Текст книги "Тайные коды боевых искусств Японии"

Приблизительно в то же время на Гавайи с Окинавы приезжают Хигаонна Хамэцукэ (близкий родственник Хигаонны Канрио) и Мицу Дзюхо и начинают преподавать Наха-тэ. В 1934 г. преподавание Наха-тэ, а точнее стиля Годзю-рю, возглавляет прибывший сюда Мияги.

Но и здесь дела у Мияги идут не очень хорошо, хотя он сумел создать целое гавайское направление Годзю-рю, существующее до сих пор. Однако конкуренция со стороны китайских мастеров ушу была непреодолимой; к тому же китайская диаспора прочно удерживала монополию на преподавание боевых искусств, задействовав для этого каналы мощных тайных обществ. Проведя всего лишь год на Гавайях, сразу же после того, как кончается срок приглашения от «Ёкоку Симпо Пресс», Мияги назначает себе преемника и возвращается на родную Окинаву. Перед этим вместе со своим старым другом Гогенки он заезжает в Шанхай, где проводит показательные выступления перед сотрудниками японского посольства в Японском клубе. По рассказам, один из его поклонников подарил там Мияги пять китайских трактатов по ушу, которые он собирался перевести на японский. Но, увы, книги сгорели в октябре 1944 г. во время авианалёта на Наху.

На Окинаве он продолжает преподавание, делая свою школу ещё закрытой. Парадокс заключался в том, что японское направление Годзю-рю, особенно после 1945 г., развивалось без Мияги быстрее, чем на Окинаве, и по своим масштабам значительно превзошло личную школу патриарха.

О последнем десятилетии жизни великого Мияги известно мало. Говорят, что он часто «беседовал с духами», проводил целые дни в дзэнском самосозерцании. Его ученик Сэйкити Тогути (один из руководителей окинавского направления Годзю-рю) рассказывал, что в конце жизни его учителю уже не надо было использовать ни свою физическую силу, ни сокрушительные удары. Он мог приковать к месту любого противника просто взглядом и даже заставить его корчиться от боли.

Вероятно, Мияги был не вполне удовлетворён развитием Годзю-рю в Японии. Иногда он выражал сожаление, что боевые искусства становятся всё более и более «светскими», далёкими от духовной традиции и сложной культуры самовоспитания, присущей традиционному будо. Японское направление Годзю-рю, которым руководил Ямагути Гогэн, был в принципе абсолютно независимым от Мияги. Более того, в мае 1950 г. Ямагути Гогэн самостоятельно создал Всеяпонскую ассоциацию каратэ-до Годзю-кай, куда основателя стиля Мияги даже не пригласили. Удар был сильным и оскорбительным.

В 1952 г. Мияги делает последнюю попытку восстановления истинного лика Годзю-рю как духовного искусства – он создаёт на Окинаве Ассоциацию каратэ Годзю-рю. Но и здесь что-то не заладилось: японцы поддержали её довольно вяло, гавайцы вообще не приехали, и основу Ассоциации, которая задумывалась как организация, объединяющая всех последователей Годзю-рю, составили всё те же окинавцы. Мияги был очень расстроен, ему казалось, что он не до конца сумел раскрыть ученикам космическую суть своего искусства «жёсткого и податливого». Его преследовали несчастья, три его сына погибли; последние годы жизни великий Мияги провёл в бедности, все его мысли были заняты лишь боевыми искусствами, постижением их эзотерической сущности. 8 октября 1953 г. 65-летний мастер умер от острой сердечной недостаточности в местечке Исикава на севере от Наха, где провёл последние годы жизни. По сей день личность Мияги остаётся весьма загадочной. До сих пор идут споры, кому Мияги передал эзотерическую суть своего искусства – японцу Ямагути Гогэну, окинавцам Хига Сэйко или Яги Мэйтоку. Ясно лишь одно: до последних дней Мияги оставался верен себе. В этой жизни он не искал почестей, стараясь сохранить, пусть даже среди весьма узкого круга последователей, изначальную духовную суть кэмпо. Он был готов отказаться от высоких должностей, престижных мест, если видел, что его деятельность не способствует его высокой цели. Может быть, поэтому школа Годзю-рю, будучи сегодня самой малочисленной из всех школ каратэ, является одной из самых развитых и сложных в плане духовного воспитания.

После смерти Мияги чётко оформились четыре направления Годзю-рю, отношения между которыми оказались не самыми лучшими. Порой их последователи даже обвиняли друг друга в самозванстве, но подобные споры мог разрешить разве что сам Мияги. Первое направление – окинавская ветвь Годзю-рю, патриархом которой до недавнего времени являлся Сэйкити Тогути (родился 1917 г.) – личный ученик Мияги. Это направление официально называется древним именем Сёрэйкай и придерживается в преподавании наиболее традиционных принципов Наха-тэ и Сёрин-рю (что в общем-то одно и то же). Второе, также окинавское направление Окинава Кэнкай (центральный зал – Мейбукай) возглавляет Яги Мэйтоку, тоже ученик Мияги. Ещё одно окинавское направление находилось под контролем Хига Сэйко, который начал обучение у Хигаонны с 13-ти лет, а затем стал учеником Мияги. После смерти Хига в 1966 г. это направление возглавил его сын Сэйкити.

Если окинавские направления весьма близки друг к другу и по технике и по духу, то японское направление находится несколько особняком. Личность человека, который долгое время стоял во главе японского Годзю-рю и многое сделал, чтобы прославить этот стиль во всём мире, стала легендарной ещё при жизни. Это Ямагути Гогэн, прозванный Котом.

Сито-рю самурая Мабуни

Вслед за создателем Годзю-рю в Японии появляется другая овеянная легендами фигура с Окинавы – Мабуни Кэнва (1889–1952 гг.). В отличие от многих других носителей каратэ он был потомственным самураем и получил воспитание настоящего буси.

Мабуни родился в 1889 г. (по другим сведениям – в 1887 или 1893 г.) и также принадлежал к поколению, воспитанному на реформаторских идеях эпохи Мэйдзи. Он считался японцем, хотя родился на Окинаве и его семья всю жизнь прожила на этом острове. Японский язык он знал весьма слабо и в детстве не чувствовал ни малейшего отличия от окинавцев. Эти отличия проявились значительно позже, когда он приехал в Японию преподавать каратэ.

Мабуни начинает активно тренироваться, но посвящает себя не каратэ, а работе с традиционным оружием (кобудо). Конечно, самурайская катана больше подошла бы ему, к тому же в его доме хранился унаследованный от предков меч с золочёной рукоятью – подарок самого Токугавы Иэясу! Как хотелось юному Мабуни перенять древнюю мудрость боя с мечом, постичь живую душу оружия, приобщиться к святости духа древних буси! Но время было уже другое, и отец Мабуни наотрез отказался учить его самурайскому искусству, справедливо полагая, что это вызовет негативный отклик у соседей, а ссориться с ними он не хотел. Поэтому Кэнве пришлось ограничиться традиционными окинавскими нунтяку, парными серпами-кама, палкой-бо и другими подобными инструментами.

Тренировался он отважно, а порой даже отчаянно – дело в том, что сначала хорошего наставника у него не было. Мабуни опасался, что над ним, хилым и малорослым даже по окинавским меркам, начнут насмехаться товарищи по школе. Тренировался он один, обычно по вечерам, когда никто не мог его увидеть. Сколько раз он приходил домой в ссадинах и кровоподтёках из-за неудачного обращения с нунтяку. Его руки были изрезаны серпами, а однажды он вбежал в дом, истекая кровью, – так пропорол себе бок серпом, что едва не погиб.

После этого случая Мабуни-старший стал по вечерам куда-то уходить, ничего не говоря сыну. Как оказалось потом, он подолгу беседовал с местным мастером Арагаки – лучшим знатоком кобудо на Окинаве. Арагаки согласился взять Мабуни Кэнву к себе в ученики. И ему никогда не пришлось жалеть об этом. Обучаясь у Арагаки, Мабуни быстро осознал принцип «живого оружия», который объяснял ему наставник: «Подумай, почему ты так часто ранишь себя? Ты полагаешь, что это приучает тебя терпеть боль, но на самом деле – это от глупости. Ты же никогда не поранишь себя своей рукой или ногой, ты никогда не станешь колотить сам себя так, что разобьёшь своё тело в кровь. Потому что ты не видишь разницы между собой и твоей рукой, всё это – одно целое, всё это – твоё тело. Так же и с любым оружием – сделай его частью самого себя. И тогда оно никогда не поранит тебя» [118].

По мнению Арагаки, самая большая ошибка заключается в том, что многие последователи кабудо боятся своего оружия, опасаются, что нунтяку заденут их по голове, а цепь обмотается вокруг шеи. Бойцы замедляют движения, пытаются мысленно просчитать траекторию, сомневаются в себе. Всё это происходит из-за того, что их оружие отделено от тела.

Этот принцип Мабуни запомнил навсегда. Уже позднее, открыв в Японии свою школу, он в качестве обязательной части тренировки ввёл занятия кобудо. Правда, он расширил философию «продолжения бойца в его оружии». Мабуни учил своих последователей рассматривать весь мир как продолжение себя самого, будто человек врастает в природу, в сам Космос. Не случайно в его школе бойцы проводили долгие часы в сеансах дзэнской медитации, вбирая в себя мощь Вселенной.

Закончив обучение у Арагаки, Мабуни решает продолжить учиться у мастеров кулачного искусства, не прекращая при этом ежедневно заниматься кобудо. Сначала он обучается стилю Наха-тэ у знаменитого Хигаонны, перенимая у него многие китайские принципы тренировок, а затем идёт к Итосу Анко, чей авторитет на Окинаве в то время был непререкаем.

Так Мабуни оказывается продолжателем сразу двух направлений тодэ: школы Хигаонны Канрио (Наха-тэ) и Итосу Анко (Сюри-тэ), которые в ту пору вместе назывались Сёрин-рю.

Успех первых показательных выступлений окинавцев, удачная деятельность Фунакоси в Японии заставили и потомка самурая несколько по-другому взглянуть на боевые искусства. В 1930 г. Мабуни Кэнва приезжает в Осаку. Мабуни оказался благодарным учеником, соблюдавшим дух самурайской традиции (конечно, ровно настолько, насколько это было возможно в новую эпоху). Почти сразу после приезда в Осаку он открывает свой додзё и называет школу Сито-рю. Название школы было составлено из первых двух иероглифов имён его учителей, Хигаонны и Итосу (в китайском чтении), а сам Мабуни неизменно подчёркивал верность традиции своих наставников. Одновременно с Мабуни своё направление Сито-рю основывает его друг и собрат по обучению у Итосу Сирома Синпан (1890–1954 гг.). Обучение у Итосу началось с того, что мастер заставлял его в течение двух месяцев рубить дрова и убирать дом, проверяя терпение ученика. Позже он стал преподавать боевые искусства в Первой средней школе. Большинство его учеников погибли во время бомбардировок Окинавы, но в преклонном возрасте он возобновил свою деятельность в Наха.

Преподавание в Сито-рю на первых порах значительно отличалось от преподавания в школах Сётокан и Годзю-рю. Прежде всего в додзё Мабуни активно обучали не только тодэ, но и кобудо – методам боя с традиционным окинавским оружием. Мабуни практически сразу же отказался от запрета на ведение свободных поединков. Более того, через несколько лет Мабуни вообще подогнал всю технику своего стиля под особенности боя против одного соперника, что было уступкой чисто спортивным требованиям и нарушало традиционные окинавские принципы, согласно которым каратэ должно быть рассчитано на ведение боя с несколькими противниками.

Мабуни стал широко использовать стойку нэкоаси-дати для блоков и уходов от ударов – в этом сказывалось влияние манеры ведения боя Хигаонной. Тактика была достаточно проста и эффективна: сначала уход в сторону от удара с переносом центра тяжести на отставленную назад ногу (в стойку нэкоаси-дати), отводящий блок ребром ладони сюто-укэ. Затем – резкий прыжок вперёд в стойку дзэнкуцу-дати и прямой удар кулаком гьяку-цки в голову или живот.

Всё это значительно отличалось от базовой концепции Фунакоси, предусматривавшей, с одной стороны, акцент на «железный блок и стальной удар», а с другой – отсутствие свободных поединков. Многие ценители каратэ признавали, что система Мабуни была более зрелищной, изящной, нежели Сётокан. Правда, в те времена Сито-рю никакой конкуренции школе Фунакоси составить не могло: слишком велико было влияние «создателя каратэ». К тому же Фунакоси преподавал в столице и, несомненно, обладал более значительными связями.

Но, кажется, Мабуни даже и не стремился проникнуть в Токио. Он открывает сеть школ на юге Японии, в частности в Киото и Кобе. Одним из немногих продолжателей окинавской традиции Сито-рю становится Уэти Канэй (дальний родственник основателя стиля Уэти-рю), который начинал своё обучение с сумо, а в 1926 г. пришел к Мабуни. В свою школу он привносит много бросков из дзюдо. Он как бы чувствует, что сам вектор развития Сито-рю должен быть другим, хотя его стиль оказался технически весьма близок к Сётокану. В отличие от Фунакоси, который всю жизнь боролся именно за духовное лидерство, Мабуни мало занимают исторические и идеологические аспекты каратэ. Правда, в 1934 г. Мабуни издаёт свой труд «Госин-дзюцу каратэ кэмпо» («Искусство самозащиты каратэ кэмпо») – своеобразную «библию» Сито-рю, которая ознаменовала собой завершение технического оформления стиля [55]. Мастер упорно использует китайский термин «кэмпо» и, излагая историю развития кулачного искусства, ни слова не пишет о «создателе каратэ» Фунакоси Гитине. Небольшая, но острая шпилька в адрес патриарха…

Уэти-рю: эхо китайской традиции боя

В родном городе Уэти Канбун (1877–1948 гг.) слыл замкнутой и загадочной личностью. Он почти ни с кем не общался, учеников у него долгое время не было. О его мастерстве ходили легенды, причём, как выяснялось позже, многие оказывались правдой. У кого он учился, где сумел овладеть своим удивительным мастерством, никто не знал. Утверждали лишь, что окинавских учителей у него не было, зато он являлся одним из старших учеников китайской школы ушу.

Уэти Канбун родился на Окинаве 5 мая 1877 г. Пожалуй, он был единственным из окинавских мастеров, не принадлежавшим к благородной семье, хотя о его юношеских годах почти ничего не известно. Как и многие жители Окинавы, он с детства увлекался кулачным искусством, но по каким-то причинам так и не сумел найти себе учителя. Оставался лишь один выход – совершить паломничество в Китай. И вот 20-летний Уэти присоединяется к торговой экспедиции и в 1897 г. оказывается в провинции Фуцзянь. (Руководитель направления Уэти-рю каратэ в США Дж. Мэтсон, обучавшийся на Окинаве, называет другую дату прибытия Уэти Канбуна в Фуцзянь – 1900 г. [142]. Однако в исторической части его книги столько ошибок, что мы больше доверяем версии Р. Хаберзетцера и М. Бишопа [118]. Вероятно, Уэти привёз с собой рекомендательные письма, возможно от самого Хигаонны. Это позволяет предположить, что Уэти поступил в ту же школу, где когда-то обучался сам Хигаонна. Уэти обучался у мастера Шу Шива или Цюй Цио (возможно, его имя звучало несколько иначе, китайских иероглифов его имени мы не знаем), который сам именовал свою школу «жоуганцюань» (в другом чтении – пангайнун) – «школа жёсткого и мягкого». Вероятно, Шу Шива был монахом (его именовали «сосэй» – «монах») из небольшого буддийского монастыря к югу от г. Фучжоу. Уэти помогал монаху в сборе лечебных трав и изготовлении бальзамов, часть которых обычно шла на продажу. Связь этих двух людей подтверждали многие окинавцы, приезжавшие в Фуцзянь, например, мастер Годзю-рю Гокэнки, который занимался частным бизнесом в Нара, неоднократно встречал Шу Шива и Уэти вместе [118].

Здесь нам придётся сделать небольшое, но важное отступление. Практически все окинавские мастера, которые совершали паломничество к истоку ушу – Мацумура, Хигаонна, Мияги, Уэти, – обучались в одном и том же уезде Путянь и, возможно, даже в родственных школах ушу. Это предопределило разветвление окинавского тодэ на два больших направления. Первое было представлено теми людьми, которые обучались в Китае и несли соответственно «истинную традицию» боевых искусств, в том числе их духовное содержание. Другое направление – это те мастера, которые обучались на Окинаве, хотя нередко и у китайских наставников – ведь «не китайского» окинава-тэ никогда не существовало. Однако вне контекста китайской культуры целостно воспроизвести традиционное обучение бойца было практически невозможно. Не случайно те, кто никогда не покидал Окинаву и не соприкоснулся с традицией китайского ушу, ратовали за более широкое, практически повсеместное обучение тодэ, например Азато, Итосу Анко, Фунакоси Гитин. Именно от этого направления и пошло распространение каратэ в Японии. Таким образом, на Окинаве китайское тодэ разделилось на традицию закрытого, тайного преподавания, где передавались как многие секреты, так и духовные основы боевых искусств, и на традицию открытую, светскую, общедоступную. Уэти Камбун был последним великим носителем закрытой традиции тодэ.

Около тринадцати лет безвыездно проводит он в провинции Фуцзянь. Не связанный ни семьёй, ни своим делом на Окинаве, он имеет возможность целиком посвятить себя боевым искусствам. Уэти обучается в одной из школ южного ушу. Эта школа называлась «жоуганцюань» или «хухэлунцюань» – «стиль тигра, журавля и дракона»; она существует в уезде Путянь и до сих пор. Именно поэтому в стиле, который позднее преподавал сам Уэти, первоначально мало использовались удары кулаком, зато значительно чаще встречаются удары «лапой тигра» – кончиками немного раздвинутых и согнутых пальцев, «клювом журавля» – кончиками пальцев, собранных в щепоть (васидэ или кэйко), внутренней частью открытой ладони (хиратэ), тыльной стороной согнутого запястья (какуто или кокэн), «гребнем петуха» – внешней боковой поверхностью предплечья, ближе к запястью, когда ладонь отогнута вниз (кэйто).

В Китае Уэти овладел и тайной техникой атаки по болевым точкам, а точнее, сочетаниями ударов по различным точкам. Например, удар лишь по одной такой точке не даст никакого эффекта, и противник даже не обратит на него внимания, но если используется схема атаки сразу по нескольким активным точкам, то можно не только временно обездвижить конечность, но и «отложить» наступление болевого эффекта на несколько часов. Для этого надо хорошо знать меридиональную систему организма и время активизации того или иного энергетического канала, когда энергия «ки» наиболее активно циркулирует в нём.

Для таких атак Уэти использовал в основном удары второй фалангой согнутого и выставленного вперёд пальца – указательного (иппон-кэн) или среднего (хакадака-кэн). Ими также наносились удары в шею, под ухо, под нос, в глаза, в живот.

Все удары ногами, как и было принято в традиционном ушу, наносились не выше уровня паха. Чаще всего они были направлены в голень, подъём стопы, внутреннюю часть бедра, а для атаки в основном использовалось внешнее ребро стопы (сокуто). В частности, схема атаки строилась примерно таким образом: захват руки противника, после чего следовали резкое надёргивание соперника на себя – в сторону и мощный удар ребром стопы в голень. В результате нападающий должен был потерять способность нормально передвигаться. До сих пор такие удары отличают классический окинавский стиль Уэти-рю, хотя в его японском и американском вариантах (школа Дж. Мэтсона) мы сегодня встретим практически все удары каратэ – прямой маэ-гэри, боковой ёко-гэри, круговой маваси-гэри, которые наносятся не только в живот, но и в голову.

Однако воспоминания о китайском ушу в Уэти-рю сильны до сих пор. Например, широко используется прямой удар ногой маэ-гэри пяткой (маэ-гэри-кэкоми), в то время как во всех других стилях каратэ в подавляющем большинстве случаев в качестве ударной поверхности применяется подушечка стопы. Именно пяткой наносится большая часть ударов ногой в китайском ушу (прямой удар ногой дэн туй).

Самым существенным, что он обрёл в Китае, Уэти считал постижение внутреннего смысла базовой стойки сантин-дати (одна нога выставлена, носок повёрнут внутрь, колени сведены). Когда Уэти начинает преподавать на Окинаве, он требует от своих последователей в течение первого года изучать лишь стойку сантин-дати, а остальные три года посвящать только одному ката Сантин (тому же, что и в Годзю-рю, но с небольшими техническими различиями).

Отработка позиции сантин-дати, а точнее, уяснение того внутреннего смысла, который она заключала в себе, становится для Уэти основой тренировки. Все его последователи рассказывают, что с 1911 по 1948 гг., после возвращения Уэти из Китая, не проходило ни дня без отрабатывания ката Сантин. Уэти объяснял своим ученикам основной принцип передвижения в позиции сантин-дати: передвижения должны быть лёгкими и незаметными. Кажется, человек стоит на месте, а на самом деле он стремительно приближается к противнику. При этом стопа ставится на землю столь осторожно, что боец должен суметь почувствовать малейшую песчинку под ногой. Здесь сочетаются два принципа: с одной стороны, следует идти осторожно, «будто ступаешь по тонкому льду», а с другой – надо как бы врастать в землю, «пускать в неё корни» и напитываться соками земли.

Окинавские ученики Уэти долгое время не могли понять внутреннюю суть сантин-дати. Однажды он решил продемонстрировать им то, что может дать правильная позиция. Всё это происходило во дворе перед домом его. Уэти попросил жену вынести из дома шесть пиал из тончайшего китайского фарфора. Мастер поставил пиалы на землю на небольшом расстоянии друг от друга и попросил одного из самых лёгких своих учеников, вес которого был не больше 40 кг, встать на двух чашечках в стойку сантин-дати. Ученик осторожно поставил ногу на хрупкую пиалу, попытался принять позицию, и… тончайший фарфор разлетелся на мелкие кусочки.

«Существует искусство облегчения веса тела – «лёгкое искусство», – объяснил Уэти. – И совершенствоваться в нём необходимо именно в стойке сантин-дати. Всё зависит от силы вашего волевого посыла: захотите – врастёте в землю, захотите – окажетесь привязанными за макушку к небу и станете подниматься вверх, забыв о своём весе» [142].

С этими словами Уэти легко вспрыгнул на фарфоровые пиалы и начал быстро передвигаться по ним, сохраняя стойку сантин-дати. При этом он спокойно и неторопливо объяснял тонкости правильного дыхания и говорил о точках концентрации сознания.

В другой раз Уэти решил наглядно объяснить искусство увеличения своего веса. Он выбрал своих двух самых крепких учеников и дал им в руки огромный бамбуковый шест. Затем Уэти встал в стойку сантин-дати, а ученики упёрлись ему шестом в живот и попытались сдвинуть с места, но Уэти даже не шелохнулся.

Уэти готов был доказать любому: всё, что он делает, – не фокусы, не трюки. Тот огромный бамбуковый шест, которым Уэти так и не смогли сдвинуть с места, мастер поставил рядом с дверью своего дома – любой, кто не верил в силу боевых искусств, мог сам попытаться сдвинуть Уэти с места этим шестом.

Но вернёмся ко времени пребывания Уэти в Китае. Обучаясь стилю хухэлунцюань, он прогрессировал столь быстро, что иногда мастер Шу Шива позволял ему объяснять начинающим базовые элементы техники. А в 1907 г. Уэти был удостоен высочайшей чести, которая выпадала лишь на долю великих Мацумуры и Мияги, – он был включён в генеалогическую книгу школы ушу.

Это давало Уэти право самому начать в Китае преподавание, что он и делает, набирая весьма небольшую и закрытую школу в уезде Путянь. Тренировки в его школе – а она не имела никакого названия, кроме обычного «цюань» (кулачное искусство), – отличались крайней сложностью. Часами ученики Уэти укрепляли конечности, нанося удары по горячей золе, речному песку, гальке. Они набивали себе предплечья, нанося удары наотмашь изо всех сил по стволам деревьев. Уэти порой требовал, чтобы его ученики просто «вырубали» руками просеку в бамбуковых зарослях.

Отрабатывая меткость удара, сам Уэти мог попасть пальцем точно в глаз юркой ящерице и того же требовал от своих учеников. Особое внимание он уделял отработке ката Сантин. Вообще его стиль в области ката значительно отличается от других стилей каратэ и несёт на себе заметный отпечаток влияния ушу. В стилях Сётокан, Сито-рю, Вадо-рю набор ката практически один и тот же (что не исключает технических различий в выполнении движений); к ним близко примыкает даже далёкий от них на первый взгляд стиль Годзю-рю. А вот в Уэти-рю отрабатываются лишь три основные ката, представляющие собой ступени прогресса, причём не столько в технике, сколько в совершенствовании сознания. Это Сантин («три атаки», или «три продвижения вперёд»), Сэйсан («13 движений») и Сандзюроку («36 движений»), они имеют чисто китайский исток и являются формой активной медитации. Три ката Уэти изучил в Китае, а вот четвёртое ката Супаринпэ выучить не успел, поскольку должен был уехать.

В Сэйсан, втором ката в Уэти-рю, в отличие от Сантин больший упор делается на прикладной технике защиты и контратаки, в него включены помимо базовых круговых блоков предплечьями изнутри-наружу удары локтями, коленями, а также хитроумные движения ладонями в стороны, благодаря которым можно как бы «раздвинуть» защиту противника.

И всё же практическая ценность техники этого ката весьма относительна. Самое главное – научиться откликаться, как эхо, на изменения внешней ситуации, «уподобить свой разум гладкой поверхности озера» и «открыть третий глаз», что будет означать чисто мистическое видение реальности.

Наконец, третье и высшее ката – Сандзюроку до сих пор можно встретить в Китае, в уезде Путянь (провинция Фуцзянь) под названием «саньшилю лу» – «36 связок». Оно включает достаточно сложную боевую технику захватов и заломов.

Для Уэти боевое искусство превращалось в сложный космический ритуал, который он выполнял каждый день, например, отрабатывая стойку сантин-дати или занимаясь дыхательными упражнениями. Его мастерство естественным образом проникало в повседневность.

Но однажды произошёл случай, который круто изменил жизнь самого Уэти. Многим хотелось посмотреть на его реальное боевое мастерство, но он наотрез отказывался демонстрировать своё искусство перед публикой, тем более вступать в поединки. Запрещал он это и своим ученикам, пытаясь объяснить, какое страшное оружие таится не только в их телах, но даже в их очищенном сознании. И всё же однажды столкновения избежать не удалось. Одного из учеников Уэти спровоцировали на жестокий поединок. Ходили слухи, что местные бандиты-туфэи в присутствии ученика и множества зевак долго насмехались над Уэти (он сам был в это время в отъезде), а затем вчетвером попытались избить бойца. Ученик Уэти отреагировал мгновенно – трое нападавших получили серьёзные травмы, а четвёртый был убит.

Для Уэти это было страшным ударом: ученик убил человека, использовав его искусство! Ушу – не способ нанесения вреда; наоборот, это метод предотвращения поединков и вообще прекращения всякой вражды. Сам же Уэти в будущем никогда больше не вступит в поединок, одолевая противника ещё до его начала и заставляя отказаться от боя. Но сейчас он чувствует свою вину за то, что не смог правильно обучить воспитанника и не передал ему самое главное – духовное состояние бойца, который должен уметь уходить от поединка, побеждая.

Уэти прекращает преподавание, считая, что не достоин и не способен передавать истинное ушу. В грустных раздумьях в 1909 г. он возвращается на Окинаву и живёт там жизнью затворника…

Год возвращения Уэти на Окинаву почитается его последователями как год основания стиля Уэти-рю, хотя в действительности это произошло значительно позже, а своё характерное название школа приобрела лишь после смерти мастера в 1948 г.

Он стремится стать обычным средним окинавцем – поселяется на малолюдной северной оконечности острова, женится; в 1911 г. у него появляется сын Канэи.

Но вот однажды из Китая на Окинаву, в Наха, приезжает продавец чая, который оказывается учеником Уэти. Этот человек к тому времени стал известным мастером южного ушу и был известен даже на Окинаве. Приезжий прежде всего навещает своего наставника и выражает ему глубочайшее почтение. Слухи об этой встрече быстро разносятся среди молодых окинавских бойцов, и китайцу предлагают принять участие в нескольких турнирах. Каково же было удивление окинавцев, когда приезжий одержал верх над всеми местными чемпионами (великие мастера вроде Мияги и Мотобу не участвовали в этих развлечениях), причём китаец заявил, что такого мастерства он смог достичь лишь благодаря занятиям у Уэти. Нетрудно догадаться, что после этого случая слава Уэти стала почти легендарной.

Время шло, старая рана затягивалась, и Уэти всё чаще появлялся на людях, хотя кэмпо по-прежнему не преподавал. И вот в начале 10-х гг. на Окинаве проводится крупнейший фестиваль боевых искусств, на котором должны были присутствовать все официальные лица острова и даже высокая делегация из Японии. Все школы окинава-тэ собирались показать своё искусство. Предложили участвовать и Уэти, хотя надежда на то, что он согласится, была невелика. Но после долгих уговоров Уэти внезапно дал согласие, правда подчеркнул, что выполнит лишь одно ката – Сэйсан. Что заставило его согласиться? Скорее всего желание продемонстрировать истинное китайское ушу.

Когда Уэти вышел в центр площадки, все затихли. Ещё бы! Перед публикой стоял великий затворник, загадочная личность, человек-легенда. А не окажутся ли все рассказы о мастерстве Уэти лишь сказками, обычным преувеличением, которое нередко встретишь в мире боевых искусств, живущем мифами и преданиями?

Но вот Уэти сделал первые движения ката – публика в восхищении: такого потрясающего умения окинавцы не видели даже у известных китайских мастеров! Эффект от его выступлений получился самым неожиданным – после демонстрации Уэти почти все бойцы отказались выступать. Сравнение с ним не выдержал бы никто.

Потрясённый таким мастерством, встречи с Уэти стал добиваться сам Итосу Анко, который, как уже упоминалось, в то время активно работал над системой преподавания тодэ в школах и институтах и был профессором Сёрин-рю в одном из престижных колледжей. Итосу сумел уговорить мастера возобновить преподавание, дабы те знания, которыми обладал Уэти, не умерли вместе с ним. Уэти Камбун вновь преподает китайское ушу, на этот раз уже на своей родине.

Но здесь Уэти поджидали свои трудности. Его жесточайшие тренировки могли выдерживать лишь очень немногие и, во всяком случае, никак не учащиеся средних школ. К тому же многим далеко не всем было доступно сложнейшее духовное воспитание, которое нёс Уэти.

По сути Уэти столкнулся с той же проблемой, что и Мияги, – его обучение оказалось слишком сложным, слишком элитарно-мистическим для современного человека. Примечательно, что Уэти и Мияги обучались практически в одной школе ушу, их концепции духовного воспитания были идентичны.