Текст книги "Сам без оружия"

– В честном бою, наверное, сложно, – покачал головой Щепкин. – Но от удара в спину не спасут ни дзюдо, ни пистолет. А ты ударила точно…

Холодова не отреагировала на его слова.

– Значит, это ты предупредила японцев о нашем визите? Продала любовь. Верность Германии выше чести и Родины?

Кажется, он перебрал с резкостью. Холодова выпрямилась, поджала губы.

– Я урожденная Ранте, если ты не знал. По отцу немка, баронесса. Кстати, немцы обещали восстановить меня в наследстве. Так что моя отчизна – Германия.

– Значит, ты патриотка?

– Я просто баба, Васенька! Баба, которой надоели все эти игры, война, подлость и смерти, – она снова шмыгнула носом. – Это уже выше моих сил.

– Но ты решила довести игру до конца. Что, куратор настаивает? Грозит отобрать титул?

Она мотнула головой, как-то зло усмехнулась.

– Куратор погиб позавчера. Глупая смерть – он получил разряд током, когда проверял проводку в доме. Я узнала случайно. В восточном отделе германской разведки обо мне знали всего три человека. Теперь знают двое. Один никогда не выйдет на связь. Второй не станет этого делать. По условиям договора, я должна была выполнить только одно задание, после чего прекращала работу.

– Тебя бы обманули, – возразил Щепкин. – Потребовали бы еще помочь.

– Нет. Они знали, что мною манипулировать нельзя. Я сорвусь с крючка, даже если это будет грозить гибелью.

Она замолчала. Щепкин тоже молчал, лихорадочно оценивая услышанное и просчитывая варианты. Признание Холодовой выбило его из колеи, но он старался мыслить трезво. Как назло, выхода из ситуации не видел. Документы-то пропали! Как достать их и уйти от японцев?

– И что теперь, Диана? – как можно мягче сказал он. – Отдашь японцам оригиналы, получишь плату и исчезнешь? А?

Лицо Холодовой исказила гримаса злости. Она уколола Щепкина цепким взглядом, дернула головой.

– Документы я им не отдам. Может быть, подделку. Цель операции почти достигнута – после диверсии, проникновения в консульство и похищения вас отношения между странами и так будут напряженными. Да еще и кража из Генштаба. Моя работа почти закончена.

– А дальше? Что дальше?

Холодова не спешила отвечать, смотрела на свои руки, словно набираясь решимости. Потом вскинула голову и умоляющим, полным боли голосом заговорила:

– Васенька, давай уедем! Совсем! Далеко! Как можно дальше от этой пальбы, от разведок и шпионов. Чтобы больше не знать этого. Я не хочу… не могу…

– Устала?

– Устала, – не обратила она внимания на иронию в его голосе. – Я женщина, а не кукла. Я точно знаю, что женщине нельзя лезть в мужские игры. Здесь нет правил, здесь не целуют ручки, не дарят цветов… Женщина перестает быть собой и теряет привилегии.

– К ней относятся как к равной, – подсказал Щепкин. – Это же мечта феминисток и эмансипированных дурочек.

– Да! А я больше не могу. К черту документы, к черту японцев.

– Идзуми не даст тебе уйти. Тем более со мной.

– Идзуми сделает, как я скажу, – уверенно произнесла Холодова. – Его не зря выбрали для операции. Просчитали характер, поняли, что тщеславие и желание во что бы то ни стало выйти наверх заставят его идти до конца, чтобы получить желаемое. Он как осел, который идет за грушей.

– Ты ошибаешься, – вздохнул Щепкин. – Тщеславие и карьера не заставят его поступить вопреки правилам. Даже осел может сбросить ношу, а Идзуми далеко не осел.

– Васенька, шут с ним, с Идзуми. Подумай о нас с тобой… прошу тебя, милый!..

Было желание сыграть на ее чувствах, Диана явно держалась из последних сил. Но Щепкин играть не стал. Он теперь отвечал не только за себя и за Белкина, но и за Акину. Больше он ее одну не оставит. А Диана… она сама выбрала себе судьбу. Пусть думает, что еще ведет партию. Главное капитан узнал – документы у нее. Значит, пора действовать.

– Нет, Диана, – качнул он головой. – Я не могу. Я офицер русской армии, я давал присягу. И не могу предать Родину и друзей. Ты верно сказала, это мужские игры. И я в них играю.

Диана отшатнулась, как от удара. Полными слез глазами посмотрела на него.

– Васенька… что ты говоришь! Ты на краю гибели. Какая Родина, какие друзья? Что тебе присяга? Я предлагаю жизнь и счастье.

– Счастье как раз в том, чтобы жить по чести. Во всяком случае, я так думаю. Может, когда-нибудь русские офицеры потеряют достоинство и станут продавать честь по цене всего лишь жизни… но тогда, видимо, наступит конец России.

Он намеренно говорил напыщенно, с пафосом, что было непохоже на обычно ироничного и сдержанного Щепкина. Диана могла бы это понять, но не сейчас.

«Акина никогда бы не предложила мне предать страну», – мелькнула у Василия ненужная сейчас мысль. Но от нее на душе капитана стало хорошо и легко.

Холодова встала. Она была сильной женщиной, как бы ни притворялась бедной овечкой. Сжала губы, вернула на лицо улыбку.

– Передумай, Васенька. Передумай! Идзуми скормил тебе какую-то дрянь, и она вот-вот тебя убьет. Я могу помешать этому. Но ты реши, что делать дальше. Я скоро вернусь…

Когда дверь за Холодовой закрылась, капитан привалился к стене и ощутил, что спина была вся мокрая. И лоб тоже. Разговор вымотал его почище тренировки. Но он узнал главное – у кого документы и что произошло на самом деле. Теперь он не имел права погибнуть. Теперь следовало довести дело до конца.

Щепкин восстановил дыхание, выровнял пульс и вытащил руки из веревки. Пора начинать свою игру. Лишь бы Белкин был жив. Вдвоем им будет легче.

…Идзуми нашел Акину в комнате на первом этаже, где она собирала вещи. В спешке все собрать утром они не успели, а служанка осталась на квартире в городе. И Акина вынуждена была укладывать наряды и белье сама.

Когда Идзуми вошел в комнату, Акина сразу поняла, в чем дело. Тот подошел вплотную, хищно раздул ноздри и просипел:

– Ты посмела смотреть на этого русского! Это из-за него чуть не сорвался твой союз с Кинджиро. Как ты могла, Акина?

Девушка опустила голову, но тут же подняла ее и открыто посмотрела в глаза дяди.

– Вы знали, что я люблю другого. Вы знали, что мне безразличен ваш Кинджиро. И все же заставили выйти за него замуж! Это было… жестоко! Но я смирилась. Покорно выполнила ваш наказ. А теперь смиритесь вы! Кинджиро мой муж, но я не люблю его! А человек, который всегда жил в моем сердце, сейчас здесь. И вы хотите его убить! Что мне моя жизнь?

Идзуми опешил. Никогда тихая и молчаливая племянница не позволяла себе так говорить с ним. Никогда не повышала тон и всегда была послушна. Кинджиро говорил, что счастлив с ней. Правда, его голос при этом звучал слишком ровно.

– Что вы задумали, дядя? – спросила она. – Вы посмеете убить русских в их доме?

Идзуми взял себя в руки. В конце концов, Акина – жена Кинджиро, пусть тот и разбирается с ней.

– Это не твое дело. Ты закончила сборы? Мы скоро уедем. Не бери с собой много вещей. Брось лишнее. Муж купит тебе, что нужно, дома.

– Если бы он мог купить себе немного мозгов!.. А мне свободу…

Идзуми покачал головой. Нет, она точно сошла с ума! Заявлять такое дяде!.. Ладно, сейчас не до женских глупостей.

– Дура! – рявкнул он. – Забудь об этом русском! Думай о себе. Жди нас и никуда не уходи.

Не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты, чувствуя, как закипает в его душе ярость. С русским надо кончать. А если тот согласится на сотрудничество… что ж, он все равно больше никогда не увидит Акину.

Идзуми вышел во двор, посмотрел на стоявших возле пристройки агентов и достал часы. В запасе совсем мало времени, а сделать надо еще много. И еще оставить послание Такеде, чтобы тот временно свернул работу агентов в городе.

…Кроме Кинджиро, Горо и Кихо, к недавно приобретенному дому Идзуми стянул почти всех нелегалов города, восемь человек. Еще двое остались следить за обстановкой. Нелегалы были хорошо подготовленными сотрудниками, однако использовать их в качестве охраны было нецелесообразно. И только крайняя нужда заставила Идзуми нарушить все правила работы шпионской сети и вытащить сюда основные силы. Теперь по его вине город оставался без присмотра, а внедрить новых сотрудников не так легко, русская контрразведка и охранное отделение тоже не зря едят свой хлеб.

Идзуми направился к дому и уже открывал дверь, когда внутри что-то громко стукнуло, потом громыхнул выстрел, а тишину разрезал отчаянный крик. Идзуми вытащил пистолет и забежал внутрь.

9

Последние волокна веревки Белкин разрезал через полчаса. К этому моменту железный уголок был покрыт кровью, а манжеты рукавов рубашки были пропитаны ей насквозь. Поручик не всегда попадал веревками по уголку. Но терпел, поминая чертей и обещая сторицей воздать за муки.

Освободив конечности, Белкин на ощупь осмотрел каморку, но ничего подходящего не нашел. Что ж, придется вылезать с пустыми руками. Поручик подошел к двери, попробовал ее открыть. Безуспешно. Снаружи было тихо, но Белкин помнил, что недавно кто-то ходил совсем рядом. Стражник? Скорей всего. Пора ему проверить пленника, вдруг он пить хочет или еще чего. Или им все равно? Сейчас проверим.

Он отыскал в кармане носовой платок, разорвал его и перемотал кровоточащие запястья. Потом нашел сундук, попробовал его поднять. Тяжелый, зараза! Ну ничего, сладим. Ну-ка!

Сундук весил пуда четыре точно. Что в нем хранили, камни? Белкин подтащил его к двери и бросил вперед. Сундук со страшным грохотом ударился в дверь и упал на пол. Треснули доски, что-то звякнуло. Белкин присел, нащупал выпавшее. Это были… звенья якорной цепи. Ну вот и оружие.

Поручик взял два звена, примерил по руке. Тяжелые, но не особо. Теперь можно и работать.

Стражник, конечно, прибежал на шум, застыл за дверью, слушая. Белкин присел, опустил голову к полу и застонал:

– Ой-ой… Ай, убили… ой-ой… ум-мм…

Что могло произойти, стражник не знал, зато знал, что пленник должен быть живым. Так ему приказали. Он достал револьвер и осторожно открыл дверь. Во второй руке у него был небольшой фонарик. Луч света скользнул по полу, стене, отыскал разбитый сундук… а пленника не нашел.

Спрятавшийся за дверью поручик резко ударил по ней ногой, потом выскочил в проем, увидел японца и врезал ему по груди.

Японец охнул и отлетел назад. Фонарик упал на землю, наставив тонкий луч в стену. Белкин прыгнул следом, в слабом свете разглядел револьвер в руке противника и бросил одно звено, метя в голову.

На этот раз звук удара был куда звонче, а стон японца тише. Тот сполз по ступенькам и замер. Револьвер выпал из руки. Вот и трофей!

Белкин подхватил его, проверил каморы, потом ощупал японца и нашел еще с десяток патронов. Осмотрел сам револьвер. Знакомый наган. Не его браунинг, конечно, но сойдет.

Прыгая через ступеньки, Белкин выскочил из подвала и почти лоб в лоб столкнулся с другим японцем. Тот был на голову ниже поручика, крепок телом и весьма проворен. Успел отскочить в сторону и почти вытащить револьвер. Белкин достал его ударом ноги, а потом всадил две пули в грудь.

– Блоха косоглазая! – выпалил он и осмотрелся.

Просторная кухня, совмещенная с гостиной, старая мебель, печка в углу, два занавешенных окна, третье открыто. В дальнем углу лестница. Куда теперь? Искать командира? Пожалуй.

Поручик подбежал к лестнице, увидел наверху два силуэта, потом услышал звуки выстрелов и, не раздумывая, выпрыгнул в открытое окно. Придется идти в обход.

До склада Гоглидзе и Браун добрались быстро. Но здесь никого не было. Большой сарай с дырявой крышей, полусгнивший навес, куча соломы да старая дырявая сеть. Ворота распахнуты, окна выбиты. Зато на земле хорошо накатанная колея, по которой ездили не только телеги и пролетки, но и автомобили.

– Ушли, – констатировал ротмистр, осматривая сарай. – Недавно шли. Словно почуяли.

Браун молча сидел в пролетке, хмуро глядя по сторонам и трогая рукоятку пистолета. Он уже протрезвел и понимал, что влез в чужое дело. Однако отступать не привык и бросать своих тоже. А своими сейчас были директор Гоглидзе и пропавшие продюсер и оператор. В конце концов, с ними у него бизнес, значит, интересы дела на первом месте.

– Едем обратно, – плюнул под ноги Гоглидзе и сел в пролетку. – Где же теперь их искать?..

Ротмистр мучился от бездействия, к тому же он отлично понимал, что японцы пленников щадить не будут. Как бы еще не убили. Где же они сидят?

На ответ он буквально наткнулся, едва не задавив его. Пролетка уже подъезжала к полицейскому управлению, когда ее перехватил старший филер из группы наблюдения. Увидав Гоглидзе, он бросился наперерез, и ротмистр в последний момент остановил летевших лошадей.

– Ваше высокоблагородие! Слава богу, нашел!

– Кого нашел? – не понял Гоглидзе.

– Да вас! Я в гостиницу своего помощника послал, а сам к складу спешу. Вы ведь оттуда?

– Оттуда.

– Нам в охранном сообщили: японцы намедни дом сняли. Это за бухтой Горностай. Там они могут быть…

Гоглидзе ахнул. Это же совсем в другой стороне от склада. И залив не Амурский, а Уссурийский.

– Точно можешь показать?

– Так там одна дорога! Не собьетесь.

– Ясно… – ротмистр закусил губу, выругался. – Тогда так. Доложи Старшинову, собирайте людей и сразу туда! Только не медлите!

Филер закивал, потом выдохнул:

– Есть, ваше…

– Двигай! – рявкнул Гоглидзе, разворачивая пролетку. – Живо!

Они проскочили пару улиц, едва не сбив нескольких прохожих и одного городового. Тот было засвистел, но Гоглидзе показал ему кулак и крикнул:

– Срочное дело от полицмейстера!

И городовой счел за благо не лезть под колеса бешеной пролетки. Раз так орут, значит, имеют право.

А на следующей улице их самих остановили разбойничьим свистом. Гоглидзе и Браун одновременно обернулись и увидели… довольную и пьяную физиономию Скорина.

– Господин директор! О! Господин Браун! Вы куда так летите? Неужто бабы от вас удирают?

Сам Скорин был на бричке, на козлах сидел здоровенный ражий парень с бледными веснушками на красном лице. Он злорадно оскалил лошадиные зубы и насмешливо посмотрел на знакомцев Скорина.

– Беда, Григорий, – выдохнул Гоглидзе. – Наши к японцам в плен угодили.

Скорин изумленно посмотрел на ротмистра.

– Что значит в плен? Никак война новая? И кто – наши?

– Продюсер Щепкин и оператор Белкин.

С лица Скорина сползла усмешка, хмель разом выветрился. Он совсем по-другому посмотрел на ротмистра, вдруг прищурил глаз.

– Вот оно как вышло… А что же вы?

– Едем выручать.

Скорин смерил ротмистра оценивающим взглядом и задумался.

Там, у Тимофея Костыля, он здорово загулял. Праздновал новую жизнь и чудесное спасение, поминал родителя и брата. Под это дело выпил почти бутылку водки и едва не сполз под стол.

Костыль уложил его в кровать, велел Анютке покликать подружку Зинку – такую же молоденькую уличную, но чистую, работавшую только с господами – и сунул ее под бок Григорию.

– Стереги, милуй, чтобы был доволен, – погрозил он Зинке пальцем и вышел из спальни.

Так Григорий провел целый день. Зинка приказ исполнила в точности, ублажала Скорина, кормила, поила, а под вечер отвела в баньку, где вместе с Анюткой пропарила хорошенько.

Потом Костыль усадил его за стол и спросил, что тот намерен делать дальше. Как судьбу ломать, чем руки занять? Скорин подумал и ответил, что намерен уехать, пока легавые в столице его ищут. Но прежде отомстить япошкам, которые едва не свели его в могилу, хотя он не раз выручал их. Подлые люди должны ответить за зло.

Костыль долго молчал, потом вздохнул. Такого парня, как сын Паши-Гуся, он бы пристроил к делу. Забрал бы под себя других деловых да навел порядок в квартале. Но раз тот хочет слинять – дай ему бог легкой дороги. И в мести помочь надо, дело верное и благое.

Выспрашивать, что да как Григорий намерен делать, он не стал. Отрядил в его распоряжение Николу-Морду и пообещал помочь, чем сможет.

На следующее утро Скорин на подаренной бричке в сопровождении Николы поехал в гостиницу, где не застал никого. Зинштейн с группой уехал к порту снимать очередные эпизоды, а Щепкина и его людей просто не было. Скорин завернул в трактир перекусить и выпить, а заодно подумать, как именно он будет мстить японцам за предательство. Но пока ничего путного в голову не лезло. И он решил поехать в порт. Посмотреть, как идут съемки. Может, там что надумает.

На полпути бричка пересеклась с пролеткой, и Скорин с удивлением обнаружил в ней Гоглидзе и Брауна. Недолго думая, он свистнул так, как учили его в детстве отец и дядя. От такого свиста у лошадей закладывало уши и они приседали от страха. Как и люди.

Но Гоглидзе и Браун не присели. И на веселые слова Скорина не отреагировали. Через минуту Григорий знал почему. Весть о том, что натворили японцы, заставила его мрачно улыбнуться. Как все вышло-то ладно. И легавые там, и япошки. Разом можно заплатить всем по счетам. И думать долго нечего.

– Показывай дорогу, Георгий Дмитриевич, – принял решение Скорин. – Мы за вами.

– Там могут стрелять, – предупредил Гоглидзе.

– Ништо. Мы тоже умеем. Поехали!

Пролетка и бричка сорвались с места и помчались по улице, заставляя прохожих с удивлением смотреть на эти скачки, а детвору отчаянно свистеть.

Услышав выстрелы, Щепкин довольно улыбнулся. Жив поручик и уже начал прорыв. Пора его поддержать. Капитан хотел было встать со скамейки, но расслышал шаги за дверью и чей-то жесткий голос:

– Этого русского вниз! И быстрее!

Щепкин сел обратно, привалился к стене и поник головой. По срокам яд должен был уже начать действовать, можно и сыграть слабость.

Дверь открылась, внутрь заглянул один из помощников Идзуми. Внимательно посмотрел на Щепкина, подошел ближе, толкнул в плечо. Капитан застонал, стал падать вбок. Японец подхватил его, ударил по щеке.

– Рёсьа. Стань!

Щепкин сделал вид, что очнулся, опять застонал. Японец попробовал его поднять, но понял, что один не сладит. Он отошел к двери, хотел позвать кого-то. Но услышал слабый шорох за спиной. А потом мощный удар чуть выше поясницы выбил из него дух и бросил на стену. Сильные руки сдавили шею, нащупали сонную артерию.

Руки и ноги разом отнялись, японец попробовал крикнуть, но из пережатого горла вырвался сдавленный сип.

Щепкин быстро обыскал убитого, нашел револьвер наган и несколько патронов в карманах. Отбросил труп в сторону, выглянул в коридор. Пусто. Он осторожно прошел к лестнице, выглянул в окно. Внизу несколько экипажей, под навесом у сарая автомобиль. Возле него два японца. Идзуми, Дианы и Акины нигде не видно. Белкина тоже. Но внизу шум, беготня, значит, поручик на свободе. И он будет искать своего командира. Надо спешить.

– Рёсьа! Сюко! – вдруг завопил кто-то снаружи.

И тут же ударили вразнобой несколько стволов. Им ответили. На первом этаже кто-то застучал каблуками.

«Русские, там!» – это крикнул японец. Подмога пришла? Ну, если Гоглидзе приехал, да не один – совсем другой расклад. Можно жить!

Щепкин бросился к лестнице, держа револьвер наготове.

Большой двухэтажный дом Гоглидзе увидел издалека. И направил пролетку по дороге прямо к нему. Следом спешила бричка Скорина. Они миновали чахлый кустарник и выскочили к невысокой насыпи, возле которой лежали бревна.

К дому примыкал сарай, а рядом с ним был навес, под которым стоял автомобиль «Руссо-Балт» двадцать четвертой модели. Чуть в стороне были экипажи.

У экипажей ротмистр увидел японцев. Кто-то из них заметил пролетку и что-то крикнул. Почти сразу японцы открыли стрельбу. Пули засвистели рядом с пролеткой, и Гоглидзе, выругавшись, крикнул:

– Прыгаем! Джек, за бревна!

Дважды просить Брауна не пришлось. Тот соскочил с подножки, упал, перекатился, вскочил на четвереньки и добежал до насыпи. Гоглидзе последовал за ним.

Скорин тоже услышал пение пуль и резко остановил бричку.

– Никола, слезай!

Никола-Морда довольно проворно для своей комплекции спрыгнул на землю и побежал к бревнам. На его лице застыло выражение удивления. Не ожидал попасть под стрельбу.

– Горячая встреча! – крикнул Гоглидзе, пытаясь оценить обстановку. – Видать, прижало их, коль начали стрелять.

– Ассхоле! – выпалил Браун, отплевываясь и вытирая руки. – Тю фак теэм!

– И я о том же!

Ротмистр перебрался за соседнее бревно и выглянул наружу.

До дома метров двадцать, противников человек семь-восемь. Но стреляют четверо. И неплохо стреляют! Подойти вплотную напрямик никак – положат. В обход? Только справа через яму. Надо идти, нечего лежать, как бы наших не прибили.

– Джек! – крикнул ротмистр. – Прикрой меня.

– Куда, Джордж?

– Я к дому, вон там. – Гоглидзе показал путь. – Только не вылезай.

– О’кей! Дафай!

Браун высунул кольт из-за бревна и сделал три выстрела. Гоглидзе бросился вправо, проскочил насыпь и нырнул за кустарник в низинку.

Скорин маневр Гоглидзе заметил. Прикинул расклад и понял, что надо либо сидеть здесь, либо бежать за директором. Пока он думал, Никола тоже выглянул наружу, что-то там увидел и удивлено присвистнул:

– Так то ж косоглазые! Ну я их на куски!

– Никола, ляг! – заорал Скорин, видя, что по ним от экипажей стреляют двое. И еще один из сарая.

Никола удивленно посмотрел на него, потом как-то вздрогнул и неловко завалился на бок. На пиджаке напротив груди была небольшая дырочка. Шальная пуля угодила точно в сердце.

– Ну, суки! – взвыл Скорин и витиевато выругался.

Он бросил взгляд на Брауна. Тот палил в сторону дома. Такими темпами скоро у него не останется патронов. Скорин подобрал револьвер Николы и бросил Брауну.

– Джек! Это тебе. Я пошел.

– Джордж! Гришья, тебя убьют, – проорал в ответ Браун. – Сиди тут!

– Некогда! Патроны береги.

– У меня есче пачка!

Скорин хмыкнул, выставил свой браунинг и дважды прицельно выстрелил. А потом обогнул кустарник и бросился вслед за Гоглидзе.

– Гошь! – выкрикнул Браун, подобрал револьвер и стал по очереди стрелять из обоих стволов.

Стрельба застала Идзуми в гостиной. Он видел, как один из агентов (их имена запомнить просто не успел) стрелял, высунувшись из окна. Потом разом заговорили несколько револьверов. Все агенты были вооружены наганами, к ним было легко приобретать патроны, русская армия использовала этот тип оружия.

Потом кто-то крикнул, что напали русские. Идзуми вздрогнул. Это очень плохо. Вести бой с полицией – самоубийство. После такого он точно может ставить крест не только на карьере, но и на свободе.

Однако криков «Сдавайтесь», «Бросайте оружие» не последовало. Подбежав к окну, Идзуми выглянул наружу и увидел пролетку, из которой выпрыгивал Гоглидзе. Кто он такой, Идзуми знал. Значит, это не полиция! Уже легче. Но она вот-вот приедет. Надо спешить.

Окликнув одного из агентов, что вбежали в дом, Идзуми знаком велел одному следовать за собой и побежал ко второй лестнице, что вела на чердак. Возле нее в дальней комнате была Холодова. Распахнув дверь без стука, Идзуми лоб в лоб столкнулся с Дианой.

– Ваши сослуживцы отыскали нас! – крикнул он. – Как они это сделали?

– Не знаю, – спокойным голосом ответила Холодова. – Я навела их на вашу старую базу. Видимо, вас заметили, когда вы ехали сюда.

– Сейчас здесь будет полно полиции! Мне надо уходить! Отдайте документы!

Холодова отступила назад, покачала головой.

– Вы в своем уме? Если вас поймают и найдут их? Тогда мне конец. Бегите. Документы я отправлю по своим каналам в Токио.

– Нет! – Идзуми направил пистолет на Холодову. – Я сам отвезу их. Отдайте!

– Да вы идиот! – зашипела Диана. – У меня нет их при себе! Я не рискну носить такое в сумочке.

Она подняла сумочку перед собой и ехидно улыбнулась.

Идзуми несколько секунд смотрел на нее, борясь с желанием пристрелить эту змею. Но документы! Сам он их не найдет. Однако отпускать эту женщину нельзя.

– Ты! – он обернулся на агента. – Запри ее здесь. И не выпускай без моего приказа!

Агент кивнул, навел на Диану револьвер.

Идзуми шагнул к порогу.

– Секунду! – остановила его Холодова. – Противоядие! Для капитана. Мы договорились.

– Сперва документы.

– Не валяйте дурака! – холодно произнесла Диана. – Я в ваших руках. Документы не пропадут. А если умрет Щепкин, вы не получите их никогда.

Идзуми замешкался, не зная, как быть. В этот момент его окликнул сбежавший по лестнице Кихо.

– Надо спешить. Идзуми-сама!

Идзуми вытащил из кармана пузырек, бросил его Диане. Повернулся к Кихо.

– Найдите Кинджиро и Акину. Нам пора. А ты стереги ее.

Эти слова предназначались агенту. Тот вновь не ответил, только кивнул.

Когда Идзуми ушел, Диана шагнула вперед. Агент без слов направил на нее револьвер и покачал головой, мол, нельзя.

– Хорошо, – произнесла Диана. – Вот сумочка. Там пистолет. Я отдам ее тебе. Да?

Японец явно понимал по-русски, но говорил очень плохо.

– Да, – кивнул он. – Дать.

Диана протянула ему сумочку, очаровательно улыбнулась. Агент взял сумочку, попытался открыть одной рукой.

– Там замочек… – подсказала Диана. – Справа.

Агент повернул сумочку, увидел маленький блестящий замок, краем глаза уловил движение и посмотрел на Диану. Та, продолжая улыбаться, показала пустые руки, тронула прическу и молниеносным движением вогнала в глаз агенту длинную тонкую заколку.

Среагировать агент не успел, вскрикнул от внезапной боли, отшатнулся. Диана резким ударом отбила револьвер в сторону и толкнула японца в грудь.

Тот упал, выгнулся дугой и застыл. Заколка пронзила глаз и вошла в мозг.

«Дурак. Думал, я с тобой на кулачках сойдусь? Женщина берет не силой, а хитростью…» – зло подумала Диана, подобрала свою сумочку, вытащила браунинг и вышла из комнаты. Ей тоже надо спешить. Если Вася еще жив…

10

Бегать по дому он не стал, справедливо опасаясь налететь на японцев и получить пулю в спину. Выбив раму, Щепкин выпрыгнул из окна на крышу сарая, а с нее на землю. Заглянул в сарай, прошел вдоль стены к дому, заглядывая в окна.

Стрельба шла с другой стороны. На миг выглянув за угол, капитан увидел за насыпью Брауна, а левее метрах в тридцати мелькавшего Скорина. Откуда они здесь?

Японцы палили в Брауна из нескольких стволов. Кто-то шумел возле экипажей. Щепкин отшагнул за стену, заглянул в ближнее окно и вдруг увидел Акину. А рядом с ней Кинджиро. Тот что-то сказал девушке, и она вышла из комнаты. Кинджиро нахмурился и вышел следом.

– Ага, – шепнул Щепкин. – Здесь…

Он потянул створку на себя. Потом ударил по ней. Створка поддалась, со скрипом отошла. За ней вторая. Распахнув их полностью, капитан влез в комнату, осмотрелся. Сваленные в беспорядке вещи, два чемодана, саквояж. Видимо, все это бросили перед побегом. Щепкин подошел к двери, хотел было ее открыть, но она вдруг резко отошла назад. В проеме возникла фигура Кинджиро.

Оба от неожиданности застыли. Потом Щепкин ударил японца левой рукой в скулу, а правой схватил за лацкан пиджака и рванул на себя.

Японец на миг опешил, но потом перехватил руку капитана и попытался вывернуть, а затем врезал носком ботинка по голени. Щепкин зашипел от боли, ответил ударом локтя по голове противника. Кинджиро втянул голову в плечи, удар пришелся по затылку. Японец присел и попробовал провести бросок через бедро.

Щепкин с приема соскочил, ударился спиной о стену. Из-за ремня выпал револьвер и стукнул о пол. Кинджиро ногой отшвырнул его в сторону.

Щепкин сбросил руку противника, ударил правой ладонью по его скуле. Кинджиро отлетел в сторону, стал шарить рукой за поясом, ища пистолет.

– Русская свинья! – крикнул он на японском. – Сдохни!

Кинджиро почти достал пистолет, но Щепкин прыгнул вперед, ударил ногой по кисти, и пистолет присоединился к револьверу на полу.

Капитан нанес удар правой рукой, потом левой. Кинджиро отступал до кровати, уперся в него ногами, шагнул вперед, принимая стойку. Затем вдруг резко скакнул к раскрытому чемодану, швырнул его в Щепкина, а из-под тряпья достал нож.

Капитан отступил, сгорбил плечи. Нож – это плохо. Но не смертельно.

– Я отрежу тебе уши, потом язык! – пообещал Кинджиро. – И скормлю собакам.

Щепкин молчал. Японец пошел по дуге, затем перехватил нож лезвием вниз и улыбнулся.

За его спиной вдруг открылась дверь. В комнату вошла Акина.

– Пошла прочь! – взревел Кинджиро. – Иди к экипажу! К дяде! Я убью эту собаку и догоню вас.

– Нет! – Акина решительно шагнула вперед. – Не трогай его!

– Уйди! Дура!

– Акина, уходи, – взмолился Щепкин, делая небольшой шажок вперед. – Не мешай!

– Вася… – по щекам Акины потекли слезы. Она встала рядом с мужем. – Беги.

Кинджиро прищурился, побледнел. Вдруг сдавленным голосом произнес:

– Это его ты любила, моя жена? Всегда любила, да?

– Да! – отозвалась Акина.

– Эта русская тварь недостойна чувств. – Кинджиро посмотрел на Щепкина. – А ты предала меня! Ты плохая жена, Акина. А плохих жен наказывают.

Он резко повернулся и почти без замаха всадил клинок в грудь жены. Акина тонко вскрикнула.

– Акина! – заорал Щепкин, бросаясь вперед. – Ублюдок!

Кинджиро вытащил клинок, оскалил зубы.

– Я покарал неверную жену. А теперь покараю тебя…

За его спиной Акина медленно опускалась на кровать. Ее лицо стремительно бледнело, губы что-то шептали, но капитан не слышал ничего.

Он ударил левой ногой, обманывая противника. Кинджиро выставил руку на блок, сам махнул ножом. Щепкин отбил удар, опять выбросил вперед ногу, угодив японцу в голень. А когда тот попытался ударить ножом вновь, выставил блок и тут же ударил по руке с ножом. Клинок выпал.

Кинджиро схватил Щепкина за воротник, рванул на себя. Капитан подался, нырнул вниз, ударил кулаком в горло, продолжил движение, подсел, поддел левым плечом подмышку Кинджиро и распрямился.

Кинджиро перелетел через плечо капитана и с грохотом упал на пол. Щепкин тут же нанес удар каблуком по его шее. Что-то хрустнуло в горле японца, он дернулся и затих.

Щепкин бросился к Акине. Она была еще жива, левой рукой зажала рану и неотрывно смотрела на капитана. Из глаз лились слезы.

– Вася… Я всегда была твоей. И буду там… тоже твоей…

– Милая, потерпи. – Щепкин достал платок, наложил на рану, из которой лилась кровь, прижал. – Я отвезу тебя в больницу.

Акина погладила правой рукой его по щеке, слабо улыбнулась и закрыла глаза.

Щепкин проверил пульс, приложил тыльную сторону ладони ко рту девушки. Потом отпустил ее руку и отошел назад. Нахлынула боль. Виски сдавило, резко защипало в груди и животе. Яд! Начал действовать. Отвар больше не помогал. Жить ему минут десять. И все.

Щепкин бросил последний взгляд на Акину и шагнул к двери.

– Кинджиро-сан, вы готовы?

На пороге возник Кихо с саквояжем в руке. Он заканчивал фразу, открывая дверь. А когда увидел лежащего на полу Кинджиро и стоявшего напротив Щепкина, бросил саквояж и прыгнул вперед.

У навеса Гоглидзе остановился. Выглянул наружу. Все японцы были в доме или около него. Кто-то стрелял по насыпи. А здесь тихо. Ротмистр выскочил из-за стены сарая, пробежал мимо автомобиля, мельком заглянул в него. Сзади лежали свертки, баулы. Сверху торчала длинная рукоятка японской сабли – катаны, Хотя сами японцы называли ее мечом. Такие ротмистр уже видел.