Текст книги "Стеклянная любовь. Книга 1"

Алексей Резник
Стеклянная любовь
Книга первая

Сказки Замороженных Строек

Ниже предлагаемая, внешне оформленная, как хрупкая и звонкая, а на самом деле – совершенно невозможная с точки зрения здравого смысла, грубая и ужасная история произошла в результате целого комплекса причин самого различного характера. Но вполне возможно, что в ней все-таки присутствовал благородный металлический стержень, отлитый из таких святых непреходящих человеческих нержавеющих ингредиентов, к каковым можно отнести любовь, настоящую дружбу, чувство долга перед человечеством, в итоге чего собственно и появился хоть какой-то оправдательный смысл довести до внимания читателя всю эту историю.

С начала своего рождения и вплоть почти до самого окончания, как и любая из Сказок Замороженных Строек, она носила характер почти сплошного, лавинообразно нарастающего кошмара. Однако возникновение позитивного и даже по настоящему красивого начала в ее мрачной толще произошло по вине одного среднестатистического российского студента – талантливого разгильдяя и большого неудачника в личной жизни, некоего Вячеслава Богатурова, двадцатичетырехлетнего студента философского факультета местного университета, являвшегося классическим представителем «без пяти минут» специалиста с высшим образованием, чья востребованность в народном хозяйстве заранее было обречено на резко отрицательный результат.

Единственная конкретная, точно осознанная им жизненная цель заключалась в постоянном стремлении найти себе красивую, умную, нежную, добрую, преданную жену, и он необычайно преуспел на этом поприще именно в Новогоднюю ночь – тихую теплую снежную праздничную ночь, неожиданно оказавшуюся самой страшной ночью в году для жителей Рабаула, города, имевшего несчастье иметь в своей черте неразрушаемый проклятый квартал под названием Лабиринт Замороженных Строек…

Впрочем, начнём всё по порядку… Четырежды – регулярно каждую Новогоднюю Ночь, бывал Александр Сергеевич Морозов в гостях у Бетонной Бабушки, и каждый последующий раз Бабушка встречала его гораздо приветливее предыдущего, изысканнее и разнообразнее год от года делался праздничный стол, и все больше у Саши появлялось хороших знакомых среди несчастных жильцов Замороженных Строек. Параллельно этому, несомненно, позитивному коммуникативному процессу, в реальном земном мире количество хороших знакомых у Александра Сергеевича катастрофически сокращалось – слишком неадекватным становилось его поведение.

Единственный настоящий друг Слава Терник, который понял и простил бы Саше любые странности, два года назад улетел на стажировку в США, да так там и остался. А в Сашином сорокачетырёхлетнем возрасте заводить новых друзей являлось во всех отношениях проблематичным процессом. Да и постоянной подругой обзавестись Морозов тоже так и не сумел – после достопамятного новогоднего новоселья он встречался месяца два с той симпатичной блондинкой Светой, но она как-то неожиданно вышла замуж и переехала с мужем куда-то на Урал.

Могла бы в его жизни занять место еще одна женщина, работавшая у них на кафедре лаборанткой – Анна Караваева. Было ей тридцать девять лет, и за ней на достаточно развратной кафедре закрепилась репутация девственницы и сектантки. И она в Александра Сергеевича вроде бы постепенно влюбилась, ну, разумеется – в специфических сектантских пределах, однажды даже неуклюже попытавшись объясниться в любви.

Ничего хорошего из этого объяснения не получилось – Саша ходил злой, как черт, дня три, наверное. В глубине души он до сих пор, конечно же, лелеял Мечту… – встретить скромную и умную красавицу, полюбившую бы его с первого взгляда, причём не за отсутствовавшие опереточную внешность и деньги, а за гениальность и доброту. Но с каждым уходящим в прошлое годом Мечта делалась все более недостижимой, и, чтобы сильно не расстраиваться по поводу неудавшейся личной жизни, Александр целиком уходил в работу по расшифровке ночных магнитофонных записей, совсем забросив плановые кафедральные темы, чем начал вызывать раздражение коллег и факультетского руководства.

А вся петрушка для Саши началась в разгар празднования встречи Четвертого Нового Года. Очередная сказка подходила к концу, и Саша, как это обычно происходило раньше, приготовился очутиться в укромном закутке недостроенной двенадцатиэтажки на восьмом этаже, но на этот раз получилось иначе. Бабушка сказала ему необычным торжественным голосом, что немедленно насторожило чуткого филолога:

– Александр!

– Да, бабушка!

– Ты бы не хотел сегодня задержаться у нас подольше?

– Скажу честно – с удовольствием!

– Тебе не страшно у нас бывать?

– С чего Вы взяли, Бабушка?! – искренне изумился Александр Сергеевич. – Напротив: я очень люблю бывать у Вас в гостях, и мне просто-напросто приходится затем страшно тосковать в течение целого года!

– Что ж! Ты не представляешь – насколько я рада слышать такие слова, а главное, что они являются сущей правдой! – доселе бесстрастное асфальтовое лицо Бабушки едва не покрылось трещинами нежности и умиления. – Я не ошиблась в тебе, Александр! Никто из нас не ошибся!

Саша озадаченно молчал, не совсем понимая – куда клонит Бабушка, и поэтому с нетерпением ожидал продолжения ее панегирика в свой адрес.

Но Бабушка, оставив восхваления, перешла на деловой тон:

– С тобой, Александр, хотел поговорить один человек.

– Я готов, Бабушка! На любую тему и – хоть с кем!

– Молодец! Тема разговора тебе покажется интересной, а сам человек – серьезным. Он, действительно, очень серьезный человек и прибыл к нам издалека специально для того, чтобы поговорить с тобой!

– Я польщен, Бабушка!

Встреча состоялась в общем зале, но за отдельным столиком – в некотором отдалении от общих пиршественных столов, построенных буквой «П», за которыми по полной праздничной программе, куда теперь даже входил алкоголь, «отрывались» сотни жильцов Лабиринта.

Человек, пригласивший Александра Сергеевича о чем-то неотложном побеседовать за отдельный столик, резко отличался от людей, пивших сейчас душистое фиолетовое вино за общим столом. Отличался он, прежде всего, невыдуманным реализмом своего образа – печального и усталого, но одухотворенного великой идеей бескомпромиссного борца с вселенским злом. Другими словами, симпатичный бородач, крепко пожавший Александру Сергеевичу руку со словами: «Очень приятно с Вами познакомиться воочию, Александр – много был наслышан о Вас!», больше всего походил на революционера. Был бородач высок и строен, и аккуратно подстриженной седой бородкой, молодыми ярко-синими глазами и густыми седыми кудрями смутно кого-то напоминал Александру Сергеевичу. И он несколько обалдело пожал руку не представившемуся ему синеглазому бородачу, чувствуя, как больно врезаются в ладонь самоцветные перстни, украшавшие каждый из пальцев незнакомца.

– Присаживайтесь, Александр! – по своей инициативе прервав затянувшееся рукопожатие, радушно пригласил бородач Александра Сергеевича за богато сервированный столик. – Праздничная ночь почти на исходе, и времени осталось совсем мало, а рассказать мне Вам необходимо так много.

Морозов осторожно присел на краешек богатого стула, вырезанного, с виду, из цельного куска какого-то безумно дорогого сорта дерева, и приготовился выслушать не перестававшего улыбаться бородача.

– Меня зовут Рагнер, – объявил прежде всего бородач, – это мое настоящее имя, и здесь, на этом Празднике я присутствую «инкогнито» – под вымышленным именем и выдуманной должностью, – и с этими словами Рагнер разлил по бокалам темно-розовое вино из пузатой причудливой бутылки, и над столиком немедленно разлился аромат свежесорванного спелого винограда.

– За знакомство! – приглашающе поднял Рагнер свой бокал.

– За знакомство! – машинально повторил Александр Сергеевич и, следуя примеру испытывавшему, видимо, сильную жажду Рагнера, залпом до дна с удивившей его самого легкостью, осушил пол-литровый бокал. Он не сдержался, и не мог не похвалить выпитое вино:

– Отличная штука!

– Эту бутылку я привез специально для Вас, Александр.

– Вы серьезно?!

– Да, и – очень издалека! – улыбнулся Рагнер. – И вполне заслуженно! Ваша красивая, сильная, добрая и необычайно смелая душа, не признающая никаких компромиссов, помогла перекинуть мостик из счастливого мира Земли в мир заблудившихся во времени и пространстве душ. Я встретился с вами, Александр, чтобы предупредить: как бы по этому мостику на Землю не пробрались опасные чудовища.

– Какие чудовища?! – оторопело спросил Саша.

– Они явятся к вам в разгар Новогодней Ночи – ровно через год! – Рагнер больше не улыбался. – Вы примете их не за тех, кем они на самом деле являются, и тогда они захватят вас врасплох! Это очень древняя Ойкумена – ей несколько миллионов лет, и за такой срок ее обитатели превратили свою мораль в сплав из десятков тысяч пороков эгоистичного характера, имевших место быть у сотен видов разумных живых существ из множества поглощенных этой ненасытной Ойкуменой счастливых в своем полном неведении относительно нависавшей над ними страшной опасности миров. Назовем эту Ойкумену условно: «Кочевой Конгломерат Пайкидов», хотя в разных Параллелях она имеет разные названия и различное представление о степени исходящей от нее потенциальной угрозы. Ойкумена Пайкидов – совершеннейший мимикрический механизм, способный легко и незаметно проникать в принципиально чуждое им пространство и начинать активно функционировать в несуществующем для них времени. А самое плохое заключается в том, что они абсолютно реальны – точно так же, как и вы, Александр! Про себя и про них, – он кивнул в сторону большого праздничного стола, – я не говорю – Вы, вероятно, до сих пор не верите до конца в материальность нашего существования!

– Да нет – скорее наоборот! – усмехнулся Александр Сергеевич. – Я перестаю верить в материальность собственного, а – не вашего, существования!

Усмехнулся и Рагнер, и, судя по характеру усмешки, ответ Морозова ему понравился, но он никак не прокомментировал ремарку последнего, продолжив говорить о Пайкидах:

– Стратегической основой внешней политики «Кочевого Конгломерата Пайкидов» является исключительно ярко выраженная агрессия, ни в коей мере не провоцируемая объектом агрессии. Наиболее характерные черты пайкидов-агрессоров: изощренное коварство и холодная расчетливая жестокость – безликий рационализм хищного насекомого в сочетании со сверхчеловеческим интеллектом. Много и других странных, пугающих и непонятных простому человеку манер и привычек есть у этих проклятых «пайкидов»! И они ими пользуются с максимальной эффективностью…, – Рагнер задумчиво умолк на пару секунд, доброжелательно и, вместе с тем, изучающе глядя на Сашу. – Времени, еще раз можно повториться, мало, о Пайкидах вы, Александр, все необходимое еще успеете узнать, а сейчас я приступлю непосредственно к делу, ради которого и прибыл сюда.

Наша Лесная Армия Борьбы против Пайкидов, сокращенно – ЛАБП, предлагает вам, Александр, конкретное сотрудничество. Само по себе это достаточно опасно, поэтому я должен получить от Вас личное согласие, либо – несогласие.

– Согласие – в чем?

Вместо ответа, именуемый себя Рагнером, достал откуда-то из внутреннего кармана своего темно-синего кафтана небольшой, но ощутимо увесистый кожаный мешочек. Внимательно оглядевшись по сторонам: не наблюдает ли кто из гостей за их столиком, Рагнер выложил мешочек перед Александром Сергеевичем со словами:

– Сейчас я Вам все объясню.

Развязав мешочек, таинственный собеседник Морозова достал оттуда поочередно несколько миниатюрных предметов, представлявших собой необычайно изящные изделия из благородных металлов и драгоценных камней, безусловно обладавших огромной рыночной стоимостью: несомненно, золотой медальон на золотой же цепочке, массивный перстень – многогранный красно-фиолетовый камень, оправленный тонкими кружевами из золота, семь серебряных фигурок невиданных животных и пузатенький хрустальный флакончик, чье продолговатое горлышко плотно затыкала платиновая пробка. Внутри флакончика свободно плескалась жидкость, по цвету напоминавшая раствор банального марганцево-кислого калия.

– Что это? – не мог не спросить Александр Сергеевич, наклоняя умную голову с близорукими глазами пониже к поверхности столика, чтобы лучше рассмотреть разложенные перед ним сокровища и в особенности – бутылек с марганцовкой.

– Смотрите и слушайте внимательно! – приглушенным голосом проговорил Рагнер, бросив несколько быстрых подозрительных взглядов вглубь пиршественной залы. – Я, Рагнер Снежный, кавалер…, – он вдруг умолк и смущенно улыбнулся. – Нет, это – глупо – таким образом себя рекламировать. В своем подробном представлении я нуждался лишь для того, чтобы Вы мне окончательно поверили, Александр. Но я вижу, что Вы и так верите… Я постараюсь быть предельно доходчивым.

Итак, мы – маленький волшебный заповедник сказок и мифов народов мира, в течение почти десяти веков дрейфующий в тени гигантских Реальных Параллелей, ни одна из которых не удостаивала до сих пор, к счастью, нас своим специальным вниманием. Но счастье наше закончилось несколько месяцев назад, когда совершенно случайно Лес Сказок заметила дежурная станция дальнего слежения Ойкумены Пайкидов, и на нашу территорию оказался немедленно высажен вражеский десант. Началась ожесточенная война, в ходе которой Пайкиды применили весьма своеобразную и неожиданную тактику, против которой ЛАБП не сумела найти пока эффективных контрмер. Мы постепенно терпим поражение, и так же постепенно Лес Сказок превращается в Джунгли Ужасов…, – Рагнер резко замолчал и мрачно нахмурил брови, потрясенно глядя в возникшие перед его воображением какие-то невероятно страшные картины боев с Пайкидами. А Саша, в свою очередь, увидел в синих глазах Рагнера Снежного такие усталость и боль, что малейшие сомнения, какие еще имели место относительно искренности и правдивости полномочного представителя Лесной Армии Борьбы против Пайкидов, рассеялись у него моментально.

– Все, что смогу, господин Рагнер! – в порыве неопределенных благородных чувств, оттененных сильным патриотическим оттенком, горячо начал заверять погрустневшего собеседника Александр Сергеевич. – Хоть в чем можете положиться!.. Любое задание…!

– Спасибо, спасибо, Александр! – растроганно произнес Рагнер, взял золотой медальон, нажал незаметную кнопочку на нем, и медальон со щелчком раскрылся, явив изумленному Сашиному взору мозаичный портрет девушки неземной красоты.

Рагнер протянул раскрывшийся медальон Саше:

– Возьмите и рассмотрите внимательнее портрет этой девушки, Александр.

Морозов с жадностью принялся выполнять просьбу Рагнера.

– Ее зовут Силлинга, и она жаждет навсегда уничтожить Пайкидов в Сказочном Лесу, и, более того, она имеет реальную возможность совершить это благое для всей цивилизации дело. Но она нуждается в помощнике и, как надеется руководство ЛАБП, она его нашла в вашем лице.

Саша, естественно, удивленно поднял брови, не найдясь, что можно было бы сказать на столь неожиданное заявление одного из ключевых функционеров Леса Сказок, неумолимо превращавшегося в Джунгли Ужаса, не отрывая, однако, зачарованного взора от портрета Силлинги, испытующе смотревшей ему из своего волшебного мозаичного мира прямо в глаза.

– Она передала этот портрет специально для Вас, Александр!

– Да-а?! – недоверчиво и радостно спросил не поверивший своим ушам Александр.

– Принцесса Силлинга свято верит в великую силу Настоящей Любви – в то, что лишь одна она способна растопить ледяные оковы ползучего ига Пайкидов. Но нужен человек, настоящий живой человек из Мира Идиотов… Извините – так называют вашу Ойкумену Пайкиды… И не простой человек, а – бесстрашный в самых, казалось бы, фантастических ипостасях веры. Ты первый, Александр, благодаря своим феноменальным умственным и душевным качествам заставил поверить в спасение умерших и отчаявшихся жителей Замороженных Строек и некоторые из них обрели себя во плоти и крови в Ойкумене Земного Мира!

– Кто это?! – изумленно прервал эмоциональный монолог Рагнера Александр Сергеевич.

– Не суть важно и не все сразу, Саша! Главное – они есть и этот невероятный знаменательный факт вдохновил Принцессу Силлингу – у нее родился вполне реальный план… – Рагнер замолчал, заметив проходившего мимо их столика человека, неумело притворявшегося пьяным, и когда тот прошел, поманил к себе пальцем Александра Сергеевича, навалившись грудью на стол, так что в ходе дальнейшего разговора оба собеседника почти соприкасались лбами.

Разговор носил жизнеутверждающий и секретный характер. Рагнер подробно объяснил Александру Сергеевичу назначение выложенных из кожаного мешочка предметов. Рассказал он ему и о многом другом – о таком, от какого глаза у Саши в течении всей беседы ни на секунду не переставали болезненно не выпучиваться…

Распрощались они с Рагнером Снежным – героем бесчисленных битв с коварными Пайкидами (по многочисленным туманным намекам Рагнера, разумеется), очень и очень тепло, чему в немалой степени способствовали несколько литров чудесного розового вина, немедленно и с большим удовольствием выпитые ими после окончания рабочей части встречи…

…Когда Александр Сергеевич благополучно очнулся на стройке, голова у него трещала не хуже, чем с настоящего земного похмелья. А по завершении праздничных дней, он появился на кафедре с украсившим безымянный палец правой руки огромным перстнем старинной работы, чем вызвал почему-то у Анны Караваевой приступ бурного религиозного негодования, смешанного с суеверным страхом. Улучив минутку, когда они остались в помещении кафедры наедине, Анна подошла вплотную к Александру Сергеевичу и убежденно сказала ему:

– Вы попали в ловушку демонов, товарищ Морозов!..

«Сумерки богов»
(вместо пролога)

В последние минуты морозного декабрьского заката, когда от неба, полыхавшего на западе темно-красным огнем, через бескрайнее заснеженное поле протянулись длинные языки причудливых светотеней, и стена густого леса, многокилометровой полосой росшего вдоль кромки поля, окончательно перекрасилась в угрожающе-черный оттенок – на колоколенке деревенской церкви отчаявшийся подвыпивший звонарь ударил вечерний благовест, и при первых же звуках колокольного звона высокий величественный старик положил широкую длань на плечико стоявшей рядом с ним хрупкой золотоволосой девушки и сказал ей необычайно низким басом:

– Все, внучка – нам никто не даст приюта в этой деревне, мы должны немедленно уходить!

– Пешком?! – удивленно спросила внучка, доверчиво глянув на деда снизу-вверх огромными ярко-синими глазами.

– Мы не можем ждать Рагнера до темноты – слишком опасно здесь стоять. Если он остался в живых, то нагонит нас.

А стояли они на деревенской кладбищенской горке – очень живописной, господствующей над деревней высотке. Вся горка была освещена лучами заката, полузасыпанные кресты и памятники отбрасывали на твердый сверкающий наст четко очерченные траурные тени и своим, во всех отношениях, безнадежным видом вызывали чувство пронзительно острой печали. Мимолетно глянув на зимнее кладбище, синеглазая златокудрая красавица, едва ли не плача, негромко произнесла:

– Бедные, бедные люди…, – на длинных изогнутых ресницах сверкнули крохотными алмазиками непрошеные слезы.

– Не плачь, внучка! – успокоил ее дедушка, тревожно нахмуривший густые седые брови. – На этом погосте покоятся лишь бренные останки – самих же людей здесь нет, они в совсем иных неведомых мирах, вывернутых по отношению к этому невидимой изнанкой. Нам тоже, внучка нет на родной земле больше места – новые власти отменили новогодние елки, а нас с тобой объявили «порождениями религиозного мракобесия». Они убивают не только пулями, но и словами… – в совсем молодых небесно-голубых глазах старика появилось выражение глубокой скорби. – Их жестокие витиеватые формулировки не что иное, как могущественные заклинания неизвестной мне демонической популяции…

Старик резко умолк, так как тускнеющее зарево зимнего заката на пару секунд затмила огненная вспышка, бесшумно поглотившая деревенскую церквушку. Немедленно последовавший после обманчивой тишины грохот, заложил большие чуткие уши деда и маленькие изящные ушки внучки плотными акустическими пробками, а мощная ударная волна, обжигающим шквалом пролетевшая над полем, заставила вздрогнуть и окутаться снежными нимбами кладбищенские кресты и памятники.

– Что это было? – неслышно прошептали рубиновые губки внучки.

– Эти дьяволы в куртках из чертовой кожи взорвали деревенскую церковь вместе с героем-звонарем, который прямым ходом отправился на небеса и моментально сделался великомучеником. Судя по силе взрыва, они чересчур переборщили с зарядом, и в половине деревенских домов наверняка повылетали оконные стекла. Изверги!.. – с чувством добавил он и тяжело-тяжело вздохнул…

…Командир отряда специального назначения, сформированного из сотрудников уездного ЧК, проводившего карательную акцию в селе, Даниил Курдюкин через три минуты после взрыва церкви поднес к глазам трофейный цейсовский бинокль и направил мощные окуляры на кладбищенскую горку. Чекист увидел двух классовых врагов рабочего класса и беднейшего крестьянства: старика и девушку. Их классовую принадлежность к лагерю эксплуататоров идеологически подкованный чекист определил по богатым шубам, вышитых золотыми и серебряными причудливыми узорами, и инкрустированных драгоценными камнями. Шапки на обоих тоже были высокими, боярскими, нестерпимо сверкавшими в лучах заката бриллиантами чистейшей воды – во всяком случае, так показалось и подумалось командиру чекистов. Ослепительно сверкал и набалдашник серебряного посоха, который держал правой рукой статный бородатый старик, чей гордый независимый вид вызвал внезапный приступ бешенства у психически неуравновешенного Курдюкина. А может, его разъярил вид неконфискованных, свободно разгуливавших на свободе, золота и бриллиантов стоимостью в несколько сотен тысяч рублей.

– Скабиченко! – сдавленным голосом позвал командир своего заместителя – бывшего балтийского матроса, непредсказуемым ветром революции заброшенного в сухопутную российскую глубинку.

– Я!! – немедленно отозвался бывший матрос.

– Возьми десяток людей, и, ни секунды не теряя, дуйте вон на то кладбище и арестуйте там двух буржуев – деда с девкой!

– А откуда они там взялись, Данила?! – злым ненормальным смехом рассмеялся изрядно подвыпивший Скабиченко. – На кладбище-то!

– По-моему, это местный купец с девкой своей и со всем «рыжьем» улизнуть от нас успел в последний момент! «Рыжья» на нем – на миллион, не меньше! Давай быстрей, а то уйдут!..

…Зоркие глаза старика без труда заметили несколько черных фигурок, проворно побежавших от околицы деревни через заснеженное поле по направлению к кладбищу, наверняка, с целью арестовать их с внучкой.

– Ослеплённые жестокие люди! – скорее с сожалением, чем с ненавистью произнес старик, и, устремив полный безграничной любви взгляд на красавицу-внучку, грустно произнес: – У нас нет выхода, внученька – мы уходим в Коридор.

– Вслепую?

– Это лучше, чем бесславно и бездарно погибнуть здесь и составить компанию им! – он кивнул в сторону крестов и памятников. – Прощайся! Неизвестно – вернемся ли мы сюда когда-нибудь.

Старик снял с правой кисти горностаевую рукавицу, отороченную мелкими александритами и некоторыми другими уральскими и цинь-линьскими самоцветами и накрыл золотой набалдашник посоха широкой мозолистой ладонью…

…Командир отряда специального назначения вновь припал к биноклю. Ему удалось еще несколько секунд полюбоваться сверканием до сих пор нереквизированного фантастического богатства на шубах купца-кровососа и купчихи-проститутки, а затем ярчайшая вспышка больно ударила по глазам Даниила Курдюкина и на кладбищенскую горку опустилась Египетская Тьма…

…Внучка крепко держалась за руку деда все время, пока вокруг царила кромешная тьма, тоскливо выли злые нездешние вьюги и мелькали россыпями холодных искорок далекие огни в высоких узких окнах причудливо построенных дворцов надменных и жестоких властелинов могучих и богатых государств, где земного человека не ждало ничего, кроме невообразимо ужасных страданий и куда ни в коем случае нельзя было попасть им с дедом… Но она не боялась, твердо веря в почти безграничные возможности своего дедушки…

…Она очнулась в его сильных руках, долго с изумлением смотрела на огромную круглую луну в ночном небе, полыхавшую раскаленным голубым светом, на высокие заснеженные ели и глубокие сугробы и на освещенные изнутри не особенно уютным красноватым светом квадратные окошки длинного приземистого строения под двускатной тесовой крышей. Из двух труб, торчавших на обоих скатах крыши, валили густые клубы дыма. Цвет дыма этого под воздействием света луны отдавал нездоровой желтизной.

– Чем, интересно, они топят?! – послышался рядом мужской насмешливый голос. Девушка повернула голову на голос и метрах в трех от себя увидела огромного заиндевевшего тяжеловоза – настоящего великана лошадиного племени, впряженного в длинные широкие розвальни. На розвальнях, занимая едва ли не всю их площадь, полулежал, подмяв под свое сильное тело приличную охапку сена, былинный русский богатырь в изрубленной кольчуге и с разбитым остроконечным шлемом, откровенно криво державшемся на макушке окровавленной кудрявой головы.

От богатыря ощутимо несло перегаром, и только что прозвучавший вопрос задал именно он.

На его широком краснощеком лице блуждала добродушная, но крайне неуверенная улыбка. То есть за нарочито беспечной манерой поведения, раненый или просто контуженный богатырь пытался замаскировать полную растерянность, поселившуюся какое-то время назад в его широкой славянской душе. Видимо, ему пришлось побывать в достаточно замысловатом переплете на какой-то дальней погранзаставе возле кромки Дикого Поля, и он остался в живых благодаря лишь своим необычайным силе и сообразительности, многократно воспетым в русском народном эпосе.

– Судя по цвету и запаху дыма – сушеными щуками! – уверенно ответил на заданный по неопределенному адресу вопрос богатыря дед, широко расставивший в стороны усталые ноги и заботливо державший на сильных руках постепенно приходившую в себя золотоволосую внучку.

– Дедушка – где мы?? – спросила она, недоуменно разглядывая приветливо улыбавшегося ей раненого богатыря.

– На таможенном постоялом дворе, – невесело произнес дедушка, внимательно разглядывая множество простых открытых сеней и причудливых карет, и экипажей, почти целиком заполнивших густо занавоженное, сплошь изрытое лошадиными, бычьими, верблюжьими копытами пространство обширного двора. – И судя по всему, нам с тобой, внучка, навряд ли, будут сильно рады хозяева!

Кстати, двери низкого приземистого строения, отапливавшегося, по словам Деда, сушеными щуками, без конца открывались и закрывались, оттуда выходили, а туда, соответственно, входили, громко и зло хлопая дверями, какие-то люди. Во всем дворе чувствовалось нездоровое лихорадочное оживление.

– Великий Перун!! Кого я лицезрею – Дед Мороз, Снегурочка!! – раздался за спинами Деда и Внучки страшно обрадованный простуженный голос. – Какими злыми судьбами занесло вас сюда, в это гиблое мерзкое место?!

Дед Мороз, по-прежнему не выпуская Снегурочку из рук, резко повернул голову через плечо и воскликнул, скорее – озадаченно, чем радостно:

– Мать моя Снежная Баба – Даждьбог?! Тебя-то вот сюда какой грозой занесло?! Говорили же, что тебя давно на дождевую сеянку пустили!

– Как видишь – не пустили, – намного уже потише произнес Даждьбог, изобразив на худом, плохо выбритом лице, выражение крайней обескураженности. – Я скрывался все эти века в Потаенных Дубравах, до которых не добрался беспощадный топор христианина! Нас много здесь из нашего, когда-то светлого и радостного, Сонма, оказавшихся в этой Подлой Корчме на Границе! – горестный вздох вырвался из груди Даждьбога, а в больших светлых глазах погасли веселые искорки, замелькавшие там несколько минут назад при виде Деда Мороза и его неразлучной спутницы Снегурочки.

Суровые черты Деда Мороза смягчились, и он осторожно поставил внучку на ноги рядом с собой, немедленно взяв в правую руку посох, а левой бережно приобняв за хрупкое плечико Снегурочку, спросил у нее:

– Ты можешь самостоятельно стоять, золотце мое?

– Да, дедушка – я уже хорошо себя чувствую.

– Ну и прекрасно! – с нотками глубокого удовлетворения в голосе произнес Дед и со следующим вопросом обратился к Даждьбогу:

– Чья это корчма?

– Я же говорил, – опасливым шепотом ответил Даждьбог, – это – Подлая Корчма и корчмарь в ней – Ушастый Губан, который молится крылатому быку с головой птицы-падальщика!

– Да?! – изумленно переспросил Дед Мороз и даже слегка сдвинул богато украшенную самоцветами шапку на затылок, обнажив густой чуб из совершенно седых кудрей. – Неужели мы попали в отстойник к Шумерийским Отступникам?!

– Похоже на то! – угрюмым кивком подтвердил Даждьбог мрачное предположение Деда Мороза. – Я и остальные здесь уже живем третий день, и у всех у нас впечатление, что эти твари что-то затевают!

– В смысле? – не понял Дед.

– Мой старший брат Ярило уверен, что Губаны заключили договор с Бездной Василисков и собираются всех старых славянских Богов и лесовиков-подбожков с первого по пятый разряд сдать Василискам оптом.

– Ты как будто заранее согласился с Губанами, Даждьбог! – строго и укоризненно сказал Дед Мороз. – Неужели Славяне не смогут достойно постоять за себя?!

– Ты сам знаешь, что Шумерийские Боги оказались достаточно прозорливыми и сумели в свое время зарезервировать для себя много места в Истинном Мире. А мы, как видишь, после крушения Сказочной Руси оказались ненужными ни в одном из более или менее приличных Секторов Истинного Мира. Лично ни у меня, ни у Ярилы, ни у кого из даже самых злых Лесовиков, включая Бабу-Ягу, нет сил прорываться куда-либо дальше из Подлой Корчмы.

– А что – и Баба-Яга здесь?

– Здесь. Расхворалась старуха – второй день уже не встает. Зубы, говорит, разболелись и желудок барахлить стал.

– И поделом ей! – неожиданно вступила в разговор Снегурочка. Но ни тот, ни другой из собеседников, не обратили на ремарку не сдержавшейся малютки ни малейшего внимания, продолжив свой серьезный разговор.

– А вы пытались прорываться? – спросил Дед Мороз.

– А ты вон лучше у него спроси – у Ильи! – кивнул на контуженного богатыря Даждьбог. – Он сделал такую попытку…

– Что случилось, Илья? – сочувственным голосом поинтересовался у богатыря Дед Мороз.

– Тут за лесом, – нехотя прокряхтел богатырь (было хорошо видно, что разговор этот ему неприятен), с трудом поворачивая раненую голову к Деду Морозу, – стоит рать несметная Губанов – я бился с ними от рассвета до заката, но ничего сделать не смог – насилу жив остался. Мне бы Добрыню сюда с Алешей – мы бы показали этим чертям ушастым…, – и богатырь без сил уронил голову обратно в сено, не в силах продолжать.