Текст книги "Реванш титанов. Битва за грёзы"

Глава третья
Ты ли это?

С фестиваля Барни вернулся глубоко за полночь, когда воскресенье формально уступило свои права понедельнику. Славик оказался прав: встряска получилась что надо. Правда, не факт, что когда он об этом говорил, то имел в виду именно такой эффект. От нескончаемого грохота музыки в ушах гудело набатом, и спастись от этого паразитного саунда не было решительно никакой возможности.

– Через пару дней станет легче, – утешила Аня, перед тем как они пожелали друг другу во дворе всего хорошего и разошлись по своим квартирам. – Мы, когда на «Рок-Вселенную» ходили, такой же акустический удар заработали. Голову на подушку кладешь, а внутри звучит то «бум-бум», то «умца-умца».

Про себя Борис порадовался, что завтра в офис приезжать не надо. Можно подольше поваляться в кровати и заняться работой уже сильно после одиннадцати утра, а то и часа дня. Мысли его витали где-то далеко, и сосредоточиться на чем-то одном было серьезной проблемой. Мозг словно разом отупел и разучился думать о сложных вещах. В таком состоянии садиться за код – не уважать ни себя, ни коллег, а уж тем более заказчиков. Сплошная халтура выйдет и не факт, что будет функционировать с заданными параметрами.

Дед, засидевшись за чашкой чая и кроссвордом, еще не спал.

– Привет. Как ты тут без меня? – поинтересовался Барни, сбросив в коридоре надоевший рюкзак.

– Неплохо, – с достоинством ответил дед. – С матерью вот твоей пообщался.

Настроение Медведева резво покатилось вниз. Приперлась-таки горе-мамаша, не поленилась! Не поверила, что ее домосед-сын действительно куда-то сбежит на выходные, поэтому пришла с личной проверкой.

– Чего она хотела? – спросил он Семена Степаныча, сердито намыливая испачканные дорожной пылью руки прямо над кухонной раковиной.

– Интересовалась, как мы с тобой живем. Я ее манго угостил. Она была весьма впечатлена.

– Всего лишь? Деда, я ж ее знаю как облупленную. Не могла она только этим ограничиться.

– Ты прав, – кивнул дед. – Она задала мне пару вопросов и получила на них пару ответов. Не могу сказать, что была ими удовлетворена, но других у меня для нее не нашлось.

– Интригуешь, – домыв руки, Барни устало плюхнулся за стол. – И все-таки колись, о чем речь шла, иначе она мне эту же историю шиворот-навыворот преподнесет, а разбираться в ее фантазиях неохота.

– Что ж, изволь. Твоя мама аккуратно поинтересовалась состоянием моего здоровья, после чего перешла к вопросу о наследстве.

Медведева бросило в краску. Позорище какое! Дед, вообще-то, на погост не торопится и особых поводов для пессимизма не дает. Так с чего же такие грубые подкаты?

– Признаюсь, она сумела меня удивить. В своем стиле, разумеется, но все же, – продолжал тем временем Семен Степаныч. – Я сообщил ей давно известный факт, что все мое имущество достанется моему единственному внуку. Она же выдвинула встречный тезис, что если бы Михаил был жив, то стал бы первоочередным бенефициаром. И она в свою очередь надеется, что я учту этот факт и не забуду про вдову своего сына.

У донельзя вымотанного Барни витиеватые слова деда чуть снова не вызвали реальную головную боль. Надо сосредоточиться и сообразить, что к чему. Значит, все завязано на отца…

Секунд через сорок до Бориса дошло, чего же хотела мать. Ему стоило огромных усилий сдержаться и не сообщить на языке арго, что он думает обо всем этом. Остановило лишь то, что дед ханжой не был, но предпочитал по возможности обходиться без мата и ждал от внука того же.

– Решила попытаться для Риты с Костей кусок пирога урвать? А не жирно будет-то?

– Совершенно с тобой согласен, – кивнул Семен Степаныч. – Я был не столь экспрессивен, но смысл моего ответа сводился примерно к тому же. Ей, видишь ли, показалось, что мы с тобой оторвались от семьи. Можно сказать, чрезмерно потакаем собственным желаниям в ущерб остальным ее членам, иначе бы, к примеру, манго не покупали. Что под моим влиянием ты становишься закоренелым холостяком и эгоистом. Я дал ей выговориться, так что многого наслушался. Да не качай ты башкой, это куда смешнее, чем то, что по телевизору показывают. Практически готовый стендап вышел. А кто я такой, чтобы отказывать женщине в ее святом праве помечтать о несбыточном?

– И что же ты ей ответил-то? Уже прямо любопытство распирает.

– Сообщил, что с любовью отношусь ко всем детям, но родные по крови мне гораздо ближе всех прочих, которых я к тому же видел от силы раз десять за всю их жизнь. И к воспитанию которых я не имел вообще ни малейшего касательства. Плюс дополнил, что мой единственный внук отнюдь не эгоист и не одиночка, у него все впереди. А если родная мать искренне желает ему счастья, пусть хотя бы ненадолго оставит его в покое и перестанет теребить по поводу и без оного. На том и раскланялись.

– Прости, что тебе пришлось все это выслушать, – повинился Медведев. – Безумно стыдно, что она осмелилась сказать это тебе в лицо. Это я виноват…

– В чем? – перебил его Степаныч. – Только в том, что два человека когда-то встретились и вместе создали тебя? Так тебя на тот момент как сознательной единицы в природе не существовало. А что до прочего, не нами сказано, что сын за отца не отвечает. В твоем случае – за мать, но сути дела это не меняет. Так что, Боря, не трать серое вещество на ерунду, у тебя слишком светлая голова для темных мыслей. А про маменьку твою и ее хитрую философию я с самого начала все понимал. Но Миша ее выбрал, и этот выбор я уважал, особенно когда они подарили мне тебя. Поэтому не переживай понапрасну. Валидол мне после ее визита не потребовался, а остальное все чепуха, не стоящая нашего внимания. Лучше вон выпей чайку да ползи-ка спать. А то еле на ногах держишься после вашего фестиваля. Эх, где мои тридцать лет! Золотое время было. И на охоту смотаешься, и на рыбалку, и с женой на танцы, пока малыша бабушки-дедушки нянчат…

Подумав, Медведев совершил над собой еще одно усилие и принял душ. Вот теперь точно полный порядок, к команде «отбой» готов.

Вопреки надеждам, быстро уснуть не получилось. Барни ворочался с боку на бок и поневоле вспоминал свои ночевки на фестивале. Во вторую ночь он, смежив веки, уже совершенно сознательно вызвал нужное сновидение, но вот же странная штука, почему-то Медведев вдруг оказался не там, где собирался, а ярусом выше, а когда нашел нужную лестницу вниз, ее крест-накрест перегораживала пластиковая красно-белая лента, к которой был приторочен лист формата А4. На листе явно наспех было выведено корявым почерком: «Вход запрещен». Борис с легкостью нырнул под ленту, но тут появился охранник и поинтересовался:

– Читать разучился? Сказано, вали отсюда, закрыто.

Наверное, можно было ввязаться в конфликт – Барни знал точно: сон принадлежал только ему. Но почему-то лезть на рожон не захотел. Да и прогнавший его охранник обратился к нему безо всякой злобы, скорее, с усталостью. Мол, ходят тут всякие неслухи, а серьезным людям приходится на них свое время тратить.

Так что пришлось возвращаться наверх, а поскольку там совершенно нечем было заняться – тихонько переходить в обычный сон, безо всякого контроля над видениями. Зато пробуждение выдалось не таким экстремальным, как в прошлый раз. Медведев проснулся совершенно самостоятельно, как только на сцене заголосила первая из играющих в воскресенье команд. И попробовал бы кто-нибудь нежиться в дреме под эти дикие завывания мимо нот и инструментов.

Он до сих пор не знал, как расценивать свой предыдущий эксперимент. Помимо Ляпушиных, подобный сон увидело еще несколько человек, Барни краем уха зацепил на фестивале пару весьма интересных разговоров об этом. Получается, все они смогли побывать в его персональном сновидении. Но как такое вообще возможно, ведь это его, и только его иллюзия?

С другой стороны, если верить той же Мэг, ничего странного в этом нет. Люди могут видеть собственные сны, а могут посещать чужие. Хм, а кстати, как это делается? Надо представить себе человека, в чьем сне хочешь очутиться? Тогда откуда взялась Мэг, про которую он ничегошеньки не знал, да и познакомился-то с ней только по ту сторону грани? Или все дело в том, что это она что-то про него знала, потому и смогла попасть куда хотела? А может, ей было все равно, куда валить, лишь бы подальше от собственной иллюзии, где, как она выразилась, было тоскливо, как в склепе? Сколько вопросов, на которые совершенно не хватает ответов.

Усталость все же взяла свое – Барни задремал, а затем и полноценно заснул. И вновь обнаружил себя на крыше среди небоскребов. Осмотрелся и присел в ожидании того, чей сон сейчас делил на двоих. И собеседник не замедлил появиться.

– Значит, ты понял, как это делается, – вместо приветствия выдал мужчина и внимательно посмотрел на Бориса.

– Делается что? – озадачился тот.

– Мы же в прошлый раз об этом говорили. Забыл, что ли? – совершенно по-птичьи склонил голову набок человек, и Барни смутно подумал, что это движение ему откуда-то знакомо. – Ты смог найти во сне проступающую реальность и произвел корректировку своей жизни.

– На самом деле все было несколько не так, – счел нужным поправить его Борис. – Никакую реальность я не находил и до сих пор не знаю, как она может выглядеть для меня.

– А чем же тогда занимался? – удивился мужчина. – Я же чувствую, что ты опять работал с фантазиями, да мощно так, на всю катушку действовал.

– Скажем, – подобрал слова Барни, – я примерил на себя профессию режиссера. А поскольку вокруг было завались массовки, которая меня слушалась, то получилось весело. Самое прикольное, многие оттуда, оказывается, реально видели то, что я режиссировал, в смысле, им снилось именно то, что я хотел. Вон, можно Ляпушиных спросить, они не дадут соврать.

– Что?! – изумился собеседник и принялся мерить шагами крышу. – Ты уверен, что твоя массовка, как ты ее называешь, состояла из реальных людей?

– Несколько человек совершенно точно. А всех досконально я не проверял, мне незачем было.

– Дело не терпит промедления, – заключил мужчина. – Давай-ка вставай, на кухне продолжим, так проще будет. А то мне уже трудно на этом уровне нас держать.

С этими словами он звучно хлопнул в ладоши прямо перед носом Бориса, и тот очнулся в своей комнате, бездумно глядя в потолок.

Докатился. Бред какой-то. Ему что, предлагают вновь заснуть и попасть на некую кухню или что? А сколько, кстати, натикало? О, почти половина восьмого. Тогда как-нибудь в следующий раз. Спать уже совершенно не хочется, да и Семен Степаныч, скорее всего, уже проснулся. Пора пить чай с бутербродами и тем самым манго, из-за которого так знатно триггернуло маменьку, и потихоньку начинать думать о работе… Да-да, работа сама себя не сделает!

– Что ты так долго возишься? – укорил из-за стола дед, когда увидел Медведева-младшего. – Я же тебе сказал: встречаемся на кухне. Или ты так серьезно истратил силы на игры в режиссера, что даже встать нормально не можешь?

Барни, вообще-то, считал себя человеком с крепкой психикой. Не железным и не чугунно-бетонным, и все-таки адекватно реагирующим на всякие нестандартные ситуации парнем. Но сейчас ему захотелось медленно осесть по стеночке и сделать несколько глубоких вдохов, разгоняя невесть откуда взявшиеся серебряные точки перед глазами.

Что же это получается? Его дед тоже может видеть такие сны? Более того, он один из тех, кто в силах их контролировать? Но почему он все это время скрывал от внука свои способности и почему у самого Барни они вот только-только, считай, прорезались?

– Боря, ты себя хорошо чувствуешь? – всполошился дед, что для него было ничуть не свойственно.

– Все норм, не волнуйся, – махнул рукой Медведев, не дожидаясь, пока дед вскочит из-за стола и подбежит к нему. – Просто это как-то слишком неожиданно для меня.

– Подожди, так ты меня оба этих раза не узнал, что ли? – Семен Степаныч был всерьез изумлен.

Барни подошел и сел напротив деда. Обхватил голову руками и несколько секунд молчал, переваривая только что полученную информацию.

– Боря? – осторожно напомнил о себе дед.

– Конечно же, не узнал, – Борис нашел в себе силы посмотреть на Семена. – Ты там мой ровесник, сам на себя не похож. Высокий, сутулый. Меня единственный раз кольнуло, когда ты вот так шеей сделал, – продемонстрировал движение Медведев, наклонив голову. – И то я не догадался, кто передо мной.

Теперь настала очередь деда бороться с шоком, пусть даже Барни, хоть ты тресни, не мог сообразить, чего же такого страшного-ужасного он только что сказал.

– Похоже, я сам многого не знаю о той стороне, – признался Степаныч. – Поэтому предлагаю упорядочить сведения и прийти к неким общим знаменателям.

– Я вообще в этом нуб редкостный, вряд ли что дельное могу рассказать, а умею и того меньше, но давай попробуем, – вздохнул Борис.

Дальше начался монолог деда, который Барни слушал широко раскрыв глаза. Вот уж точно, очевидное-невероятное.

Семен обнаружил, что он не такой, как все, где-то года в четыре. Потом еще несколько лет пытался осознать этот факт. Почему он может найти во сне потерянную игрушку, а другие дети – нет? Как ему удается понимать то, что до иных взрослых-то с трудом доходит? Почему цветной сон как мультик: даже если веселый и занимательный, то все равно бесполезный? А вот когда в нем черно-белый кусок покажется, туда-то и надо идти, наверняка там что-то полезное найдется, после чего жизнь обязательно изменится.

Когда Сема выяснил, что ни родители, ни друзья с одноклассниками не могут дать ответы на его вопросы, он просто перестал их задавать. Вплоть до того момента, как познакомился со своей будущей женой.

– Она вообще необыкновенная женщина была, – вспоминал дед с грустной улыбкой на лице. – Я только ее увидел, сразу понял, что мимо моей судьбы эта красавица не пройдет.

Барни дипломатично промолчал. Бабушку он помнил смутно, зато ее фотографиями было забито несколько семейных альбомов. Красоткой ее назвать было сложно. Высокий лоб, тяжелый взгляд исподлобья, широкая челюсть, четко выраженные скулы. И взгляд. О, какой у бабули был взгляд! Словно рентген – цепкий, изучающий. Но внука она любила, это точно. Пекла ему торты и пирожки, прятала под своей шалью в холодное время года, рассказывала бесконечные сказки и байки, благо родители частенько оставляли внука у свекров.

– У нее особый дар был, – продолжал Степаныч. – Ей достаточно было во сне вопрос задать, а ответы она потом там просто читала. Либо афиша какая подвернется, либо книжка на скамейке.

– Подожди, – дошло до Медведева. – Так это про нее ты тогда мне говорил, мол, одна во всех смыслах выдающаяся особа по надписям вычисляла, что ей надлежит делать?

– Ага, – кивнул дед. – Больше я ни за кем такой способности не замечал.

– Знаешь, а мне ведь тоже один раз прилетел текст. Только там ерунда полная была.

– А вот с этого места поподробнее, пожалуйста, – оживился Семен.

– Ну, я понял, что попал в особенный сон и на этот раз могу им управлять по своему желанию. А раз так, то я должен узнать, что мне надлежит делать. Чтобы… в очередной раз не вляпаться с бабами.

Борис произнес это как можно более невозмутимо, чтобы дед не сообразил, насколько этот вопрос для него болезнен.

– Ну-ка, ну-ка, – подстегнул Семен Степаныч. – И что ты увидел?

– Газету, – вздохнул Медведев.

– А в ней что было? – не унимался дед.

– Белиберда какая-то. Что-то про военные действия. Кто-то вызвал огонь на себя, потом бросок в тыл врага и «удар, в корне преломивший ход сражения», – процитировал Барни. – Мэг, когда прочитала, тоже сказала, что это фигня, и выкинула обрывок подальше.

– Понятия не имею, кто это такая, тем более ты при мне эту девушку уже не первый раз поминаешь, но она мне заранее не нравится, – признался Степаныч. – С такими вещами не шутят. А с учетом того что ты внук своей бабушки, которая как раз с текстами в сновидениях и работала, это могла оказаться действительно важная информация. Просто в иносказательной форме, такое тоже часто бывает.

– А у бабушки?

– У Ксении, царство ей небесное, всякого хватало. Иногда прямо в лоб ответы давались. Порой, как в твоем случае, завуалированно. Она к любым текстам оттуда очень серьезно относилась. Говорила, мол, если уж задал вопрос, то получи ответ, а если не понял, то напряги голову и подумай, что он значит, или вообще не тревожь сонных мастеров.

– Сонных мастеров? – тут же уцепился Барни. – А кто это?

– Понятия не имею, – пожал плечами дед. – Твоя бабушка так для себя называла те высшие силы, которые действуют в сновидениях. Вроде богов, только с той стороны. Те, кто дает ответы на вопросы и управляет тамошней реальностью.

– Подожди, – запутался Борис. – А разве это не мы сами за все там отвечаем? Чей сон, тот и рулит, и музыку заказывает. Или не так?

Дед задумался, покачал головой.

– Я сам крайне мало знаю о том, как там все устроено, но есть основания полагать, что все несколько не так, как ты говоришь. Мы можем свято верить в то, что управляем своими снами, но это не отменяет факта, что с той стороны могут быть силы куда могущественнее наших. Вот маленький пример: общие сны, где я сильнее тебя и сам определяю, каким будет наше место встречи.

– Тогда я понимаю, что произошло на фестивале, – кивнул Медведев. – Я оказался самым крутым среди остальных, поэтому они попали в мой сон.

Лицо Семена Степаныча помрачнело.

– А вот я, увы, не могу порадоваться вместе с тобой. Не могу даже представить себе этот механизм, с помощью которого ты увлек их за собой. Это ведь безумно разорительно по энергетике, как минимум. Ты после такого должен несколько дней отлеживаться и в себя приходить. Плюс еще один деликатный момент: чтобы увлечь человека в свой сон, надо продавить оболочку его собственного сна и растворить в своем.

– Ты же именно так и поступаешь? – уточнил Барни.

Дед встал, включил чайник и принялся замешивать новую заварку. Не сказать, что ему так был нужен чай, его любимый френч-пресс оставался полон еще на треть. Степанычу нужно было чем-то занять себя и успокоиться, а то, что он крайне взволнован, было видно невооруженным взглядом.

– Тут такая петрушка, – начал он, наконец-то собравшись с мыслями. – Что наши общие сны с Ксенией, что беседы с тобой и даже мое прощание с Михаилом – там мы все обычно находились под одной крышей или же были близки по крови, как я и сын.

– Прости, что перебиваю, – тут же встрял Борис. – Я так понимаю, ты имел в виду не прощание с папой в больничной палате, а что-то другое?

– Верно, – подтвердил дед. – Когда врачи сказали нам, что надежды практически нет, я на свой страх и риск вызвал сон, в котором смог найти лежащего в коме Михаила и подтянуть его к себе. Он на редкость спокойно отнесся к тому, что скоро покинет мир живых, попросил меня заботиться о тебе. Он словно был уже не здесь, не с нами, такой, знаешь, полупрозрачный, тающий. А потом, видимо, что-то почувствовал, потому как вдруг вытолкнул меня из сновидения, и я проснулся. Сердце из груди выпрыгивает, руки трясутся, пот градом. Немного позже, через полчаса, когда мне позвонили из больницы, сообщив о его уходе, и назвали время смерти, я понял, что он спас меня, иначе мог бы нечаянно увлечь за собой.

– А с бабушкой ты тоже так прощался?

– Нет, – с явным сожалением сообщил Семен Степаныч. – Ксении не стало скоропостижно. Думаю, она и сама-то не успела сообразить, что произошло. Поэтому я даже не пытался как-то достать ее там. Она потом мне несколько раз снилась, и это совершенно точно не было моей инициативой. Похоже, сама как-то ненадолго оттуда пробивалась, чтобы сказать, что любит меня.

– А папа? Он оттуда тоже приходил? – Борис во все глаза смотрел на деда.

– Нет, – качнул головой Семен. – Да я и не ожидал, если честно. Ведь такого дара, как у меня и бабушки, у него не было, а значит, и надеяться было не на что. Но мы отвлеклись. Итак, про чужих людей в твоем сне. Меня очень страшит то, что ты сделал.

– А разве это плохо? – обиделся Медведев. – Всем же понравилось!

– Не перебивай, – насупился дед. – Дело в том, что подобный финт для меня был возможен только в теории, и то с прицельной работой на конкретного человека. Ты же, как я понимаю, втянул в свой сон кучу левых людей, с которыми даже не был толком знаком. При этом ты, вопреки моим донельзя пессимистичным прогнозам, вполне крепко стоишь на ногах и улыбаешься, а не лежишь и не скулишь тихонько от дикой головной боли…

Пока дед вещал, колдуя над френч-прессом, Барни наморщил лоб. А ведь старик прав! В субботу почти до самого вечера голова звенела медным набатом. Он-то считал, это от плохо отрегулированного звука со сцены. Оказывается, причина была вовсе не в этом, и он сам себе такую мигрень устроил, от которой даже таблетки Анечки не особо-то помогали. И шатало его изрядно, будто он три последних дня картошку в огороде копал с утра до ночи, и даже тошнило, из-за чего он уже на вчерашний борщ грешить начал. Что ж, на будущее надо запомнить: собрал много людей в одном сне – готовься после пробуждения пить энергетики и обезболивающее или собирать себя по кусочкам.

– И второй момент, который меня очень сильно тревожит, – продолжал Степаныч. – Даже одно проникновение в чужой сон для меня до этого дня напоминало работу вора-медвежатника. Пока отмычку правильную к сейфу подберешь и всю нужную комбинацию выстроишь, умаешься. Ты же, считай, ломом орудовал и управился почти мгновенно. Может, у тебя дар в разы сильнее нашего?

– Тогда почему я о нем только на прошлой неделе узнал, ведь в детстве у меня таких снов не было?

Дед крепко задумался. Потом его лицо просветлело, и он спросил:

– Боря, я понимаю, прошло уже много лет, и ты тогда совсем крохой был, но все-таки: ты, когда у нас гостил, в комнате бабушки спать ложился, пока я на работе был?

– Да сколько раз, – хмыкнул Медведев. – У вас вообще здорово дремалось, особенно днем. А как встанешь, баба Ксюша тебя оладьями с вареньем угостит, и снова носишься как заведенный.

– Тогда, кажется, я догадываюсь, что могло произойти. Это она ради твоего же блага дверку к тем самым снам прикрыла на время. Ей и дел всего было один раз рядышком заснуть. С таким несмышленышем много хлопот не надо. Странно только, что Ксения мне о том умолчала. Похоже, подозревала, что я возражать буду. Я-то сам с этим даром вырос, а значит, ничего зазорного в том, что он у ребенка есть, не нашел бы. Просто всегда считал, что у тебя, как и у Миши, его нет.

– Но почему дар в итоге выбрался из-за этой самой дверки, что бабушка закрыла?

– Видать, я что-то стронул случайно, когда пытался во вторник на тебя хороший сон наслать, чтобы ты расслабился и успокоился, а ты все никак заснуть не мог. Я в итоге устал тебя ждать и контроль упустил, а ты, попав сразу вниз, не растерялся и принялся пользоваться открывшимся тебе даром, будто только того и ждал.

– И что же мне теперь с ним делать?

– Жить дальше. Учиться пользоваться им себе во благо. Начни с мелочей. Попытайся наконец-то найти, как выглядят для тебя во сне кусочки настоящей реальности. Попробуй их изменить по своему вкусу и посмотри, что получится наяву. Я даже немного завидую. Тебя впереди столько интересных открытий ждет, что дух захватывает.

Дед, улыбнувшись, с гордостью посмотрел на внука и потрепал его за плечо. Медведев встал и крепко обнял Степаныча, одновременно отметив про себя, насколько худым тот стал за последний год. Время-время, куда же ты так стремительно несешься? Эх…

– Кстати, – встрепенулся дед, когда они уже чинно строгали себе бутерброды на завтрак, – раз ты уже понял, как работать с текстом, повтори эксперимент. Только обязательно прочти, запомни и не позволяй никому совать туда свой любопытный нос. И еще один совет дам: обязательно фиксируй все, что придет к тебе во сне. Твоя бабушка так и делала, у нее целая записная книжица на этот случай имелась. Много там чего интересного на память внесено, я порой перечитываю ее, правда понимаю с трудом, с пятого на десятое…

Они еще немного поболтали о разных мелочах и разошлись по своим комнатам. Барни внезапно ощутил какое-то безмерное спокойствие, будто наяву попал на тот самый пляж из сна, где ему все так легко давалось, и даже море, солнце и ветер слушались его.

Стоп, это же три стихии, верно? А какая четвертая осталась? Выходит, что земля. А, тогда комплект, песок ведь тоже моментально просох и нагрелся, когда он этого пожелал. Значит, он полный повелитель своих иллюзий.

Борис расхохотался. Звучит-то как пафосно! Что ж, тогда он еще Властелин Ново-Кукуева, Господин яичной лапши и Император кода во веки вечные. Да и плевать, главное, что самому на душе приятно. И даже грустные мысли о невезении на личном фронте отошли куда-то даже не на второй – на десятый план.

Когда после бодрого трудового дня с личным перевыполнением личного же плана в счет прихваченной к выходным пятницы Барни расстелил кровать, то пожелал себе еще раз спокойно прочитать тот обрывок газеты со странной военной сводкой. Почему бы и нет? Он же не задает новых вопросов, всего лишь хочет посмотреть вполне себе конкретную вещь. Может, эти, как их там бабушка называла… сонные мастера не сочтут это нахальством с его стороны и выполнят просимое?

Сказано – сделано, и Медведев, уже без особого удивления для себя, оказался на набережной. На секунду испугался: а вдруг дорога вниз вновь будет кем-то перекрыта? Потом повинился, что забыл рассказать деду о том, как его не пустили в собственный же сон. Любопытно, что Степаныч сказал бы по этому поводу? И кем был тот охранник?

Но, вопреки всем опасениям, лестница вниз призывно манила ступенями, запрещающих надписей возле нее не было, равно как и постороннего народа. Погода радовала, и, усевшись на песок, Барни принялся вызывать в памяти образ того газетного обрывка. Куда его зашвырнула Мэг? Кажется, в сторону моря. Но тогда штормило, и ветер, скорее всего, отнес легкий комок бумаги в дюны. А это значит, он в полной сохранности. Надо только, чтобы он вернулся обратно. Кто бы в этом помог?

Ветер ласково коснулся лба Бориса. Точно, все стихии здесь подчиняются ему. А значит, надо их только правильно попросить…

Легкий порыв – и вот что-то легкое вдруг ударилось о его затылок. Обернувшись, Медведев с радостью увидел бумажный шарик. Не забыв поблагодарить ветер за помощь, он развернул отрывок и вновь вчитался:

«…и совершил подвиг, вызвав огонь на себя. Под шквальным огнем, грамотно использовав существующие укрепления, он смог перебраться под их защитой вплотную к врагу и нанес удар, в корне преломивший ход сражения».

Убедившись, что он на сей раз дословно запомнил текст, Барни для верности положил газету в карман. А потом до самого пробуждения сидел и любовался тем, как море меняет свой цвет, и никуда не торопился. А зачем? Еще успеется…