Текст книги "Пиковая дама сузит глазки"

«Родники мои серебряные, золотые мои россыпи…» – услышал он вдруг где-то внутри себя знакомый еще со студенческих лет хриплый голос и чуть не заплакал от сознания того, что все это скоро останется далеко позади, в недосягаемой прошлой жизни.

Метелин тяжело поднялся – слегка закружилась от хмеля голова, прошелся по оградке, смел с могилок опавшие листья, протер эмалевые портреты на надгробиях. Отступив на пару шагов, осмотрел свою работу. Очищенная от пыли эмаль заблестела, однако лица родителей и брата почему-то, наоборот, потемнели и посуровели.

– Еще раз – простите и не поминайте лихом, – сказал Метелин, давясь застрявшим в горле горьким комом.

Повернулся и шагнул за оградку. Ему почудилось, что родичи осуждающе покачали головами вослед. Метелин начал выбираться по узкому лабиринту между могил к центральной аллее, но через несколько шагов почувствовал страшную усталость. Он привалился к вставшей на пути березе и понял, что совсем не хочет отсюда уходить. Что не в силах расстаться с этим насовсем. Что должен периодически возвращаться сюда.

Отвлек Метелина звонок мобильника.

– Привет, – услышал он Танин голос. – Чем занимаешься?

– Да вот… На кладбище зашел родителей и брата проведать.

– Любовь к отеческим гробам?

– Что? – не понял Метелин.

– Пушкина вспомнила, – пояснила Иванова и продекламировала:

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам.

«Как верно!» – подумал Метелин, но тон Танин ему не понравился. Почудилась насмешка. Продолжать разговор расхотелось.

– Сережа, ты куда пропал? – наткнувшись на его молчание, встревожено спросила Иванова.

– Ничего плохого не вижу в «любви к отеческим гробам», – отозвался Метелин.

– Да кто бы сомневался? – сказала Иванова. – Ты что, из-за этого обиделся?

– Нет. Просто…

– У меня, между прочим, на том же кладбище свои «гробы», – напомнила она. – Перед отъездом ходила я туда маму с папой проведывать. Это нормально, это правильно. Только знаешь, любовь эта от места жительства не зависит. Она, как и бог, должна быть всегда в тебе и с тобой, питать твое сердце, но не держать его мертвым якорем, не становиться помехой. В общем, милый мой, смотри на вещи трезво…

В самом деле, чего это он, – устыдился Метелин. Таня умела рассеивать сомнения и возвращать душевное равновесие. Даже сам голос ее, волнующий и возбуждающий, действовал бальзамом на душу.

С кладбища Метелин уходил уже в другом настроении. Снова захотелось побыстрее очутиться на другом краю земли, чтобы обнять Таню и начать жизнь свою с чистого листа. Оставалось, насколько это возможно, зажав свои нервы и чувства в кулак, спокойно дождаться времени «Че».

Но спокойно не удалось. На следующий же день Метелин неожиданно прокололся, глупейшим, можно сказать, образом лопухнулся – уходя на работу, оставил на тумбочке в прихожей свой сотовый. Вспомнил о нем лишь в обед. В это время обычно звонила Таня. Но перерыв заканчивался, а мобильник молчал. Метелин проверил свои карманы и похолодел: ведь сам же утром в поисках какой-то бумажки на минутку вытащил его, да так и забыл на тумбочке.

Ну, забыл и забыл – что за проблема? А проблема была в том, что Валентина, в отличие от него, работая неподалеку, на обед ходила домой. Могла взять трубку, уступая настойчивому звонку (а они у Ивановой были заряжены такой же целеустремленной энергией, как и все другое, чтобы она ни делала), услышать Танин голос. Ничего, конечно, особенного – мало ли кто спрашивает. Жена обычно и не интересовалась происхождением его звонков. Но когда включается женская интуиция, трудно предсказать, как может повернуться дело. Еще хуже, если Валентина прочтет очередную нежную эсэмэску, которыми Иванова забрасывала его каждый день…

После обеда Метелин не находил себе места. Домой он сорвался, не дождавшись окончания рабочего дня.

Валентины еще не было. Мобильник лежал на тумбочке. Метелин схватил его. Так и есть – два пропущенных звонка! А вот и эсэмэска. «Привет, мой дорогой! Почему не отвечаешь на звонки? Как дела? Жутко скучаю. Считаю дни до нашей встречи. Целую и люблю в энной степени!» – высветились на дисплее слова. К этим Таниным посланиям Метелин успел привыкнуть, но в то же время ждал их всегда с нетерпением ребенка, которому обещан подарок «от зайчика». Однако же сейчас его прошиб холодный пот.

Валентина появилась через полчаса, молча прошла в спальню. Пока она переодевалась, облачалась в домашний халат, Метелин лихорадочно соображал – прочла жена эсэмэску или нет. Валентина перебралась на кухню, загремела посудой. Теряться дальше в догадках не было сил, и Метелин решил провести разведку боем.

– Я утром на тумбочке свой мобильник забыл, – как можно безразличнее сказал Сергей Васильевич. – Ты когда в обед домой заходила, по нему никто не звонил?

– Звонили и даже очень настойчиво, – ответила, как показалось Метелину с вызовом, Валентина. – Даже пришлось трубку взять.

– И кто там был по мою душу? – постарался остаться в той же тональности Метелин.

– Да вот не захотели со мной разговаривать, – уперлась в него ледяным взглядом Валентина, и Метелин понял, что об эсэмэске она тоже знает.

Кто другой на месте Валентины, наверное, тут же закатил бы жуткую истерику, но устраивать сцены было не в ее характере. Она даже не стала спрашивать, кто автор любовной эсэмэски. Просто молчала и вела себя так, будто в квартире, кроме нее, никого нет. И это било по нервам еще сильней.

Может, выложить ей честно все прямо сейчас, облегчив душу перед отъездом, – мелькнула мысль, но как это сделать, Метелин не представлял. Да и что он расскажет? О девочке Тане, которая на заре туманной юности дала ему от ворот поворот, а теперь вот, снова возникла в его жизни уже зрелой красавицей и успешной бизнес-леди, тоскующей о надежном друге и компаньоне, и позвала его с собой в заокеанскую светлую даль? И как это будет понято человеком, который до сих пор считал его нераздельной своей половиной? Как многолетний обман? Нет, не поворачивался язык! Видно, и правда, проще позвонить, а еще лучше написать уже оттуда, из Америки.

Метелин долго не ложился спать, ожидая, когда уснет жена, но и в постели чуть ли не до утра не смыкал глаз, переживая случившийся конфуз.

Завтракали молча. Валентина по-прежнему в упор не видела его. Метелин, уткнувшись в тарелку, не поднимал глаз. Любой более-менее опытный «ходок» уже давно б, наверное, «отмазался», придумав не один вариант оправдания. Напрочь, например, открестился бы от эсэмэски, сказав, что кто-то просто номером ошибся или, вообще: мол, я – не я и собака не моя. Но Метелин не был «ходоком», не отличался ни находчивостью, ни умением убедительно вешать лапшу на уши. Да и момент упустил. Промолчал вчера на последнюю реплику Валентины, не стал возражать, опровергать и тем самым как бы признал, пусть и косвенно, свою вину.

Тане о перехваченной женой эсэмэске Метелин не стал говорить. Зачем, если сам ротозей! А вечером его ждал новый сюрприз. Вернувшись с работы, Метелин увидел в зале рядом с диваном дорожную сумку, с которой ездил по командировкам. Сумка была раскрыта, и там уже лежала стопка белья, его любимый тренировочный костюм, электробритва…

Обычно Валентина сама собирала его в поездки. Да, но ведь ни о какой новой командировке с тех пор, как вернулся из Москвы, он ей не говорил! С чего же она взяла? «Считаю дни до нашей встречи» – вспомнилась Метелину эсэмэска, и он тяжело опустился на диван – как тут не догадаться! И получается, что вовсе не в командировку, а в путь дальний, насовсем она его собирает. Вроде как от дома отлучает, знать дает – вот тебе бог, а вот порог. И все молча, без единого слова и вопроса. Вроде как был человек – и нет его. А на нет и суда нет. Остается только чемодан за порог.

Муторно стало от этого Метелину. Душили злость и обида. Многие годы совместной их жизни взять и молча демонстративно зачеркнуть! Смотри, как бы локти потом кусать не пришлось! – мысленно пригрозил он жене. А впрочем, даже и хорошо, что так. Последние сомнения рассеяны, и теперь ему возврата уж точно нет.

В спальню, на свое законное супружеское ложе Сергей Васильевич не пошел. Ночь провел в зале на диване. Уснул, как ни странно, почти мгновенно. Снилась Таня, небоскребы и океанский прибой.

Встал выспавшимся, бодрым. Засобирался на работу, но вспомнил, что сегодня выходной, и приуныл. Пробыть целый день наедине с женой ему не улыбалось. Тем более что Валентина по-прежнему молча избегала его, а он, в свою очередь, обиженный ее вчерашним демаршем с дорожной сумкой, не собирался делать первым шаги к примирению. Надо было что-то придумать.

Но придумывать ничего не пришлось. Позвонила дочь и сказала, что собирается с детьми навестить их. Сергей Васильевич обрадовался. И не потому лишь, что появился естественный выход из ситуации. Детей своих, а тем более внуков, он любил и всегда рад был их видеть. Сын женился недавно и обзавестись потомством еще не успел, зато у дочери подрастали двое мальчишек-погодков четырех и пяти лет – Вася и Сережа. Старшего назвали в честь деда Сергеем, и Метелин этим страшно гордился. Дочь жила в отдаленном «спальном» микрорайоне, но по выходным старалась с ребятишками стариков своих навещать.

Едва только они пришли, Метелин увлек внуков за собой в парк неподалеку и провел там с ними весь день, катая на аттракционах, пони, давая вволю поскакать на надувном резиновом батуте, поиграть в детском городке, порыться в песочнице, просто побегать по парковым аллеям и газонам. Сергей Васильевич их лимонадом, мороженым, сахарной ватой, покормил в летнем кафе. Он с улыбкой смотрел на резвящихся внуков, узнавал в них некоторые свои черты, и ему было хорошо. Их детская радость передавалась и ему. Возвращались, когда начало вечереть. Ребятишки так заигрались, что Метелину стоило немалого труда увести их из парка. Согласились только тогда, когда он клятвенно пообещал, что в следующий выходной они снова проведут в парке весь день.

Пообещал и прикусил язык. Через неделю он будет уже далеко отсюда. И увидит ли эти две веселые мордашки когда-нибудь вообще?.. Прекрасное расположение духа, в котором Метелин пребывал все время в парке, стало быстро таять, улетучиваться, уступая место такому знакомому в последние дни тягостному унынию.

Отъезд из родного города Метелин наметил на понедельник. Рейс до Москвы он выбрал такой, что времени на стыковку с нью-йоркским рейсом, учитывая переезд из Домодедово в Шереметьево, оставалось в обрез. «Зачем лишнего болтаться по столице?» – говорил он сам себе. Сильно, конечно, при этом рисковал Метелин. Не дай бог, какая задержка в пути или накладка, и все – помашет ему крыльями с высоты заокеанский «Боинг». Однако подспудно, в чем он и сам себе не признался бы, как раз на это надежда у Метелина и теплилась.

Но до понедельника оставались еще целые сутки. День простоять и ночь продержаться… А день воскресный, нерабочий. Сходить к кому-нибудь в гости? Но Сергей Васильевич ни с кем не приятельствовал до такой степени, чтобы нагрянуть без предупреждения. Да и не хотелось напоследок лишнего общения. Но и натыкаться то и дело взглядом на жену, заполнившую квартиру одним большим живым колючим укором, тоже не было сил. Ладно, решил Метелин, можно просто в парке побродить, посидеть. Но тут услышал, как хлопнула входная дверь. Валентина опередила его, ушла сама. Видно, ей тоже было невмоготу находиться рядом с ним.

Сергей Васильевич облегченно вздохнул и взялся за дорожную сумку. Таня строго-настрого наказала ему не брать с собой много вещей – только самое необходимое. В результате сумка осталась полупустой. «Так и получается, – подумал Метелин: – Обзаводишься одним, другим, третьим, в доме тесно от всякого барахла – все кажется нужным, важным, а приходит время, и в сухом остатке – пшик на дне дорожной сумки».

Соображая, не забыл ли какую-нибудь действительно необходимую вещь, Метелин выдвинул один из ящиков письменного стола, и в дальнем его углу рука нащупала что-то мягкое. Он извлек оттуда полиэтиленовый мешочек, вытряхнул на стол содержимое и увидел вязаные девичьи рукавички. Сергей Васильевич задумчиво помял их в руке, поднес к носу и почувствовал горчичный жар Танинной ладошки. Поколебавшись, снова вложил рукавички в пакет, который отправил на дно сумки. При встрече вернет наконец-то хозяйке. Пусть напомнят ей, как начинались их отношения.

В последнюю свою ночь на родине спал Сергей Васильевич отвратительно. Без конца ворочался на диване. Чуть свет уже был на ногах, хотя самолет улетал ближе к полудню, и еще вчера Метелин хотел «проспать» уход жены на работу, чтобы потом спокойно отправиться в аэропорт.

Валентина по-прежнему молчала. Только теперь уже не смотрела мимо. Скорее, наоборот, напряженно следила за каждым движением мужа. Иногда, казалось, она порывалась что-то сказать, но сдерживала себя. Метелину бы воспользоваться моментом и разрядить обстановку, самому начав разговор. И если уж и не признаться, то тогда, наоборот, попытаться уверить, что сознаваться ему не в чем, что все идет своим чередом, а он действительно собрался в командировку и денька через четыре вернется. По крайней мере, расстались бы нормально. Но Сергей Васильевич уже закусил удила. Бес противоречия пришпорил его и не давал пойти вспять.

Наконец Валентина собралась уходить. Метелин хотел остаться в зале, но передумал – все-таки последний раз видит – и вышел за ней в прихожую. Сентябрь стоял теплый, бабье лето в разгаре. Ходили пока еще без плащей и курток. Валентина была в красивом нарядном платье, которое, впрочем, не делало ее более стройной. Метелин мгновенно представил на ее месте Иванову, и опять сравнение было далеко не в пользу супруги.

«И чего вырядилась?» – неприязненно подумал он, ожидая, когда жена откроет входную дверь и переступит порог прихожей.

Валентина щелкнула замком, потянула дверь на себя, впуская прохладный поток воздуха с лестничной клетки, на какие-то мгновения замерла, словно бы не решаясь оставить квартиру, потом резко обернулась к Метелину. Губы ее дрожали, в глазах стояли слезы, грудь тяжело вздымалась в сильном, по всей видимости, волнении. Метелин крайне редко видел жену такой – она в любых обстоятельствах умела держать себя в руках, и ему стало ее жалко. Валентина впилась в Метелина взглядом, будто собралась проникнуть напоследок до самого донышка и запечатлеть в памяти навсегда. Были в нем и недоумение (что и почему так случилось?), и отчаяние (рушились десятилетия прожитой жизни, все, что долго складывалось по кирпичику в совместных трудах и усилиях, по обоюдному, казалось бы, чувству и согласию), и мольба-призыв (одумайся, остановись, не делай этого!). Не в силах выдержать ее взгляда, Сергей Васильевич опустил глаза. Валентина глубоко вздохнула и вытолкнула из себя одно-единственное слово:

– Прощай!

Метелин видел, с каким трудом далось оно Валентине, но ничего обнадеживающего для нее в ответ у него не нашлось, и он промолчал.

Валентина так же круто, как до этого, развернулась и, давясь слезами, выскочила на лестничную площадку. Метелин слышал, как хлопнула за нею входная дверь, как вызывает она лифт, как закрываются с железным лязгом его створки, но продолжал стоять истуканом в прихожей. Чем же она виновата, что его на старости лет заносит на жизненном вираже? И разве заслуживает она такого расставания? – спрашивал себя Метелин и корил: какая же он, все-таки, по отношению к ней скотина!

После ухода Валентины Сергей Васильевич позавтракал, бесцельно послонялся по квартире, заглядывая во все углы, постоял на балконе, глядя сверху на золотой осенний листобой. Интересно, подумал, а там, в Калифорнии, листопад бывает? Вряд ли – субтропики. Ну, все, решил, – пора! Закинул на плечо сумку, пошел в прихожую, отмечая по привычке, не оставил ли чего включенным. Когда закрывал дверь, сначала не мог попасть ключом в замочную скважину – не слушались пальцы. Осилив кое-как замок, погладил дерматин дверной обивки и шагнул к лифту…

Полет до Москвы прошел без малейших задержек и накладок. Все тика в тику. И в Шереметьево доехал без проволочек.

Сразу возле входа в терминал Метелин прошел через пункт досмотра пассажиров и багажа. Дальше – таможенный контроль. Пока проходил его, вспомнил последний разговор с шефом.

– Хорошо тебе, Сергей Васильевич, отдохнуть, подкопить сил, – напутствовал шеф. Они тебе пригодятся. Когда вернешься, тебя будут ждать великие дела. – И на немой вопрос в глазах Метелина пояснил: – Очень серьезные заказы на подходе. Так что набирайся сил, готовься…

…Ну, да, хмыкнул Метелин, – «когда вернешься»…

Регистрация на самолет в Нью-Йорк уже началась, и Метелин направился к стойкам регистрации рейсов, на ходу глазами отыскивая нужную ему. А вот и она. Подал билет и паспорт. В ожидании, пока девушка за стойкой сделает необходимые формальности, Метелин прикрыл глаза. Вернее, веки его смежились сами собой. Сказывалась последняя бессонная ночь дома, да и когда в Москву летел, как ни старался, вздремнуть не смог. И вот теперь дрема обволакивала его, мерцая сполохами видений.

…Метелин погладил дерматин двери и направился к лифту. Его створки раздвинулись, и Метелин увидел Валентину. Остановившимся взглядом, молча, смотрела она на него. Ее глаза не спрашивали, на кого и почему он ее променял. Это было уже совсем не важно. «Будет ли тебе лучше от собственного вероломства?» – говорили они…

…И тут же следом увиделся Метелину теплый, промытый недавним дождем августовский день. Они и брат на даче у родителей. Каждый со своим семейством. Дети у обоих еще небольшие. От их птичьего звонкоголосья шумно и весело. Да и взрослые кажутся еще такими молодыми, полными сил и здоровья. Даже отец с матерью. Обедать садятся за сколоченный из досок и вкопанный в землю стол под развесистой черемухой. Отец наливает взрослым собственного изготовления настойку, пережидает, пока уймется детвора, поднимает стакан и, окидывая всех затуманившимся взором, растроганно говорит:

– За счастье видеть вас всех вместе!

И вместе с теплом настойки тогда действительно накатывало ощущение переполняющего счастья.

Но был ли он, Метелин, на самом деле по-настоящему счастлив все свои семейные годы? Или только жил в ожидании этого счастья, даже не зная, какое оно?

И вот появилась Таня…

…Ожил, начал подавать свои позывные мобильник. Метелин вынырнул из сонного омута, очнулся. Достал из кармана куртки телефон. По высветившимся на дисплее цифрам номера понял – это она, легка на помине!

– Ты сейчас где? – услышал в трубке Танин голос.

– В аэропорту. У стойки регистрации.

– Никаких задержек и прочего нет?

– Нет, все по расписанию.

– Прекрасно! Тогда, как всегда, нежно целую и с нетерпением жду в Нью-Йорке. Гуд бай!..

Звонок Ивановой вызвал у Сергея Васильевича реакцию бодрящей, поднимающей тонус инъекции. Сердечная тяжесть отступила.

Получив назад свои документы вместе с посадочным талоном, Метелин поблагодарил девушку за стойкой и, подхватив сумку, которую оформил как ручную кладь, направился в зону паспортно-визового контроля. На ходу подумал, что посадка на самолет напоминает бег с барьерами, из которых остался фактически только один. Дальше – «накопитель», или, как называют его в международных терминалах, «стерильная зона», где остается только дожидаться, пока пригласят на посадку. Скорей бы преодолеть этот последний барьер! А там – вольной птицей к своей любимой, к счастью, к которому столько шел!..

На их рейс у стойки паспортно-визового контроля скопилась небольшая очередь. Метелин пристроился в хвосте, поставил сумку на пол, и снова веки его начали слипаться, обволакивая вязкой дремой. Гул аэровокзала стал глуше, невнятней, словно через вату пропущенный. Пребывая на грани яви и сна, Метелин автоматически подталкивал ногой сумку в сторону стойки сообразно движению очереди.

Перед входом в «стерильную зону» он вдруг увидел Таню. В плотно облегающих стройные бедра джинсах, тонком, упруго натянутом на груди легком свитерочке под распахнутой спортивной курточкой, с непокрытой без единого седого волоса головой она была невероятно хороша и молода. Таня призывно махала ему рукой. Метелин даже и не удивился, почему она здесь, а не за океаном. Может быть, это он уже там? Нет, возразил Сергей Васильевич сам себе, наверное, еще здесь. Слух уловил всплывшие откуда-то издалека слова объявления о продолжении регистрации на рейс Москва – Нью-Йорк.

Таня, улыбаясь, махала рукой там, впереди, а Метелин чувствовал, что кто-то и здесь, за спиной, не спускает с него глаз. Догадываясь, хотел повернуться, но почему-то оробел. Решил не оглядываться, смотреть только в сторону Ивановой. Однако же и ответно помахать ей рука не поднималась. Все-таки обернулся – и нервная дрожь пробрала от пяток до макушки: так и есть – ОНИ пришли его проводить! ВСЕ вместе!

ОНИ предстали перед ним, как будто сошли с семейного фото. В центре – рука об руку – мать с отцом, справа – брат с женой и небольшими еще сыновьями, слева – Валентина, за спиной которой их уже взрослые сын и дочь. Перед Валентиной – внук. Валентина – в том же нарядном платье, в котором Метелин видел ее утром. У Валентины мешки под глазами, обрисовался второй подбородок, заметно, как ее расплывающаяся фигура теряет четкость очертаний. Руки Валентины лежат на плечах внука, и вздутые синеватые вены ладоней лишь подчеркивают тот грустный факт, что ее «женское время» неумолимо уходит.

На этом фото недоставало только самого Метелина. Он уже как бы отделился, перешагнул рамку кадра. Через несколько минут он пройдет паспортно-визовый контроль, преодолеет последнее препятствие и станет для всей своей родни – почившей и здравствующей – отрезанным ломтем…

– Ну что вы замерли! – услышал Сергей Васильевич позади себя сердитый голос пожилой мадам. – Двигайтесь, не задерживайте!

– Извините, ради бога, извините! – очнувщись, забормотал Метелин, подпихивая вперед сумку и делая вслед пару шагов.

Движение в очереди замерло в ожидании, пока оформят очередного пассажира, и Сергей Васильевич снова стоя задремал…

…Иванова продолжала махать ему рукой из «стерильной зоны». И что-то вроде бы кричала ему оттуда. Слов не было слышно, но Метелин прочитал по губам: «Я люблю тебя и жду! Остался последний барьер на нашем пути!..» И сердце Метелина рванулось к ней.

Но он тут же вспомнил о НИХ. Теперь ОНИ стояли вокруг него полукольцом и тоже что-то беззвучно говорили ему.

По их губам Сергей Васильевич читал:

– Бросаешь нас, сынок, от добра добра взялся искать? – сокрушалась мать.

– И будет ли новое на чужой стороне лучше? – вторил ей отец.

– Значит, жар-птица счастья тебя за океан, Серега, поманила? – насмешливо спрашивал брат. – Смотри, как бы потом вороной она не оборотилась!

– Я тебе всю жизнь больше чем себе верила, а ты предателем оказался! – с горечью констатировала Валентина, а дочь в полном недоумении вопрошала:

– Папа, что с тобой случилось? Ты же всегда был лучшим в мире отцом?..

Не зная, что ответить дочери, Метелин перевел взгляд в сторону Ивановой. Губы ее шевелились с удвоенной энергией.

– Не слушай никого! – читал он по ним. – Мы с тобой любим друг друга, а значит, должны быть вместе. Все остальное неважно. Отрешись от того, что было, и не оборачиваясь на прошлое, вперед, только вперед, к нашей с тобой новой прекрасной жизни! Остался последний барьер…

Метелин переводил взгляд с родных на Иванову и обратно и чуть ли не физически ощущал себя канатом, который каждая из сторон пытается перетянуть. Силы примерно равны, и все теперь зависит только от него: в какую сторону качнется он сам…

– Прошу ваш паспорт и визу, – услышал Сергей Васильевич и понял, что он уже возле стойки паспортно-визового контроля.

– Да, да… – спохватился Метелин и полез во внутренний карман куртки.

Он нашарил документы, но рука так и осталась в кармане. Метелин беспомощно оглянулся, потом бросил взгляд в сторону «стерильной зоны». Ни здесь, ни там никого не увидел. Тем не менее, он по-прежнему чувствовал их присутствие. И Таня, и ОНИ замерли, напряженно ожидая, подожжет ли он сейчас собственноручно последний оставшийся за собой мост…

– Мужчина, нельзя ли быстрей? – поторопили его за стойкой, а стоящая за ним строгая мадам проворчала:

– Заранее не мог приготовить.

– Извините, сейчас, извините… – пытался Метелин извлечь непослушными пальцами паспорт.

Наконец кое-как справился с неподатливым карманом, выдернул документы и положил на стойку. И ощутил спиной тяжкий разочарованный вздох. И почувствовал, как впереди в восторге захлопала в ладоши Иванова.

Девушка в униформе авиакомапании вернула документы. Препятствий впереди больше не было. А позади «горел» последний мост. Метелину оставалось каких-нибудь десяток шагов, чтобы переступить порог его новой жизни, за которым обратного пути уже не будет…

Сергей Васильевич неуверенно двинулся к «стерильной зоне». Движение давалось ему с таким трудом, словно скован был он кандалами, а в сумке нес тяжеленные гири. Он весь взмок.

В шаге от вожделенного «порога» остановился перевести дух, смахнуть пот и тут почувствовал на своем запястье нежное прикосновение детской ладошки. Рядом никого не наблюдалось, но Метелин уже знал, что это была ладошка одного из его внуков-погодков. Они – один повыше, другой чуть пониже – держались за руки и смотрели на него, задрав русые головенки, а Сережа тряс деда за запястье и спрашивал:

– Деда, а когда ты вернешься? Ты обещал опять с нами в парк пойти. На весь день. Обещания надо выполнять, деда. Сам говорил…

И это была чистая правда: говорил, внушал постоянно желторотым птенчикам своим, что слово надо держать, а обещания выполнять.

И что-то лопнуло внутри Сергея Васильевича перетянутой струной, сломалось, лишило его энергии целенаправленного движения.

– Мужчина, с вами все в порядке? – встревожено спросила дежурная у входа в зону ожидания посадки

– Да, да… Все нормально, нормально…

– Тогда проходите, пожалуйста! – пригласила она.

В ответ Метелин круто развернулся и пошагал в противоположную сторону.

– Куда вы? – удивленно воскликнула ему вслед дежурная. – Вход здесь!

– Что-то, наверное, забыл, – предположил стоявший рядом с ней полтицейский.

А Метелин, ускоряя шаг, словно промедление было смерти подобно, продолжал уходить туда, откуда недавно начинал он свой «бег с препятствиями». И чем дальше уходил, тем свободней ему делалось.

Остановился Сергей Васильевич лишь когда очутился за пределами терминала. Площадь перед ним была забита легковыми машинами, першило в горле от бензинового перегара, но только сейчас, наконец, впервые за несколько последних дней Метелин почувствовал настоящее облегчение.

«Эх, Метелин, опять ты упустил свой шанс!..» – услышал он внутри себя голос Тани. И почему-то совершенно не огорчился.

Заверещал мобильник. Метелин некоторое время смотрел на высветившийся номер Ивановой, размышляя, как поступить с настойчиво трезвонившим телефоном. Потом отключил и опустил его на дно сумки.

По пути рука Метелина наткнулась на пакет с рукавичками. Вынув их из сумки, задумчиво повертел перед собой. Снова увиделась ему гибкая фигурка девочки, обтянутая свитером и спортивными брюками, ее забавный помпончик на шапочке и он сам, сжимающий красными, как клешни вареного рака, руками лыжные бамбуковые палки. Видение появилось и исчезло. Только послышалось тихим отзвуком: нет, не поворотить время и не вернуться к своему началу, к тому, что было. Из того сокровенного далека лишь сладостно щемящее душу ощущение неизбывной свежести первого чувства навсегда остается с тобой.

Сергей Васильевич отыскал в аэропорту почтовое отделение и долго сидел над листом бумаги, пытаясь объяснить Тане в письме, что же такое с ним в последний момент случилось. Но слова на бумагу не ложились, потому что и сам себе он не мог дать на это никакого вразумительного ответа. Как нежданно-негаданно знойным июлем все накатило, так тихим бабьим летом непонятным образом и схлынуло.

Изрядно поломав голову, все-таки написал на четвертушке листа: «Я должен остаться, хотя и по-прежнему тебя очень люблю. Прости!» Потом вложил записку в пакет с варежками, который тут же бандеролью отправил на калифорнийский адрес Ивановой.

Наблюдая, как проштамповывает работница почты бандероль, представил себе удивление и смятение Ивановой, когда она получит ее и прочтет записку.

Потом достал из сумки телефон, обнаружил за то очень недолгое время, что искал почту и занимался бандеролью, два пропущенных звонка от Ивановой. И это, подумал, только начало. В покое не оставит. Мобильник на день рождения подарила ему Валентина. Телефон ему нравился, его было жалко. Но… Сергей Васильевич прошел в небольшой скверик возле левого крыла терминала и зашвырнул его в кусты.

Теперь оставалось одно – возвращаться домой…

Стояла глубокая ночь. Метелин купил билет на ближайший рейс в их город и вышел на свежий воздух. Он знал, что по возвращении предстоят ему еще долгие и тяжелые объяснения с Валентиной, которая никогда быстро не воспламенялась, но и остывала медленно, и прощала тяжело. Но сейчас это уже не имело для него никакого значения.

Метелин вдохнул полной грудью прохладный воздух, и ему стало так хорошо и вольготно, словно он уже успел побывать изрядное время на чужбине и, набравшись не лучших впечатлений, вернуться, наконец-то, обратно…