Текст книги "Рецензистика. Том 1"

65. Эй, стая, а где вожак?
Гамильтон Л. Смертельный танец: Фантастический роман/ Пер. с англ. М.Б.Левина. – М.: АСТ, Транзиткнига, 2004. – 493 с., тир. 5 тыс. экз.

Очень стандартизованный роман – по калькам западной книжной индустрии. Заяц способен набарабанить такое, случайно ударяя лапами по клавишам. Когда писатель не умен, примитивен и пошл, мне скучно с таким; и вурдалачья тематика его не спасает от банкротства.

Странность вот в чем: как в нынешних масле и колбасе намешено закрепителей, загустителей, трансжиров, яичного порошка, карригана, нитрита натрия, Е-добавок, глютамата, бензоата, стабилизаторов, антиокислителей, ферментов, декстрозы, пищевых красителей, а от масла и мяса, от натуральной и живой КОРОВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ уже ничего нет, – так и в этой прозе. Сочинительница миссис Лорел Гамильтон до такой степени социализирована, так приняла общественные расписания, усвоила и прониклась общественными правилами, что от естественного человека в ней ничего нет. Стеб – и тот какой-то вымученный. Она уже не человек, а некий гомункул из колбы. Вот откуда все эти упыри, ликантропы, кровососы: сказать-то нечего насквозь формализованному человеку (писателю), кроме заранее обговоренной с обществом, допущенной игры. А какой убогий лексикон! – таким не опишешь чувства и поступки. Некроманты, некрофилы, копрофилы, копрофаги, трупоеды – ну и что, хочется спросить, как бы их представить в своем воображении через ваше изображение? Где в них реальное, натуральное, человеческое, с хомо-сапиенсом соотнесенное? Это же все формальная игра умственно и душевно недоразвитой девочки (главной героини Аниты Блейк, которая не расстается с браунингом и автоматом «узи»), – а где для взрослого читателя умственный и эмоциональный интерес? Ведь и впрямь: заяц набарабанит, и будет так же занимательно, ибо нет смысла, логики, привязки к человеку (да и к зайцу слабая).

То есть, писательница настолько освоила правила поведения в обществе, что полностью оформализовалась, как Щелкунчик гофмановский. И опять, как в случае с Игнасио Падильей, литературные обозреватели популярных американских газет все это ингредиентное варево нахваливают, а наши издатели переводят и нам скармливают, а нас тошнит и пучит, как от спреда от сливочного, в котором никаких сливок нет в помине. Так что полностью зачуханный москвич или таракано-человек из Бронкса это скушает. Но я-то такую, с позволенья сказать, прозу не понимаю: это какой-то общественный аутизм; но и наш юноша, томясь большой скукой, этот роман осилит с пренебреженьем, хотя для таких вроде бы написан: уж очень невыразительно и поспешно состряпан, как на конвейере. Что они творят, нынешние, – уму непостижимо! Дайте мне молока прямо из коровьего вымени и мяса от свежей голяшки. Что вы мне втюхиваете, тут же нет ничего естественного, а противоестественному надо же еще долго учиться, проживая в городской мусорной свалке.

Прежде чем негодовать на меня и смертельно обижаться на разносный тон этой рецензии, прошу г-жу Л. Гамильтон, размахивающую картонным мечом мощи, подобно Highlander`у, учесть вот какое обстоятельство. Прочитав и рецензируя ее книгу, я решаю свои сиюминутные задачи, «сопрягаю» содержание ее романа с моими проблемами. Россия – чуднàя страна, г-жа Гамильтон. У меня был приятель, родом из Вологодской области, из местности под названием Чучково. И что вы думаете? В Москве он долгие годы работал в институте, а его непосредственной начальницей была Е. Чучкова. Одна моя приятельница, родом из города Бежецка Тверской области, проживая в Москве, долгие годы работала в клинике близ станции метро «Беговая» и занималась бегом (Бежецк – Беговая – бег: однокоренные слова). А одновременно с вашей книгой, г-жа Гамильтон, я на днях смотрел фильм с актрисой Вивьен Ли под названием «Леди Гамильтон». И так живет каждый русский, даже не подозревая о своей паранормальной предопределенности. Мы так живем в России, детерминированные с железной неуклонностью, прямо как фаталисты. Вот поэтому у нас не волчья стая, не вервольфы (стая – это у вас, на Западе); у нас квадратно-гнездовые мичуринские картофельные лунки: тебя посадили, как клубень, в лунку глубоко – и если ты пророс сквозь почву и потянулся к солнцу, – благодари судьбу. Мы по-прежнему крепостные, г-жа Гамильтон, и потому у нас так много читателей, которые не приемлют демонстрацию силы, жестокость, законы джунглей, а по TV с утра до вечера наши добрые матроны говорят о здоровье, о воспитании, заботе и приемных детях (честно, не вру). Какие кровавые разборки между оборотнями, вампирами и крысо-людьми? – нет, что вы, у нас все тихо: слышно, как муха пролетит.

Так что роман Лорел Гамильтон я прочитал с удовольствием, но сразу забыл, как произведение, воспитывающее в ребенке жестокость, сексизм, садизм, интерес к потусторонним и загадочным силам. Вот если человека запереть в комнатушке в Бронксе с негром (прошу прощения: с афро-американцем), он и станет таким, как ваши герои. А у нас, в России, если, например, выйти на станции Удима и переть лесом, то можно заблудиться и никогда не возвратиться к людям. Видите, какая разница? У вас жуткая скученность, а у нас никакой цивилизации. Уловили мою мысль?

Алексей ИВИН

([битая ссылка] www.LiveLib.ru)

66. Моника Али
Моника Али, Брик-лейн: Роман/ Пер. с англ. Е. Скрылевой. – М.:ЗАО «РОСМЭН-ПРЕСС», 2005. – 646 с. – (Премия Букера: избранное)

Очень плохой роман, на редкость. Изделие домохозяйки, написано по принципу: «пришел, пошел, сел, увидел». Сочинительница совсем без мозгов и без дара. Редкостная чепуха. Только та актуальность, что пишет мусульманка, эмигрантка из Бангладеш, о быте там и в Лондоне, на Брик-лейн. Поэтому и выдвинута на Букер-премию, ни по какой другой причине. Букеровский комитет добрый, ему по фигу художественность, лишь бы нужный автор писал как надо о чем следует. Конъюнктурность и толерантность соблюдены, комар носу не подточит, но даже женщинам это вряд ли будет интересно.

67. Марсель Пруст.
Пруст М. Содом и Гоморра: Роман/ Пер. с франц. Н.М.Любимова, предисл. и коммент. А. Михайлова. – М.: Республика, 1993. – 496 с.

Осторожно выражаясь, это самый провальный роман эпопеи. Мало того, что изображен затхлый мирок аристократов, – еще и написано как-то вразброс, не глубоко, что совсем не характерно для Пруста. Нередко увлекательный анализ чувств и взаимоотношений переходит в тяжелое сплетничество или даже в систематический бред (термин медицинский). Похоже, Марсель Пруст пишет блестяще, только когда не разбрасывается, когда пишет о чем-то об одном, выборочно. Здесь же мы читаем об аристократических салонах, о де Шарлю, об Альбертине, о многом другом. Впрочем, после середины романа положение исправляется, и вас снова захватывает мощный поток прустовского анализа.

Непреходящий ужас, в котором жил Пруст, нельзя передать словами, но он попытался…

([битая ссылка] www.LiveLib.ru)

68. Роберт Говард.
Роберт Говард, Час Дракона: Сборник фантастических романов, повестей и рассказов. – Л.: Смарт, Эридан, 1990. – 368 с., тир 100 тыс. экз

Прекрасная проза, настоящее фэнтези, классика жанра, одно удовольствие читать, нет сил оторваться. Говард производит на меня чарующее впечатление, хотя прочел у него только этот сборник и книгу «Джентльмен с Медвежьей речки». Много ли надо мужчине! Отправиться в поход, преодолеть колдовство, сразиться с врагом, победить, жениться на прекрасной девице, которая тебе помогла когда-то. Старые вечные мужские добродетели развивает и укрепляет Роберт Говард. Конечно, может, кто предпочитает узнавать про свах, про купцов, про тяжелую судьбу восточной женщины взаперти, то есть драматургию А.Н.Островского и классическую прозу Китая, но это не я! А вот варвар Конан, который любит дикую природу и разбой, а под крышу его не заманишь, или выдумщики Дж. Р. Толкиен и Дж. Мартин, или юмор Генри Каттнера – самое то, потому что это живая, подвижная проза действия, приключений, фантазии, мечты, личного счастья на мужских принципах. Рекомендую эту увлекательную прозу даже тем, кто предпочитает азиатчину и слезы по поводу женской доли (А.Н.Островского, Л.Н.Толстого или старца Ли в бамбуковой шляпе, хе-хе).

Рано умерший Р. Говард хорош тем, что проявляет необычайное мастерство в изображении состояний страха и ужаса, иррационального поведения, изначальных темных сил, владеющих миром. Его друг Г. Лавкрафт утверждает, что Говард презирал обыкновенную, социально-психологическую прозу, привычную в англо-саксонской традиции, стремясь исследовать запредельные положения и ситуации. Его право: он ведь и сам стоял на краю, раз рано умер.

Алексей ИВИН

69. Рафаэль Сабатини
Р. Сабатини, Морской ястреб. Скарамуш: Романы/ Пер. с англ. Н.Н.Тихонова и Е. З. Фрадкиной, коммент. и послесл. Н. Тихонова. – М.:ИХЛ, 1991. – 686 с., тир 1 млн. экз

Вот отличная проза, в единстве слова и дела.

«Морской ястреб» – роман сильных и благородных страстей, жестоких интриг; авантюрный сюжет неплохо закручен, но главная героиня Розамунда могла бы быть не столь спесивой и, грубо говоря, гоношистой, потому что именно из-за ее поспешных решений действующие лица, в том числе она сама, часто попадают в беду.

«Скарамуш» – трехчастный роман превосходно написан, со знанием профессий фехтовальщика и актера, с подробностями французской буржуазной революции 1789 года.

Отчего это почти все западные герои действуют не рассуждая, почти все русские – рассуждают бездействуя?

Вот этого нам и не хватает, господа, читающие книжки, а теперь еще и пропадающие в социальных сетях. Вам скажут, что надо сидеть, не рыпаться, а жизнь, в том числе ваша, меняется к лучшему только в поступке, в действии.

Замечательные характеры в романах Рафаэля Сабатини: вожаки, герои, буйные и мстительные. «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков». А сколько из этих дух романов, «Морской ястреб» и «Скарамуш», я узнал информации о морском деле и Великой Французской революции! (Да во всей, например, годовой подшивке современного российского журнала «Знамя» нет столько полезной информации и, конечно же, такой увлекательной прозы: они же, наши прозаики, вечно озабочены не что сказать, а поцветистее да позаковыристее).

У англичан, к их чести, совершенно противоположные нашим установки в самоидентификации. Русские, как утверждал Достоевский, обладают всемирной отзывчивостью (иначе говоря, любого рады приветить, лишь бы был иностранцем), англичане же вообще не считают сколько-нибудь значительными писателями ни полячишку Джозефа Конрада, ни итальяшку Сабатини. А между тем романы Сабатини, и «Морской ястреб», и «Скарамуш», так выгодно отличаются страстностью и эмоциональностью от холоднокровных сочинений островитян, что это нельзя не заметить и не выделить.

Рафаэль Сабатини настоящий мастер увлекательной прозы, которая поучает развивая.

Алексей ИВИН

(рецензия опубликована на [битая ссылка] www.LiveLib.ru)

70. Сью Таунсенд.
Сью Таунсенд, Тайный дневник Адриана Моула: aged 13 ¾/ Пер. с англ. Е. Полецкой, худ. Е. Попкова. – М.: Фантом-Пресс, 2003. – 320 с., тир. 5 тыс. экз

Это дневник подростка. Читаю сейчас и тоже смеюсь, как все. Но читать надо маленькими порциями, а то хороший английский юмор переходит в непереносимую пошлость, а вся картина становится тревожно-мрачной. Впечатление как-то очень похоже на то, которое остается после Джерома К. Джерома: вроде очень смешно, в покатушку, а осадок – пошлости и угрюмства, и еще: какого-то внутреннего отвращения. Английские критики от книги С. Таунсенд в восторге, я пока тоже, но посмотрим, что дальше будет: еще до середины не добрался.

.

Алексей ИВИН

71. Три тома из шести. Рецензия на шеститомник Марка Алданова
Апданов, Марк Александрович. Собрание сочинений в 6 томах. Том 1—3. Мыслитель: Девятое Термидора. Чертов мост: Романы. Заговор. Святая Елена, маленький остров: Романы. Бельведерский торс. Пуншевая водка. Астролог: Повести/ сост. и вступ. статья А. А. Чернышева, ил. Б.Н.Федюшкина. – М.: Правда, 1991, тир. 760 тыс. экз.

Пишет гражданин Ландау хорошо, добротно, но есть черты, приближающие его историческую прозу к вкусам массовой культуры и широкого потребления. Иногда он воодушевляется, как в романе «Девятое Термидора», и рисует хотя и карикатурно-гротесковые фигуры, но не без блеска; иногда же, как в романе «Чертов мост», нарочно льет воду, удлиняет, утяжеляет текст слабыми диалогами, а сцены набрасывает не слишком событийные и словно бы подготовительные. Видно, что писателю привольно среди знаменитостей прошлых лет, он себя с ними соразмеряет, но художественные, романные, выдуманные персонажи, – немецкий юноша Штааль и аристократ Ламор, – совсем не симпатичные: первый пошловат, а второй резонер. Есть некий демонстрационный, насильственно постановочный элемент в романах: точно они по-немецки добросовестно сделаны (а так оно и происходило), и даже просчитано, сколько можно на них заработать, но страсть, душевный жар, мысль и анализ везде ровно отмерены. Иногда автор сентиментально чувствителен, в традициях Гете, иногда что-то проглядывает от русских классиков, но тоже как бы налет, флер. Я даже, грешным делом, при чтении подумал, что проза, например, исторического романиста Михаила Загоскина мне определенно больше нравится, хотя тот жил столетием прежде: у него старина очаровательна и поэтична, а Марк Алданов – судья и циник, а значительной любви к истории не испытывает и очарования в ней не ищет. В первом романе – через связного героя Штааля – слабо соотнесены Великая французская революция и Робеспьер, с одной стороны, и Екатерина Вторая и фаворит Безбородко – с другой. Во втором романе речь идет в основном о Неаполитанской революции и адмирале Нельсоне.

***

А я недоумеваю, в чем «халтурность» исторической прозы Марка Алданова? А вот в чем: он сильно осовременивает ее, несмотря на искусные стилизации устной и письменной речи и точные детали быта. Его герои, тот же Штааль, Иванчук да и реальные персоны, действуя в аксессуарах тех лет, чувствуют и поступают все же как наши современники, жители ХХ-ХХ1 веков. В результате исторический каркас проседает, а сохранено – и написано реалистично – поведение честолюбца ХХ века, его мещанские, амурные, житейские приключения. Не напрасно поэтому у М. Алданова часто ищут аналогий с современностью: Тайная экспедиция Павла 1 = НКВД – КГБ. И так далее, параллелей много. Симпатичные автору герои – немного егозы, пошляки, завистники, неудачники и часто срываются, даже когда соотносятся с историческими персонами. Величия ни в ком нет, все порченые цинизмом, интриганством, суемудрием; Суворов, и тот как балаганный петрушка. Так что историк Алданов, конечно, не Плутарх и даже не Светоний: никакой величавости и высокопарения в повествовательной манере нет. Но, в общем, они характерологичны, его герои, каждый со своим нравом: Суворов, Павел 1, Екатерина, Безбородко, Талейран, Пален (немцев вообще много).

Ну, ладно, ну, так что же! Написано-то хорошо, а это главное.

«Святая Елена, маленький остров» я читал в журнальном варианте в «Юности», перечитывать не стал. Повесть «Пуншевая водка» написана блестяще, но опять о немце – о Минихе. Русский характер, курьер Михайлов выведен пьяницей, а русский характер, ученый Ломоносов – ругателем, и все же русский немец Ландау читается интереснее, чем немецкие немцы Г. Гессе или Т. Манн, на которых я всегда терпел чудовищную скуку. Вот на этот раз немецкие трудолюбие и аккуратность вызывают уважение, сдобренные даже некоторой русской теплотой и удалью. И все-таки некая неудовлетворенность остается, прийти в восхищение от прозы М. Алданова я не смог, а ведь уже второй том дочитал. Прочту ли все?

***

Т.3. Уже третий том, а разочарование в романистике Марка Алданова еще основательнее, чем в первых двух.

Фантастика, что делают с нами, с нашим читателем, русскоязычные писатели! Ладно: немецкий еврей Афанасий Фет, жестокий деспот-помещик, нещадно эксплуатировавший своих крепостных крестьян именно по-немецки (убежденный в необходимости порядка и дисциплины), писал красивые чувствительные стихи о любви и природе – и всё так тонко, прилично (смотри толстовский рассказ «После бала»). Но спустя полвека уже не поэт, а прозаик, немецкий еврей из Одессы Марк Ландау проделывает почти тот же фокус, но уже с нашей отечественной, с русской историей – и наше мощнейшее и богатейшее издательство выпускает эту – в прямом смысле – национально-подрывную лабуду тиражом 760 тысяч экземпляров. Клянусь вам, я не видел книг Астафьева, Шолохова или хоть поляка Янчевецкого (который т о ж е занимательно пишет, увлекательнее, чем Ландау-то), изданных таким тиражом (а вот ширпотреб опять-таки евреев Юлиана Семенова или Еремея Парнова – видел!). Марк Ландау спокойно и ненавязчиво, последовательно в каждом романе выводит своих немцев, аристократов и светскую шантрапу (на трех четвертях романа «Бегство» они обедают, закусывают, выпивают, вспоминают о хорошей кухне, разносолах и деликатесах прежней жизни, до большевиков) и внушает нам, что вот эти-то бездельники, моты, блудники, обжоры, менялы, должники, казнокрады, пьяницы, шулера, солдафоны – что вот они-то и есть цвет нации, соль российского народа, а сами в прямом смысле (по тексту) палец о палец не ударяют на протяжении всех 600 страниц. Послушать Алданова, так все без исключения мужики и комиссары – все быдло (с точки зрения культурного, образованного и порядочного немца); верная служанка в доме и прачка – и та дура (это вам не пушкинский дядька из «Капитанской дочки» и не Захар из «Обломова», шалишь!). Никакой симпатии ни к кому из русских или хоть из хохлов, ни боже мой! Я просто опупел – не подберу другого слова – от такого взгляда на вещи. Барин Лев Толстой иронизировал над барином Афанасием Фетом, но тут уж и иронизировать трудно: Марк Алданов без скидок убежден, что большевики и русский народ (раз позволил им взять власть) – говно, а все великое и достойное сделано немцами, в царствованиях от Петра 1 до Николая 11, пока всей этой выморочной онемеченной династии не дали под зад мешалкой в 1917 году. 6 томов, 760 тысяч экземпляров: читай не хочу. «Сколько силы и лесу повалено!..» Все перевернулось: теперь дворяне – герои и мученики, а крестьяне, мещане, рабочие – навоз. Добро бы сам был голубых кровей, нет: какой-то немецкий бастард с Украины. И множество новейших литературоведов нам ныне тщатся доказать, что Марк Алданов – большой русский эмигрантский писатель, незаслуженно обойденный при коммунистах у с е б я н а Р о д и н е, т.е. в России. Понимаете: то, что писали Бунин, Набоков, Михаил Волконский, Ремизов, Мережковский, даже пусть Ходасевич и Струве – не было клеветой на русский народ и его историю, то, что пишет Алданов – она самая: псевдоисторическая, бойко-компилятивная беллетристика, а российскую государственность все-таки основали и поддерживали немцы. Но под пером самого Алданова – под его собственным – все герои, все персонажи, в том числе немцы, таковы, до такой степени картонные пустобрехи и бездельники, что и посочувствовать некому. Вроде они жертвы, али нет? Вроде драпают из страны, а нисколько их не жалко, в отличие от булгаковских белогвардейцев. Во как написано: дисциплинированно, по-немецки, без соплей. Тот же М.А.Булгаков бегство белогвардейцев и немецкую оккупацию Киева описал куда живее, трогательнее и по-русски.

Кто разжигает национальную рознь? Я? И не подумал разжигать. Я вам стремлюсь показать, какими методами воздействуют разные писатели и что волк, конечно, не станет по-собачьи тявкать, но выдавать его за патриота и зафигачивать его сочинения миллионным тиражом не следует (при здравых подходах к делу книгоиздания).

А сколько вторичности, имитаций, стилизаций! До смешного схожих, по-школьнически списанных сцен, прямого плагиата. Героиня Муся (имечко-то какое, кошачье) то и дело под пером писателя смахивает на Наташу Ростову и прямо поначалу двоится с ней (в сценах перед первым выходом в свет), следователь Яценко – канает под Порфирия Петровича, и всё тут, и хоть ты его убей. Этакий легкий, бесстыдный мухлёж, подделка под образцы и слегка подстилизованный плагиат. Но это-то и странно: ведь русские-то, наши-то писатели у западных учились обычно: Пушкин, как мы знаем, у Байрона, Толстой – у Генри Торо с Эмерсоном, Достоевский – у Бальзака и Гюго, но господин р у с с к и й писатель Марк Алданов, напротив того, – у Достоевского и Толстого. (Ну, правда, он много жил на Западе, – может, поэтому?). То есть, русские писатели для него – иностранные образцы для подражания. Шиворот-навыворот, всё наоборот.

Имитаторов и халтурщиков в отечественной литературе развелось – выше головы. Такое чувство, что героям Алданова нечем заняться, в неизбывной праздности живут, а чтоб время все-таки избыть, озлобленно и желчно перемывают кости новым советским властям. Писатель довольно ясно показывает, что его герои в прямом смысле белоручки, ничего не умеют: ни служить, ни торговать, ни суп себе сварить, когда кухарке стало нечем заплатить; без хамов-то из простонародья, которые с винтовками маршируют по улицам, оказалась в прямом смысле не обойтись: труба, голодная смерть. Жантильомы все вдруг обеднели, от них дурно запахло, ходят в долгах как в шелках, и с питанием стало худо. Даже террористический акт против большевиков организовать, даже деньги в иностранный банк перевести – и то не умеют: совсем беспомощные. Точно крысы на тонущем корабле; так что концовка романа «Бегство» вполне закономерна: после убийства Урицкого и покушения на Ленина комиссары арестовали, заточили на барже и потопили кое-кого из этих беспомощных крыс. (Но я не испытал ни ужаса перед злодеяниями большевиков, ни сочувствия к их жертвам). Да и сама эта сцена какая-то скомканная и странная. Ведь, если мне память не изменяет, на барже потопили кое-кого из участников ярославского белогвардейского мятежа, а вовсе не петербуржцев. Концовка так скомкана, что даже не понятно, утоп один следователь Яценко, а все крупные шишки спаслись на шведском пароходе, – или доблестные балтийцы именно шведский пароход и изрешетили?

Сцены надо прописывать как следует, Марк Александрович! Вы же профессионал.

Не знаю, право: два больших романа, «Ключ» и «Бегство», а по факту – одни только описания еды, и даже детективный интерес – в первом, детективном, романе – лишь на первых десяти страницах обнаруживается, а потом угасает вовсе. Марк Алданов «гонит строкаж» (должно быть, в эмигрантских изданиях еще платили в ту пору, иначе его метод не понятен) и подчас с такой легкостью пишет бессодержательные диалоги, что сам забывает спохватываться и двинуть сюжет хоть раскадровкой сцен. В общем, конечно, читать романы можно, я даже знаю людей, которые любят прозу Алданова, но мне этот автор определенно разонравился. Пока про Наполеона и Францию писал – ну, еще куда ни шло, был познавательный интерес, а на русском материале и его не стало.

Конечно, глобалистские тенденции в современном мире сильны, и я даже не против них, но русская душа ищет русского мировосприятия и негодует, когда ей подсовывают обман и имитацию. Конечно, издатели полагают, что раз читабельно, то можно забабахать и миллион хоть Парнова, хоть Юлиана Семенова. Я также понимаю, что по издательствам во множестве трудятся российские евреи, и среди начальства они есть, и зарабатывать им тоже охота денежку. Но вы все-таки попробуйте забабахать 760 тысяч экземпляров, издав собрание сочинений, ну хоть шеститомник, например. Виктора Астафьева? Слабо? Не наберется 760 тысяч читателей – кровных, чистых русаков? Ладно, согласен. Но в таком случае зачем меня преследовать чуждой культурой, выдавая ее за русскую? Подумайте хорошенько, господа. Не всякое лыко в строку. Вы вон белоэмигранта и антисоветчика Б.К.Зайцева отчего-то издали тиражом 50 тысяч всего, а он тоже замечательно писал, как старорежимные москвичи разговлялись «на п а с к у» или на масленицу гуляли. Не ндравится? Вот и мне «не мое» перестало нравиться, хоть талант господина Алданова никто не отрицает.

(рецензия опубликована на [битая ссылка] www.LiveLib.ru и на [битая ссылка] www.facebook.com)

Алексей ИВИН