Текст книги "Проект хаоса – 2"

Команда добровольцев прибыла в город утром, вышла на штаб повстанцев и получила задачу быть в резерве на случай непредвиденных событий. Эти самые события наступили через час. И так уж вышло, что команда Вениамина Лоскутина выехала к зданию электросетей вместе с группой Геннадия Лоскутина. Причем, второй был назначен старшим…

Геннадий Лоскутин лезть к зданию наобум не стал. Оценив обстановку, он велел дяде с его людьми занять позиции на перекрестке и сосредоточить огонь на дороге, чтобы отрезать боевикам путь отступления.

– Только вперед не лезьте, – предупредил он дядю. – Главное не дать им уйти.

Лоскутин-старший тактику еще не забыл, но напоминать племяннику об этом не стал.

– А мы со двора здания зайдем.

– Осторожнее там, Ген, – попросил дядя. – Без подвигов.

Геннадий усмехнулся и дал отмашку своим.

Прибытие подкрепления к повстанцам боевики отметили сразу. Первые залпы карабинов и ружей вывели из строя пять человек. Еще двоих легко зацепило. Понимая, что повстанцы сами пойдут в атаку, командир отряда боевиков решил отступить, однако к дороге, где стоял транспорт, так просто теперь не подойти, обратный путь перерезан. Дело принимало хреновых оборот, помощи от своих ждать бестолку, надо что-то решать. И быстро.

Идею захватить заложников и с ними прорваться на соседнюю улицу подал Глазков – бывший командир роты ППС, а теперь начальник коллекторского агентства.

– Со двора через подвальный этаж пройдем.

Предложение так себе, но в сложной ситуации хватаешься за соломинку. И командир боевиков Борис Сажин, сам в прошлом офицер полиции, кивнул.

– Только быстро. И лучше баб.

– Может еще кастинг, бля, там устроить?! Кого схватим…

Командир ощерился, выдал сочную руладу и подозвал двух помощников.

– Огонь плотнее и готовьтесь к рывку.

– Да нас зажали! – возразил один.

– Похер! Будем сидеть, всех положат. Работаем, сука, работаем!

План почти удался. Пока основная часть отряда поливала повстанцев длинными очередями, группа из девяти человек рванула через двор к окнам подвального этажа. На одном окне не было решетки, на втором стальные прутья погнуты. Боевики быстро проникли внутрь и выскочили в коридор.

В состав резервной смены Галина Владимировна Рывнова попала под утро, когда два десятка женщин, имевших познания в медицинском деле, собрали во временном госпитале и провели с ними занятия. Повстанцам дико не хватало низового медперсонала для работы на местах. Медсестер и фельдшеров, способных оказать доврачебную или первую медицинскую помощь и довезти раненого живым до операционного стола. К слову, в эти часы на больничные койки попадали не только с огнестрельными и осколочными ранениями, но и с инфарктами, инсультами, переломами конечностей, приступами аппендицита и прочими хворями. Стресс, нервы, отсутствие нужных лекарств приводили к осложнениям и приступам застарелых заболеваний.

Вот и решено было отыскать среди добровольцев людей с хоть какими-то медицинскими познаниями и после экспресс-семинара направить на места.

Галина Владимировна когда-то окончила медицинское училище и получила диплом медсестры. Правда, уже лет пятнадцать по профессии не работала, но знания все равно сохранились. Так что из состава народной дружины она была переведена в медперсонал и поставлена на особый учет. Во время социальных катаклизмов медики любого уровня приравнивались едва ли не к богам.

В резервной смене было два медика, студентка третьего курса медуниверситета Катя Званова и Галина Викторовна. Одной девятнадцать лет, вторая в два раза старше. Знаний у Кати чуть больше, а опыт почти одинаков. Других врачей для отряда охраны стратегически важного объекта у повстанцев не было. И то хлеб.

По приезду Галина Викторовна и Катя были переправлены в здание электросетей для срочной помощи раненым, а тех набралось уже восемь человек. Под временный лазарет отвели помещение в цокольном этаже, куда притащили два больших стола, несколько раскладушек, переносную лампу и все аптечки, что собрали в здании. В помощь медикам отрядили двух женщин и двух мужчин покрепче. Раненых переносить дело непростое, это не мешок с картошкой и не дрова. Да и не каждый вынесет вид крови и ран.

Медики сразу включились в работу и даже стрельба не отвлекала их от дела. Все внимание было направлено на раненых.

Группа Глазкова прорвалась в коридор и смогла пройти до лестницы, но сразу наверх не пошла. Сперва Глазков хотел пробиться на первый этаж, но потом решил обследовать помещения в подвале. Да и времени штурмовать оборону противника не было, к тем уже подошло подкрепление и любая затяжка времени могла стать роковой.

– Трое направо, трое налево, – скомандовал он. – А мы держим коридор. И быстро!

Боевиков подгонять не надо, они отлично понимали, что стоит на кону. Сперва досмотрели ближние помещения, но там было пусто. А потом добрались до двойных дверей в глубине коридора. Возле дверей стояли прислоненные к стене носилки, на полу пятна крови, остатки перевязочного материала, стрелянные гильзы, забытый кроссовок и чья-то сумка, набитая под завязку.

Первый боевик уже подошел к ней, когда одна створка дверей открылась и к сумке протянул руку невысокого роста мужчина в ветровке. Боевик наступил на сумку ногой и мужчина как-то замедленно, словно неохотно поднял на него взгляд. И застыл, глядя на ствол автомата.

– Привет, дядя. Ты чьих будешь?

Мужчина вдруг икнул и сел на пол, не отводя взгляда от оружия.

– Андрей Петрович, вы скоро? Нам бинты нужны, – раздался из помещения чей-то хриплый тенор.

– Давай, Андрей Петрович, двигай, – усмехнулся боевик, убрал с сумки ногу и сделал знак своим.

Другой боевик обернулся к Глазкову и махнул рукой, сюда, мол.

Тяжелораненый повстанец скрипел зубами и дергался, не давая снять с себя окровавленные штаны и кроссовки. Галина Владимировна с трудом удерживала его на столе, приговаривая «все будет хорошо», и ждала, когда Катя, наконец, найдет ножницы. Но та, растерявшаяся от вида раненых, их стонов и выкриков, шарила рукой в сумке и никак не могла нащупать проклятые ножницы.

Потеряв терпение, Галина Владимировна повернулась к стоявшему у двери помощнику.

– Нож есть? Нож дай!

И тут ее взгляд натолкнулся на фигуры вошедших в помещение боевиков. Галина Владимировна застыла с протянутой рукой. Рядом замерли Катя и сидевшая возле раненых женщина.

Стоявший у входа повстанец вскинул карабин, но первый боевик ловко отбил ствол в сторону и двинул рукой по лицу мужчины. Тот отлетел к столу.

– А ну тихо всем! – рявкнул боевик. – Застыли и не дышим!

За первым зашли еще трое. Осмотрелись, увидели в углу оружие раненых и выкинули его в коридор.

Первый боевик, главный в их группе, обвел взглядом женщин, довольно усмехнулся.

– Так, бабы на выход. Остальные лежите тихо. Не то…

Он махнул рукой, давая сигнал своим. Боевики подошли к женщинам.

– Ну-ка пошли, живо!

Первую женщину вытолкнули в коридор, потом за руку вытащили онемевшую от страха Катю. Боевик звонко шлепнул ее по ягодицам и отпустил пошлую шутку. А третья женщина, которой было далеко за шестьдесят, вдруг встала перед одним из боевиков и громко произнесла:

– А ты здесь меня кончи, Паша! Чего волочь с собой, тут стреляй!

Боевик замер, посмотрел на женщину и глухим голосом просипел.

– Дарья Николаевна?

– Узнал, внучок? Дарья Николаевна, соседка твоя!

Боевики удивленно смотрели на них. А Паша – рослый детина лет тридцати, неловко дернул головой, не зная, что сказать.

– Вот и дожила. Всю жизнь проработала, внуки уже выросли, а в родном городе от фашистов смерть приму! От соседа, которого с пеленок знаю! Хорошо твоя мать не дожила до такого позора! И деды не дожили, а они с немцами успели повоевать. Они бы тебя сейчас!..

Паша, сержант ППС, резкий и злобный мужик, сейчас стоял как статуя, глядя на соседку и не зная, как быть. Упоминание о матери выбило его из колеи. Можно снести бабке голову в одну секунду, но руки вдруг онемели.

– Стреляй, Пашенька, – шагнула к нему соседка. – Давай! Только труп не погань. Пусть похоронят рядом с моими. Там и твоя мать недалеко лежит, вот все ей и обскажу. Пусть с того света проклянет сынка.

Глазков, понимая, что ситуация складывается патовая, слыша нарастающий шум стрельбы снаружи, пробурчал под нос ругательство и решительно шагнул вперед.

– Турчин, берите трех баб и быстро отход! Живо! Эту оставь тут!

Паша Турчин вздрогнул от команды и толчка в плечо, с трудом отвел взгляд от соседки, шагнул назад, подхватывая Галину Владимировну и выводя ее в коридор.

Глазков отходил последним, ткнул пальцем в Дарью Николаевну и сдавленно прошипел:

– Стой тут, бабка! Не доводи до греха!

– Да ты уж нагрешил, парень, никакими молитвами не отмолишь! Народ тебя проклянет!

Глазков вышел в коридор, захлопнул за собой дверь, в сердцах врезал сидевшему на полу повстанцу прикладом по голове и громко отдал команду:

– Отходим к своим! Пошли, пошли!

Боевики, волоча с собой женщин, поспешили к окнам. А с другого конца коридора по ним разом ударили несколько автоматов. Повстанцы начали выгонять проникших в здание врагов.

Единственный пулемет – старый, но надежный РПД – Лоскутин оставил с группой дяди. С его помощью повстанцы намертво перекрыли боевикам пути отхода к транспорту. Пробиться те могли бы только ценой больших потерь, а вот вывести машины с улицы у них вряд ли бы вышло. Лоскутин-старший решил под прикрытием пулемета подойти к боевикам поближе и забросать их гранатами. Благо небольшой запас «карманной артиллерии» добровольцы имели. Ничто так давит на психику, как пара «эфок», рванувших над ухом. А если добавить несколько очередей, то паника в рядах противника обеспечена.

Вениамин Лоскутин взял с собой троих самых шустрых парней и двинул к зданию электросетей, прячась за высокую бетонную ограду. Дойдя до места, Вениамин выглянул из-за укрытия и увидел десятка полтора боевиков во дворе здания. Те сидели грамотно, устроив круговую оборону. Вот только обзор у них плохой, дорогу не контролировали.

Подумав об этом, Вениамин нахмурился, странная беспечность противника его удивила. Не до такой же степени они тупые! А в следующее мгновение один из его людей вдруг заорал диким от напряжения голосом:

– Справа! Справа!

Подчиняясь инстинкту, Вениамин буквально рухнул за ограду и тут же по ней прошлась дробь ударов. Только после этого Лоскутин-старший расслышал автоматные очереди. А потом долетел чей-то заполошный крик:

– Окружили! Нас окружили!

Ага, боевики все-таки выставили прикрытие! Только толку от него, раз отход перерезан. Сменив позицию, Вениамин снова выглянул за ограду и увидел, что из здания выбирается еще одна группа боевиков. И среди них несколько женщин.

– Твою мать! – не сдержался он. – Они заложников взяли!

– Суки! – крикнул лежавший рядом доброволец. – За баб спрятались! Что делать будем, Николаич?

Лоскутин зло выругался и сплюнул. Что делать он не знал, одно было ясно наверняка – отпуска боевиков нельзя! После того, что они сделали, никак нельзя. Но это гарантированная смерть заложницам. Тупик!

Охрана электросетей банально прозевала проникновение противника в здание и спохватилась только когда вниз повели очередного раненого. Трудно винить их в этом, большинство повстанцев давно перешли в разряд пожилых людей и мало кто помнил, что такое армейская служба. Да и не знал никто, как именно надо оборонять такие объекты.

Об этом должны были подумать в штабе, прежде чем формировать группу охраны. Но лидерам повстанцев в эти часы было не до вникания в нюансы и детали. Да и не было в резерве большого числа опытных и обученных бойцов. А те, что были, имели другие задания.

Надеялись на авось, на поредевшие ряды противника, на его неготовность проводить такие вылазки. И ошиблись. Бывает.

Геннадий Лоскутин быстро оценил обстановку, мысленно выругал охрану, но тут же изменил мнение, увидев, кто именно несет здесь службу. Замысел врага он понял: попав в клещи, боевики сделали ставку на захват заложников. Для чего? Явно не для того, чтобы заставить повстанцев покинуть объект. Тогда только для прорыва к транспорту и бегства.

Оставив внутри половину своих людей, Лоскутин с остальными рванул через черный ход во двор к гаражу. И тут же увидел шесть или семь боевиков, отступающих к воротам. С собой боевики волокли трех женщин. Мать своего друга Толика Рывнова Геннадий узнал сразу. Помянул товарища недобрым словом – за матерью не смог уследить, потом вспомнил, чем занят Толик, и матюкнулся.

– Не стрелять! – скомандовал он своим и сделал жест рукой.

Семен Самсонов, державший на прицеле боевиков, бросил на товарища взгляд. Никто из группы стрелять и не думал, зря Генка шумит.

Противник, увидев всего в полутора десятках метрах от себя повстанцев, встретил их очередям, но пули укрытых за строением парней не достали.

– Эй, хорош лупить! – крикнул Лоскутин. – Вы в кольце!

– Дайте нам уйти! – донесся чей-то зычный баритон. – Не то ваших баб шлепнем прямо тут.

– Сука… – прошептал Евгений Бровников. – Это же Глаз!

– Кто? – не понял Лоскутин.

– Капитан Глазков, ротный патрульных. Помнишь, ездили год назад на вызов. Там коллекторы с кем-то сцепились. Их начальник бывший мент Глазков. Ты еще его идиотом назвал.

– Почему?

– А я помню?! Его вроде по статье из органов уволили. Или нет.

Лоскутин выглянул из-за угла, посмотрел на мать Толика, на молоденькую девчонку, стоявшую рядом с ней, качнул головой.

– Наверное, за дело уволили. Ладно, ты за меня.

– А ты куда? – изумился Бровников.

– На переговоры.

Лоскутин встал, потом вдруг обернулся к Женьке и четко произнес:

– Если меня грохнут, не дайте им уйти. Валите. Заложников они не отпустят. А так хоть какой-то шанс.

Бровников с сомнением посмотрел на товарища, но возражать не стал. Знал, что Генка не передумает.

– Поймешь, что край, прыгай к мусорным бакам, мы прикроем.

Лоскутин кинул и громко крикнул.

– Глазков! Глазков, слышишь?

Со стороны боевиков ответили не сразу. Видимо, бывший капитан соображал, кто его смог узнать. Потом так же громко выкрикнул:

– Слышу. Ты кто такой?

– Сейчас увидишь. Не стреляй, я выйду.

– Ну давай, выходи.

Голос Глазкова звучал зло, наверное, в такой ситуации не стоило рисковать, но Лоскутин все же пошел. Это шанс спасти заложников. И мать друга.

Геннадия встретили семь автоматов, суровый взгляд Глазкова и широко раскрытые глаза Галины Владимировны. Лишь бы она не сорвалась и не заорала. Иначе все испортит.

– Ты кто? – спросил Глазков, когда Геннадий встал в пяти метрах от него.

– Сержант Лоскутин, ОМОН.

– О как! – удивился Глазков. – А тут что делаешь, сержант?

– Что и должен – порядок и людей защищаю. А ты что делаешь?

Глазков оглянулся на своих, ухмыльнулся.

– Что приказано.

– Кем?

Капитан нахмурился.

– Ты зачем пришел? Выяснять, кто чем занят? У меня нет времени…

– Вот тут ты прав, времени у тебя нет! Твоя банда окружена, дорога перекрыта, к машинам не подойти. Вас не выпустят. Рванете пешком – перешлепают. А здесь мы вас просто перестреляем, как в тире. Захват провален.

– Я и так знаю. Что ты хочешь?

– Отпусти женщин. Ты же офицер хоть и бывший. С каких пор за баб стал прятаться?

Стоявшие рядом с Глазковым боевики, среди которых хватало бывших и действующих сотрудников полиции, зашумели, кто-то послал Лоскутина по адресу, кто-то посоветовал засунуть хрен в пасть и не возникать. Геннадий не реагировал, смотрел на Глазкова. И старательно отводил взгляд от заложниц. Сейчас ему надо быть жестким, даже жестоким. И говорить страшные вещи. Страшные для них, для несчастных женщин.

– Меняемся, сержант, – усмехнулся Глазков. – Мы тебе баб, ты нам тачки. И даешь уйти.

– Ты командуешь бандой?

Лоскутин специально педалировал это слово, чтобы уязвить капитана. И тот реагировал, но держал себя в руках.

– Не я.

– Где твой старший? Пусть он скажет.

Глазков невольно дернул головой, словно хотел посмотреть назад, на забор, за которым сидела вторая часть банды.

– Со мной говори.

– Ты можешь принять решение за него? Ладно. Тогда так. Женщин вы отпускаете, оружие сдаете. Идете в плен. Никого не убьем! Гарантирую! Суд будет, это точно. Но по закону.

Боевики рассмеялись, кто-то опять начал ругаться.

– Молокосос, чавкалку прикрой, дебил! – крикнул рослый мужик, державший за плечо девушку. – А то пулю словишь!

– Это ты от пули за бабой спрятался, смельчак! – ответил Лоскутин. – Ты отлипни от нее и сюда иди, поговорим!

– Хорош! – прервал шум Глазков. – Утихли. Сержант, я слово сказал. Не дадите уйти – порежем баб на ремни. На ваших глазах! И все равно вырвемся!

– Не вырвитесь. Вы обложены, помощи не будет. Тронете женщин… – Лоскутин сделал шаг вперед, отойдя от мусорных баков. – Мы вас расстреляем. А кто вдруг выживет – на деревьях развесим! За яйца! Хоть царапина на женщинах будет – умирать станете страшно! Вам нечего терять – нам тоже! Не вытащим заложниц – отомстим! А потом придем к вам домой и поговорим с вашими семьями.

Шум среди боевиков стих. Перспектива визита разъяренных повстанцев к ним домой точно никого не обрадовала.

– Как вы к нам, так и мы к вам! Все! Пять минут, думайте. Потом делайте, что хотите, но молитесь, чтобы сдохнуть сразу.

Упорно отводя взгляд от женщин, Лоскутин повернулся и медленно пошел к своим. Ни Глазков, ни кто-то другой не произнесли ни слова. В наступившей тишине несколько очередей, прозвучавших у дороги, ударили по ушам с удвоенной силой.

Пяти минут не потребовалось. Еще раньше десять боевиков попробовали под прикрытием бешенного огня пробиться к машинам, но были остановлены на полпути. Первыми огонь открыла группа Лоскутина-старшего, на которую боевики и выскочили. Двоих срубило сразу, одного прилично зацепило. Потом заработал пулемет, срезав еще двух боевиков. Уцелевшие отступили обратно во двор. Раненый пытался отползти к своим, но очередь Вениамина Лоскутина утихомирила его навсегда.

Как потом оказалось, бросок боевиков возглавил их командир Сажин. Он не послушал Глазкова и решил пойти напролом, но безрезультатно. Гибель Сажина отрезвила уцелевших. Еще через минуту Глазков сказал Геннадию Лоскутину, что они сдаются.

Заложниц боевики оставили во дворе и пару минут те были предоставлены сами себе. Пожилая женщина села на брошенный ящик и все время крестилась. Катерина стояла у стены гаража, обхватив себя руками, и дрожала, словно в лихорадке. Галина Владимировна подошла к ней и обняла.

– Все, девочка, все – шептала она, гладя ее по голове. – Ничего страшного. Обошлось.

– Ага.

Катя пыталась унять дрожь, но ничего не могла с собой поделать. Страх не отступал, а стоявшие метрах в двадцати от них боевики, хоть и без оружия, внушали ужас.

– Чего ждем, дамы? – раздался вдруг за спиной сильный мужской голос. – Давайте-ка в здание. Нечего тут делать!

Галина Владимировна стремительно обернулась и увидела в паре шагов от себя рослого широкоплечего мужчину с серьезными глазами и улыбкой на лице. Рядом с ним были еще двое с карабинами в руках. Это были свои и при виде их Галина Владимировна и Катя разом успокоились. И третья женщина перестала причитать.

– Пошли, пошли, красавицы! Тут дела мужские, – добавил веселый человек. – А у вас своих забот полно, да?

Галина Владимировна кивнула, шагнула в сторону, но ноги вдруг подкосились и она едва не упала, удерживаемая Катей. Мужчина шагнул вперед, подхватил Галину Владимировну на руки и легко поднял.

– А вот падать команды не было.

Сильные руки без труда держали женщину и Галина Владимировна вдруг ощутила какое-то спокойствие, словно в детстве, когда ее брал на руки отец.

– Голова закружилась? – спросил мужчина, пристально глядя на нее и Галина Владимировна кивнула, толком не разобрав вопрос.

Так их и застал Геннадий Лоскутин, закончивший прием пленников. Он с некоторым изумлением посмотрел на дядю, потом узнал Галину Владимировну и весело хмыкнул.

– Да, дядя, ты, гляжу, времени даром не теряешь.

Вениамин Николаевич строго посмотрел на племенника и хотел было ответить, но тот опередил.

– Снова здравствуйте, Галина Владимировна. Вы-то тут каким образом?

Женщина вдруг смутилась, попробовала встать на ноги, но Вениамин Николаевич крепко держал ее.

– Так вы знакомы? – спросил он.

Геннадий кивнул.

– Ну тогда представь нас! – весело попросил Лоскутин-старший. – А то до объятий дошло, а имени не знаю.

Чувство юмора у дяди никуда не делось, как всегда находил время для шуток. Геннадий почесал лоб, отметил порозовевшую от смущения маму друга и развел руками.

– Это Галина Владимировна, мама моего друга Анатолия. Галина Владимировна, этот тип, что упорно обнимает вас, мой дядя Вениамин Николаевич. Прошу любить и жаловать… взаимно. «Горько» говорить рано?

Теперь смутились оба, дядя укоризненно покачал головой, а Галина Владимировна опять попыталась встать на ноги. Без успеха.

– Да ладно. Дорогой дядя, несите свою добычу в здание. Там раненых много, нужна помощь. Машины для эвакуации готовы.

Вениамин Николаевич смерил племянника взглядом из серии «ну погоди!» и впрямь понес Галину Владимировну к дверям. Геннадий удивленно хмыкнул и кивнул Бровникову.

– Женя, помоги женщине.

Бровников поднял третью женщину на ноги и медленно повел к дверям. Та послушно шла, постепенно приходя в себя. А Лоскутин подошел к Кате.

– Как вы?

Девушка не ответила.

– Значит, теперь моя очередь. А то все дядя да дядя.

Он тоже поднял Катерину на руки, нарочито серьезно произнес.

– До пяти лет я думал, что меня зовут «Заткнись». Потом оказалось, что Геннадий. А как вас, леди?

Катя вымученно улыбнулась, но ответила уверенно:

– Екатерина.

– Очень приятно. Врач?

– Студентка.

– О! Еще более приятно. Ну, поехали?

Взведенные после схватки и переговоров нервы потихоньку успокоились и Геннадий дал себе небольшую паузу, заняв руки красивой девушкой, а мысли неожиданным знакомством дяди и матери друга. Хорошо хоть здесь все закончилось благополучно.

Чуть ранее Лоскутин успел сделать важное дело. Он организовал запись признаний боевиков и отправил ее в штаб. Показания Глазкова и других пленников помогли понять дерзкий замысел противника и дать неопровержимые улики в причастности властей к серии нападений на мирных людей и важные объекты городской инфраструктуры.

После этого штаб, наконец, принял предложения Буровца по аресту всех сотрудников правоохранительных органов и по выдвижению ультиматума властям. Смысл ультиматума: вся управленческая верхушка, руководство силовиков и их прихлебатели покидают область. Впредь все переговоры повстанцы будут вести с федеральным центром. В случае неподчинения – арест.

Для помощи властям с принятием важного решения к резиденции губернатора выдвинули отряд в две тысячи человек. И хотя огнестрельное оружие имели далеко не все, но сам вид решительно настроенных людей отбил у властей и охранявших их нацгвардейцев всякое желание оказывать сопротивление. Это не футбольные фанаты и не какой-то митинг, тут сметут разом. Не застрелят, так растерзают, никакое оружие не поможет.

Сайт, где висели сведения о разыскиваемых силовиках, пополнился новыми данными, сюда же попали и другие: спортсмены, уголовники, чиновники.

Не полагаясь на частично рухнувший интернет, штаб повстанцев отправил два десятка рассыльных и те расклеили по городу плакаты с последней информацией. Вдобавок машинами развезли срочно напечатанные листовки. Повстанцы быстро вспоминали опыт прошлого и использовали старые приемы для оповещения людей.

Лежавшего в частной дорогой клинике губернатора пришли «проведать» Ловкачев и Селиванов. Их сопровождали две сотни хорошо вооруженных повстанцев. Пятеро бойцов СОБРа помешать визиту никак не могли. Их разоружили, отодвинули в сторону и велели стоять тихо. Под прицелом автоматов.

Глава области Александр Заречный пришел в сознание и благодаря заботе врачей чувствовал себя неплохо. А вот выглядел бледно и не по причине слабости. Трудно сохранять спокойствие и вальяжность, когда тебе открытым текстом разъясняют, что ты здесь больше никто.

– Даем три часа. Все чиновники районных, городской и областной администраций должны покинуть пределы области. Те сотрудники правоохранительных органов, которые не вошли в списки на арест, тоже могут уехать. Остальные предстанут перед народным судом за преступления против закона и города.

Селиванов сделал паузу и посмотрел на сидящего в кровати губернатора. Тот в начале визита побледнел, а теперь медленно наливался краской. От гнева, видимо. Или от страха.

– Семьи можете взять с собой, можете оставить, – добавил Ловкачев. – Мы с женщинами и детьми не воюем.

– Мы передали наш ультиматум во все райцентры области. Так что это касается всех, – сказал Селиванов.

Заречный непроизвольно дернул рукой и что-то буркнул. Стоявший в изголовье кровати врач встревоженно посмотрел на него и бросил взгляд на приборы.

– Встреча закончена, – заявил он. – Пациент…

– Пациент дослушает все, что мы скажем, – перебил его Ловкачев. – А вы, доктор, лучше выйдете в коридор. Не бойтесь, мы его не съедим. Ну?!

Под жестким взглядом Ловкачева врач смешался, посмотрел на Заречного и пошел к дверям.

– Руководство полиции, нацгвардии, ваши помощники и вы сами будете здесь до конца эвакуации. И уедете последними, если все пройдет тихо. Это понято?

Заречный буравил взглядом Селиванова, но волю чувствам не давал. Сила не на его стороне, а в случае чего мятежники поставят к стенке всех, кого захотят. Сейчас их время.

– Понятно? – чуть громче повторил Селиванов.

Заречный кивнул, хрипло сказал.

– Да. Но мы можем не успеть.

– Ничего, мы поможем. Врачи говорят, что вам нужен покой, так что уедете вечером. Или завтра.

– Я… Я в плену?

Ловкачев хмыкнул, растянул губы в усмешке.

– В плен берут на фронте. Скажем так, вы лично проследите за отправкой в ваших людей. Потом в столице оправдаетесь, мол, до последнего держал руку на пульсе событий.

Явная насмешка Заречного не зацепила. Лошадиная доза успокоительных препаратов помогла сгладить чувства и не дать наговорить глупостей.

– Что нужно от меня?

– Сейчас вы запишете выступление для своих. Мы выложим это в сеть.

– Я не… полиция и нацгвардия меня не послушают, я не могу им приказать.

– Ничего. Их начальство отдаст приказ. После ваших слов они все сделают. Тем более, из Москвы пришло указание силовикам прекратить все активные действия. Главное, чтобы все поняли – Горинск наш.

Заречный при этих словах вздрогнул, кинул на гостей свирепый взгляд и не сдержал себя.

– Надолго ли? Думаете, Москва позволит выйти одному региону из повиновения?

– Москве пока не до нас, – ответил Ловкачев. – Но вы правы, с рук это нам не сойдет. Однако доведенный до предела народ будет защищать себя. Нам просто некуда отступать. Понимаете, некуда!

Ловкачев сказал это как-то отрешенно, без ярости и напора. И Заречный вдруг понял, что этот человек сказал правду. Некуда народу бежать. Как загнанному в угол зверю. Только зверя в углу чаще всего пристреливают. Готовы ли эти ребятки к такому?

Заречный отвернулся, успокаивая себя, и услышал голос Ловкачева.

– Запись пошла. Говорите, Александр Ильич.

Ультиматум и запись обращения Заречного прокрутили по телевидению, в интернете и даже по радио. Через час с приказом прекратить активные действия и покинуть город выступили начальник УВД генерал Полонский и начальник управления нацгвардии полковник Астахов. Оба до последнего отказывались от выдвинутых повстанцами условий, но сперва Заречный в короткой беседе по телефону буквально задавил обоих силовиков, а потом Ловкачев и Буровец прямо дали понять, что в противном случае все сотрудники полиции и нацгвардии будут взяты под арест, а при сопротивлении уничтожены.

С учетом ранее полученных распоряжений из Москвы о недопустимости открытого противостояния с народом, Полонский и Астахов вынуждены были пойти на попятную.

Начальника управления ФСБ полковника Коржуна найти не удалось, он и его сотрудники исчезли. Либо покинули город, либо засели где-то в тихом месте. Иного от этой конторы ждать не приходилось.

Еще через час начался новый исход из города. Теперь уходили правоохранители, причем те, кто считал возможным уйти открыто. Те же, кто засветился в нападениях на повстанцев, искали иные пути бегства.

На площадях, на перекрестках главных улиц, на выезде из города стояли усиленные отряды охраны. Обыскивали транспорт, у полицейских требовали документы и оружие. Если оружия не было, требовали объяснений, где оно. В захваченных районных и линейных отделах полиции проверяли журналы учета и хранения оружия, осматривали оружейные комнаты, арсеналы. Такому же досмотру подверглись базы ОМОНа и СОБРа.

Не тронули только несколько подразделений. Отдел лицензионно-разрешительной работы, сотрудники которого в большинстве своем не участвовали в столкновениях с повстанцами. И отдел по делам несовершеннолетних. Там в основном работали женщины, замотанные и утомленные службой сверх всякой меры. От них даже не требовали обязательного выезда из города. Наоборот, попросили остаться на службе и отрядили в помощь людей. Детей бросать без присмотра нельзя ни при каких раскладах.

Но после исхода силовиков тихо на улицах Горинска не стало. Еще бродили по подворотням банды уголовников и спортсменов, еще стреляли в патрульных сколоченные из частных охранников и обозленных полицейских группы. Лилась кровь, гибли люди, иногда случайные прохожие. Судя по всему, скорого наведения порядка в городе ждать не следовало. Однако максимально обезопасить улицы нужно было любым способом.

– …Схема расположения телефонных аппаратов есть у каждого, так что связь держим стабильно. Ну а в крайнем случае используем радиостанции. Но только самое необходимое! Что эфир слушают – к гадалке не ходи. Так же мобильники, чем меньше по ним болтаем, тем лучше. Вопросы?

Архип обвел взглядом сидевших в кабинете людей. Ответом было молчание.

– Очередность смен определите сами. И повнимательнее, полицаи вроде свалили, но сколько еще всякого дерьма в городе сидит, никто не знает. Могут и ударить. Ладно, расходимся. Толик, задержись.

Рывнов подождал, пока закроется дверь кабинета, и посмотрел на Архипа. Тот шумно вздохнул, с силой потер скулы ладонями.

– Садись, не маячь.

Архип подождал, пока Толик сядет на диван, и сам сел напротив на стул.

– Ты все совещание молчал. Устал или как?

Толик пожал плечами. Лень было шевелить языком, короткий отдых впрок не пошел, но и спать не хотелось. Какое-то аморфное состояние словно после попойки.

Видя, что Архип ждет ответа, неохотно ответил.

– Думаю, что дальше будет.

– И?

– И ничего хорошего не вижу. Если Москва решит нас задавить, полдня от силы простоим. Это если артиллерию и авиацию не подключат.