Текст книги "Танцующий феникс: тайны внутренних школ ушу"

К началу ХХ в. восприятие традиционных канонов удэ стало заметно меняться. Благоговение перед «тайностью» и «святостью» знания боевых искусств иногда начинало вызывать идиосинкразию, с одной стороны, из-за того, что за традиционной риторикой порой скрывалась полная утрата действительно глубинного знания, а с другой стороны, идеология традиционного ушу не позволяла всем желающим вступить на путь «истинной традиции» боевых искусств.

На этой волне возникает новое направление в осмыслении удэ. Его представителями стали такие известные мастера, как У Тунань (стиль тайцзицюань), Ван Сянчжай (стиль дачэнцюань – «Кулак высшего достижения») и другие. Прагматизм национального возрождения в Китае приходит на смену исконному эзотеризму ушу. Мистицизм традиции зачастую скорее пугал, нежели звал к трансцендентным глубинам мира. Негативную роль здесь сыграли некоторые школы, тщательно имитировавшие тайные ритуалы и мистические культы ушу. Многие традиции боевых искусств казались бессмысленными и неоправданными. Так, Ван Сянчжай резко выступил против «молчаливой передачи» ушу от мастера к ученику, считая это не только анахронизмом, но и основой для возникновения неоправданной зависимости ученика от своего наставника.

В обстановке внутреннего кризиса ушу, господства имитации и умирания истинной традиции Ван Сянчжай сформулировал пять новых принципов удэ: чувство национального достоинства и дух патриотизма; необходимость изучать ушу с реальных и практических позиций; преодоление мистицизма в ушу; преодоление клановой закрытости школ; устранение феодальных отношений между учителем и учеником.

Многим последователям боевых искусств в ту пору представлялось, что сохранить истинный смысл ушу возможно лишь путем максимальной открытости школ, ломки интимно-доверительных отношений между наставником и последователем. История показала, что сохранение внутреннего смысла любого учения зависит не столько от того в какой форме (открытой или закрытой) оно передается, но от того, кто его передает, какая личность стоит у духовного источника знания. Увы, открытость школ ушу отнюдь не стала импульсом к возрождению боевых искусств. Оказалось, что за свою многовековую историю ушу выработало оптимальные формы существования и передачи знаний, базирующиеся на принципах удэ, поэтому их искусственная трансформация и не принесла желаемого результата.

Равновесие между «культурным» и «боевым» – гармония в человеке и обществе

Будь то практические знания в ушу или просто жизненный путь человека – как мы можем пренебречь двумя понятиями: культурное и боевое?

«О смысле культурного и боевого в тайцзицюань» (ХIХ в.)

В течение многих столетий правители и чиновники, аристокра ты и воины, художники и поэты Поднебесной искали равновесие между двумя, как им представлялось, основополагающими началами жизни образованного человека – «гражданским», или «культурным» (вэнь) и «военным», или «боевым» (у). В конце концов, это привело к становлению весьма многогранной концепции «равновесия» или «взаимодополнения гражданского и военного». Многие рассказы из фольклора ушу делают особый акцент на гармонии этих двух начал в человеке, которая символизирует собой истинное мастерство – гунфу. Предания ушу содержат целую галерею образов таких «культурных воинов».

В обиходе под «гражданским» началом понималось знание классической литературы, каллиграфии, стихосложения, умение составлять петиции, прошения и другие документы, знание конфуцианской философии – одним словом, все то, что необходимо «благородному мужу» для выполнения своего долга – служения правителю. Параллельно с этим существует и более глубокий слой понятия «вэнь» – «культура», «литература», «текст», «письмена». Культура понималась как фиксация Знания в виде письменного текста. Вместе с тем «вэнь» – это небесные незримые письмена, которые перенесены на землю в виде неких образов, например, гексаграмм или иероглифов. Таким образом, графические знаки опосредуют связь человека и Неба. Культура («вэнь») обнаруживает глубины небесно-священного в человеческом существе, и в то же время меру «человека культурного» в «человеке природном».

Таким образом, «вэнь» – не просто некие гражданские науки, но глобальный способ, позволяющий коррелировать поведение человека в обществе, устанавливая ритуальную связь с высшими началами. Известно, что «культура» (вэнь) для самого Конфуция была способом воспитания «благородного мужа»: «Учитель наставлял посредством четырех начал: культуры, праведного поведения, честности и искренности» [174]. В свою очередь у – это еще и «воинственность», разрушительное и насильственное «боевое» начало, которое дополняет и корректирует созидательные функции вэнь.

Понимание того, что следует подразумевать под гармонией «вэнь» и «у» в китайской истории, в том числе в истории боевых искусств, неоднократно менялось. Впервые теория «военного и гражданского» появляется уже в ХI в. до н. э. Она была связана прежде всего с идеалом личности правителя. Правителю династии Чжоу Чэн—вану (ХI в. до н. э.), прославившемуся своими ратными подвигами и умением управлять народом, история приписывает такие слова: «Обладающий гражданскими достоинствами и не обладающий военными не сможет править в Поднебесной. Того же, кто обладает военными достоинствами и не обладает гражданскими, народ боится и не испытывает любви. Когда военные и гражданские начала следуют вместе, мощь и благодать достигают совершенства»

В период ранней китайской государственности преобладало мнение, что военное и гражданское следует сочетать как внутри одного человека, так и в политике государства, что нашло свое отражение в концепции «военное и гражданское следуют вместе». Многие китайские правители не считали зазорным демонстрировать свое боевое мастерство, что еще выше поднимало их престиж как людей абсолютных и совершенных. Рассказывают, что У-ван («Воинственный») – правитель известного своей военной мощью царства Цинь (правил 310–306 гг. до н. э.) любил состязаться со своим чиновником Мэн Юз в поднятии тяжелого треножника и немало преуспел в этом. Правда, однажды он сильно повредил себе коленную чашечку, и соревнования на этом закончились [160]. Позже вместе с формированием представления о правителе как об абсолютном «Сыне Неба» таких прилюдных демонстраций уже не происходило, в то время как всем чиновникам и аристократии в обязательном порядке предписывались занятия воинскими искусствами, а в VIII в. ушу как учебная дисциплина было введено даже в придворные экзамены на чиновничью должность.

Комплексный военно-гражданский тип обучения сложился уже в IV–V вв. до н. э. Трактат «Чжоу Ли» («Чжоусские ритуалы») рассказывает, что Главный министр образования обучал сотни людей всего лишь трем вещам, символизировавшим единство «вэнь» и «у» в Поднебесной. Первая из трех – это «шесть истин»: мудрость, гуманность, совершенство в мыслях, справедливость, преданность и гармония. Вторая – это шесть правил поведения: сыновья почтительность, братская любовь, любовь к родственникам из одного клана, любовь к родственникам по узам брака, готовность взять на себя ответственность и помощь слабым и бедным. Третья – это знаменитые шесть конфуцианских искусств (лю и), которыми должен был владеть каждый благородный муж, чиновник и аристократ: ритуалы, музыка, стрельба из лука, управление колесницами, каллиграфия и математика. [403].

В шести искусствах был искушен не только сам великий Конфуций, но и некоторые его ученики. Так, по рассказам, один из его ближайших последователей Цзы Гун блестяще владел боем с копьем. Широко распространилась и история об отце Конфуция, прекрасном воине Шулян Хэ. В 650 г. до н. э. Шулян Хэ был в рядах армии царства Лу (территория современного Шаньдуна), которая атаковала город Биян. Когда часть нападавших ворвалась в город, осажденный противник внезапно начал опускать тяжелые ворота, отрезая тем самым авангард луской армии. В этот критический момент Шулян Хэ подсунул предплечья под ворота и сумел удержать их, позволив оставшимся бойцам ворваться в город. За это он был пожалован высоким чиновничьим титулом «дафу». [160].

Сочетание «гражданского/культурного» и «военного/боевого» становится постепенно символом гармонии внутри человека, способного своей «благой мощью» напитывать Поднебесную. Именно таким должен быть истинный правитель или великий полководец. Знаменитый китайский стратег древности У—цзы (IV в. до н. э.) так объяснял восполнение одного начала через другое: «В древности Чэнь Сан развивал у себя гражданское начало и забросил военное дело; этим он погубил свое государство. Ю Ху полагался во всем на свое многочисленное войско и ценил одну храбрость; этим он утратил свои родные храмы. Мудрый правитель, учась на этом, непременно у себя в стране развивает гражданские начала, а против внешних врагов держит военную силу» [32]. Обратим внимание – здесь «гражданское» служит синонимом «внутреннего», а «военное» – «внешнего», используемого для решения внешних проблем. В ХVII—ХVIII вв. идея соотношения «вэнь» и «у» именно как «внутреннего и внешнего» или «основы и ее функции» стала одной из ключевых концепций в ряде стилей ушу.

В эпоху «сражающихся царств» (V–III вв. до н. э.), когда Китай раздирали непрерывные войны, возобладала новая доктрина: «гражданское и военное идут разными путями» (вэнь у фэнь ту). «Служилая» часть общества разделилась на «книжников» – «жу» (этим термином стало обозначаться конфуцианство), и «воинов» или «рыцарей» – «ся». Несмотря на это «разделение путей», по-прежнему считалось, что профессиональный воин должен знать различные формы ритуала, разбираться в музыке и каллиграфии, а чиновник – обладать общими навыками во владении мечом, алебардой, копьем, приемами борьбы цзюэди и цзюэли. «Военное» и «гражданское» для традиционного Китая можно рассматривать в двух ипостасях – как понятие государственно-политической доктрины, и как морально-психологическую норму для занимающихся боевыми искусствами. О практике государственного правления посредством «вэнь» и «у» китайские трактаты говорят афористически точно. Например, «Исторические записки» («Ши цзи», II–I вв. до н. э.) гласят: «Если, натягивая, не отпускать – то „гражданское“ и „военное“ не смогут проявиться. Натягивать и отпускать – в этом путь „военного и гражданского“».

Более сложной стала трактовка взимоотношений «вэн—у» в боевых искусствах. В ряде стилей отразилась древняя формула, предложенная еще У—цзы, что «вэнь» – это внутреннее начало, а «у» – внешнее. В дальнейшем в ряде стилей они стали трактоваться как две стороны единого Дао: постигая в равной степени боевые искусства и гражданские дисциплины, последователь приходит к истоку всякого бытия.

В работах теоретиков ушу XIX в. прослеживается тенденция восприятия «вэнь» как внутреннего, а «у» – как физического воспитания. Вместе с тем разрабатывается концепция соотношения «вэнь» и «у» как «основы и функции» (ти – юн). Для последователей тайцзицюань и багуачжан именно «вэнь» становится синонимично «физической культуре».

Воины династии Хань (II–I вв. до н. э.) в походе. Настенное изображение.

В качестве иллюстрации этой мысли приведем примечательный пассаж из канона тайцзицюань Ян Чэнфу: «Гражданское воспитывается внутри, военное – снаружи. Физическое воспитание – это внутреннее, а боевые искусства – это внешнее. Когда вскармливание внутреннего и внешнего достигает своей высочайшей фазы – это и зовется высшим уровнем достижения. Если же кто достигает знания боевых искусств через гражданское начало в физической культуре, или гражданское начало в физической культуре достигается занятиями ушу – то это является средним достижением. Низший уровень – это знания физического воспитания без боевых искусств или занятия одними лишь боевыми искусствами без физической культуры» [393].

Такое понимание «вэнь» требует отдельного пояснения. В Китае в понятие «физическое воспитание» (тиюй) вкладывается несколько иной смысл, чем на Западе. Прежде всего, физическое воспитание рассматривается мастерами ушу как развитие «внутренних свойств» (это следует из вышеприведенного пассажа Ян Чэнфу), а не физической силы или ловкости. Буквальный перевод термина «тиюй» звучит как «воспитание основы», а под «основой» подразумеваются духовные и психические способности человека.

Именно понимание «гражданского» как «воспитания внутренней основы (ти)», а «военного» как приложения и «функции» (юн) этой «основы» прослеживается на всем протяжении развития боевых искусств Китая. Например, с глубокой древности методы стрельбы из лука подразделялись на «военные» («боевые» – у) и «гражданские» (вэнь), причем разнились они не в технике, а именно в глубине осознания самого процесса выстрела. «Боевой выстрел» (у шэ) подразумевал принятие правильной, устойчивой позиции, затем выполнение собственно меткого выстрела. А вот что древний трактат «Иллюстрированные объяснения способов стрельбы из лука» («Шэцзи тушо») говорит о «гражданском выстреле» (вэньшэ): «Его роль заключается не только в том, чтобы тренировать руки и способы движения телом, но и в том, чтобы упражнять ци, благодаря чему можно уяснить уточненную [сущность выстрела], которая начинается с упражнения ци, и лишь затем проникает и в руки» [336].

В этой фразе заключен ответ на вопрос о том, что такое «вэнь» как «физическое воспитание» для ушу: укрепление психо-физической и духовной основы через «упражнение ци», а точнее – мобилизация внутреннего начала «вэнь» в любой момент жизни человека.

С древности, стрельба из лука подразделялась на «военные (прикладные) и гражданские (ритуальные) методы, связанные с внутренним совершенствованием

В ХVII—ХIХ вв. под «гражданским» и «военным» стали понимать два уровня тренировки: совершенствование внутреннего искусства управления ци (вэнь) для усиления психо-физической основы человека и совершенствование внешней формы или выполнения приемов (у).

Во многих стилях существует подразделение на разделы «вэнь» и «у». Например, существовал раздел «гражданский шаолинь» (вэнь шаолинь) – особые дыхательно-медитативные упражнения из монашеской практики, направленные на обретение «истинного» состояния сознания бойца. Тренировка в стиле «Подхлестывающие ноги» (чоцзяо) предусматривает изучение восьми «гражданских» и восьми «боевых» коротких комплексов. Знаменитая система цигун «Восемь отрезов парчи» также состоит из двух разделов – «боевого» и «гражданского». Раздел «вэнь» технически проще, так как выполняется сидя, в отличие от раздела «у», выполняющегося стоя и включающего ряд боевых движений, например удары кулаком. Однако именно знание раздела «вэнь», как гласит традиция, стимулирует «изменения духа» человека через концентрацию ци, в связи с чем раздел «вэнь» считается более утонченным.

Эта разница между понятиями «вэнь» и «у» была принята в ХVIII в. тайными обществами, для членов которых практика ушу стала не только методом тренировки тела и сознания, но и играла особую объединяющую роль. В 1774 г. в Шаньдуне вспыхнуло крупное восстание, поднятое одним из ответвлений тайного общества «Белого лотоса», которым руководил Ван Лунь. По деревням он создавал ячейки, которые делились на уже известные нам «вэнь» и «у». В первых занимались медитацией и духовным совершенствованием, их представители являлись руководящей элитой общества, так как благодаря своим необычайным психическим способностям могли влиять на рядовых и духовно менее сильных членов. Основная же масса бойцов группировалась в ячейках типа «у», изучала кулачное искусство, бой с мечом и палкой. Также строили свою структуру тайные общества, поднявшие грандиозное восстание ихэтуаней («боксерское») в 1898–1901 гг. Верхний этаж – «культурные алтари» (вэньтань) изучали сутры, медитативные тексты, а нижний этаж – «военные алтари» (утань) активно занимались боевыми искусствами.

Сочетание «военного/боевого» и «гражданского/культурного» испокон веков соответствовало особому моральному императиву бойца, эта мысль была составной частью всех канонов «боевой морали». Гармония двух начал должна проявляться и в самой манере поведения. Сегодня сплошь и рядом встречаются люди, считающие заносчивость и грубость едва ли не главным признаком настоящего бойца. А вот мастер тайцзицюань Чэнь Синь в своих наставлениях так описывал облик истинного бойца: «Не кичлив и не бахвалится, в поведении мягок и приветлив. И если мы и говорим об обучении боевому, то в его сердцевине тем не менее заключено культурное» [351].

Об универсализме боевых искусств, отображающем целостность, объемность жизни, образно говорил один из канонов тайцзицюань: «Одна деревянная подпорка не удержит всей конструкции, одной ладонью не сделаешь хлопка в ладоши… Гражданское – это внутренний принцип, а боевое – это внешнее множество техники. Внешнее множество техники без внутреннего принципа – всего лишь отвага грубого свойства… Тот, кто обладает лишь внутренним принципом без внешней техники, кто лишь думает об искусстве покоя (т. е. медитативном искусстве раздела „вэнь“. – А. М.) и ничего не знает о способах ведения поединка, проиграет, едва допустив малейшую ошибку» [128].

Подведем краткий итог сказанному о равновесии «вэнь» и «у». Эта идея стала важнейшим императивом воспитания бойца ушу. Наиболее глубоко она была осмыслена в ХVII—ХVIII вв. Именно тогда «культурное» и «боевое» стали осознаваться как способ гармоничного пестования внутреннего и внешнего начал в человеке. Причем «вэнь» и «у» понимались чрезвычайно широко, например, как гражданские науки и военное, внутренний ритуал и его внешнее проявление, внутренний принцип и внешняя техника, спокойные размышления и грубая отвага, мудрость и сила. В любом случае лишь параллельное развитие двух начал способно сформировать тот тип личности, который даосы называли цюаньжэнь – «человек целостных свойств».

Ушу как ритуал и переживание

Если принцип государственного принуждения и предупреждения нашел свое выражение в образе воина, а принцип религиозного очищения, молитвы и праведности – в образе монаха, решение проблемы состояло бы в признании их необходимости друг другу.

И. А. Ильин

Занятия ушу в целом ряде школ часто были не отличимы от ритуально-религиозной практики буддийских и даосских сект. Например, бойцы, выполняя комплексы (таолу), громко хором проговаривали короткие речитативы или «песни» (гэ, цзюэ), которые не только задают ритм упражнения, но и вводят занимающегося в особое соматическое состояние. В провинции Хэбэй некоторые школы шаолиньцюань и сейчас во время исполнения комплексов произносят буддийские молитвы и речитативы (дхарани), хотя сами буддистами не являются, а скорее копируют ритуальную практику монахов.

То есть существует определенный набор признаков, указывающий на то, что ушу – ритуал особого типа. Прежде всего, в своих истоках ушу самым тесными образом оказалось связано со священными танцами – «танцами духов», ритуальными ристалищами, воспроизводящими борьбу богов и духов местности. Участие в таких действах позволяло человеку соприкоснуться с миром священного и недостижимого в обычной жизни. Отголоски этих ритуалов можно и сегодня встретить в ряде стилей. Например, стили, основанные на подражании животным, вышли из тотемных ритуалов и в реальности мало связаны с боевой практикой.

Ритуал самодостаточен. Он ничего не «объясняет», но приобщает к некоему пространству и строю жизни. Религиозный ритуал всегда связан с переживанием религиозных истин, с религиозным преданием и писанием. Наличие устного предания ушу (наряду с «писанием» – священными текстами школ) также отражает ритуальную подоплеку китайских боевых искусств. Мифы, легенды, рассказы о тайных приемах и деяниях великих учителей, отвлеченные, казалось бы, философские рассуждения – это и есть единственный способ словесной передачи внутреннего смысла ушу, ибо прямые рациональные объяснения оказываются здесь бессильны.

Во многих «семьях» боевых искусств до сих пор сохранились свои праздники. В старом Китае последователи школы обычно собирались у священного места – алтаря, у кумирни, на могиле учителя и совершали ритуалы, разыгрывали сцены, воспроизводящие эпизоды из реальной или легендарной жизни их мастера. До сих пор последователи школы багуачжан собираются в Пекине на могиле основателя стиля Дун Хайчуаня, огромные празднества устраиваются на могиле знаменитого генерала ХVI в. Ци Цзигуана в Чжэцзяне. Долгое время в Шанхае проводились ритуальные празднества в честь известного мастера Хо Юаньцзя, где разыгрывались сценки из его жизни, например, поединки с известными бойцами или похождения Желтолицего Тигра Хо по Китаю. Сегодня традиция этих праздников продолжается в виде массовых турниров, устраиваемых в Шанхае обычно в сентябре – месяце трагической гибели Хо Юаньцзя. На праздниках, проходящих в Чжэньчжоу и посвященных шаолиньской школе ушу, разворачиваются целые спектакли, где воспроизводятся театрализованные «жития» легендарных первооснователей ушу, например, «Желтого владыки» Хуанди, Бодхидхармы.

Задумаемся, почему празднику в школе ушу придается столь большое значение? Почему в центре многих праздников незримо или в символическом действе присутствует фигура легендарного мастера?

Жонглирование мечом-дао в ХIII-ХV вв. считалось частью не только боевой практики воинов, но и народной забавой

Ответ на этот вопрос станет очевидным, если мы рассмотрим ритуал посвящения в одном из самых знаменитых китайских тайных обществ «Триада», или («Общество Неба и Земли»), ячейки которого долгое время являлись центрами занятий ушу на юге Китая.

Ритуал сводился к тому, что вступающий должен был пережить собственную смерть, осознать себя воистину ушедшим из этого мира. Но его душа должна ощутить все то, что когда-то переживали отцы – основатели общества, одним из которых считался чаньский патриарх Бодхидхарма. Посвящаемому следовало совершить мистическое «путешествие» по истории общества. Он странствовал по знаменитым местам Китая, начиная с Запада, куда уходит солнце и где встает рассвет, и где призрачно – несубстанциальное соприкасается с материальным. Человек уподобляется даосскому «неродившемуся младенцу», он еще не появился на свет, еще отсутствует в этом мире и соприкасается с миром духовных сущностей.

Когда неофит входит в такое состояние, наставник начинает задавать ему вопросы, касающиеся мифологической истории Китая, например, по житиям восьми даосских «бессмертных» и «боевых героев», по истории «Триады», причем ответы на вопросы заранее известны. Испытуемый должен не просто ответить – он должен пережить состояние своих героев, прочувствовать их как самого себя.

От ученика требуется, чтобы он осознал себя вместилищем всей судьбы школы, ее героев и учителей. Не важно – правдива или легендарна ее история, важно, что она помогает человеку ощутить себя телесно и духовно сопричастным «истинной» традиции ушу.

В школах ушу, расположенных в районе гор Удан, такое состояние называется «Великим чувствованием», «Великим просветлением», «Великим озарением», эта терминология пришла из даосских школ. На краткий миг ритуала посвящаемый ощущает то же, что и просветленный, или «истинный человек» (чжэньжэнь). Примечательно, что «истинного человека» даосы называли также «чжижэнь» – «достигший человек» и «нэнжэнь» – «человек, способный [на запредельное]». Подобные посвящения и праздники пришли в ушу из народной ритуальной практики.

Праздники ушу в Китае носили не только полузакрытый, «семейный» характер, но и выходили далеко за рамки школы, охватывая порой несколько деревень. Нередко они сопровождались переодеванием (праздник «да у» – «большое сражение»), надеванием масок (боевые «игры Чию»), и им были присущи многие другие элементы, характерные для народной карнавальной культуры. Начиная с VIII в. практически ни один народный праздник не обходился без массовой демонстрации ушу, которую начинали лучшие бойцы, а затем к ним могли присоединяться и зрители, что становилось кульминационным моментом деревенского праздника. Он объединял людей единым порывом, здесь уже не существовало регулирующих установок и сковывающих рамок культуры, а в силу вступала иная «культура» – культура богов и духов, с которыми и соотносили себя участники ранних боевых ритуалов. Здесь, кстати, и находится исток разделения придворных танцев на «гражданские» (вэнь) и «военные» (у), хотя те другие могли выполняться с оружием. В «военных» танцах царствовала стихия транса и необузданного экстатического состояния. При «гражданском» танце участник, наоборот, как бы демонстрировал контроль над этой первобытной стихией, подчинялся нормам «культуры», ставя их выше стихийно-природного начала, чинно и благородно совершал ритуальные движения. Интересна оценка таких танцев самим Конфуцием, который на первое место в своем учении ставил гармонизирующее воздействие культурного и ритуального начал на человека: «Учитель сказал о музыке „шао“ (музыка гражданского танца – А. М.), что она и очень красива, и весьма добродетельна, а вот музыка „у“ (музыка боевого танца – А. М.), хотя также весьма красива, но все же недостаточно добродетельна» [174].

Праздник перерастал в могучий поток, захватывающий всех участников и присутствующих. Он передавал от человека к человеку нечто большее, чем восхищение мастерством участников, это была единая пульсация человеческой толпы. Интересно, что в городских боевых представлениях «вашэ» участвовали и женщины, которых называли «нюйчжань» – «колышущиеся» или «трясущиеся женщины». Смысл этого названия станет ясен, если мы вспомним «тряску» шамана в момент транса или участника архаического танца австралийских аборигенов, когда он входит в резонанс с вселенскими силами или духами. Видимо, к моменту проникновения боевых праздников в города так называемых «нюйчжань» там уже не было, но само название свидетельствует, что изначально они присутствовали в таких праздниках.

Со временем многие «боевые» праздники в некоторых местностях превратились в разыгрывание театрализованных пьес на темы боевых искусств. Однако сама суть праздника сохранилась и до сих пор.