
лицом в пчелиную пургу
уже не жалко
 
 
так лучше может быть шагну
чем в дырку дула
в тоннель где в прежнюю жару
черно от гула
 

нью-хемпшир

памяти л. л.

 
вливался сад в окрестные леса
глаза купая в зелени по локоть
внутри которой птичьи голоса
имело смысл увидеть и потрогать
был сад высок до вековых светил
вино и сыр оправдывали скатерть
где я его с разбега посетил
и соглядатай влип в видоискатель
теперь никак не подойти к столу
и даже дрожью кадра не нарушу
все с камерой как врытый столб стою
ни внутрь к нему ни от него наружу
стою себе а он решил уйти
растаять в негативе звездной пыли
кто жив еще считаю до пяти
о тех кто есть однажды скажут были
сад двух миров на доли не деля
уже на спуске пальцам не разжаться
 
 
выходит вот куда они ложатся
так вот где принимает их земля
 

«связь восстановлена сверху внахлест провода…»

 
связь восстановлена сверху внахлест провода
чудо молчания было бы с кем и когда
 
 
кабель струит сквозь удушливый космос к тебе
столько всего электричества точки тире
 
 
телу брести до соседнего в соснах села
если пространство потрогать оно навсегда
 
 
сладко с орбиты рентгеновский высветит луч
место где может быть еж меж корнями колюч
 
 
или мечтать чтобы жизнь получилась своя
из человеческих атомов вся состоя
 
 
столько под звездами необъяснимой возни
если ясней из села небесам объясни
 
 
провод провис по которому детство текло
жил бы как миленький жаль что я не был никто
 
 
разве не мыслью над соснами космос изрыт
ток постоянный и в месте контакта искрит
 
 
спи станционный ларек роковые рубли
счастье мое электричество крови внутри
 

черемыш

 
и еще вот такое
в пыльном свете св сквозь прощальное сало людское
ты как азбуку смысла безмозглое слово твердишь
келебыш телемышь черемыш
 
 
я тебе не отвечу
повстречаю ночного таксиста прощанья предтечу
с колокольчиком черных ключей и спрошу его лишь
что за адрес чудной черемыш
 
 
эти суки таксисты
словно топями выпи и к случке ослы голосисты
нам стеклянная радуга в горле вагона тверда
вот как мы расставались тогда
 
 
я и сам если надо
сочленяю фонемы без вящего смысла и лада
небывалого бога взашей заклинаньем гоня
чтоб отлип к ебеням от меня
 
 
это вещь или место
человечина член чевенгур чебурашка челеста
перочинным ван гоголем смазана кровь и сурьма
в час когда ты сходила с ума
 
 
я юлю на платформе
точно кольчатый чукча в пургу в человеческом шторме
в чемоданчике юкола впрок мертвечины куски
пост не сдан отпускайте такси
 
 
пусть бы ты перестала
отовсюду гранитно прощаться со мной с пьедестала
всей немилостью глаз и во рту как клыки у моржа
это жуткое слово держа
 
 
обольщаться не надо
черемыш это чушь в лучшем случае пригород ада
где над водкой граненой как штык и при всей колбасе
никогда мы не свидимся все
 

«осталось несколько событий…»

 
осталось несколько событий
неисправимый скоро срок
и жизни медленный строитель
уже отложит мастерок
 
 
тогда наступит настоящий
один обещанный тебе
печальный космос состоящий
из четких точек и тире
 
 
над этим типографским полем
повиснет может быть одно
наперекор глазницам полым
магическое полотно
 
 
и луч в котором мчится мимо
с какой отметки ни начни
все что с тобой при жизни было
и все же не было почти
 

скажи еще

 
а скажи мне еще что там за звезды стадом
дребезги радуги в глаз если слаб от слез ты
и такой от них запах над лугом над садом
разве это возможно разве пахнут звезды
кто их сбросил наземь чтобы от песен света
разрывалось сердце кто им позволил это
 
 
я скажу тебе что за звезды сны дневные
в саду и в поле и светом сочатся часто
их зовут цветами одни весной иные
летом и даже зимой горят из-под наста
или просто ради напрасной славы или
чтобы мы любили землю чтобы здесь жили
 
 
а скажи мне теперь что за лепестки праха
что за цветы в синеве трепещут двукрыло
и поют так сладко что не устрашит плаха
и топор лишь бы пели и всегда так было
кто их поднял в небо чтобы от их полета
разрывалось сердце словно влюблен в кого-то
 
 
я скажу тебе что там за лепестки плоти
это горние наши сестры птицы ветра
рожденные из персти но живут в полете
как рыба призрак низа птица призрак верха
поют и в синеве раствориться стремятся
чтобы нам с земли радоваться чтоб смеяться
 
 
а скажи мне еще скажи мне правду что за
птицы что за ангелы там чередой к речке
голос горлицы и ярче лицо чем роза
жизнь отдать за каждую как мотылек в свечке
жить вечно чтобы глядя как идут мостками
разрывалось сердце синими лепестками
 
 
я скажу тебе что за ангелы земные
сходят к реке на закате с печальным пеньем
вот дочери человеческие иные
нам невесты и даже жены долог день им
коротка ночь но с ними мерещится раем
те кого мы любим а потом умираем
 
 
тогда скажи мне вот что скажи без обмана
почему случается лишь то что случилось
цветут цветы птицы поют поутру рано
просили солнце сиять оно научилось
сходят девушки к реке рождаются дети
а меня нет почему я не жив на свете
 
 
бог с тобой уж если не жив то и не надо
кто не видел дня тому и ночь не настанет
нерожденного мать не оплачет и рада
цвет если не расцвел вовеки не увянет
не упадет птица раз в зените не вьется
у кого нет сердца оно не разорвется
 

дизъюнкция

 
за деревом за кочкой
в пейзаже нечужом
то беглый зэк с заточкой
то зоркий вохр с ружьем
 
 
а до потопа было
гораздо лучше тут
то поп возьмет кадило
то экзекутор кнут
 
 
пока народ не вымер
пока не спился в дым
он вправе делать выбор
меж первым и вторым
 
 
зовет завод турбиной
во рву россия спит
ей снится бунт с дубиной
и соловецкий скит
 
 
никто не скажет детям
когда идут играть
что между тем и этим
не надо выбирать
 

призраки

 
к концу творенья к истеченью дней
нам призраки становятся видней
 
 
вчера гуляли с галей у запруды
в ту сторону у хаты нет окна
то-се затем довольные заснули
а разбудила в этот раз она
 
 
попридержите ваши аргументы
я видел сам касался их руки
в ком кости как туманность андромеды
неоново светились изнутри
рябит рукав реки кругом коровы
неужто это сами мы когда
в геенне отбываем приговоры
но отойдя от адского котла
и вечность одухотворив на треть
свищ вещества решили осмотреть
 
 
здесь есть ученый фельдшер из района
его догадка вкратце такова
в коллайдере у космоса родного
сорвало квантовые якоря
и мчится он навстречу неизвестной
стране существ роящихся в щели
а мы кому судьба была невестой
их постепенным сном поглощены
и разжигая в животах огни
мы им являемся не нам они
 
 
мир долго тлел историей болея
прощайте барселона и тамбов
на каменной опушке мавзолея
закончен сбор велюровых грибов
а мы как призраки не покладая
ума впотьмах не обретем покой
покуда кровь струится молодая
в наш вакуум неоновой рекой
в траве горят две пары глупых глаз
кто в очереди обесточьте нас
 
 
но часики стучать не перестали
еще ржавеют ножницы у норн
и третий пионер на пьедестале
еще латунный не подъемлет горн
настанет день из-под семи вуалей
последний смысл проступит между строк
но время есть и мы на речке с галей
отпущенный доматываем срок
еще до дна не вычерпали ночь
эй там с фонариком ступайте прочь
 

«печальный человек не пьет вино…»

 
печальный человек не пьет вино
но бережет и впрок не режет сыра
он столько лет в глаза не видел сына
ушедшего с ребятами в кино
с блуждающим сюжетом как давно
уже бежал такой же и как сила
сеанса центробежная носила
вдали но возвратился все равно
как собственно и этот время врозь
в спираль свернуло собственную ось
полжизни проблуждав сын стал философ
постигший все и каменеет смех
во рту отец не задает вопросов
то сыр нарежет то откроет мех
 

ночь

 
тогда мы вышли на периметр тьмы
вернее вышли видимо не мы
а отраженья в световые лужи
с желанием пощупать ночь снаружи
она дрожала как чернильный куб
и поцелуй явившегося в гости
грозил ему исчезновеньем губ
развинчивая челюстные кости
 
 
мы ерзали пока она росла
брешь совершенства в мире некрасивом
уже без дня недели и числа
проставленных в календаре курсивом
вздымался мрак где пропадали прочь
дерзнувшие губами тронуть ночь
которая и так всегда согласна
стать средоточьем каждого соблазна
 
 
там в проруби подросшие щенки
глазами тяжелея вполщеки
но к поцелую никакого средства
а в жизни ни замужества ни детства
сигналь отбой единственный солист
локомотив в ажурный мозг вокзала
медь голоса раскатывая в лист
в гнилые зубы мундштуком вонзая
 
 
когда бы медь не становясь трубой
простой рудой в утробных недрах пела
и брезжил рейс последним нам с тобой
пробить поверхность и спастись из плена
обители гиперборейской тьмы
теперь нас нет зачем стремимся мы
теряя четверги в канун китая
чернильную черту перелетая
 

скала

 
генерал-губернатор пускает рысью войска
легендарный рейд на испанскую батарею
третий год как свернулась кровью густая тоска
ночью чистка стволов утром очередь к брадобрею
из досугов в пасти цинга в голове обман
солонину в зубы с утра сухари в карман
командирская лошадь в котле и к ужину пара
жеребцов лягушатник шлет им повестку с кормы
даже яйцам поклон в гарнизонном супе но мы
не сдадим гибралтара
 
 
в пятьдесят восьмом батальоне один за бугром
приспустил паруса облегчить на природе тело
сверху свист над бруствером бошку к чертям ядром
остальной организм орлом продолжает дело
или дамочка тоже чулки надевала в шатре
разнесло в неизвестные брызги по здешней жаре
в гроб на похороны не утрамбуешь пара
из чулок лишь один говорят нашелся потом
на позициях мат но мерещится шепотом
не сдадим гибралтара
 
 
эх бы к молли домой да в йоркширские края
тут с соседом как раз об этом текла беседа
вдруг шарахнуло кто-то убит это он или я
но кого спросить если нет ни меня ни соседа
к нам плавучие крепости мчатся член положив
на военную честь неважно кто мертв кто жив
от дурного ядра или солнечного угара
чуть не четверть к вечеру корчевать врачу
все конечности в кучу кал сдадим и мочу
не сдадим гибралтара
 
 
генерал-губернатор элиот тот над кем
нынче нет в творенье ни авторитета ни власти
искривляет вселенную в нужных местах систем
в поврежденных атомах переставляет части
мы и мертвые тверже чем небо и эта скала
в штиль словно под стеклом ширина стола
и когда нависнет последний уран удара
испарится время и вечность покажет дно
мы сдадим где положено ветхие души но
не сдадим гибралтара
 

curriculum vitae

 
потом они устали пить и петь
над всеми как и встарь свистела плеть
крепили упряжи пенькой и жестью
вождя изображали над страной
везли в сучан определенных в жертву
не тронули беременную мной
 
 
не заводя друзей я был один
чужого организма господин
что твой гельминт ютясь внутриутробно
не возгордясь и не впадая в грусть
фактически я мог родиться в ровно
но стал станислав родиной и пусть
 
 
те в чей меня зачислили состав
от европейской роскоши отстав
имели тело в орденских полосках
с гармошками на шее ростом с пса
на шарикоподшипниковых досках
осипшие возили голоса
 
 
я пел как все и шанса не терял
употребить короткий интервал
не азимут избрал до магадана
а чуть благополучнее края
но на беду цыганка нагадала
что я умру и вот она права
 
 
куда влечет овчарку и пчелу
там гармонисту члены ни к чему
в отличие от ссыльных под сучаном
здесь отдохнет от песен и ходьбы
чьей матерью в станиславе случайном
мы рождены чтоб сказку сделать бы
 

aus der tiefe

 
страх уподобиться сланцу застыть вещами
а не жуками жужжать и цвести как вишня
так утешители пели так обещали
сами надеялись тоже только не вышло
ужас очнуться в утлой коробочке пеплом
сердце где кровоточило вдогонку ноет
вместо того чтобы добрый навстречу в белом
кто-нибудь даже ладно пусть не гуманоид
после паралича вечным пером в пенале
тлеющим фитилем утонуть в черном воске
тщетно старались зачем тогда распинали
зря изводили гвозди зря тратили доски
и с кем спорим если поздно кому перечим
все это можно подумать но думать нечем
 
 
и тогда начинаешь вспоминать как будто
существуешь снова или еще неважно
у забытой тетки на хуторе под утро
завалинка музыкант бандонеон банджо
матерок подпаска горит радость на мордах
коров созови детишек сыграй с ними
в дочки-матери в доктора в живых и мертвых
жужжат журавли в жбане серебрятся сливы
молочно-восковой спелости везут манго
подводы с полей с минаретов рев корана
сколько ни живи на свете все равно мало
когда ни умри отсюда все равно рано
зубцы не лезут в пазы неизбежен вывод
угодили в каменноугольный период
 
 
примешься играть микрочип не держит хода
можно петь но не проси аккомпанемента
расколоть кайлом внутри плавники и хорда
система замкнута на себя словно лента
мебиуса одна сторона свет другая
фантом или бутылка клейна у причала
с запиской внутри купил мужик попугая
это считалочка для глупых но сначала
провернуть шестерни назад начертать символ
с хвостом в челюстях вернуть завету гаранта
сойтись толпой и завопить распни распни мол
снова чтобы алгоритм сработал обратно
в пользу старого ада где напомнят черти
мертвым что тайна любви глубже тайны смерти
 

взятие христа под стражу

 
как же все-таки отважно
на пределе смертных сил
живописец караваджо
нам христа изобразил
 
 
почему его иуда
опаляет болью глаз
автор взял его оттуда
где живет любой из нас
 
 
сами с близкими любезны
к власти с рапортом спеша
автор знал в какие бездны
опускается душа
 
 
мы в глаза пылаем людям
точно черный водоем
тем любимых крепче любим
чем скорее предаем
 
 
страшно слышать стук наутро
горло в петлю и умри
автор вычислил как будто
кто такие мы внутри
 
 
все художники убийцы
хоть висят они везде
в прадо лувре и в уффици
а не в поле на кресте
 
 
римляне или испанцы
кровь ручьями со стены
алой липкой болью пальцы
перед казнью сплетены
 

«там винный магазин там вечный дух…»

 
там винный магазин там вечный дух
свободный русский рубль взыскует двух
кладя на лацкан пару пальцев грубых
и можно жить нарзаном но нельзя
кремниста двоеперстия стезя
мы за него века горели в срубах
 
 
в одиннадцать откроется сезам
партнеров опознаешь по глазам
с кем коротать минутную отраду
сосчитана посуда и сдана
но как стакан надтреснута страна
где жили мы по старому обряду
 
 
ты помнишь пору этих скромных трат
сосед по зоне евразийский брат
с отрубами в полоске лесопарка
стеклянный скит где сталкивало нас
изведать быстрой святости экстаз
без метрдотеля и без патриарха
 
 
и разве вся страна обречена
чьим знаменьем была не ветчина
но не страшась ментовского навета
два пальца вознесенных над толпой
прилавок тесный где моя с тобой
легла орлом счастливая монета
 

пьета

 
на заре земля красива
птицы светятся летя
баба господа спросила
где теперь мое дитя
 
 
в муках я его рожала
только видела давно
выносила из пожара
тельце мертвое одно
 
 
если в малого ребенка
пулю меткую вогнать
покричит дитя легонько
а потом молчит опять
 
 
и стоит на зорьке баба
в сельском штопаном пальто
голосит но слышно слабо
не ответит ей никто
 
 
уж такая здесь эпоха
не сыскать концам начал
мы всю жизнь кричали плохо
нам никто не отвечал
 
 
лишь молчала в звездах башня
снежной ворохи крупы
отчего нам жить не страшно
неужели мы глупы
 

ошейник

 
я встречался с тобой в приозерном тумане хмуром
возле старого kresge’s на перекрестке huron
 
 
и state street а затем к риверсайду вместе на спуске
где из встречных в ту пору никто не умел по-русски
 
 
мимо вяза в свищах где додж ободрал лишайник
мы гуляли с собакой которую звали шарик
 
 
часто билл попадался навстречу от спида взвинчен
на коротком пробеге от borders до olga’s kitchen
 
 
только шарик давно в неизвестную даль отшельник
у меня если что сохранился его ошейник
 
 
и еще на марию из ипси наткнулись у рынка
ты не помнишь наверно она была филиппинка
 
 
с полуфунтом стейка в кульке с полуфунтом сердца
это наша страна насовсем никуда не деться
 
 
и ливанец валид у рояля руссель соната
сонатина верней ну и как ты жива сама-то
 

«вы антиподы выпили и спите…»

 
вы антиподы выпили и спите
сгорели фонари
пока скорбит кенжеев в джерси-сити
по эмме бовари
 
 
слепые пальцы тянутся к мобиле
как птицы в путь к зиме
вдруг оторопь ведь абонент в могиле
лежит в сырой земле
 
 
не с ним ли что ни год с тверской на невский
за дачной каланчой
уснул восток не спит один гандлевский
средь умбрии ночной
 
 
запомнить мир где вниз глазами город
в надир ветвями лес
куда летят когда отсохнет провод
пустые смс
 
 
в чьем человечестве в чьем ритме редком
из личности простой
в чьем воздухе нам подниматься ветром
кому гореть звездой
 
 
вся полночь в черных пузырьках как сода
но в стекла мотылек
тень может быть того кто там с испода
земли в могилу лег
 
 
чем смыть судьбу какие выбрать темы
пролить ли не тая
с кенжеевым слезу над гробом эммы
но эмма это я
 

«если божья коровка в дороге не тронет ни тли…»

 
если божья коровка в дороге не тронет ни тли
стиснет зубы и не прикоснется к любимому блюду
у нее загорается свет трансцендентный внутри
и она превращается в будду
 
 
если вдруг стрекоза на росу перейдет и овес
расцелует цветок перевяжет кузнечику рану
семеричную правду откроет собранию ос
стрекоза обретает нирвану
 
 
как же выпало нам суетиться уныло внизу
от кровавой еды поднимая лишь нехотя лица
не затем чтобы лить над сурком сиротливым слезу
или с дятлом над истиной биться
 
 
мы не божьи уже наши крылья присохли к спине
истребитель добра ненасытного брюха носитель
даже лучший из нас далеко не товарищ свинье
и скоту своему не спаситель
 
 
чем утешится тело когда избавленье хваля
устремятся из мира в канун окончательной жатвы
вертолетные ангелы в венчиках из хрусталя
семиточечные бодисатвы
 

«какая творческая свора…»

 
какая творческая свора
на толковище у реки
добыча радия из сора
ахматовские рудники
 
 
добыча мелочи игра на
гроши душой не покривлю
но не урана для ирана
и не полония кремлю
 
 
чье божество щедрей на жесты
а жребий сад и соловей
для нужд треножника и жертвы
приставлен если послабей
 
 
кому оружие пергамент
и если муза не ушла
она патроны выбирает
для принтера а не ружья
 
 
для паники а не покоя
строка устроена своя
когда б вы знали из какого
предсмертия растут слова
 
 
лишь выговорившись не горько
умолкшему семь нот не крюк
пасть выполоскав кровью горло
раз жил не обагряя рук
 

наведение на резкость

 
волхвы норовили в проулок нырнуть сторонясь
но заднего хвать не промешкав за охабень князь
ответь мне геноссе кудесник чего я хочу
зачем себе сердце от черной бациллы лечу
по-шведски волхвы встрепенулись а ну как пизды
отвесит но после смелеют в ночи лопоча
в предложенных мальборо пачку вложили персты
и чиркая спичками поняли без толмача
 
 
друиды молчат но внутри приготовлен ответ
их вождь ротовое отверстие вытянул в шнур
над скулами кожа на нем помертвела от лет
чьи челюсти жадны до смердьих и княжеских шкур
дымок из ноздрей упирается в тучи верстой
ладонь его сложена в жест непостижный уму
где загнуты палец четвертый и палец шестой
а с тыльной изнанки зрачок отражает луну
и конунг на кобре стоит не имея стыда
такой представлял он себе эту встречу всегда
 
 
а в баре напротив народ занимает места
похабные ветер развесил по стенам лубки
там голая девка танцует всю ночь у шеста
и зрителям это приятней чем грусть без любви
небесная в огненных жалах сверкает слюда
налогоплательщик ресурсы несет на пропой
на пирсе дозор принимает морские суда
груженные маковой камедью мудрой травой
другой из друидов в дверях с номерком на груди
он членские с членов уплаты взимает поди
 
 
становится ясно что волхв цепенеющим ртом
молчит не в ответ на вопрос и вопрос не о том
что зря в неурочную ночь из гортани возник
великий могучий но в сущности шведский язык
князь гость в этом сдвинутом мире где жало сверла
вгрызается в горло героя он пал на войне
где слабый по полной пизды получает сперва
а сильному против того достается вдвойне
ладью снаряжают дружинные богатыри
от волхова волоком с трупом варяга внутри
 
 
я тихое сердце лечу на чужом берегу
то щи с люминалом то в борщ пощипать белену
с плеч свинченный череп снимает привычно рука
в нем умыслу тесно но мозг потемневший терпи
коль мальборо в пачке еще остается пока
и пушкин ангорский хвостато идет по цепи