Текст книги "Записки аэронавта (сборник)"

возвращение

 
воротясь из дальних странствий подошел к дому
в ладони память перил в ноздрях сеновала
ветхий в обносках как она выйдет к такому
остыла ли обида раз жизнь миновала
еще в глазах дороги петлистая лента
приник украдкой к стеклу из внешнего мрака
видит сидит у стола беседует с кем-то
ни на год себя прежней не старше однако
тенью к другому окну оправляя саван
ведь это же он сам напротив это сам он
 
 
тогда кто же опешив прислонился к вязу
скиталец в конце пути накануне гроба
а у них там любовь как из-под венца сразу
аж светятся от счастья молодые оба
она краше себя самой когда стояла
накануне разлуки свежа как невеста
и который напротив изменился мало
он у себя дома а пришельцу нет места
кто сумеет подлинник отличить от фальши
кому теперь умереть а кому жить дальше
 
 
что за блеск сквозь кроны что за вихри в аллее
прочь бы сейчас стремглав но странник к стеклу снова
не поймет эта ли язва саднит сильнее
или та что была когда бросил без слова
вырез до брюшка ворсистая мешковина
семь глаз огнем два передних ярче рубина
двойник через стол переливается ртутью
сперматофор наголо под головогрудью
соглядатая накрыла скорбь как цунами
ой любовь отрава что ж ты делаешь с нами
 

бумеранг

 
сложили горизонт из кирпича
стянули небо ржавыми болтами
в таком ущелье можно жить крича
как бумеранг вернется крик в гортани
 
 
вот жалоба снижается уже
и пассажирам суждена неволя
как будто высаженные в бурже
не дотянув полжизни до де голля
 
 
над ними баба голая в плаще
атлантики отстой и панибратства
пора уму и голосу вообще
в подземный мрак желудка перебраться
 
 
нагрянет вдруг что мы теперь не те
соловушки на лопнувшей пружине
запроданные в рабство немоте
а месту назначения чужие
 
 
мир взят в кольцо и налысо обрит
на стенах оттиски равнины гор ли
все заперты в котле а из орбит
торчком глаза от бумеранга в горле
 

долг очевидца

 
а кто им расскажет какой синевы
с холмов небеса нависали
фактически некому если и вы
о них не расскажете сами
 
 
зима очевидца слепила бела
кишащая волком и лосем
весна наступала и осень была
хорошая все-таки осень
 
 
я знаю что дальше пространство черно
увечит в зрачке чечевицу
на свете фактически нет ничего
о чем сообщить очевидцу
 
 
но тем и важней обитателям тьмы
когда возникают и если
все то чему были свидетели мы
пока мы еще не исчезли
 
 
и кто же им бедным расскажет другой
о том как земля вымирала
и млечная пыль выгибалась дугой
над темной каймой минерала
 

«всей тишины в обрез в ней движешься стремглав…»

 
всей тишины в обрез в ней движешься стремглав
грунт отрывается вот панорама сверху
крылатую свою пришпоришь оседлав
секундную в карьер на циферблате стрелку
 
 
нашарим в тумбочке утащим в койку том
монтеня или кто нам сетовал на старость
как обессилел свет или проблема в том
что пожил бы еще но больше не осталось
 
 
следить как фолиант струится с простыней
взметая ил со дна где мысли водолазы
спросить который час но быстрый страх сильней
чем свет что смеркнется до истеченья фразы
 
 
не впору циферблат для книг такой длины
а помнишь на заре душа была машиной
но воздух обречен в нем на просвет видны
все перфорации стеклянный след мышиный
 
 
не сам ли саженцем без страха и вреда
еще не как монтень а с дерзостью кортеса
в ненужном мужестве заглядывал туда
где навсегда обрыв где линия отреза
 

«предметы расставанья и вины…»

 
предметы расставанья и вины
растаявшие вперемешку с теми
которые вполне еще видны
из постепенно обступившей тени
 
 
как оставляя детскую с тоской
в углу охапкой мишки и машинки
и в беличьих колесах городской
разгон и юношеские ошибки
 
 
все человеческое в бездну здесь
раз под уклон не одолеет гору
пора невозвращения хоть влезь
в былую кожу но тебе не впору
 
 
напрасно столько боли намело
барханы от гурона до валдая
и ангелы с клинками наголо
от пут любви сердца освобождая
 
 
уже на страже сириус погас
как золушка в подол смахнула брошку
что вам по совести сказать о нас
мы чаще россыпью и понарошку
 
 
нам зелень злей едва земная медь
обнажена железо в язвах яда
оно и так должно само стемнеть
дверь от себя и свет гасить не надо
 

покой

 
кто же ты говорит такой
тишина говорю покой
 
 
там где финишные флажки
я для каждого наступлю
потому что мне все нужны
потому что я всех люблю
приравняй кончину к врачу
исцелю без ножа и шва
 
 
я совсем туда не хочу
я не в эту сторону шла
 
 
но тогда ты была живой
а отсюда пути равны
в этом мире который твой
больше нет другой стороны
усомнишься так верь не мне
а покою и тишине
 
 
мне без бога твой мир немил
наважденье в уме одно
 
 
если бог у тебя и был
он забыл о тебе давно
душам доступа нет к нему
это я на себя приму
всю вину твою и грехи
ну давай говорит греби
 

«вот кленовый вьется лист…»

 
вот кленовый вьется лист
ребрышками к свету
симпатичен да нечист
а другого нету
 
 
так и ты поди дитя
русая головка
удивляешься летя
с дерева неловко
 
 
неказистый сверху свет
не подмога бденью
здесь от света только след
он зовется тенью
 
 
веки нежные сожми
от его укола
уж такой они зажгли
не было другого
 

про кота

 
мы сбились вокруг полевого котла
его опрокинутой бездны
где черное небо сгорело дотла
и звезды ему неизвестны
 
 
нам было вдомек что отныне одни
что порознь дороги опасны
и если горели на трассе огни
то слабо и скоро погасли
 
 
и каждый задумавшись кто он такой
себе наважденьем казался
в попытке проверки трусливой рукой
обугленной ночи касался
 
 
один размечтался что видел кота
хвостатую выдумку божью
но будучи спрошенным где и когда
заплакал над собственной ложью
 
 
мы спели бы вместе но все голоса
снесло изнурительным кашлем
такая случилась у нас полоса
ни слова ни голоса в каждом
 
 
и кто-то напомнил в припадке стыда
соседям по угольной луже
что так оно с нами случалось всегда
и впредь повторится не хуже
 
 
сначала в потемках дурак о своем
коте заведет ахинею
а после мы общую песню споем
и снова не справимся с нею
 

декабристы

 
стемнело вломился тарасов
как лишний фломастер в пенал
он спал на одном из матрасов
а я за столом выпивал
 
 
с такой практиканткой приятной
из питера в наши края
свидетелем встречи приватной
тарасов валялся храпя
 
 
однажды приезжий из тулы
он прибыл тогда из тавды
а мне полагались отгулы
за наши в надыме труды
 
 
беседа провисла и вялость
росла в натюрморте стола
вначале она уклонялась
потом наотрез не дала
 
 
и я примостясь очумело
к тарасову думал о том
что любы сопящее тело
укутать бы надо пальтом
 
 
мы полночь исправно проспали
когда нас гунявый генсек
за доблесть и выплавку стали
поздравил по радио всех
 
 
в редакции больше запасов
не сыщешь лишь снег за окном
храпел на матрасе тарасов
и люба на стуле складном
 
 
дремала тогда ее сразу
как в цирке к вольере слона
подвел я к другому матрасу
а то не доперла сама
 
 
и медленным чувствам в подмогу
мозги разминая рукой
гадал что за люба ей-богу
и кто мне тарасов такой
 
 
в свинцовом хмелю неказисты
зачем свою приму куря
сошлись мы втроем декабристы
в прощальном числе декабря
 
 
чья полночь свищами висела
свой гной накопив на года
над снежной геенной генсека
где нас разместили тогда
 

палимпсест

 
однажды мир который был исчез
в сети координат в ее деленьях
от силы оставался как бы лес
но без животных неба и деревьев
 
 
не соловьи совсем или цветы
в том прежнем ради запаха и пенья
но он исчез и в нем исчезла ты
ты в нем жила для нужд исчезновенья
 
 
и я в воображаемом лесу
пока навеки не иссякла сила
стал богом и решил что всех спасу
по памяти все воссоздам как было
 
 
есть время правды и мое пришло
на результат гляжу едва не плача
как все печально вышло и смешно
лишь соловьи или цветы удача
 
 
в повторном мире пасмурнее днем
и тягостней чем ночью было в старом
а что до неба лучше мы о нем
и разговора затевать не станем
 
 
нет выхода иначе как терпя
существовать и смерть копить по крошкам
а то что в этом мире нет тебя
быть может знак что не было и в прошлом
 
 
в толпе задетый невзначай плечом
теперь от встречных отвожу глаза я
они поймут кого винить и в чем
когда весь мир померкнет исчезая
 

стеклянный лес

дракон пикирующий на сорговое поле

 
китайские дочери хвост заплетают дракону
мозаика сорго и розги под купол парчи
в еловых колоннах когда бы не все по-другому
в притворной природе то так бы и было почти
 
 
ирония в том что вовсю фестиваль звездосбора
и ангел дохнул чтобы в крапинках штамма стекло
кто отбыл позволенный срок под амнистию скоро
на очереди но тогда эти дочери кто
 
 
дракон огнедышит неправдой одна объясняла
на сорговом поле в дозоре всмотрясь говори
мы вирус и как же обидно что бог обезьяна
чей беженец бедный рассудок внутри головы
 
 
в китае каком ни на есть наступление лета
закон и всемирной истории случай не мать
но если в мозгу воспалится инфекция эта
но так бы и было зачем ему шины менять
 
 
одну обусловил в беседке на сердце легко нам
история прелесть обидно что быстро прошла
китайские дочери долго в дозоре с драконом
почти не исчезнут и в шишках еловых башка
 

«предзакатные птицы в полете…»

 
предзакатные птицы в полете
ниткой бус в огневой полосе
для кого так печально поете
и в саду насекомые все
 
 
для того мы вверху орнитолог
пешеходный топтатель земли
что полет над полями недолог
эту песню себе завели
 
 
страшен коршун и ветер нам жуток
насекомых сквозь слезы едим
кто за песню берется без шуток
не бессмертен но непобедим
 
 
шестиногие не отвечают
зареклись вероятно навек
да и вряд ли в упор отличают
кто здесь птица и кто человек
 
 
потому что малы габаритом
под корой ненадежна нора
как в гробу распростерты открытом
и с родными проститься пора
 

вариация на восточную тему

 
тотальный жребий ледовит и жуток
в пазы сознанья вдвинут целиком
но воздуха мгновенный промежуток
колеблемый колибри над цветком
прострел возможности сквозящей между
коралловыми створками зимы
вселяет невесомую надежду
вот чем подчас и тешим сердце мы
 
 
пусть комплекс наших сведений о лете
апокрифичен и прискорбно мал
лишь он и побуждает жить на свете
решайся если вечность продремал
цветок опровергает жезл тирана
своим существованием одним
парламент красок запаха нирвана
здесь край добра ступай парить над ним
 
 
я может быть когда едва не мимо
нацелился в гортани ком терпя
подозревал что все же поправима
всеобщая беда небытия
горизонталь прокол в пределы ада
прямее траектория в груди
жизнь оттепель уже лежать не надо
возьми постель в охапку и ходи
 

песня желтых повязок

 
после смерти лун ди в столице засел дун чжо
и не тратил ума на прелести и прикрасы
в окровавленной памяти долго еще свежо
как они шао-ди волокли крюками с террасы
ни оплакать стихами труп ни на гроб доски
разодрали как тигры отечество на куски
 
 
полуотпрыск кастрата нами владел потом
перед кем навытяжку стаи вельмож в лояне
чудеса каллиграфии нам вытворял кнутом
и тела на помостах без счета стелил слоями
человечьей свининой обильно красил столы
только вскорости сгинул и сам у красной скалы
 
 
мы ославим его злодеем из страшных снов
конкубин повыгоним вон пощекочем жен вам
не забудем ни этих поступков ни этих слов
разрисуем навек ваше синее небо желтым
мы еще положим последние жизни чтоб
извести охочих до наших глоток и жоп
 
 
мы покамест гнием в могилах и жар в груди
остывает веками но пламенем полнится чаша
на престол насрать и дело не в шао-ди
мы столицу вернем и страну которая наша
и ни стона тогда из уст ни в глазу слезы
развернуть знамена
ей гряди лао-цзы
 

встреча в пути

 
однажды в бобруйск улетая
в париже я ждал багажа
и белая лось молодая
ко мне в аэропорту подошла
 
 
познакомиться видно хотела
так плавно прошла через зал
как будто сам альма-тадема
с натуры ее написал
 
 
в ответ же на кучу вопросов
легко объяснила сама
что она аналитический философ
а не то что я думал сперва
 
 
и в северном дальнем бобруйске
под сенью научных палат
намерена сделать по-русски
по эпистемологии доклад
 
 
там зимы метельны и мглисты
но база науки тверда
в связи с чем все специалисты
съезжаются срочно туда
 
 
она шевелила ушами
и так мне была дорога
вот только ужасно мешали
ветвистые эти рога
 
 
я твердое дал обещанье
хранить ее образ везде
я даже купил на прощанье
то ли хеннеси то ли курвуазье
 
 
пропала и нету в помине
однажды всего удалось
боюсь что не встречу отныне
другую похожую лось
 
 
я всяким совался под окна
у самого бегемоты в роду
но лоси что этой подобна
уже никогда не найду
 
 
пусть жизни маршрут моей долог
пусть мчатся как мухи года
прекрасная эпистемолог
не забуду тебя никогда
 

cyberiada

 
однажды трурль и клапауций
стальной решимости сердца
устав от войн и революций
изобрели себе творца
решили видимо немного
пожить на свете без проблем
воздвигли над вселенной бога
и это был станислав лем
 
 
он стал с тех пор за все в ответе
за творчество и вещество
и люди взрослые и дети
признали автором его
но будучи белковым телом
которому сосчитан срок
хоть вовсе смерти не хотел он
но избежать ее не смог
 
 
еще в часах бегут минуты
но жизнь полна печальных дыр
субстанции и атрибуты
шеренгой покидают мир
и очень скоро вся натура
издохнет лапами скребя
проснешься например наутро
и не отыщешь в ней себя
 
 
где клапауций с трурлем тщетным
не существуют как и мы
в природе утешенья нет нам
напрасны гордые умы
оглянешься пространство немо
и время корчится в пыли
совсем не надо было лема
мы зря его изобрели
 

разрыв

 
он долго жил но стержень в нем погас
и под конец когда сошла былая
молва не помнил за кого из нас
он прежде принимал себя пылая
забыл кого из нас считал собой
когда самих почти следы простыли
оставшись в темноте пускай рябой
от редких дыр с их звездами простыми
еще надеждой тешили врачи
но для слепых с кем свет искал сквитаться
он больше не был той свечой в ночи
на чей огонь имело смысл слетаться
 
 
есть только эти мы каких-нибудь
других нельзя и как из плена игорь
единственный искал на волю путь
ему из нас остался узкий выбор
из связки извлеченное звено
исконной славы копия сырая
он жил когда все сгинули давно
с оригиналом сходства не сверяя
но неспособный ни к какой иной
телесной форме к плавникам и перьям
и если был как уверяли мной
мне от него верней отречься первым
 

советы юношеству

 
завидев льва достань складной аршин
измерь добычу от ноздрей до зада
и если лев окажется большим
ступай домой оно тебе не надо
 
 
или допустим изловив слона
попробуй приподнять его от пола
ведь если слон тебя положит на
лопатки ты не дашь ему отпора
 
 
вот диплодок играет под седлом
в нем уйма мышц и бешеное сало
но с диплодоком связываться влом
чихнет разок и седока не стало
 
 
лишь с небольшими искренне дружи
чтоб невзначай не схлопотать по роже
с изящной цаплей с сусликом во ржи
и с тараканом он хороший тоже
 
 
тут у меня как раз живет один
я расспросил его зовут наташа
за плюшками и чаем посидим
обнимемся и жизнь в ажуре наша
 

«нектар таскали и пыльцу…»

 
нектар таскали и пыльцу
сквозь сотни трудных миль
но время подошло к концу
пора валиться в пыль
 
 
ум посерьезнее чем мой
велит свернуть дела
зачем тогда я был пчелой
зачем была пчела
ум посерьезнее чем мой
идеей обуян
что жизнь была один сплошной
оптический обман
что уж мираж в густом хвоще
и аист и вода
и никакой пчелой вообще
я не был никогда
 
 
а я уже лежу в пыли
и возразить нельзя
но все-таки цветы цвели
их хватит за глаза
все лето в толчее речной
я трогать их любил
вот почему я был пчелой
вот почему я был
 

баллада канатчиковой дачи

 
внезапно он впал в непонятки
и был на лечение взят
в приют где крутые порядки
лет может быть сорок назад
 
 
сестра выдавала таблетки
для восстановления сил
хранил их в бумажной салфетке
и новых исправно просил
 
 
в палате лежали больные
от жутких видений крича
с уколами в жопах иные
и не было к двери ключа
 
 
психический с фиксой в оскале
сновал среди коек как рысь
а к будке во двор не пускали
друзьям позвонить и спастись
 
 
тогда он решил притвориться
нормальным как эти врачи
нащупав где вроде граница
рассудка светилась в ночи
 
 
и мир показался понятным
известным как меньшее зло
с жестоким режимом палатным
расстаться ему повезло
 
 
он вырвался заживо с дачи
где дух у иллюзий в плену
а может все было иначе
и только казалось ему
 
 
что прежняя жизнь продолжалась
что осени краски пестры
и лишь мимолетная жалость
мелькнула в глазах у сестры
 
 
когда в простыне выносили
впотьмах санитары труда
чтоб в бедную землю россии
зарыть и забыть навсегда
 
 
где так и лежит он ненужный
свою отстояв правоту
и лес полыхает наружный
как фикса у психа во рту
 

сафари

 
приспичило секретарю райкома
предначертать чинов начальства в честь
с мотыгами сафари на дракона
а что у нас еще в хозяйстве есть
 
 
драконы эти если не соврали
дают на экспорт уникальный мех
ну и пошли а кто такой сафари
не знал пожалуй ни один из всех
 
 
начальство чутко ехало на джипе
в пожарных касках с ханкой в багаже
которую глотками небольшими
успело и попробовать уже
 
 
бежим в строю штаны мокры от пота
трусцой поодаль мой напарник лю
у нас в селе случается охота
на крыс а на дракона не люблю
 
 
он состоял из пламени и эха
огромный как великая стена
хрен из такого понащиплешь меха
из тигра проще или из слона
 
 
запас любви к отечеству кончался
уже штаны от мужества черны
он покосился вдруг на джип начальства
и чуть дохнул на высшие чины
 
 
по счастью партбилеты уцелели
в музее под стеклом по одному
драконы да в своем искусны деле
а кто такой сафари не пойму
 
 
мы сеем сорго с лю и землю пашем
опять на крыс охотимся как встарь
лишь о секретаре всплакнули нашем
хороший был не жадный секретарь
 

отпуск

 
прощай отряд приматов тип chordata
к финалу мчится вольница твоя
у каждого кончается ребята
веселый отпуск из небытия
 
 
и примеряясь к несуществованью
внезапно вспомнишь тени и тела
в крутых баранках голову баранью
твоя почти такая же была
 
 
пусть флагманом ни типа ни отряда
сыгравшего в саванне пастораль
не выбирали но и то отрада
что хоть в строю на фланге постоял
 
 
скитавшимся в росе перед рассветом
ронявшим с лодки в сумерки весло
уже не быть но рассказать об этом
другим кому пока не повезло
 

пункт назначения

 
подлетаем на автопилоте
на часах меняя времена
никакого ахтунга в природе
только чуть качается она
 
 
под шасси астральными телами
тишина встречая взорвалась
полоса где испокон теряли
высоту прибывшие до нас
 
 
точность места наступленье мига
из рассудка россыпью как ртуть
кажется в руках дремала книга
но теперь потеряна забудь
 
 
впредь не отличу от света тень я
в плотный ноль сольются полюса
в тысячах свечей поминовенья
вся посадочная полоса
 

«временного отрезка аренда…»

 
временного отрезка аренда
коротка и отчетлив сигнал
а не то бы любил без расфренда
а не в ленту лениво ссылал
 
 
после нас остаются на свете
не массивные бивни слона
в пустоте социальные сети
где за все отвечают слова
 
 
мы висим в них как мертвые рыбы
гребешком растопырив костяк
кабы не были немы могли бы
серебриться у славы в гостях
 
 
вот и вся напоследок харизма
ночь повадится шашкой глуша
и финальный урок дарвинизма
получает в фейсбуке душа
 
 
преградившая русло плотина
нам управа на прихоть и прыть
только жаль что любви не хватило
весь рентгеновский ужас прикрыть
 

укрощение вещей

 
он ей сказал графиня вы мертвы
но собеседница уже летела
стремглав сквозь виртуальные миры
отринув прочь балласт души и тела
 
 
со всем твореньем в статусе войны
он называл неважно вслух в уме ли
по именам предметы и они
послушно пропадали как умели
 
 
но оставалось зеркало к нему
он шагом марш зрачки нацелил резче
и видит в амальгаме как в дыму
графиню и свои другие вещи
 
 
он с ненавистью оплевал стекло
сложил привычные фонемы в слово
и зеркало исчезло как могло
повременило и возникло снова
 
 
и не подвластный тлену и греху
ласкал мозги не достигая низа
астральный шлейф графини наверху
или она вообще была маркиза
 
 
тогда в последней ярости скребя
орбиты глаз и натюрморт картины
он сам назвал по имени себя
и весь исчез а вещи невредимы
 

зверь

 
чуть откроешь на улицу дверь
дрожь в коленях и лоб как пергамент
потому что животное зверь
на пороге стоит и пугает
а живет оно в чаще лесной
где и в полдень поди не светает
и очнувшись от спячки весной
без разбора всех встречных съедает
словно перст во вселенной одно
счета нет припасенным обидам
и грустит неизбывно оно
над своим вымирающим видом
 
 
я наверное сильно не прав
истребив в себе всякую жалость
у животного землю украв
где охотно оно размножалось
не судьба мне сиять как хочу
помыкать я природой не вправе
посолю я себя поперчу
на корягу прилягу в дубраве
стану кротко считать до пяти
чтоб оно меня выследив съело
если совесть диктует уйти
надо действовать быстро и смело
 

спиди

 
временами ко мне приходила живая мышь
настоящая в что ни на есть натуральном виде
я на мышь не роптал и не топал ногой а лишь
потакал баловству и придумал ей имя спиди
 
 
но кормить не кормил потому что тогда бы она
всю родню до троюродной в дом а дохода мало
у мышей что ни жизнь то тяжелые времена
никакому диккенсу в страшном сне не бывало
 
 
я остался в сторонке хотя и не гнал взашей
избегал поощрять беготню и другие трюки
тут ведь как рассуждаешь кто сотворил мышей
пусть о них и печется а сам умываешь руки
 
 
но печется вполсилы откуда и брешь в строю
чья-то мелкая участь опять обернулась шуткой
погулял по соседним квартирам хотя в свою
не пустил крысобой с арсеналом отравы жуткой
 
 
с той поры эта спиди не ходит уже ко мне
поголовье белок с пожарной лестницы реже
и шелковицы прежней не вижу теперь в окне
только жестче земля а звезды на небе те же
 
 
пустяки все равно бы она умерла и так
не одна же ей-богу утрата на всю планету
даже если и сыра ей не купил на пятак
а пятак потерялся искать интереса нету