Текст книги "Рецензистика. Том 1"

48. На китайско-английской границе
Давыдова Т. Т. Творческая эволюция Евгения Замятина в контексте русской литературы первой трети ХХ века. – М.: изд-во МГУП, 2000. – 364 с., 300 экз.

Звезда англомана, денди, очень холодной головы, принципиального технаря в слове (инженера), цивилизатора и противника неухоженной природы привлекает восторженный интерес славистов. Беда только в том, что теперь, когда он собран и издан, обнаруживаются следы традиционной китайской эстетики: унылый бытовизм и бытовая фантастика, бессюжетность, фрагментарность.

Но это ведь и не особенно важно: для настоящего ученого (в нашем случае для кропотливой славистки) и «Мы», и мы с вами – не более чем нумера. Помните пронумерованных замятинских героев? Так что Евгению Ивановичу еще повезло: подход к нему научный. Как и многие прогнозисты, Замятин сильно пострадал, не дожил и недовоплотился, и в этом самая большая потеря для современников.

Алексей ИВИН

(рецензия не публиковалась)

49. В социуме
Мальцев В. В. Парализованная кукла: Повести и рассказы. Предисловие Ю. Кувалдина. – М.: издательство «Книжный сад», 2004. – 352 с.

Проза Всеволода Мальцева не изобразительная и не интеллектуальная, а – не побоюсь этого слова – информативная. Первая часть повести, давшей название сборнику, положениями часто напоминает первый роман Н. Островского: герой после нескольких любовных приключений заболевает, и тогда обнаруживается его личное мужество, гражданский темперамент и польза обществу. Можно еще вспомнить «Повесть о настоящем человеке», книгу забытого прозаика Титова. Реальность уже, правда, наших дней, трудности – наши, быт и социум – современные. Но в этом, пожалуй, и все отличие. Главная же поучительность для читателя в том, что мир из инвалидного кресла видится более смутным, зато решения, «программы по выживанию» – конструктивнее. Человек как автоматизированная система, которую можно исправить, парализованная кукла, вышедший из строя компьютер, – в таком само– и миропонимании много безотрадного. Ноль чувств и сухие логические схемы, при помощи которых герои общаются друг с другом, сильно понижают читательскую радость. Но и книги ведь покупают не только филологи, но и экономисты, инженеры, специалисты технические. Это – для них. Это у них такая голова, это у них цифры и расчеты вместо слов и чувств.

В повести «Чтиво. ру» предпринята попытка вырваться из информационного поля в мир объективной реальности, не зависимой от людей. Она уже динамичнее, эта повесть, и художественные просчеты в ней – тоже ощутимее. Не обездвиженный калека, а несколько воспринимающих и движущихся людей хорошо и по-разному видят и чувствуют. Впрочем, голая публицистика, как бубнеж невыключенного телевизора, опять сильно подпортила впечатление от хороших кинематографических решений этой небольшой вещи.

К сожалению, в рассказах от крепости крупных форм мало что остается. Активно вторгаются те виды городской, точнее обывательской эстетики, которые так наглядно связаны с именами Сартра, Милана Кундеры и Виктора Ерофеева. Вычленения из потока обывательского сленга уже просто не происходит. Языковые средства, которые должны бы характеризовать и обусловливать героев, становятся собственно авторскими. Не знаю, куда может двинуться субъект, чьи впечатления ограничиваются квартирой, компьютером и половыми инстинктами. Прямо нет ему, бедному, отрады, да он о том и не жалеет.

Можно бы назвать, конечно, смешной и очень точный рассказ «Яма», но он случаен, как ценная находка на асфальте. Хотя, опять подчеркну, удача рассказа в том, что герои впервые переключаются с интересов общежительских, коммуникабельных на натуральные: яму копают. А сколько сразу новизны!

Алексей ИВИН

(рецензия подготовлена для ж. «Наша улица», не опубликована)

50. Войди в женский мир…

(В НАЧАЛЕ ПОПРИЩА)

Они очень разные, эти три молодых поэтессы, но творческий почерк и лирические героини у каждой из них уже точно определимы, узнаваемы. Кому из них читатель отдаст предпочтение, зависит от индивидуального читательского восприятия. Но даже самый привередливый ценитель современной поэзии, безусловно, заинтересуется либо живописной красочностью творческой манеры Евгении Славоросовой, либо безоглядной открытостью лирического чувства Людмилы Оспищевой, либо изяществом и остроумием стихотворений Екатерины Горбовской.

«Теория, мой друг, суха, но древо жизни вечно зеленеет», – эти строки из гетевского «Фауста» невольно вспоминаются, когда читаешь зримые, осязательные строки Е. Славоросовой, недавней выпускницы философского факультета МГУ. Жизнь гармонична или стремится к гармонии; и, очевидно, человеку важно быть не только знающим специалистом, умницей, теоретиком, но и чувствовать яркую плоть земной неотвлеченной жизни, радоваться «розовой редиске и первым свежим огурцам», видеть, как «вода стекает с перьев лука, переливаясь на свету». И потребность в этих чувственных впечатлениях тем настойчивее, чем оглушительнее с каждым днем становится напор разнообразной информации. Столичная жительница, Е. Славоросова именно поэтому так образно, неожиданно видит природу, так трепетно относится к ней:

 
Словно россыпь купороса,
Снег лазоревого цвета.
Белый дым как знак вопроса,
На который нет ответа.
 

Или:

 
Пылал неопалимый куст,
А лес был рыж и густ.
Листа капусты свежий хруст,
Моркови сладкий вкус.
 

Восприятие природы ее лирической героиней непосредственно, первично, чисто и, главное, радостно, ликующе; происходит своеобразное «стирание граней», осмысление природного, деревенского явления через привычное в городской жизни: если закрыть печку неплотной заслонкой, то на стене возникнет фреска «Сраженье тени и огня», а в сосульках под солнцем включаются лампочки. Она, как и большинство горожан, озабоченных экологическими проблемами, остро ощущает недостаточность именно органичного, природосообразного начала в городской жизни. Так воспринимается жизнь в молодом избытке сил, в начале чувственного ее постижения: воздух холодит, как мятная конфета, «небо ясно, сердце чисто, мир хорош, я молода».

А достаточно ли в нашей жизни тепла и взаимопонимания между мужчиной и женщиной? Не приходится ли зачастую теперь уже доказывать, что женщине нужны прежде всего любовь, семья и, если хотите, домоводство? Приходится, и это уже очевидно. Это уже тяга и потребность – преодолеть отчуждение, вернуться к природе. В стихах Людмилы Оспищевой поражают как раз эти доверительные женские признания, безбоязненное самораскрытие. Поэтесса утверждает: не в силе, не в мужественном отношении к жизни, не во внешней деятельности достоинство женщины, а в том, чтобы любить, быть преданной мужу, растить детей. Права-то, конечно, равные у мужчин и женщин, но природные функции разнятся:

 
Шторка бьется как птица подбитая…
Натолкнулась я в куче тряпья
На рубашку твою позабытую.
До чего же привязчива я!
 

Именно поэтому любовь, ожидание любви, очень личные интимные отношения, быт, ревнивое оберегание своего чувства от»сглаза», от ханжеского завистливого укора, – основные темы стихотворений Л. Оспищевой.

 
Я была почему-то другой
И тебе не могла понравиться.
Но прости, приходи, дорогой, —
Постараюсь исправиться.
Загорелся восход впереди.
У порога мне след твой мерещится…
Ты не чувствуешь, как у груди
Твой ребенок трепещется.
 

Вот так, искренне, чуточку грубовато и с вызовом, по-женски написаны лучшие стихи. Если кому-то это покажется пошлостью и безвкусицей, значит, тот не ценит в женщине женственное, предпочитая мужеподобных воительниц.

Очень своеобразен творческий почерк Екатерины Горбовской, стихи которой уже печатались в «Юности». Ее лирическая героиня всегда внутренне независима, самостоятельна, парадоксальна в суждениях, мгновенно, живо откликается на впечатления, причем всегда неоднозначно, диалектически. Артистический блеск при значительном внутреннем напряжении, отобранность лексических средств в стихотворениях Е. Горбовской невольно вызывают уважение. Развитое самосознание («Ведь, обещая быть с тобой, я обещаю быть собой»), активно оценочное отношение к людям и к себе все время держит лирическую героиню в напряжении, вынуждает искать, добиваться, разочаровываться и вновь искать, вооружившись колким словцом, насмешкой, а то и сарказмом – на случай, если люди не поймут и не разделят доверчивость впечатлительной женской души:

 
Я плакала, себя кляня
За то, что – глупо, неуместно…
А все смотрели на меня —
Всем было очень интересно.
 

Лирическая героиня также естественно, по-женски стремится к счастью, к любви, но она взыскательна, ее не устроит «семейное счастье» в квартире «под дуб» и супруг, если он дурак. Ее требовательность высока и поиски неутомимы. Неприятие мещанского благополучия, серости, активное противостояние всему косному, рутинному вынуждает поэтессу обновлять и выразительные средства; удачному переосмыслению подвергаются даже устойчивые сочетания: «маяк словно шапка на воре…» Или:

 
Ты спал как убитый,
Ты спал как сурок,
Ты спал как убитый сурок.
 

Не будем, однако, гадать, кто и чего стоит: в начальном творчестве поэтесс еще сохраняются все приметы их молодости – и угловатость, и мечтательность, и запальчивость, и робость, и склонность экспериментировать, и повышенное внимание к собственному я в ущерб беспристрастности. Хотелось очертить самое главное направление их развития, то, в котором они наиболее удачно работают. Вот такие они, разные, эти три поэтессы, представленные на суд читателя тремя столь же непохожими поэтами, – О. Дмитриевым, В. Костровым и Е. Винокуровым. Их искренние, свежие, всегда личностные стихи дадут представление о сложном внутреннем мире молодой женщины, нашей современницы, – надо только открыть эту тонкую книжку.

Алексей ИВИН

(рецензия опубликована в ж. «Юность»)

51. Уроки самопознания
Владимир Кантор, «Два дома», М., Советский писатель, 1985

Владимир Кантор пошел по проторенному, надежному пути: свою первую книгу основал на опыте и впечатлениях, полученных в детстве и в отрочестве. «Два дома» – книга о духовном становлении личности. Но и «проторенный» путь у каждого писателя свой.

Трудно даже спервоначалу разобраться, кто есть кто и кто с кем в каких отношениях, – настолько сразу, без предисловий автор окружает нас антагонистами, окунает в атмосферу семейных разногласий (повесть «Два дома») между «мещанским» домом, который представляет мать, бабушка Настя и дед Антон, и «профессорским», где заправляет бабушка Лида (Лидия Андреевна Обручева), отец и его «интеллигентные» друзья. Борис – дитя мезальянсного брака, ранимая душа, очевидец скандалов и ссор, ранний книжник, «двух станов не боец», – доведен этими распрями до того, что хочет уйти из дома. Он не уходит, нет, но и заболеть – это ведь тоже выход из кризисной ситуации. Попробуйте-ка устоять, когда мать на ваших глазах в ярости разбивает портрет свекрови, а в это время входит отец.

Умно, тонко и обстоятельно повествует автор и об отношениях Бориса со сверстниками в повести «Я другой», о его честолюбивых мечтах, высоких порывах и мальчишеских комплексах, о первой дружбе и первой любви.

Установки автора ясны, хотя и вызывают подчас острое раздражение, – предельно точно, конкретно, в полном объеме изобразить душевные движения героя, детали его быта, словом – в с е о нем. Задача непосильная и заранее неплодотворная. Потому что при этом подходе частности способны оттеснить, затушевать главное. Я приведу лишь фразу, и вы поймете, каким щедрым навалом высыпает он свои пояснения, уточнения, подробности. «Когда я жил у нее (у бабушки Насти. – А.И.), мы раз в две недели ходили в районную библиотеку менять книги, чтобы потом, дома, в жарко натопленной комнате, за плотно притворенной дверью, под большим красным абажуром, в домашней одежде, поставивши перед собой книжку, зачерпывать ложкой мясной суп или пробивать чайной ложечкой твердую коричневатую корочку тянучки и, слизывая с ложки сладкую, расплывающуюся во рту массу, запивая ее чаем, переворачивать страницу за страницей, часами». При почти полном отсутствии сюжетных движений (все они прерываются рефлексиями героя или подменяются прямыми характеристиками автора) такой стиль производит впечатление долгоиграющей, но заезженной пластинки, когда так и хочется подтолкнуть иглу, чтобы узнать, о чем же нам споют дальше. Думается, что этот недостаток – от неотобранности и обилия жизненного материала, который автор попытался полностью втиснуть в свои повести. Они, безусловно, не для любителей детективов, где герои много действуют и мало размышляют. Мысль, психоанализ, духовное начало, высшие устремления поставлены в них во главу угла, повествование пестрит литературными цитатами, да и сам герой пишет роман под названием «Я».

Что они, эти писатели, – кроме как о себе, больше ни о чем и писать не могут?! – с негодованием воскликнет читатель. Могут. Но девиз «Познай самого себя» имеет первостепенное значение в начале творческого пути. Пожелаем же Владимиру Кантору успеха в этом самопознании и выразим надежду, что оно приведет его к расширению его творческого диапазона.

Долгий путь нравственных и духовных, донкихотских испытаний проходит главный герой дилогии Борис Кузьмин, прежде чем заявить в конце книги: «Главное – всегда и во всем быть честным с самим собой. Понять самого себя. А тогда уж все остальное приложится». Ясно, что это заявление одновременно и творческое кредо молодого писателя.

Алексей ИВИН

(рецензия не публиковалась)

52. Дебют романиста

Современный автор, отображающий события гражданской войны, получает преимущественное право смотреть на них сквозь призму шестидесятилетней истории и может пользоваться опытом предшественников.

«Версты» – первая книга Виктора Иванова, который живет и работает на Дальнем Востоке. В ней вполне ощутимы не только умелое владение историческим материалом, но и тот объективный «пименовский» взгляд летописца-современника, который непосредственному участнику событий недоступен, и те традиции советской прозы о гражданской войне, которые связываются с именами М. Шолохова, Ф. Панферова и – ближе к современности – Г. Маркова, А. Иванова.

Эти имена названы неслучайно: близость автора к ним – и жанровая, и стилистическая – несомненна. Задумав большое эпическое полотно об установлении советской власти в Забайкалье, В. Иванов стремится, демонстрируя уверенное знание старообрядческого быта и речи, проследить, как распадается связь времен, как в муках рождается новая, более прочная связь, как отражаются противоречия этой бурной эпохи на конкретных, отдельных людях.

Казалось бы, что может быть роднее, родственнее, дружественнее единоутробных братьев? Но пропасть, пролегающая между собственниками и неимущими, между новым и традиционным мировоззрением, разделяет и неотличимо похожих внешне близнецов Байкаловых, Андрея и Павла. Когда Павел знакомится с революционером Федором Бессоновым, а Андрей становится «пайщиком» разбойных предприятий Кармиля, пути братьев окончательно расходятся.

Безусловной удачей В. Иванова следует считать образ Екатерины, матери братьев. Доминантная, время от времени прорывающаяся мысль о мире как непременном условии счастья для каждого, кто трудится на земле, в этом образе получает трагическое звучание. Для матери ее сыновья равны и любимы независимо от убеждений, разделяющих их. Четко различимы, индивидуализированы другие образы женщин в романе – умной, скептичной Людмилы Сергеевны, своенравной Нади, безуспешно расчетливой, хозяйственной Веры.

Показательно и то, что, раскрывая характеры героев через поступки, автор избегает черно-белых красок, предпочтительного отношения, тем самым добиваясь объемного изображения, равноправия и разнообразия персонажей, без которого эпос в современном значении невозможен. Жизнь бескомпроомиссна, утверждает писатель, если сталкиваются идеи и принципы, но во взаимоотношениях людей, которые руководствуются сердцем и чувством, компромиссы возможны.

Автор занимательно, живо строит повествование; прослеживая столь различные пути братьев, он не забывает вовлечь в круговорот событий и второстепенных персонажей, столкнуть их, подчас прибегая ради этого к упрощению мотивировок. Динамизм, безусловно, передает состояние общей взбудораженности, создает эффект читательского присутствия при гигантской ломке старых общественных отношений.

Однако, на мой взгляд, роман перенасыщен действием, поступками, стычками героев, а это зачастую оборачивается психологической облегченностью решений, скороговоркой, необстоятельностью, которых в произведении, задуманном как эпическое полотно, не должно быть.

Драматичнейшим ситуациям, которые могли бы быть развернуты в глубокую, щемяще жизненную картину страданий, борьбы и надежды, уделено подчас два-три коротких абзаца. Потому, должно быть, так скомканно и торопливо написана сцена столкновения идейных противников, Федора Бессонова и поручика Самохина, которая, по-видимому, мыслилась как одна из центральных в романе.

В. Иванов заканчивает роман (точнее – две первых его части) в ту минуту, когда под натиском сокрушительных обстоятельств терпят поражение оба брата: уводит в тайгу свой обескровленный отряд комиссар Павел Байкалов, и теряет свое терпеливо и незаконно нажитое добро, а вместе с ним и свои надежды на возможность мирного хозяйствования Андрей Байкалов. И заинтересованный читатель, безусловно, будет ожидать продолжения романа.

Алексей ИВИН

(рецензия опубликована в газ. «Московский литератор» или «Литературная Россия»)

53. Кто накликал беду?

В конце февраля в Вологде прошел 1У Всеславянский собор, на котором из приглашенных 500 делегатов присутствовало, однако, лишь 230. Цель собора – возрождение духовности и национальной культуры славянства. В самом деле: если в результате геополитических изменений намечается стремление к объединению по признакам языка и веры (наряду с размежеванием, конечно), то желание объединиться под флагом славянства – следствие той же тенденции. Кто знает, может быть, союз этнический более прочен, чем механическое соединение в тюрьме народов.

Оговорюсь сразу: я не из тех, кто этого усиленно хочет. Распад – необходимое условие развития, и с этим ничего не поделаешь. Распались Римская, испанская, британская, германская империи, народы же, их составляющие, обособившись, индивидуальности не потеряли. Другое дело, что без опеки труднее живется, каждому народу свои проблемы приходится решать самому. Так что, побывав на соборе, унес я то же чувство, что и многие другие, – растерянности. Точно над осколками разбитой вазы задумался. Все перевернулось в доме Облонских, и никак не укладывается. И славяне на соборе только отечественные, и дух тяжелый, и В. Кочетков, докладчик, некогда секретарь парткома Московской писательской организации, а ныне член редколлегии журнала «Наш современник», говорит те же угрюмые, ненавистью пропитанные речи, только вместо партии ссылается на Достоевского и Солженицына. Сейчас он скорбит о национальном эгоизме, Украину и Сербию призывает вернуться в лоно, а ведь откуда бы ему взяться-то, национальному эгоизму, если б не было интернационального эгоизма КПСС и коммунистов, простиравших идеологический диктат на все славянство? И не о заискивании демократов и президента перед Вашингтоном может идти речь, а о взаимной нужде: одну шестую так давно трясет, что есть опасение (у них), как бы нечто подобное не началось на пространстве от Аляски до Огненной Земли. И когда В.И.Белов, приглашенный, надо думать, в качестве свадебного генерала, говорит, что Запад нас обманывает, заинтересованный в дешевой рабочей силе и сырье, то это опять неправда: дешевизну и того, и другого предполагала долгие годы как раз руководящая и направляющая сила нашего общества. В результате мы имеем то, что имеем: рабочие бастуют, чтобы их начали уважать, а сырье наконец-то идет по мировым ценам, а не в виде идеологической подкормки ослабевшим коммунистическим режимам.

На съезде выступили представители патриотических союзов Санкт-Петербурга, Екатеринбурга, Москвы, Саратова, Нижнего Новгорода, Приднестровья. Кто уповал на просвещение, кто на Всероссийский земский собор, кто на возрождение исторических, фольклорных и родовых традиций, кто ратовал за республику Русь, безуспешно пытаясь определить ее границы, однако уже по тому, как плохо расходились ортодоксальные издания, вроде газеты «День», «Русский вестник», «Эхо», продававшиеся в фойе бывшего обкома партии, было ясно, что своя своих не познаша. Участие же соборян в проводах русской зимы в городе можно было истолковать и совсем юмористически: не все коту масленица, будет и постный день. Тем более что и В. Кочетков, и В. Белов, и С. Викулов десятки лет доказывали нам, что общество сытости, общество потребления – дурное общество. Так кто же накликал беду на Русь?

(рецензия опубликована на [битая ссылка] www.proza.ru)

Алексей ИВИН