Текст книги "Записки аэронавта (сборник)"

«в пуще практически ни тропинки…»

 
в пуще практически ни тропинки
в тесном лесу поступаем сами
словно стальные в строю опилки
между магнитными полюсами
 
 
в прежней ужом очутиться коже
горстью компоста в смердящей груде
можно лисой или сойкой тоже
но почему-то все время люди
 
 
голову ночью снесет над книгой
стиснут внутри на манер гармошки
контур отчизны такой же мнимой
что и снаружи любой обложки
 
 
это страну стерегущий ангел
счастье качает предсмертным сердцем
это стучит журавлиный анкер
между константами юг и север
 
 
если рождаешься жить положим
можно пока неподвижна стража
так и остаться простым прохожим
до перекрестка любви и страха
 
 
сойка направо откуда песня
слева лиса где незримо бездна
смерть неминуема как ни бейся
счастье практически неизбежно
 

«в сердцевине жары стеклянная вся среда…»

 
в сердцевине жары стеклянная вся среда
преломила в кадре прежние дни недели
получилось так что я исчезал без следа
возникали друзья но на глазах редели
в том краю где у матери было две сестры
незапамятной осенью астры в саду пестры
деревянный дом где все как одна на идиш
и дряхлела овчарка слепая на левый глаз
там теперь никого из них никого из нас
я ведь так и думал я говорил вот видишь
 
 
в том последнем стакане зноя в канун огня
нас теснило к столу и от пойла зрачки першили
я бросал без разбора любых кто любил меня
только взгляд к этим лицам лип насовсем как пришили
если быстро проснуться поверю пусть не пойму
в том краю где уже никаких сестер никому
в самом месте где астры протерта ногтем карта
деревянный день только идиш из уст немой
во дворе овчарку звали рекс или бой
я ведь знал наперед я и жил-то с низкого старта
 
 
под реховотом горьким я тебя хоронил
эти тридевять царств песок с высоты соколиной
здесь бывает северный рыхлый наш хлорофилл
не дает кислорода и слабые дышат глиной
но чтоб рано не ожили марлей подвяжут рты
треугольником сестры в острой вершине ты
по бокам ни гугу на иврите кто-то
если правда горнист просигналит последний миг
тот кто алчно из туч наводил на нас цифровик
отопрет свой альбом и покажет фото
 
 
под крылом опустев страна простирает огни
к некрасивому небу которое знал и бросил
не снижаясь лайнер скребет фюзеляжем о пни
если врежутся в трюм спастись не достанет весел
по бельму напоследок друга узнав во враге
я на идиш шепну подбежавшему рекс к ноге
он остался один где бельмо проступает картой
где в безлюдных лесах словно князь на тевтона рать
собирает миньян но не может никак собрать
очумевший от бездорожья кантор
 

«в черте где ночь обманами полна…»

 
в черте где ночь обманами полна
за черными как в оспинах песками
мы вышли в неоглядные поля
которые по компасу искали
 
 
у вахты после обыска слегка
присела ждать живая половина
а спутница со мной была слепа
всё притчи без контекста говорила
 
 
безлюдье краеведческих картин
холм в кипарисах в лилиях болото
он там сидел под деревом один
в парадной форме как на этом фото
 
 
и часть меня что с ним была мертва
кричала внутрь до спазма мозгового
тому кто в призраке узнал меня
но нам не обещали разговора
 
 
ни мне к нему трясиной напрямик
ни самому навстречу встать с полянки
он был одет как в праздники привык
под водку и прощание славянки
 
 
немых навеки некому обнять
зимовка порознь за чертой печали
вот погоди когда приду опять
но возвращенья мне не обещали
 
 
рентгеновская у ворот луна
в костях нумеровала каждый атом
а спутница вообще сошла с ума
и прорицала кроя правду матом
 

«однажды в жизнь семью найдя себе…»

 
однажды в жизнь семью найдя себе
мы были дети нас кормили кашей
как маленькие гости на земле
мы жили и она была не нашей
 
 
из прежних мест невидимая нить
у взрослых не тянула на поблажку
когда они склоняли нас любить
свой двор и родину и чебурашку
 
 
приобретя в потемках тех квартир
пускай не весь диагноз но симптомы
мы здесь утратили ориентир
мы многие вообще забыли кто мы
 
 
как вы найденышем в чужом краю
я вырос и пошел служить в контору
но свой скафандр по-прежнему храню
размер давно не тот но память впору
 
 
настанет день мы бросим есть говно
припомним все что тщетно вам прощали
и с бластерами выйдем наголо
за звездную отчизну без пощады
 

«бог давно живет в нью-йорке…»

 
бог давно живет в нью-йорке
нам не делает вреда
в длинной узенькой каморке
где-то возле fdr
 
 
он с утра заварит кофе
дождь увидит за окном
на стене мария в профиль
рядом сын на выпускном
 
 
так привычно жить в нью-йорке
хоть и полностью не весь
он спустился на веревке
темным вечером с небес
 
 
целый день сидит в старбаксе
с ноутбуком в уголке
знает есть ли жизнь на марсе
и зачем она вообще
 
 
а в окне не видно неба
кактус в баночке засох
не вернуть обратно время
даже если кто-то бог
 
 
и собачка смотрит в оба
у старбакса на углу
опознав в прохожем бога
тщетно молится ему
 
 
сутки прочь потом вторые
время кончится и пусть
вспоминай меня мария
я когда-нибудь вернусь
 

«пустяки но память лишняя…»

 
пустяки но память лишняя
здесь на площади точь-в‑точь
подошла однажды нищая
просит чем-нибудь помочь
 
 
второпях нашарил мелочи
сердце жалостью свело
было стыдно ей до немочи
но беда сильней всего
 
 
больше в бедах не до удали
но без повода и вдруг
вспоминаешь всех кто умерли
и которые умрут
 
 
вместо бродского и пригова
вьется в космосе змея
век любимая без выбора
наша страшная земля
 
 
гаснет мозг и молкнет речь его
в верхнем зеркале сквозя
немигающее вечное
день за днем глаза в глаза
 

«к воздуху вздохов ни разу не прикасался…»

 
к воздуху вздохов ни разу не прикасался
разве я жил среди них я им казался
сроду не слышал названий любви и страха
слов что в земных мозгах поднимают бурю
этим недолгим двуногим на фото справа
не был ни разу и вряд ли когда-то буду
 
 
в яви разъятой на их имена и лица
ни возникать не пытался ни появиться
в паспорт не пойман с растром угрей на роже
в бритом с ухмылкой образе обезьянки
не отражался в стекле которое тоже
пагубе в помощь они серебрят с изнанки
 
 
вот почему безымянный безликий кто-то
медленно блекнет под лупой на этом фото
сердце не прянет в штопор подобно птице
и никого не застигнет врасплох расплата
коль нулевой элементу в этой таблице
определен период полураспада
 

«что ли мордой померк или в дыры корундом вытерт…»

 
что ли мордой померк или в дыры корундом вытерт
больно смотрят насквозь посетители смежных комнат
вот войду невзначай а никто меня там не видит
или выйду на двор а они обо мне не помнят
даже дождь промахнется и камень с карниза мимо
словно вынут из космоса с мясом изъят из мира
 
 
пешеходы наотмашь попятно как стадо задом
не очки бы с аверса и сам бы ошибся правда
о прозрачный периметр не обопрутся взглядом
да и весь невесом на ветру как паучья пряжа
посреди этих твердых летаю последним летом
кто меня позабыли кому я с тех пор неведом
 
 
человек-невидимка зажмурил глаза для смерти
оказалось нельзя даже веки теперь стеклянны
столько тяжести впрок столько тьмы натекло на свете
от которой впрогиб столы или всклень стаканы
пусть стеклянные лопасти голому в долг прикроет
тот кто полон по горло тому кто до капли пролит
 

новолуние

 
травимое сотнями псов-персеид суетливое лето
последнее в оспинах соли высокое солнце
но сворами сов оттеснит голубятня паллады
вся в ярости древком о камень вот прянули кучей
топча и терзая твое лучезарное мясо
прощай говорливые лица природы сияли
покуда не острые звезды в зрачки мы немые
отныне но голос из горл извлеченный клещами
проложен по хлябям как парус по жабры обугленным зноем
внизу у матросов цинга симптоматика смерти подробна
нас лета лишили какая ребята стояла жара
 
 
скорей в глубину лабиринта где спит напролет ариадна
под песню кондиционера пока из афин на подмогу
эксперт-дефлоратор где мальчиков чудных и девочек вмиг подрумянит
в шкварчащем фритюре разборчивый брат минотавр
 
 
потом леониды толпой леопольды и кобольды в скалах
на свой среднерусский манер подморозит рябину наутро
немного морошки с пробоиной в брюхе а если
еда ядовита она укрепляет усопшим суставы
и бабушки ближе к метро продают белену с аконитом
и болиголов мы развесили кроны над жизнью которую вместе
любили червонным и желтым горит обожженная зелень
и тело кладут в кристаллический зной словно соль золотая
от бывшего солнца и девушка в кассе протянет билетик
на наксос на наксос где спите спокойно
какое хорошее лето прошло
 
 
смотри аталанта стремглав но айва отвлекает от прежних
скорбей ее папа оставил на милость а тренер
нашел на дороге и там во флориде ременнообутая мастер
смертельного спринта во рту елисейского привкуса спирт
нам совестно мерзнуть поскольку скончавшимся нечем
но жив пионерский инстинкт разведенья костра
если снежная буря
завистники льда и огня мы лишь тени
других дикарей и ни мамонта больше в ущелье
ни лишнего лемминга в тундре
которых тогда увели за собой здесь под настом когда-то
пылала эллада и боги любили свое ремесло
и его образцы мы и есть эти боги
сошедшие с призрачных круч бестелесные тени творенья
но чирк зажигалкой и тьма запылает черней с лучезарной
сестрой отступи за звенящий торос
но не вспомнить зачем отступили
прощай как нам стыдно что не было лета
 
 
горит андромеда во мраке великая вульва
вселенной сочащая бред изнутри
но подернуты люрексом лунным
рамена из персей на всех персеиды
как псы чья горячая пасть настигает
и топит в крови замерзающий кадр
 

молитва землероек

 
светлому властелину избытка пристальному быстрому
родителю грома топчущему каждую дрожь
в чьих очах число ужаса и мера милости одинаковы
вели славить себя если ты тот кто велит справедливо
разве не ты посылаешь нам лучших кольчатых и круглых
не ты делишься пышным опарышем гасишь малую жажду
и разве не достоин трепета отделивший сухое от мокрого
свят ступающий выше шумящего мха заклинатель трав
мохнатый и хищный свят если нас не останется
ибо мы умираем когда ты отвернешься
и когда ты смотришь на нас мы умираем еще чаще
 
 
блажен вкусивший ужаса шелеста настигающего ужа
гибнущий от шипящего горла стиснутой пасти
слава сытому самой покорной из наших жертв
чтобы нам исчезать без вреда и существовать опрометью
ибо мы лишь обочина твоего стремительного внимания
но и плохое добро твое не уступит хорошему злу
слава творящему мягкий воздух и липкую землю
даже когда тебя нет ты оставляешь нам выбор
ибо мы уже умерли а ты еще не отвернулся
нас уже нет в живых дважды а ты еще не взглянул
 

«такие интересные закаты…»

 
такие интересные закаты
изображает нам воображенье
что будь в них чистой правды хоть на четверть
мы жили бы практически в раю
а эти звезды так в средневековье
расписывали купола в россии
и кто-нибудь коварно подсмотрел
в нас норовят посеять убежденье
что гребни гор тверды и достоверны
а бабочки и эти как их птицы
вообще зашкаливают перегиб
 
 
когда я тоже молод был и жив
я полагал что факты существуют
и различал свет истины во всем
в чиновниках ручьях олимпиадах
по алгебре и в этих как бишь их
доверчиво выслушивал признанья
в любви и признавался в ней в ответ
так жаль что слишком редко признавался
потом припадок разочарованья
умерил мой картезианский раж
 
 
поверите здесь никого не встретишь
из прежних тех кто раньше были вы
есть сильный шанс что я вообще один
сидел всю жизнь и рисовал закаты
изобретал себе обмен веществ
врубая некоторые нейроны
в пустую вечность тыкался лаская
притворной музыкой притворный слух
но разве птицы могут быть неправдой
тут богом надо быть а я никто
 

«давайте взахлеб забывать имена зверей…»

 
давайте взахлеб забывать имена зверей
с камней и деревьев названья смывать резвей
что нужды жевать этот жмых если слово ложь
ума не прибавит что каждый бубнит свое
похоже и тютчев федор считает тож
а ну-ка забудем слова и забьем на все
начнете по списку вычеркивать имена
из первых оставьте без имени и меня
 
 
когда по этапу адам покидал свой сад
семь тысяч тому или около лет назад
он следовал слепо чему надоумил бог
с герлфрендом о глупостях без толку говоря
объекты из сучьев шипов животов и ног
назвал как ударило в тыкву от фонаря
большой полосатый с хвостом называем раз
и два неказистый подземный почти без глаз
 
 
отныне предметных смотреть избегаю снов
тем крепче люблю для чего не осталось слов
пощупаю теплое липкое тотчас съем
цветное озвучено где там твое кино
и жуткая даже из сумерек в гости всем
забудь ее имя тогда не умрет никто
живи же никто и блуждай в лесах налегке
большой неказистый подземный с хвостом в руке
 

«если прямо спросить у зеркала что мы имели…»

 
если прямо спросить у зеркала что мы имели
в этом ебаном детстве от силы припомнится лишь
весь картофель в костре да кино про подвиг емели
на второй мировой как велела гефильте фиш
а когда умирал навзрыд в своем мавзолее
ким ир сен или кто там у них умирал тогда
на заре загорались у взрослых глаза розовее
и друг друга от скорби рвала на куски толпа
чтобы чаще от страсти трясло трепеща прыщами
будоражила нервы шульженко но громче всего
из котлетного чада радиоточки трещали
про даяна моше и карибский мол кризис его
вспоминал о нездешнем один робертино лоретти
все чего возлежа возжелали на пляже тела
вот такое нам родина детство спроворила дети
вот волшебница-участь куда ты нас всех родила
 
 
возвращусь я на родину выйду на быструю речку
где сплавлял пастернак знаменито на баржах плоты
пусть как в детстве опять робертино споет про утечку
наших пляжных мозгов про усушку всеобщей плотвы
озирать эти нети убогие эти овины
что за притча овин пусть губами коснется виска
вся красавица жизнь но без тухлой своей половины
где поет робертино и харкает жиром треска
ей теперь прощено и ни слова упрека при этом
потому что последние врозь на причале стоим
ненаглядные все кто с авоськами кто с диабетом
и даян на баяне с прощаньем славянки своим
 

элегия на приход осени

 
в видоискатель быстро посмотри
дрожит пейзаж меж волосков прибора
там в приступе последней красоты
нам предстоит сентябрьская природа
прощай листвы прельстительная ложь
шум прошлого прошаркавшего мимо
 
 
здесь обещанья праздные даешь
печально помня все невыполнимо
жизнь исчезает за пределы глаз
а с ней и некоторые из нас
 
 
владыка дней всей милости милорд
твой жмых пожух в точиле под ногами
твой календарь как именинный торт
уже почти прикончен едоками
природа горше к осени на вкус
еще любви щербатый серп в зените
но у любви на каждый божий плюс
два минуса в запасе извините
коль волосы и стебли серебря
летит смертельный ангел сентября
 
 
котенком перепрятанная нить
в саду где поздно пеночка свистела
здесь быть собой или никем не быть
из дании двоичная система
быть наугад до грустных снегирей
без паузы для очной ставки с небом
сегодня будем счастливы скорей
пока нас медленно заносит снегом
и станет мир хрустальной шкурой тверд
где всех судить горазд полумилорд
 
 
как славно жить когда уже возник
в сентябрьском сне среди друзей и водки
тому в саду кто все равно тростник
как все другие в мире одногодки
ушедшие без милости верны
где в бельмах льда живому нет прощенья
медведи расстаются до весны
пора прощаться до невозвращенья
бежит оранжевый огонь в реке
и светлый серп у ангела в руке
 

«вышел и вмиг забываешь где это было…»

 
вышел и вмиг забываешь где это было
прости работа пенсия жена посуда
до горизонта волнами рожь река мимо
ни очага ни отчизны но ты отсюда
 
 
солнце как прибито к синему циферблату
над шелковой рожью медленно меркнет память
день без дна словно велено прекратить трату
времени но пространство временно оставить
 
 
как бы от любви неутолимое лето
но пешеход с повернутым наружу взором
уже не совсем тот который помнит это
и уже совершенно не тот о котором
 
 
третий на смену тем чья конечная явка
поперек ржи за речкой где проступит роща
глянешь и нет вопроса почему так ярко
только не понимаешь почему так молча
 
 
потому что здесь перестала шуршать прялка
оступился звук никак не наступит снова
говорили вечность ты смеялся и правда
вечности нет это просто пустое слово
 

«все же должна быть живая кому по силам…»

 
все же должна быть живая кому по силам
краски судьбы обозначить любую разным
быстрое счастье она помечает синим
долгое горе она вышивает красным
 
 
как же неровно ложатся на ткани пятна
этот эффект испокон замечали предки
только и прелести в ней что всегда нарядна
красное поле в небесный горошек редкий
 
 
глаз не отводит от стиснутых в лапках пялец
песню мурлычет и вечные годы мчатся
только б неловкая не уколола палец
как до сих пор к сожаленью случалось часто
 
 
все что ни вышьет положенной жизни верстка
ржа не берет и на зуб не сгодится моли
вот и выходит работая без наперстка
черная точка последняя в красном поле
 

«какие нам температуры вообще обещают…»

 
какие нам температуры вообще обещают
спасибо что в сущности бабское лето пришло
и готские горлицы мальчиков готских прельщают
осенним своим опереньем в надежде на что
 
 
ты помнишь ключом с коктебельского гона поэты
зобы их в зените пронзительным пловом полны
гостил бы и дальше у жителей этой планеты
да вот звездолет на поляне разводит пары
 
 
я жил между ними не брезгуя дружеской флягой
так липок на щупальце след человечьей руки
в назначенный час звездолет развернется над прагой
фотонная тяга и я одинокий внутри
ах ой ли вы готские сестры и певчие братья
 
 
любовь неоглядна а разум повсюду тюрьма
не пленный отныне пусть буду последняя блядь я
когда коктебель если прага забуду тебя
пускай если снова рискнет распуститься мимоза
 
 
меня не докличется в тесном застолье семья
за всеми парсеками чуткого анабиоза
я может быть русский я чешский я ваш навсегда
пусть катится ваше под звук аонидского пенья
 
 
на третьей от солнца спокойное время рекой
где готские горлицы чистят железные перья
но мальчикам это не страшно и риск никакой
 

«как-то взял посетил мелитополь…»

 
как-то взял посетил мелитополь
при советском режиме давно
там людей замечательных вдоволь
но и пьяных конечно полно
 
 
или даже до кировограда
увозило под стук колесо
население было мне радо
но конечно быть может не все
 
 
а сегодня при новом режиме
он такое же впрочем говно
тридцать лет как живу меж чужими
и не помню из вас никого
 
 
раскрасавицы все украинки
москаля несравненно милей
потому что я свой до кровинки
хоть фактически где-то еврей
 
 
и когда вы наверно умрете
свой стакан не сыскав поутру
приобщимся совместно природе
я и сам если нужно умру
 
 
нас воспел в своем творчестве гоголь
и увидеть я сызнова рад
мариуполь или мелитополь
шепетовку и кировоград
 

ангел

 
вот ангелу лаодикийской церкви пишет
начальство глаголет аминь свидетель верный
дескать инеем не дохнет огнем не пышет
и тотчас угрозы видно ни к черту нервы
 
 
адресуемый ангел нажимает enter
медленно гасит софт вырубает железо
квартальный отчет и каждый вечер на ветер
ветер и дождь напролет поэтому резво
 
 
ангел за угол где запаркована хонда
кейс к подбородку неловко тычет ключами
мимо мчат месяцы мимо времена года
осень чаще всех недаром гуси кричали
 
 
адресующий в первом веке нашей эры
сидит в пещере на скалах волны под ними
не любит в ком только теплится пламя веры
сулит им под диктовку пепла и полыни
 
 
адресат дома но дети уже в постели
жена не приняла пальто не накормила
страшно спешил но подрядчики не поспели
к отчету и опять не будет в доме мира
 
 
а который диктует добрый да не очень
меч торчком из уст ноги в огне глаза злые
обещает что день не отличат от ночи
возрыдают пред ним все племена земные
 
 
каждому даст меж избранниками своими
кроме прочих кого заточит и помучит
белый камень и на камне новое имя
которое знает только тот кто получит
 
 
а кто не получит на поиски пижамы
отливает сослепу на скорую руку
выключит радио с гимном гордой державы
камнем рядом с женой и ни слова друг другу
 
 
вот он лежит сложив свои две пары лапок
ни огня во вселенной только точка в центре
высвечена где отрубился в нимбе набок
один как перст ангел лаодикийской церкви
 
 
ни холоден ни горяч обесточен мудро
вот будет ему с патмоса письмо наутро
 

«поздняя осень и позже не нужно уже…»

 
поздняя осень и позже не нужно уже
в синих запястьях опять замедление пульса
видно как верхний жилец на своем этаже
лампу зажег и навеки в газету уткнулся
здесь в колесе листопада где белки бегом
шорох машины и нимфа с кувшинчиком в нише
ближе ли свет даже если жилец о другом
нижнему только бы жить по возможности выше
вытянув шею пока парусами края
неба хрипеть с подоконника ворона вроде
вслед перелетным внутри трансцендентное я
гуссерля впрочем и это осталось в европе
 
 
в жадном оранжевом рано кончается год
смена сезонов у поллока выкраден метод
если этаж или месяц снаружи не тот
ты не жилец то есть разница в том что не этот
где-нибудь клейстер на рамы в стакан купорос
скоро смотреть как щелкунчики в хвое повисли
здесь открываешь в газете последний прогноз
то есть последний в простом окончательном смысле
неосмотрительно ступишь на хрустнувший наст
быстро иссяк лабиринт ариадниных ниток
ворон с карниза и нимфа в кувшине подаст
нужный напиток
 

день благодарения

 
Lord God of Hosts, be with us yet,
Lest we forget, lest we forget!
 

R. Kipling[11]11
  Lord God of Hosts, be with us yet, / Lest we forget, lest we forget (англ.) – «Господь Бог Сил, побудь с нами еще, / чтобы мы не забыли, чтобы мы не забыли!», из стихотворения Р. Киплинга «Отпустительное».


[Закрыть]

 
покуда щиплешь листья для салата
и тыкву потрошишь до пустоты
из бейсмента семейная собака
бейсбольный мяч несет тебе смотри
рецептами плюется вещий ящик
осенний свет от суеты ослеп
всё как у взрослых как у настоящих
спит объявивший загодя госдеп
острастку тегерану и хартуму
задумайся и лишь затем плесни
кому мы в жертву птицу принесли
за что благодарим фортуну
 
 
когда отцы в посудине фанерной
везли на запад веры семена
зима зияла ледяной каверной
но собран злак и дичь принесена
и правило устроили простое
с улыбкой братства в каждом ноябре
всем предписать взаимное застолье
кто соль земли и город на горе
но где меж всех твоя улыбка боже
и отчего нам немы небеса
пирующим послушно в сша
да и в других широтах тоже
 
 
здесь тяжко жить иначе чем в надежде
но праздников природа такова
благодарить судьбу за то что прежде
а будущее глубже в рукава
сносить в потомстве тлеющую зависть
в застольях наловчились старики
когда подарка бережно касались
но неизменно с тыльной стороны
у будущих в чести другие боги
в чей адрес все благодаренье ложь
им радости взаймы не перешлешь
не одолжишь на время боли
 
 
вот притолока отстает от двери
внутри собака добрая мертва
когда с опушки выжившие звери
повадятся на наши торжества
когда лавиной с гор низвергнет гордость
и пакля вкось полезет из щелей
когда календари придут в негодность
мы вспомним день который был светлей
еще вовсю несли на стол салаты
мир ликовал под тост совместных стран
и намечал коварный тегеран
отмщенья день и час расплаты