Текст книги "Сам без оружия"
Автор книги: Алексей Фомичев
Жанр: Шпионские детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
Часть вторая
1
Поезд отмахал первые полсотни верст. Давно пролетели за окном окраины Петрограда, невзрачные дома деревень, поросшие чахлой травой узкие проселочные дороги. К железнодорожному полотну подступили деревья. И стало хорошо видно, что почти вся Россия – не Петродворец, не Мойка и Невский, а дремучий лес без конца и края.
Пассажиры, видимо, только закончили разбор багажа и теперь отдыхали, глядя в окна и настраиваясь на долгий путь через всю Русь-матушку. Кто-то под это дело принимал рюмку беленькой, кто-то баловал себя коньяком, а кто и ликером. Вагоны погрузились в приятную истому.
Словом, момент был самый подходящий, и Щепкин собрал группу в своем купе, запер дверь и обвел сотрудников взглядом.
– Ну, как первые впечатления?
Отвечать никто не спешил. Белкин смотрел в окно, Гоглидзе вытащил часы и подводил стрелки, Диана улыбалась и поигрывала недавно купленными четками из черного обсидиана. Нашла себе забаву, нечего сказать.
– Пока никаких впечатлений, командир, – отвлекся от окна Белкин. – Японцы здесь, при них ли документы – наверняка не знаем. Ведут себя… никак. Вряд ли заподозрили слежку. Хотя слежка вполне понятна, кто же дипломатов такого ранга без присмотра оставляет.
– После такого балагана на вокзале на нас они даже не посмотрят, – согласился Гоглидзе. – Этот режиссер еще бы цыган притащил!
– Цыгане, Гошенька, были бы кстати. – Диана стукнула шариками четок. – Тогда бы мы могли хоть на голове стоять и в окна заглядывать – всерьез бы не приняли. А Сереженька умница. И правда, талант.
Гоглидзе подозрительно посмотрел на девушку.
– Сереженька? Умеет проходимец женщинам нравиться.
– Умеет-умеет. И слова красивые говорит, и смотрит мягко, и дышит жарко, и ручку целует. Как перед таким устоять?!
Диана выгнулась, вытянула руки и пошевелила тонкими пальчиками. Лукаво взглянула на капитана. Тот на жеманство внимания не обратил, о чем-то сосредоточенно думал.
– Мужчина должен брать статью и мужеством! – гордо заявил Гоглидзе, выпячивая грудь. – А не словесами!
Диана состроила ротмистру глазки и промолчала.
– У нас до Вятки еще уйма времени, – сказал Щепкин. – Думаю, стоит попытаться прощупать их. Легонько. Настроение, поведение, реакцию. Так, чтобы ничего не заметили, но и показали себя. А?
– Стоит, – бросил игривый тон Гоглидзе. – Даже по тому, как они будут отвечать на приветствие, можно понять – сильно напряжены или нет.
– Лучше бы не самим, – произнес Белкин. – Кого-нибудь натолкнуть. Или с кем-то за компанию. Можно даже небольшой конфликт…
– Конфликты отставить! – серьезно предупредил капитан. – Нечего их раньше времени пугать. И так этих конфликтов будет вдоволь. Но пощупать пощупаем.
Диана, поворачивая пальцы и чуть прищурясь, смотрела на наманикюренные ногти.
– Мальчики, а вы не думали, что японцы ждут нападения? Или провокаций? Они же везут документы… ну если вообще везут… особой важности. Значит, готовы ко всему. И агентуру свою предупредили, и негласную охрану. Она ведь может быть, а? И если мы сейчас начнем их щупать, то просто насторожим сверх меры. Тогда они просто запрутся в вагоне, и их оттуда под страхом смерти не вытащишь.
Щепкин внимательно выслушал девушку, одобрительно кивнул. Диана частенько высказывала интересные мысли и почти всегда попадала в точку. Умная чертовка, да еще красивая. Гремучая смесь. И если рванет!..
– Насчет негласной охраны уже думали. Жандармское управление никакого особого присутствия на вокзале не обнаружило. Все, кто едет в поезде, люди проверенные. Даже шулер в вагоне второго класса и парочка казнокрадов, которые везут деньги, и те под контролем. Агентура может только фиксировать проход поезда через станции и снимать сигналы тревоги, но никак иначе повлиять на ход дел не сможет. А каких-либо групп прикрытия не существует. Мы же не в Китае.
– Но что-то они придумали, – вздохнул Гоглидзе. – Какие-то меры противодействия.
– Самые простые. Контроль за вагоном, предотвращение проникновения, план дежурств, способы быстрого уничтожения улик. Ну и примитив контрмер – контакт с пассажирами в том же вагоне-ресторане, попытка выявить слежку. Больше ничего.
– Эх, как бы узнать, что они хотят! – покачал головой Белкин. – Хоть прям медиума ищи.
– Чего они хотят, и так ясно – довезти документы до Японии. А что они станут делать потом? Вот загадка. Я бы на месте этого Идзуми и посла еще трижды подумал, стоит ли показывать такое начальству и императору. Отношения между странами можно испортить быстро. А к чему это приведет? – Щепкин помолчал, бросил взгляд на погрустневшую Диану и закончил: – Как бы там ни вышло – документы могут больше навредить, чем помочь.
…По странному совпадению о том же думал и первый помощник посла Японии в России Хиро Идзуми. Он сидел в своем роскошном купе на мягком диване, катал в руке красное с отливом яблоко и думал, думал.
На столе рядом с чашкой чая лежала открытая папка. На ней не было ни штампов, ни наклеек с данными. Простая папка, какую можно купить в любом магазине. В папке были четыре документа. И вот на их титульных листах хватало и штампов, и надписей «Совершено секретно. Напечатано в одном экземпляре».
Четыре документа. «Меморандум о намерениях возвращения», «Проект договора о перемирии», «Проект обращения к Президенту Северо-Американских Соединенных Штатов», «Проект плана о передислокации военных соединений на Дальний Восток».
Четыре гвоздя в крышку гроба русско-японскому мирному договору девятьсот пятого года. Четыре причины для выхода Японии из союза с Антантой и подготовки войны с Россией.
Или это две петли для шеи посла и его собственной шеи. Впрочем, для потомственных самураев могут расщедриться и на расстрел.
Документы в посольство передал «партнер» – неизвестный добровольный помощник. Передал, конечно, не сам, а через одного агента. Плату за документы взял умеренную, но выторговал ответные услуги японцев, правда, не сказал какие.
Вот эта загадочность, а главное, удивительные возможности «партнера» и вызывали удивление и недоверие.
Возник «партнер» пять месяцев назад, предложил свои услуги в получении интересной информации о состоянии дел на Дальнем Востоке России и о положении в столице. Посольство на контакт пошло не сразу, долго проверяло добровольца. Тот проверку выдержал, нашел действительно интересные данные, которые в силу ряда причин были недоступны самим японцам.
Конечно, в «партнере» подозревали агента контрразведки и жандармского управления, однако когда тот устранил одного офицера-жандарма, подозрения сошли на нет. Вряд ли агенту позволят убить своего для того, чтобы войти в доверие к врагу.
Дальнейшая работа «партнера» проходила в столице. Судя по его информации, он был близок к жандармскому управлению и тыловому управлению армии. Однако сколько-нибудь важные сведения не передавал. Вплоть до последнего времени.
А неделю назад вдруг срочно вышел на связь и предложил документы особой важности в обмен на приличное вознаграждение и услуги. Причем вознаграждение предпочел исключительно золотом. Насчет услуг умолчал. От личной встречи категорически отказался. А когда посольство намекнуло, что может и не дать согласие, «партнер» тоже намекнул, что способен переправить часть документов в Токио и сам. И сопроводить их припиской, в которой расскажет о более чем странном поведении посольства. Как тогда отреагирует Токио?
Фактически «партнер» поставил посольство в безвыходное положение и стал сам диктовать условия. Посол и его помощник долго думали, как быть, и, в конце концов, согласились на сделку. В результате через два дня японцы получили папку, от содержимого которой у них полезли на лоб глаза.
По документам выходило, что русские готовы пойти на сепаратный мир с Германией, поставить вопрос перед Америкой о поддержке намерения вернуть отторгнутые территории и начать подготовку к новой войне с Японией. И все это под предлогом мнимого предательства Японией интересов Антанты!
Этого просто не могло быть, потому что не могло быть никогда! Чтобы русские сами полезли в петлю и предали союзников? В то время как на фронте они демонстрируют полное взаимопонимание с ними? Или русский император вспомнил о том, что его страна наполовину азиатская, и решил использовать в политике азиатские вероломство и хитрость?
Кстати, «партнер» заявил, что имеет другие документы, которые дают ответы на многие вопросы и снимают последние сомнения в намерениях русских. Но их он передаст только после выполнения своих условий. Это был сильный ход, после получения первых документов японцы просто обязаны получить и другие.
Версия с фальшивкой, конечно, прорабатывалась. Но эксперты в один голос твердили – документы подлинные, причем еще не поставленные на учет в Генеральном штабе.
Осторожно наведенные справки показали, что буквально накануне в здании Главного управления Генерального штаба произошел какой-то странный эпизод с проникновением. Вроде бы погиб кто-то из охраны. Вполне возможно, что это «партнер» извлекал документы.
Ни о каком окольном пути доставки документов в Японию не могло быть и речи. Посол сразу предупредил – вывозить только лично и под охраной. Благо поездка Идзуми на Родину была запланирована давно и не должна вызвать подозрения. Но то, что русские все равно станут держать Идзуми под опекой, сомнению не подвергалось.
За два часа до выезда Идзуми «партнер» прислал письмо. В нем он предупреждал, что в пути следования японцам следует выполнить его просьбу, о которой скажет позднее.
Ясно, что «партнер» будет в поезде. И Идзуми ломал голову, как его опознать. А еще его сильно беспокоила «просьба» агента. Больше похожая на ультиматум.
И вот сейчас Идзуми размышлял, что нужно этому «партнеру» и чего будет стоить японцам выполнение этой просьбы. Возможно, ответ есть в документах? Их стоило изучить еще раз. И подумать над каждым предложением.
2
Новоявленный художник Григорий Скорин сидел в своем купе, крутя в руке нож, и смотрел в окно. Настроение было мрачным, мысли в голове путались и скакали, словно воробьи по крыше.
Он только что понял, что влез в авантюру, причем чужую. И не знал, куда она может привести. А что гораздо хуже – не знал, как из нее выбраться.
Сомнений в том, кем является на самом деле этот меценат Щепкин, больше не было. Григорий все понял, когда увидел рядом с ним рослого красавчика явно кавказских кровей. Его Григорий приметил еще тогда в трактире, когда жандармы и городовые выводили задержанных на улицу. Красавчик что-то выговаривал одному жандарму и указывал на двери трактира.
Ясно, что он легавый, ясно, что и Щепкин, и тот третий, «оператор», тоже легавый. Целая группа жандармов маскируется под работников этой самой синемы. Для чего? Вот этого Григорий не знал и сколько ни ломал голову, ничего придумать не смог. Понятно, что не из-за него весь сыр-бор. Понятно, что Зинштейн и вся его свита – и впрямь артисты. Григорий успел с ними пообщаться, так что ошибки никакой нет.
Та красивая мамзелька, что приехала с легавыми, тоже, видимо, актриса. Уж больно хороша. И кривляется, и глазки строит. Полюбовница Щепкина? Хотя неважно.
А что теперь делать ему? Прыгать на первой же станции и давать деру? А как же месть? Слово папане дал, негоже соскакивать. Папаня и брательник, царствие им небесное, уже в землице сырой. Зарыли, креста не поставили, ладно хоть попик бы какой молитву прочел.
Может, сперва прибить этих легашей, а уж потом уходить? Легко сказать – прибить! Эти двое Щепкину под стать – здоровые, сильные, тренированные. Григорий мог отличить простого амбала от подготовленного бойца, сам таким был. Так вот эти – бойцы. В открытую лезть никак – шум будет, да и как бы по шее не схлопотать. Бить в спину? Момент подгадать надо. И потом, всех троих не подловишь. Хотя бы этого Щепкина.
Но зачем они устроили балаган со съемками? Зачем едут на край света, в этот проклятый Владивосток? Что за игра? Любопытно.
Хотя излишнее любопытство до добра никогда не доводит. Так что делать?
Григорий думал. Вернее, пытался думать. Но выходило плохо. Он сам не знал, чего хотел, не знал, что делать дальше, не выстроил еще план. И оттого маялся, злился на себя, и на легавых, и на Зинштейна, который втянул его в эту историю. Хотя, чего тут врать, сам в нее влез. Видимо, пора вылезать. Но как?
Григорий опять крутанул в руке нож. Хороша финка. Из хорошей стали сделана известным мастером. Длина клинка невелика – почти три вершка, рукоять такая же. Небольшой односторонний ограничитель. В руке сидит как влитая. Клинок в тело входит легко даже при несильном ударе. Если, конечно, уметь. Григорий умел, не зря долго тренировался.
Ну что, всадить Щепкину под лопатку и деру? Или подождать, посмотреть, что эти легаши задумали? Как быть?
У двери раздались шаги, громкий голос весело проговорил:
– Мон шер ами! Где вы там?
Дверь начала открываться.
Неуловимое движение, и финка исчезла из вида. Григорий откинулся на спинку и встретил возникшего в проеме двери Зинштейна ленивой улыбкой.
– Пан режиссер.
– Как устроились? Не первый класс, зато одни, – чуть виновато улыбнулся Зинштейн.
– Не княжеский дворец, но жить можно, – кивнул Григорий. – А вы как?
– А мы к вам по делу. Пора начинать работать. У меня тут наброски… костюмы, декорации, кое-какие идеи по главным персонажам. Надо бы все это оформить. Не обязательно сразу красками в цвете, можно итальянским карандашом. У вас ведь наборы с собой?
Григорий кивнул на саквояж, в котором лежали наборы карандашей, краски, кисточки, альбомы и листы ватмана.
– Ну и прекрасно! Давайте начнем с самого простого…
Григорий тоскливо посмотрел на саквояж, тихонько вздохнул. А так все хорошо начиналось!
В детстве он любил малевать угольками на печке или на заборе, за что иногда получал по шее от дяди и от отца. Во Франции ходил на выставки модных художников, даже видел, как они работают. Пробовал сам, но ничего сложнее дома, снежной бабы или ведра нарисовать не мог.
Он хорошо понимал, что сейчас начнется, что режиссер устроит истерику, обвинит его в подлоге, раскроет обман перед остальными. А Щепкин наверняка задаст вопрос – зачем все это надо было? И что тогда?
– Это срочно? – спросил он, только чтобы потянуть время. – У меня запястье побаливает. После той стычки.
Зинштейн захлопал глазами, огорченно вздохнул.
– Ну хотя бы попробуйте… немного. Рука долго болеть будет?
– Денек еще, и все.
– Ну хорошо. Я через часок зайду. Хоть набросок главного героя сделайте. В общих чертах.
– А каким его рисовать-то?
Зинштейн на миг задумался, потом посмотрел на Григория.
– Да с себя! Вот зеркало как раз. Только в полный рост и руки чтобы были уперты в бока. Ну, такой гордый вид… – Зинштейн вскочил. – Я скоро загляну…
Когда он вышел, Григорий пододвинул к себе саквояж, открыл его и достал альбом и несколько карандашей. Задумался.
За разоблачением последует уход. И как бы не с шумом. А уходить нельзя. Значит, надо сделать так, чтобы Зинштейн не особо кричал, а другие не задавали много вопросов. Как? Надо думать, время еще есть.
…Идею подключить Зинштейна и съемочную группу к прощупыванию японцев подала Диана. Аргументировала просто – известных людей никто не заподозрит в работе на русскую контрразведку. Все знают, до чего творческая богема ненавидит полицейские и прочие структуры власти и даже готова, наоборот, помогать противной стороне.
Возражать было нечего, сей прискорбный факт не являлся секретом. Хотя возмущал до глубины души. Только в России представители интеллигенции всегда так рьяно вставали против власти и не стеснялись заявлять об этом во всеуслышание.
– В сегодняшних газетах будет напечатано сообщение о начале съемок нового фильма, – поддержал Диану Гоглидзе. – Сколько там?.. Пять, что ли, газет? «Новое время», «Петербургская газета», «Русские ведомости»…
– «Ведомости» вряд ли…
– Не важно. Главное, все узнают. Так что японцы, даже если проверят, найдут подтверждение.
– Но тогда надо настроить Зинштейна. Пусть напишет в своем сценарии что-то про японцев, вот и повод появится. А в Вятке на банкете и подойдет… – развил мысль Белкин.
– Лучше раньше, – перебил Гоглидзе. – И не один. Можно нашу приму Диану попросить. Японцы на женскую красоту падки… как все.
– У них несколько другие каноны женской красоты, – заметил Щепкин. – Но идею поддерживаю. Диана с ее талантами, сразит самого строгого японца!
Он улыбнулся, посмотрел на Холодову. Та благодарно кивнула и окатила капитана чарующим взглядом.
– Мерси, ма капитэно. Но к Зинштейну пойдем все. Устроим… день знакомства, выпьем. Сереженька обязательно согласится… – Диана перехватила нарочито изумленный взгляд Гоглидзе и добавила: – Нечего буравить меня взглядом, ротмистр. Женщины имеют право на легкий флирт.
– А мужчины имеют право сходить налево.
– Хам!
Коварный план Дианы сразу дал сбой. В купе Зинштейна сидел здоровый розоволицый американец, которого офицеры видели при посадке на перроне. Он тоже ехал первым классом, но до этого момента из своего купе не выходил. Сейчас же американец вольготно развалился на диване, попыхивая ароматной сигарой и держа в руках бокал с коричневатой жидкостью. Такой же бокал был и у режиссера. А на столе стояла бутылка с яркой этикеткой, на которой был изображен жокей на лошади. Виски «Блантонс» – дорогая вещь, отметил про себя Щепкин. А еще он отметил, что режиссер уже опьянел, но пока самую малость. Зато вполне расположен для откровенного разговора. Если бы не этот американец…
Зинштейн повернул голову на стук, ухмыльнулся.
– А, господа меценаты, директора… Прошу. Проходите, проходите… Рад, гм… весьма… даже очень.
Он не настолько был пьян, каким хотел казаться, понял вдруг Щепкин. Но с чего такая паршивая игра?
Капитан перехватил пристальный взгляд Дианы, та тоже не понимала причины преображения вежливого и улыбчивого режиссера.
– Прима наша, Диана… рад, всегда рад…
– У вас тут весело, – приняла игру Холодова. – Виски пьете.
– Садитесь, господа… – Зинштейн сделал рукой широкий жест. – Да, вот виски… бурбон. А это наш сосед и попутчик Джек Браун. Из Америки. Из…
Режиссер повернулся к американцу:
– Прости, Джек, откуда ты?
– Чикаго, – блеснул тот белозубой улыбкой. – Джек Браун, джентльмены. Бизнесмен и игрок. Весьма рад.
Говорил Браун на русском с сильным истинно американским акцентом, но вполне понятно. И фразы строил почти правильно.
Был он каким-то излишне веселым, полным оптимизма и излучал радость, что было весьма редким зрелищем в России на третьем году войны.
Щепкин назвал себя и представил остальных. Браун удивленно вскинул брови.
– Синема. Прекрасно! Я люблю смотреть синема. У нас в Штатах много известных артистов.
– Надо выпить за встречу! – Гоглидзе выставил на стол две бутылки – коньяк и водку.
Браун довольно булькнул.
– Русская водка просто превосходна. И хотя я привык к виски и джину, но водка мне нравится!
– Так угощайтесь, господин Браун! У нас этого добра навалом!
– Навалом?! Да, понимай… много-много.
Гоглидзе налил американцу рюмку, а Белкин достал из небольшой сумки тарелку с нарезанными солеными огурчиками, дольки сала, порезанный хлеб. Потом выставил блюдо с осетриной, банку с икрой. Всем этим его снабдили в вагоне-ресторане.
Браун чокнулся по очереди со всеми, довольно приговаривая «я это уже видел», опрокинул рюмку и по примеру Белкина закусил ломтиком сала с хлебом.
– Файн! Ветшина!.. Сало просто замечательно! У нас так не делают!.. да, сало у вас замечательно! А вот бизнес плохо.
– А что так? – спросил Гоглидзе, подливая американцу еще водки. Он хотел споить этого заезжего бизнесмена и увести его от Зинштейна, чтобы Щепкин мог нормально с тем поговорить. – Почему это плохо?
– Делать бизнес в Россия тяжело! – упрямо повторил Браун. – Ваши… купцы, фабриканты, особенно чиновники не честно… тэрмс… условия. Брать… берут деньги, требуют… Купцы завышают цены, не умеют выполнять договор. Мы недовольны… Мои друзья уехали домой. Они будут делать бизнес в Южной Америке и Китае, но только не в России. Сорри! Я говорил… говорит правда!
Он вновь опрокинул рюмку, закусил огурчиком, вдобавок бросил в рот несколько ломтей семги, довольно закрыл глаза и стал жевать.
– Да, у нас любят обманывать! – вдруг заявил Зинштейн. – К сожалению, это беда России. Обманывают во всем.
Щепкин подозрительно глянул на режиссера. А ведь он имеет в виду кого-то конкретно. Иначе с чего бы это так заговорил?!
– Кстати, Григорий… – обратился к Белкину Зинштейн.
– Викторович, – подсказал тот.
– Благодарю. Григорий Викторович, вы с какими камерами работали? «Пате», «Дебри»?
– Ну да… – с заминкой ответил Белкин, выкладывая на стол хлеб.
Зинштейн подозрительно посмотрел на него и вдруг спросил:
– А как это – «голландский угол»?
Белкин понял, что попался, но продолжал игру:
– Могу и в углу снять… Не вопрос. Закусывайте, Сергей Михайлович.
Зинштейн побледнел. Обернулся к Гоглидзе, который уже разливал по третьему разу.
– Георгий…
– Давай просто по имени, дорогой, – махнул тот рукой.
– Вы же директор. Вы найдете бок-офис?
– Да сколько угодно! Что угодно привезу. Достать – не проблема.
Диана толкнула Щепкина под локоть и указала взглядом на еще больше побледневшего режиссера. Кажется, вся конспирация летела к черту. Зинштейн раскусил горе-синематографистов за две минуты.
– Бок-офис есть касса, – встрял Браун, кивая Гоглидзе, который пододвигал ему рюмку. – Это ясно.
– Вам! Но не нашему директору! – сдавленным голосом произнес Зинштейн.
Он покосился на Диану, вздохнул.
– Я так полагаю, мне глупо спрашивать, в каких театрах вы играли? Что такое «инженю»?
Диана легкомысленно улыбнулась.
– Сереженька, я только ступаю на этот полный загадок и трудностей путь. «Инженю» – это амплуа.
– И часто вы… выходили на сцену?
– Бывало. И не раз. Но только не на театральную. Мальчики, мне кто-нибудь нальет? Я хочу попробовать этот замечательный бурбон…
Браун и Гоглидзе одновременно потянулись к бутылке и помешали друг другу, неловко столкнув тарелку с семгой на ноги американцу.
– Шит!
– Извините, Джек! – Гоглидзе протянул тому салфетку. – Это надо срочно замыть. Идемте!
– Я тоже испачкался, – заявил Белкин, отряхивая штанину.
Он первым вышел из купе. Ротмистр почти силком поднял огорченного американца. Тот пожимал плечами и говорил, что это «эрунда» и что надо выпить «на посошъёк». Здоровый черт, даже водка не берет, хотя он уже грамм двести вылакал, а до этого грамм сто пятьдесят виски засадил. Не американец, а сибиряк какой-то!
Дождавшись, пока Гоглидзе уведет Брауна, Щепкин пересел ближе к Зинштейну. Тот испуганно отшатнулся.
– Что с вами, Сергей Михайлович? Лишнего приняли?
Зинштейн вздохнул, покосился на бокал с виски, отодвинул от себя.
– Кто вы? – спросил он немного дрожащим голосом. – Кто вы на самом деле?
– Ну здрассьте! – Щепкин укоризненно покачал головой. – Вы вроде бы трезвый еще! Забыли, кто я?
– Я помню, кем вы мне представились! И кем представили своих друзей. Оператор, директор, актриса! Прима!
Он бросил затравленный взгляд на Диану, та ответила обворожительной улыбкой.
– А на самом деле оператор ничего не понимает в съемке. Директор впервые слышит о кассе, гримерша Виолетта оказывается простой… Лукомский, сволочь, подсунул мне свою девку. Хотел пристроить в синема! А как пел! Мастерица, волшебница, золотые ручки! Знал ведь, что обман раскроется поздно и я не смогу надавать ему пощечин! Художник рисует как посредственный ученик художественной школы. Вокруг меня одни самозванцы! Выходит, и вы, Василий Сергеевич, тоже?
Впечатленный гневной тирадой режиссера Щепкин как-то пропустил упоминание о гримере и художнике. Состояние Зинштейна его заботило куда больше. Этак и до истерики дойдет, а она точно ни к чему.
– Вы… вы… деньги!.. О боже! – Зинштейн сжал кулаки. – Вы украли эти деньги! И теперь нас ждет тюрьма! Каторга! Это невыносимо!
– Сергей Михайлович, придите в себя! Какая тюрьма? Деньги мои! И я их вкладываю в дело! Приедем в Москву, попросите свежих столичных газет. Увидите заметки о начале съемок нашего фильма. Какой же вор будет кричать об этом на всю страну?
Щепкин положил руку на плечо Зинштейна, заставляя его замолчать.
– Да, небольшие накладки с персоналом. Но это мелочи. Что мы, не найдем оператора? Или гримера? Что до Дианы… вот увидите, как раскроется ее талант! Вы же это сами признали! Ну?
Упоминание о газетах и Диане немного успокоили режиссера. Тот искательно покосился на Диану и вновь получил обворожительную улыбку. Слабый румянец выступил на щеках Зинштейна.
– Но придется начинать сначала!
– У нас еще есть время! Актеры есть, персонал наберем. Дадим телеграмму в газеты Владивостока о том, что нужны специалисты. Хоть один-то там есть, уверяю вас! Это я знаю наверняка! Не стану же я вкладывать такие деньги в пшик?!
– Откуда вы можете знать?
– Я бывал во Владивостоке и занимался делом, связанным с синема, – спокойно объяснил Щепкин. – Кстати, что такое бок-офис, и я знаю.
– Но сценарий! Мне надо писать сценарий, а времени все меньше! Я хотел начать работу, однако и художник слабоват. Вот его творение.
Зинштейн вытащил альбом, раскрыл его. На одной странице был нарисован столик в купе, причем вполне неплохо. На второй человек в длинном плаще. Во всяком случае, Щепкин и Холодова так решили. Однако даже им было видно, что автор шаржа явно недосидел на уроках, поэтому рисунок вышел, мягко говоря, слабым.
– Пусть этот ваш Микеланджело рисует предметы. А рисовать людей наймем другого, это тоже не проблема.
Щепкин отложил альбом, внимательно посмотрел на Зинштейна.
– Сергей Михайлович, дорогой, давайте договоримся так. Все, что вам нужно для работы, мы организуем. Наш Георгий и впрямь достанет что угодно, только объясните толком. Вы пишите сценарий, работайте с актерами. Вот Диана в полном вашем распоряжении. Будет брать у вас уроки… мастерства. Вас же я попрошу меньше нервничать и переживать. Договорились?
Зинштейн тяжело вздохнул, одарил Щепкина тяжелым, совсем не подходящим ему взглядом, покосился на Диану.
– Попробую. А вы попробуйте не врать мне больше.
Капитан засмеялся.
– Идет!
Когда они вышли из купе, Диана прижалась к Щепкину и зашептала:
– Кажется, наш гений перенервничал. Как бы не сорвался опять.
– Вот и проследи за ним. Поговори, успокой, очаруй. Чтобы больше не думал о ерунде. Он нам нужен сейчас, да и потом тоже.
Диана отстранилась от Щепкина, прищурила глаза.
– Хороший совет вы даете, Василий свет Сергеевич. А ну как и правда очарую! Забудет наш режиссер и о сценарии, и о фильме. А?
– А ты не в ущерб работе.
– А ревновать не будете, господин меценат? А то еще на дуэль вызовете Сереженьку!
Капитан покачал головой.
– А ты не увлекайся. Особо так… – он посмотрел по сторонам. – Кстати, скоро Москва. Надо подготовить шифровки. Где там наши дилетанты? Как бы американца совсем не споили!..
3
Поезд сбавил скорость, минуя небольшой подъем. Мелькание деревьев и столбов за окном стало медленнее, глаза смогли различить даже узкую тропку, петлявшую между кустарников.
Сидевший в своем купе Скорин прислонился лбом к стеклу, ощутил приятный холод и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Жарковато стало. Проводник топит немилосердно, все угодить хочет пассажирам.
А скорость падает. Можно выйти в тамбур, открыть дверь и прыгнуть вниз, на покатую насыпь. Земля мягкая, удержит. А потом в лес и поминай как звали. Если Зинштейн разболтает легавым, что художник Гриша вовсе не художник, Щепкин и его дружки захотят узнать, кто же тогда на самом деле этот Скорин. Придумать историю? А поверят? И что потом? Жаль, до Щепкина так и не добрался. Подстеречь бы его сейчас…
Так что, прыгать? Поезд едва ползет, но после подъема вновь наберет скорость. Потом будет поздно, можно и ноги переломать, и шею свернуть. Ну, Гриша, решайся!..
Еще не зная, как поступить, Григорий вышел из купе, пошел по коридору, ответил на вежливый поклон проводника и тут вдруг вспомнил, что забыл саквояж. Но возвращаться не стал. Деньги при нем, а остальное пусть едет дальше.
Дверь в тамбур была приоткрыта, видимо, проводник в спешке забыл запереть. Григорий дернул дверь, вышел в тамбур и увидел Зинштейна. Тот стоял возле открытой двери вагона, глядя куда-то вдаль. Руки режиссера судорожно сжимали поручни, а лицо застыло, словно маска. Ветер бил его растрепанные волосы. Зинштейн вдруг со свистом втянул воздух в грудь и почти выкрикнул:
– Это невыносимо!
И подался вперед.
Григорий моментально оказался рядом, схватил режиссера за руку и дернул назад.
– Ты что, Сергей Михайлович? Перепил, что ли?
Зинштейн глянул на Григория широко раскрытыми глазами:
– Что вам? Пустите меня, Григорий! Я обманут всеми! Я втянут в авантюру! Я взял деньги на фильм, я окажусь в тюрьме за растрату!
Он попытался вытащить руку из захвата, но сил не хватило. Григорий держал крепко.
– Скорость низкая, не разобьетесь. Переломаете руки-ноги, будете лежать в лечебнице и проклинать себя. Так лучше, что ли?
– Что? – Зинштейн словно только сейчас обнаружил, что поезд едва ползет. – Проклятье! Мне ни в чем не везет!
– Это вы из-за того, что я плохо рисую, решили головой вниз нырнуть?
Режиссер глянул на Григория как на умалишенного.
– Да при чем тут вы? Ваши каракули меня не волнуют! Наша… Ик! – он икнул, как-то испуганно выдохнул и посмотрел на Григория. – Да отпустите же меня!
– У вас фсе ест о’кей? – раздался за спиной чей-то пьяный добродушный голос.
Григорий обернулся. У двери в салон стоял здоровый американец, явно подшофе, и удивленно смотрел на Зинштейна со Скориным.
– О’кей, о’кей, дядя Патрикей! Не видишь, свежим воздухом дышим. – Григорий дернул Зинштейна на себя, закрыл дверь вагона. – Помогает при перепое.
– Что ест перепой? Много виски?
– Много водки без закуски.
– Йес, это ест плохо, – американец икнул. – Я тоже подышать воздух. Голова меньше спэнс… кружит…
Зинштейн потер руками лицо, глубоко вздохнул, глянул на Григория.
– Благодарю. Э-э… я уже надышался. Пора работать! Я покажу этим… что Зинштейн зря деньги не получает! Пусть не указывают!..
Он одернул пиджак, несколько испуганно покосился на дверь вагона, видимо, вспомнил, как висел на поручнях.
– Григорий, вы будете мне нужны. Надо кое-что нарисовать. Сможете?
– Попробую…
– Тогда идем! Джек, прощу прощения, надо работать! Дело!
– Йес, бизнес превыше всего! – Браун качнулся, похлопал себя по животу. – А я отдохну… надо успокоить… Сорри.
Зинштейн решительно раскрыл дверь в салон и первым пошел вперед. Григорий двинул следом, лихорадочно размышляя, что раз режиссер не сказал о нем Щепкину, то и тревожиться нет смысла. Во всяком случае, пока. Но начеку быть стоит.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.