Текст книги "Записки аэронавта (сборник)"

с тех пор

 
с тех пор он дома не провел ни дня
в стране где жизнь у службы содержанка
как ни приветлива порой родня
к добытчику но в жопу и не жалко
 
 
сначала вычеркнул порог и дверь
потом метро к лесоповалу в восемь
еще была собака спаниель
он ей писал сперва но скоро бросил
 
 
не улица где с кейсом проходил
а святцы кладбище тюрьма больница
кому нужна собака-поводырь
попробуй за периметр удалиться
 
 
всей опрометью в путь куда глаза
чтоб сверху следом кисло улыбался
кто строил без единого гвоздя
вселенную но сильно ошибался
 
 
чтоб в спальнике измокшем у шоссе
и в сотни мегаватт заря вставала
в чумазое лицо а эти все
гори огнем вот только что собака
 
 
понять покуда путь не утомил
ладонью небу заслоняя око
как ослепителен наутро мир
как быстро в нем живешь и одиноко
 

книга

 
он поднял книгу бьющую огнем
где ни откроет вся она о нем
ну в точности как было вот холера
вот только дымно и зола во рту
он из костра достал ее в саду
она там вместе с листьями горела
 
 
сперва игрушки все наперечет
соседка с нижнего у вас течет
уроки детства о вреде и пользе
совсем забыл про этот выпускной
да правда было в обнинске с одной
и вся неправда что случилась после
 
 
она в огне ему невмоготу
еще немного думает прочту
зрачки как студень из орбит сочатся
пусть сиплый кашель как сверло в груди
не каждый день случается поди
с такой печальной книгой повстречаться
 
 
вот занялись последних два листа
теперь обложка черная пуста
где только что бежала жизнь живая
он ей велеть не может повтори
и так стоит еще минуты три
обугленных фаланг не разжимая
 

из книги «сказка на ночь»

«однажды забраться в наружность…»

 
однажды забраться в наружность
другого совсем не себя
и с ужасом видеть окружность
в неправильной форме сельдя
 
 
все будет неверным и разным
совсем не таким как себе
допустим граненое красным
а жидкое дыркой в стене
 
 
он может быть женщина-физик
космической силы массив
а в зеркале сморщенный финик
и думает сам что красив
 
 
ведь знал же как только рождался
какой в уравнениях риск
залез ему внутрь и дождался
что х не тождественно х
 
 
я сам эта женщина с виду
наук беспощадная дочь
очнусь и на цыпочках выйду
из женской наружности прочь
 
 
я так к себе крепко привязан
что я не такой как они
и видеть всегда не обязан
природу такой как они
 
 
давайте мы в госпиталь сляжем
пожизненно сядем в тюрьму
а завтра умрем и не скажем
о страшном своем никому
 

прощание с елкой

 
две тысячи восемь шарахнуло в телеке с вовкой
полночным укропом печаль на селедку легла
теперь объявляю негромкие игры под елкой
я спрячусь положим а вы не ищите меня
 
 
из волн майонеза кристина встает орбакайте
играйте друзья чтобы время недаром прошло
допустим я спрячусь а вы постепенно считайте
две тысячи восемь две тысячи девять очко
 
 
советской собачкой часы в орбитальном полете
стоят и продолжим под скатертью поиск бедра
я спрячусь но вы не ищите а если найдете
вам год не засчитан и дальше насмарку игра
 
 
отлично что водка что килька посолена пряно
и будь я гарантом такой интересной страны
глядел бы на всех с неизбывной любовью с экрана
да жалко что иллюминатор не с той стороны
 
 
от липкой эклиптики врозь побежали широты
в созвездиях шепот над млечной водой камыша
штурвал на себя но конечно спасибо за шпроты
и ваша снегурка под шубой всегда хороша
 
 
звенит мое сердце на дальних парсеках сегодня
две тысячи восемь и дольше остаться нельзя
но вслед из-под шубы озябшая смотрит селедка
и нежная шепчет вы люди вы наши друзья
 

«сперва составим список…»

 
сперва составим список
привычек и гостей
созвездий и редисок
оврагов и гвоздей
ершей запишем влажных
они живут в воде
но многих очень важных
предметов нет нигде
никак их не назвали
без них проходят дни
когда б мы только знали
как выглядят они
полно в природе слепней
отверток и борщей
но самых нужных нет в ней
неведомых вещей
я полон слез обидных
какой же в жопу бог
кто стольких очевидных
вещей создать не смог
ах как бы мы любили
свой мир во всей красе
когда б повсюду были
предметы эти все
 

ода воде

 
Beauty is truth, truth beauty, – that is all
Ye know on earth, and all ye need to know.
 

John Keats[12]12
  Beauty is truth, truth beauty, – that is all / Ye know on earth, and all ye need to know. (англ.) – «Красота – это правда, правда – красота, это все, / что вы знаете на земле и что вам нужно знать», из стихотворения Дж. Китса «Ода греческой вазе».


[Закрыть]

 
где небезызвестный фонтан где турист прямиком
в макдоналдс в макдоналдс под залпы вина и салата
я должен еще раз пускай доползти стариком
и смертная в сумерках спит на ступенях палата
я должен примчаться практически в этом году
кровь из носу должен живьем добираться иначе
брусчатка в лицо и уже никогда не дойду
к тем нежным пирожным к тем тирамису на раздаче
и где наверху в белоснежной своей темноте
лежащий чье имя начертано нам на воде
 
 
с вершин вашингтона из-под монреальского льда
на каменное в витражах положенье колодца
мне выбора нет а не то не умру никогда
вернее умру но фактически там не зачтется
где флейта фонтана в хрустальной звенит немоте
и скидку давая всему стихотворному цеху
три русские грации чертят на вечной воде
неоново-ярко свою смехотворную цену
но чужд распродаж в ледяную не их и не мой
здесь воду ступенями спекки сошедший зимой
 
 
вот жертву ведут к алтарю и в хитонах тела
струистые вместе как сельди в путину на сейнер
над лестницей в окнах стерильно палата бела
и добрый прозрачный сквозь тучи со снадобьем северн
в утробе волчицы чьи молча щенки города
вся в тирамису или дзепполе piazza di spagna
где в роще неона над мертвым чье имя вода
склоняются истово русские музы изгнанья
пускай погребен среди каменных тех нереид
но третью стихию второй предавать не велит
 
 
кто сыном конюшего вышел к фонтану из тьмы
и носом у йейтса в витрину кондитерских кружев
пусть имя волной состоялся телесней чем мы
над площадью расчеловечен всей жизни не сдюжив
стремглав свое липкое старчество ночью неся
покорно вернемся откуда стремилась русалка
в надежде что вдруг красота испарилась не вся
спасен океан если истина в нем не иссякла
плеснем напоследок фраскати барашка седло
все ниже ступени к нему все тусклее стекло
 

брат

ф. сваровскому

 
вдруг пахнуло припоем сверкнуло в приборном окне
в унисон заревели отвертки и вывели брата
я узнал по глазам и такая же в нем как во мне
материнская плата
 
 
и еще нам сказали что третьей в подмогу возьмем
3sx этот новый дизайн с гигаваттом из ножен
я взглянул на входное устройство там женский разъем
но приказ непреложен
 
 
он закон исключенного третьего знал назубок
мы терпели как rom предписал не рискуя иначе
под нагрузкой на сто бесконечен он был и глубок
как ряды фибоначчи
 
 
я их с кабелем как-то без светодиода засек
вход на выход для пользы взаимообмена сигнала
мигом лазер сверкнул отвалился от брата кусок
вся любовь отсияла
 
 
здесь на третьей от солнца вовсю неоглядны поля
если в клетку разбить и плеснуть в атмосферу аргона
можно жить и без брата ни чипом внутри не боля
мне не надо другого
 
 
и без прежней опаски в дорогу по их городам
где клочки протоплазмы в руинах шипят догорая
пусть пульсирует кварц я тебя никому не отдам
3sx дорогая
 

уговор

 
когда наскучит жить и я умру
они плитой примнут меня к бугру
приостановит выплаты контора
но все равно в обещанном бреду
однажды навестить себя приду
сидящего живьем у монитора
 
 
я объясню себе что бога нет
и покажу движения планет
в пазах с подшипниками проще репы
природа тор хоть трижды в ней умри
вся правда полая дыра внутри
а слава пыль и сны о ней нелепы
 
 
пусть этот мертвый он и прежний я
под сводами последнего жилья
сравнят баланс и подобьют подробно
в попытке жизни не было вреда
но стоило ли пробовать тогда
чтоб стрелку забивать с собой загробно
 
 
вот собственно и монитор погас
поскольку в памяти иссяк запас
местоимений мнимому герою
забуду эту глупую игру
когда действительно всерьез умру
там впрочем в дверь стучат пойду открою
 

гости

 
когда небо меняет свое положение
пряча солнце за край окоемного рва
наши мыши в квартире приходят в движение
хоть и малолитражные но существа
 
 
объясняются шепотом писком вполголоса
быстрым бисерным шагом спешат вдоль стены
столько тысячелетий как в гости из космоса
прилетели и бедные не спасены
 
 
кто за клейстером в путь кто за крученым кабелем
между ушками пара доверчивых глаз
а мы мучаем их хирургическим скальпелем
или адской отравой изводим как класс
 
 
этот серенький жизнь на кожевенной фабрике
положил и с хвостом его старость смешна
но по-прежнему прадед в потертом скафандрике
на портрете под полом висит как мечта
 
 
денег нет и живут без имущества голыми
сыр небесный простыл за парсеками тьмы
так зачем мы их пичкаем в жопки уколами
и не любим плохие по-моему мы
 
 
совесть кровоточит и болит бессознательно
где мышиная родина песни о ней
вечно шепотом а просыпаются затемно
по ночам когда отчие звезды видней
 

аминь

 
соседские золовки и зятья
в две дюзы под бельем гуденье газа
у них там был младенец для мытья
и старшенький для общего показа
 
 
и помнишь ты была у них тогда
той дочерью недолгой мне на память
которая спасла себе кота
от злых ребят но не умела плавать
 
 
я за тобой подглядывал в окно
и подарил латунное колечко
а старшенький читал стихи барто
потом подрос и вскоре сел конечно
 
 
тебя там нет и нет нигде с тех пор
как ты была и как тебя не стало
впечатан в звезды бесконечный двор
но для людей теперь пространства мало
 
 
остался я травинка на ветру
да кот спасенный льнет к тогдашним шторам
всё мордой вверх как будто есть вверху
который знает кто мы и за что нам
 

«трудами предков прелая земля…»

 
трудами предков прелая земля
приучена к произведенью яблок
которые без риска съесть нельзя
иначе блеск не по рассудку ярок
и та каменноугольная тьма
внутри которой в жанре алкоголя
все те же мы нам целый мир тюрьма
нам только в гибели покой и воля
 
 
никто не свят раз прозябает зря
пуст на просвет и совесть в нем баранья
мерси змее за отделенье зла
от прочего добра и благонравья
и той чьим промыслом змея сильна
рабе любви с простой сурьмой и пудрой
пока между добром и злом стена
заботами рептилии премудрой
 
 
той деревенской девочки родне
чей архетип в нейронах несгораем
кто глупости показывала мне
юбчонку прочь на даче за сараем
и в солнце облеченная потом
кого в сердцах царицей зла назначу
на свете счастья нет но был батон
тринадцатикопеечный на сдачу
 
 
с отечеством слегка не повезло
но дочерям спасибо за науку
с тех пор как наше небольшое зло
в груди добру протягивает руку
где без творца они навек одни
как на юру последние осины
и черные перед бедой огни
рассеивают свет невыносимый
 

побег

 
понимаешь какая загвоздка
мы по первой неправильно рыли
всюду камень а сверху известка
наглотались как суслики пыли
там решетка была за парашей
вот туда бы и сразу болваны
как сурки намудохались с сашей
метров двести до этой поляны
роба в клочья и с голоду босы
что-то местность тут больно глухая
шутки набок во вторник допросы
и за сашкой пришлют вертухая
хорошо вы как раз прилетели
мы ведь сами к вам в космос хотели
 
 
хоть по-честному вы и уроды
даже хобот спасителя чуден
много милостей есть у природы
научил нас товарищ мичурин
лучше дохлую в лапы синицу
чем журавль в небесах по желанью
отведите в свою колесницу
накормите какой-нибудь дрянью
это кто в чешуе перепончат
и трава почему как чернила
слышь сашок а они не прикончат
что башка с чифиря учинила
вроде четко на запад копали
а куда неизвестно попали
 
 
ну ты ладно стволом-то не тыкай
желтоглазый и жопа как мощи
ща как печень пощупаю пикой
кончишь бегать на блинчики к теще
хоть бацилла в тюрьме не из жирных
быстро брысь на казенных носилках
а о наших загубленных жизнях
сложат песни на всех пересылках
бей безносую в зубья заразу
он убил меня смертью героя
ты гляди как светло у них сразу
вышло солнышко следом второе
выше рыло в такую погоду
хорошо умирать за свободу
 

memento

 
в лесу раздавался раскат пионерской трубы
погода стояла из тех на которые ропщем
струила осадки а мы например по грибы
ну то есть не прямо в упор по грибы а по общим
вопросам повестки допустим из зябнущих ласт
товарища в очередь за невозвратной канистрой
и если какая из спутниц согласие даст
злоупотребить под сосной благосклонностью быстрой
в смотря по условиям реалистической позе
так мы убирали морковь в подмосковном колхозе
 
 
как светятся мокрые их самокрутки в лесу
сограждане аж зажигалки в ладонях дрожат их
анфиса стояла анфас заплетая косу
и двое на поиски добрых пионервожатых
я вот что случайно придумал когда я умру
ну то есть не весь но частично и ящик мне впору
спроворят снесите меня одноклассники. ру
или однокурсники.ру на высокую гору
тьфу чертова рифма в тот лес где настала зима
и тысячелетней моркови полны закрома
 
 
так зябнут ладони так ясно что незачем греть их
на дальнем последнем свиданье в сосновом кольце
где мы пионеры мы дети рабов то есть этих
которые всех обшивают атласом в конце
нам разве не лучше собраться с канистрой у клязьмы
с той быстрой улыбкой теплей тополиной пурги
где нерасторжимы объятья и встречи прекрасны
постой благосклонное время вперед не беги
скорей распахни надо всеми лазурный атлас
и в прежней косе бесконечной анфиса анфас
 

ключицы

 
чужая повесть из чужого дня
сама успела или ты дождался
весь эпизод где не было меня
как будто умер или не рождался
как трепетно за тех кем изнутри
не побывал и глаз который сверху
вонзается ты у меня смотри
тела слепые торопя на сверку
по чипам где блеснут из-под белья
он точно знает кто из них не я
 
 
мы разве живы мы с тобой кино
шестидесятых или даже хуже
когда спешим сжимая полкило
трески и черно-белый ливень в луже
с экрана правде плыть наперекор
продрогшему где горько там и стопка
а там за дверью грубый перебор
реальности ее не нужно столько
здесь третье измерение мечта
в нем глаз горит сквозь пыль и слез ни капли
существовал же я раз эти кадры
у них в монтажной есть и про меня
она пришла но в теле не теплей
не донесется голос и не надо
теперь ее сыграла бы рената
литвинова но это не теперь
вся в кофточке с ключицами эфирно
пока живьем монтажный нож в куски
я полкило тебе принес трески
но совершенно из другого фильма
куда глаза без автора внутри
разъят на нестыкуемые части
непопадание в рукав руки
невозвращение рассудка к власти
и пустота как пульс в сплетенье лет
где свет мерещился но нынче нет
 

игла

 
черную сестру зовут наташа
недоумение имени
тезка мата хари из мультфильма
ни одна живая наташа не пострадала
в ходе эксперимента
 
 
жизнь изловили жгутом
в самом неувертливом месте
дрожит и ежится
в верховьях вены
игла из полого металла
 
 
в детстве во сне она летала
если даже не жалко жертвы
стыдно струсить до обморока
до губки с уксусом к губам
опустите пожалуйста синие веки
фальшивая наташа жалеет
но ей позарез для заклинаний
иначе застрянет на взлетной
лунное затмение зря
 
 
липко заклеивает
приглаживает края
сие есть кровь моя
нового завета
пейте ее за это
 

парламент пчел

 
сменить полет шмеля на честный улей пчел
экономический в синклите их усталом
прогресс присутствует как сам вчера прочел
в газете ветром припечатанной к сусалам
смотри как строем вверх когда рассвет костром
синхронных крыльев гром большой пердеж работы
а частнику вовек презрительный газпром
не отслюнит бабла за сольные полеты
пункт назначения где лбом в стекло и в рай
пой римский-корсаков в уме айпод играй
 
 
иль не осилить мне как желтенькие все
с лукошками в луга лишь отроится свора
косоворотки сплошь в трудящейся росе
с их плясками славян под стрекот медосбора
с балетом искренним по телику в кремле
где в соты собрана питательная рвота
и все на одного блюдя в келейной мгле
честь насекомого червя и патриота
где уплетая мед и продлевая вид
медведев с царственной медведевицей спит
 
 
зачем я черный частным образом лечу
в полоску желтую уже незрима слава
и встречный ветер вывихом чреват плечу
четвертому нет врешь похоже третье справа
я стар и скоро ночь не покладая крыл
аэродинамичен точно мокрый куль я
но засветло не сбит и разве слаб я был
коль клал на медосбор и сторонился улья
где вечный пасечник придет собрать с ведром
парламент мертвых пчел их праздник и газпром
 

умиление зверей

 
спадал туман когда они пришли
из уст ручьем бежала речь чужая
рабы отстегивали в пыль мешки
натруженных животных разгружая
дивясь вовсю диковинным дарам
а мельхиор нейзильбер и вольфрам
цари премудрой твердости и блеска
посланники рентгеновских галактик
сочились внутрь внося свой блеск с собой
там впрочем гости нужные уже
механизаторы животноводы
сияли в резком свете сверхзвезды
как топоры наотмашь их портреты
текли и плавились от жара череп
топорщил уцелевшие резцы
обозначая радость лишь в одном
углу клубился полумрак в котором
терялось материнское лицо
и в куче одеял и полотенец
молчал младенец
 
 
всюду из щелей
ползли земли неправильные дети
блестя хитином те кто посмелей
теснясь к стене кто крысы или эти
тушканы например и скорпион
вертел хвостом свивалась в кольца кобра
иссохшим сердцем тюкая о ребра
стремился сцинк любой убогий гад
из негева вараны и медведки
которых в честь гаранта нарекли
еще до всенародных клещи к небу
молитвенно вздымали уховертки
и черви всех моделей рыли пыль
умильно шелестя мы тоже божьи
нам жалко жить пусть мы обречены
как тихий мусор смерти но звезда
любви сегодня всех свела сюда
вмиг плети визгнули взвились мечи
давили в камень мулами топтали
когда ты червь попробуй покричи
с ботинком на груди и без гортани
вольфрам рубил хитин нейзильбер нерв
сгребая нежить в ряд посмертных груд
ударники животноводства тоже
жезлами ударяли сям и тут
подошвы в липкой каше с чешуей
а с лезвий каплет кровь нечеловека
но невредим и окружен семьей
молчит младенец на лоскутном ложе
 
 
и я который был один из них
обоих и неправильных и верных
вздымая тяжкий жезл юля в пыли
головогрудью влажно созерцал
из сорванных фасеточных ячеек
свой состоящий из щелей и дыр
единственный как боль и нелюбимый мир
 

московское время

 
голодный тушинский постой
ненужный нож карман пустой
приборы жизни бедной
и кто в гостях у нас была
в пальто из мутного стекла
в железной шляпке с лентой
 
 
что я за диво был тогда
изгой всеобщего труда
в одной отдельно взятой
квартире на краю москвы
улитка липкие мозги
с ее спиральной хатой
 
 
поможешь гостье снять берет
прибит к столу ее портрет
стакан и ложка в каше
надел штаны сходил в овир
изъездил целый божий мир
уже небожий даже
 
 
штаны на стул и снова лег
к свече чадящей мотылек
прости моя святая
как тот в астапове толстой
твое лицо в его простой
оправе прочь сметая
 
 
гандлевский пьет кенжеев вслед
над тушином слабеет свет
заштриховала лица
последняя спираль пурги
и липкий с рожками внутри
молчит не шевелится
 

«рисовала как росла…»

 
рисовала как росла
ива
с треугольником дрозда
криво
и с притоками река
слева
словно синяя рука
с неба
летний лес последний лист
порван
в черепе от мыслей чист
орган
 
 
лучше краски я раздам
детям
а мозги свои дроздам
этим
рисовала да нельзя
сбыться
иву в лапах унесла
птица
дымом в облако густым
лес там
просто становясь пустым
местом
 

«как весело разглядывать синиц…»

 
как весело разглядывать синиц
поправ свои фальшивые несчастья
их клювы в центре деликатных лиц
их цепких лап фигурные запястья
вот и скажи на что нам эти мы
взирающие в небо неподвижно
когда из предков лучшие умы
резьбу сорвали а летать не вышло
 
 
и как же славно жить среди жуков
ликует дух что их всегда так много
что каждый расторопен и толков
вертясь в избытке воздуха дневного
нет не беда что даже есть медвед –
ки под землей душа им нежно рада
в них правда прелести излишней нет
но мы страшней нас здесь вообще не надо
 
 
приятно знать что все они везде
встречаются то есть не мы а эти
слагающие гимны в высоте
и слабые как мысли или дети
жить только ради них пускай летят
кому вся твердь чертог и ночь служанка
а если нас изловят и съедят
то поделом ни одного не жалко
 
 
я впрочем добр и даже тех прощу
кто груб за то что певчий вечер чуден
хоть человек подобен здесь прыщу
не зря трудились дарвин и мичурин
прекрасен мир и бесполезна злость
к тому кто мрачный но недолгий гость
 

«река в ракитах спит сгибая берег влево…»

 
река в ракитах спит сгибая берег влево
до перистой зари раскинув ребра дна
красавица вода расплавленное время
чуть время истечет а ты у нас одна
 
 
все резче к очагу внутрь в киноварь пожара
цветных царица недр нагая кровь травы
тех что почти вчера так нежно отражала
все меньше лиц людских они теперь твои
 
 
стрела в своем стволе где всем светло и жидко
всех участей раствор и на просвет с любой
бликует как любви доверчивая жилка
на золотом виске последней синевой
 
 
виски склонить и спать не напрягая репу
когда в страду устав от неба и камней
кому нельзя ступить в одну и ту же реку
войти себе в одну и оставаться в ней
 
 
пусть можно смолоду судьбы себе желая
жить поперек как мост над струями резвясь
но в ветхом космосе где ты одна живая
мы больше не нужны здесь хорошо без нас
 

«больше не вдохнуть детский сумрак цирка…»

 
больше не вдохнуть детский сумрак цирка
впредь не жмурить жмурок не прятать пряток
потому что возраст такая цифра
что приводит в ужас хоть он и краток
 
 
с ферм с колосников перелетной зоны
за жерлом прожектора на манеже
видишь нелюдские из бездны взоры
это те же зрители только реже
 
 
ой ли вы в потемках лесные лисы
ой сурки вы суслики ли степные
пропускной контроль проходи без визы
где-то близко вместе все остальные
 
 
в месте где условились в точке той же
я иду искать ни подсказки больше