Текст книги "Стеклянная любовь. Книга 1"

– Примерно восемь тысяч тяжеловооруженных баирумов на крылатых единорогах стоят плотным полукольцом вокруг Корчмы, перекрыв все основные дороги в Истинный Мир. Илья пьяный поехал с ними драться – в Корчме сикера крепкая и дешевая, бился с дозорной полуротой, убил двенадцать человек, может быть, и прорвался бы, но какой-то ловкий избухандер попал ему по башке тяжелым бумерангом. От бумеранга этого наш Илюша и отключился, его связали, избили и привезли сюда. Но раз не убили, значит, зачем-то еще нужен. На холоде, правда, видишь, держат – Корчмарь так велел.

А, вообще, плохи дела, сам видишь – какая уйма народу здесь набилась, и все на что-то надеются, а надеяться-то, как раз, и не на что!

Собранный дисциплинированный и мужественный Дед Мороз никак не прокомментировал последнее предложение, склонного впадать в беспросветную панику Даждьбога и, не теряя времени, принялся придумывать планы спасения, одновременно рассматривая публику, сновавшую туда-сюда по грязному снегу обширного двора Подлой Корчмы, надеясь найти среди них потенциальных союзников в предстоящей борьбе против Губанов и Василисков. Но судя даже просто по одному внешнему виду – мало на кого можно было положиться в пестрой, морально подавленной и физически полуразбитой толпе отправленных за ненадобностью на пенсию многочисленных языческих богов и божков, собранных едва ли не со всего света и безжалостно выдернутых суровыми религиозно-политическими катаклизмами из многих исторических эпох.

Лишенные почти всех своих сверхъестественных возможностей и вследствие этого сделавшиеся лишними, ненужными и даже вредными и потому обреченными на неминуемое уничтожение в земном мире, они вынуждены были бежать через предоставлявшиеся им их Волшебными Хранителями спасительные лазейки в Истинный Мир, бросая в Земных Храмах все свои богатства и без остатка развенчивая веру людей в себя. И наблюдая сейчас свалку низринутых и поверженных богов, с точки зрения христианской идеологической доктрины, превратившихся в демонических идолов, не потерявший веры в себя и в свою вечную востребованность людьми Дед Мороз испытывал сильные противоречивые, но в целом, печальные эмоции.

Вот неподалеку, среди покорно лежавших на снегу белоснежных грациозных лам и гуанако, грустно сверкавших под луной огромными влажными глазами, сидел на расстеленном тоже прямо по грязному снегу толстом цветастом ковре, обхватив понуро склонившуюся голову обеими руками, какой-то несчастный никому не известный центральноамериканский бог, судя по покрою и расцветке костюма, входивший в ближайшее окружение великого и грозного Кецалькоатля (Пернатого Змея), повелевавшего когда-то в непроходимых джунглях Юкатана умами миллионов таинственных индейцев-майя. И наверняка, сидевший сейчас посреди двора Подлой Корчмы, в безнадежном отчаянии обхвативший голову Индеец, занимал какое-то почетное место в иерархии божественного пантеона древних майя, являясь объектом поклонения суеверных индейцев на протяжении многих веков. И о том, что творилось в бесконечно чужой и непонятной душе уроженца далеких южноамериканских тропиков, Дед Мороз постарался особенно не задумываться, переключив внимание на каких-то бедуинов, суетившихся вокруг огромного, видимо, необычайно старого верблюда с облезлой во многих местах шкурой, отдававшей под светом ярко-голубой луны совсем несвойственным обычным представителям верблюжьего племени рубиново-красным цветом.

Но, наверное, это был не простой верблюд, а – созданный специально для той провиденциальной задачи, чтобы на нем ездили по бескрайним пустыням древние аравийские боги, так как у него, кроме необычного цвета шерсти, на спине насчитывалось целых три горба. Божественное животное, пришел к выводу Дед Мороз, лишилось священных свойств вместе со своими хозяевами во дворе Подлой Корчмы – оно беспокойно било по снегу копытами, мотало из стороны в сторону большой головой на могучей шее и время от времени тревожно взревывало, роняя из пасти хлопья желтоватой пены. Судя по нервным движениям Аравийцев, они серьезно опасались за состояние здоровья красного верблюда и заранее уже начали этого бояться, не представляя, что будут без него делать, если он вдруг сдохнет.

Длиннобородые лесные гномы в широкополых шляпах одинакового фасона, низко надвинутых на глаза, сидели вокруг небольшого, возможно, что украдкой разведенного костерка, жадно протягивали к языкам пламени маленькие озябшие ручки и опасливо озирались по сторонам зоркими глазками.

Мимо гномов продефилировала группка завернутых в драные меха чумазых пьяненьких божков северных народов: якутов, ненцев, камчадалов, эскимосов и чукчей. Они весело о чем-то переговаривались между собой, вполне, судя по их поведению, довольные тем, что очутились не где-нибудь, а именно в Подлой Корчме.

– Посмотри вон на этих инородцев! – обратился к Деду Морозу Даждьбог, показывая пальцем на засаленных потрепанных северных божков.

– Ну и что? – индифферентно спросил Дед.

– Один из них – тот, что впереди остальных, по имени Сабалу – бывший бог охоты и рыбной ловли у ненцев Ямала, как-то ухитрился провезти с собой двадцать тонн сушеной щуки и продал ее корчмарю за десять литров сикеры и право ночлега в течение десяти дней. Всей его компании выделили крысиный чулан с двумя нарами друг над дружкой…, – Даждьбог резко умолк и хлопнув себя по лбу, с досадой воскликнул:

– Прости, брат Акапист (у Деда Мороза, как выяснилось, были еще и другие имена), что я кормлю тебя с внучкой бесплодными разговорами во дворе и до сих пор не догадался пригласить в наши славянские хоромы! Пойдемте скорее туда – вы не представляете, как вам все наши будут рады!

– Что ж – спасибо, брат! – растроганно сказал Акапист. – Если сохранилось в каждом из нас хоть по капле от лучших свойств Славянской Души, это означает, что у нас у всех есть шанс выжить!

– Илью Муромца мы здесь не бросим! – звонкий голосок Снегурочки наверняка услышали в самых дальних уголках двора.

– Молодец, дочка – правильно! – похвалил Снегурочку Дед Мороз и обращаясь к Даждьбогу добавил: – Берем его под руки и ведем – ни на кого не обращаем внимания! Охрана здесь какая-нибудь есть?

– Несколько баирумов-полицейских есть, но если повезет, то можем и никого не встретить, – беспокойно оглядевшись по сторонам, ответил Даждьбог. – Давай!

Примерно через минуту общими усилиями им удалось поднять на ноги богатыря и медленно, но верно они направились к входу в корчму. Сзади метрах в двух от них, прикрывая трех товарищей по несчастью со спины, скользящей походкой шагала красавица-Снегурочка, крепко сжимая в руках посох своего грозного деда, в любой момент готовая применить его для самообороны.

Как это ни странно, но он ей действительно пригодился, когда перед самым входом в Корчму один из пьяных северных божков, кажется, тот самый Сабалу, изобразив гнусную ухмылку на покрытом толстым слоем тюленьего жира морщинистом лице, попытался облапить Снегурочку за плечи. Снегурочка ни мгновенья не колеблясь, ударила нахала посохом по грязной патлатой башке. Раздался громкий треск, и немытые целую вечность волосы на голове Сабалу загорелись ярко-голубым пламенем. Бывший ненецкий божок, чьи костяные и деревянные изображения в прошлом миллионы раз щедро смазывались доверчивыми ненцами кровью и жиром рыб и зверей, пронзительно закричал и бросился пылающей головой в ближайший сугроб.

Этот случай рассмешил почти всех богов – скупо улыбнулся даже поднявший голову на шум Индеец, не менявшей позы уже несколько часов среди своих гуанако.

– Молодчина! Молодец, красавица! Так его!.. – со всех сторон раздавались крики одобрения на сотнях мертвых языков и наречий, пока тушивший в сугробе голову Сабалу смешно дрыгал ногами, обутыми в оленьи ичиги, богато украшенные бисерными узорами.

– Дай я его угощу своей булавой! – раздухарился вдруг заметно повеселевший Илья Муромец и, подняв утыканную острыми массивными шипами круглую железную дубинку, сделал шаг по направлению к Сабалу, намереваясь вбить его с одного удара в сугроб так, чтобы остались видны одни ичиги. Деду Морозу и Даждьбогу на себе пришлось испытать – на что может оказаться способен, хотя и раненый, но, тем не менее, именно былинный русский, да к тому же, изрядно подвыпивший, богатырь. Они буквально повисли на богатырских руках, горизонтально поднятых для неравного боя с ненецким божком.

– Илья! – грозным голосом принялся увещевать Муромца Дед Мороз. – Весь свет теперь будет знать, что русский богатырь дуреет после двух самоваров самогонки – стыдно!!..

Вроде бы до Ильи дошел справедливый смысл сказанных слов, и он милостиво дал себя успокоить, тем более, что у ворот постоялого двора возникли какой-то странный шум и нездоровое оживление. Несчастный Сабалу перестал быть центром всеобщего внимания – все зрители повернули головы к гостеприимно раскрывавшимся входным воротам…

…Это на широкий, и без того уже загаженный, двор Подлой Корчмы, попирая самые номинальные правила такта, простужено трубя гибким подвижным хоботом и злобно сверкая рубиновыми глазками, сбив одним ударом массивных золотых бивней створки ворот с петлей, входил широким уверенным шагом огромный, черный, как антрацит, африканский слон. На широкой спине слона, недальновидно уверенные относительно собственной безопасности, в роскошном хаудахе, сверкающем множеством драгоценных украшений, обернутые в леопардовые шкуры и страусиные перья, восседали три толстых надменных негра, по черноте кожи нисколько не уступающих своему слону. Безусловно, что в ушах и широких ноздрях негров висели тяжелые золотые кольца, а на всех десяти пальцах рук красовались многокаратовые перстни, искусно изготовленные из алмазов, изумрудов и сапфиров Центрально-Африканского нагорья. И мало, кто заметил, какой дикой непримиримой ненавистью вспыхнули рубиновые глазки большого черного слона при виде трехгорбого красного верблюда…

…– Все – уходим! – решительно, как отрубил, сказал Даждьбог. – На этих черных дьяволов любоваться нам совершенно излишне и недостойно нашего звания славянских Богов.

Акапист лукаво усмехнулся в усы и бороду, но спорить с Даждьбогом не стал, и они вошли, наконец, внутрь Подлой Корчмы.

Там оказалось довольно тепло. В бревенчатых стенах через каждые три метра торчали сильно чадившие жировые лампы, дававшие длинному коридору тусклое красноватое освещение. Из-за сильного чада и запаха прогорклого тюленьего жира у привыкших дышать свежим морозным воздухом Деда Мороза и Снегурочки сразу же неприятно зачесалось в ноздрях и запершило в горле. Кроме того, в коридоре корчмы воняло и чем-то другим, гораздо более худшим, чем миазмы смеси из испарений прогорклого жира и старых валенок. Мудрый Дед Мороз даже остановился на несколько секунд, пытаясь правильно идентифицировать пугавший его запах и внимательно наблюдая при этом за чертами лица Даждьбога в неверном красном свете коридора. Вместе с Дедом Морозом остановились и все остальные, выжидательно на него глядя. Даждьбог, в частности, с непонятным выражением в глазах рассматривал затейливые узоры из драгоценных камней на белоснежной поверхности шубы Деда Мороза, ярко сверкавшие в полумраке Подлой Корчмы чистым благородным сиянием. Точно также сияла и изящная шубка Снегурочки, крепко державшей в руках дедушкин посох, чей набалдашник разгонял тусклое мерцание ламп Подлой Корчмы льдистыми голубыми сполохами в радиусе не меньше метра.

После недолгого размышления, Акапист голосом, исполненным собственного достоинства, сказал:

– Ладно – веди нас дальше в твою жалкую нору, Даждьбог! – и покрепче подхватил под правую руку богатыря.

И Даждьбог, ничего не ответив, жалко понурив лысоватую голову, сделав то же самое с левой рукой совсем разомлевшего в тепле Ильи, пошагал вперед.

Часто понатыканные двери гостевых комнат без конца открывались и закрывались беспокойными суетливыми и любопытными постояльцами, кратковременно освещая в такие моменты полутемный коридор прямоугольниками то синеватого, то зеленоватого не внушающего чувство бодрости таинственного света. Под потолком, ничем не разгоняемая, скопилась чернильная беспросветная тьма, особенно удручающе действовавшая на нежную впечатлительную красавицу Снегурочку. Там, в этой тьме, все время кто-то шуршал, и с потолка постоянно сыпался мелкий неопределенный мусор.

Из одной комнаты прямо под ноги старинным Славянским Богам вывалилось какое-то кряжистое несуразное существо, чей единственный выпученный глаз, ожесточенно вращавший черным вертикальным зрачком в ядовитой желтизне белка, подозрительно вытаращился почему-то на Илью Муромца, и никто, как говорится, глазом не успел моргнуть, как чудесным образом взбодрившийся Илья с неуловимой быстротой взмахнув жаждущей крови булавой, припечатал «лихо одноглазое» к щербатому деревянному полу.

– Мразь проклятая! – гордо пророкотал Илья, вкладывая булаву обратно в специальную петлю на богатырском поясе.

Даждьбог никак не прокомментировал очередную богатырскую выходку, лишь ускорил шаги.

Славянские «покои» находились почти в конце коридора неподалеку от просторного нужника.

– Совсем вас опустили, братцы…, – горько и невнятно пробормотал Дед Мороз. И печально кивнувший в знак согласия Даждьбог, постучал условным стуком в низенькую закопченную дверь. А Акапист до того, как дверь открыли изнутри, теперь уже внятно и с хорошо слышавшейся яростью произнес:

– Я понял, что за запах так сильно беспокоил меня в этом коридоре!..

– И что это за запах, дедушка?! – с живой заинтересованностью спросила Снегурочка.

– Так дурно могут пахнуть лишь предательство и подлость, внучка! – яростно воскликнул Акапист, заиграв желваками на скулах. – Обождите меня здесь! Я скоро вернусь! – и он широкой размашистой походкой зашагал обратно по коридору к выходу из корчмы.

Выйдя наружу, он, ни на кого не обращая специального внимания, той же широкой размашистой походкой пересек широкий двор, вышел за ворота и, обогнув высокий бревенчатый тын корчмы, вышел на ее заднюю часть, где взору открывалось широкое заснеженное поле, почти у самого горизонта очерченное черной зубчатой каймой дремучего елового леса.

Он понял, что интуиция не случайно заставила его покинуть корчму, потому что почти сразу глазам его предстало зрелище стремительно опускавшейся из ночного неба ослепительно сверкавшей золотой звезды, а точнее – знаменитого и легендарного, еще сотни веков назад обросшего множеством невероятных слухов, но ни разу им, Акапистом, не виданного Золотого Шершня Василисков!!!

Золотой Шершень опускался на бескрайнюю снежную равнину, начинавшуюся сразу за Подлой Корчмой, и причудливая тень мифического чудовища, оказавшегося жуткой реальностью, росла с каждой секундой, покрывая «белый саван искристого снега» траурно-черной вуалью.

Глаза Деда Мороза, несмотря на все его специфическое хладнокровие и огромные практические знания, расширялись в ужасе и изумлении по мере того, как снижалось невероятное летающее чудовище, размерами своими намного превосходящее всех живых тварей и создания рук человеческих из тех, что встречал в долгой жизни своей Акапист.

Холодный лунный свет щедро струился по покатым золоченым бокам чудовища, заставляя ярко сверкать его безобразную громоздкую тушу, отчего создавалось ощущение, будто бы она щедро обливалась потом от совершаемых ею неимоверных усилий столь легко и изящно планировать в воздухе, несмотря на потрясающие габариты. Два гигантских многофасетчатых круглых глаза летающего монстра с неуловимой быстротой вращались во все обозримые стороны в поисках либо возможных врагов, либо добычи, вспыхивая при этом то поочередно, то сразу всеми вместе основными цветами солнечного спектра, бросая на снежную равнину внизу изумительные по красоте и богатству гамм блики. Многочисленные длинные и острые жалоподобные выросты, извивавшиеся щупальцевидные отростки, продолговатые овальные прозрачные крылья, неслышно трепыхавшие над верхней частью корпуса, придавали сильное сходство фантастическому летательному аппарату с гигантским крылатым тарантулом или шершнем-великаном – «пчелиным волком».

Невольная дрожь омерзения покрыла мелкой мутной рябью широкую светлую поверхность сильной и благородной души самого доброго и желанного волшебника в мире – Деда Мороза. Самое главное, что качественно отличало Деда Мороза от остальных временных обитателей Подлой Корчмы, заключалось в полном сохранении Волшебной Силы, когда-то подаренных ему одним из самых могущественных и древнейших Славянских Богов. Поэтому «Золотой Шершень Василисков» всей своей двухкилометровой длиной и полукилометровыми шириной и высотой, не поразил воображение Деда Мороза с болезненной необратимостью, не смял в бесформенную жалкую кучку такие неизменно великолепные его качества, какими следует считать беспримерное мужество и способность остро, практически, всегда продуктивно, аналитически мыслить. И достаточно быстро сумев избавиться от эмоций, мешавших ему сосредоточиться для проведения необходимого анализа наконец-то прояснившейся ситуации, Акапист вскоре догадался, что видит перед собой то самое недостающее важнейшее звено головоломки, задуманной Губанами.

Оно спустилось прямо с неба, и хотя трудно было бы придумать что-либо более ужасное, Дед Мороз имел теперь полное представление о размерах и характере нависшей над ним и над внучкой угрозы. Осталось одно – найти выход: «Это небесная ладья Василисков для транспортировки украденных человеческих душ в их далекую темную Бездну… Но ведь я-то еще живой, и внучка моя живая!.. Здесь вы, ребята, промашку дали, серьезную промашку!.. И я вас за это постараюсь наказать!.. И – накажу!..». У него появилась уверенность, что спасительный выход будет обязательно найден…

Часть первая

Глава 1

Бригада студентов-практикантов исторического факультета Рабаульского Государственного Университета уже пятый день подряд с фанатичным упорством при помощи туповатых штыковых лопат вгрызалась в могильный курган эпохи бронзового века, насыпанный на высоком берегу одной из крупнейших водных артерий Евразии примерно три тысячи лет назад. В безоблачной голубизне июльского солнца немилосердно палило жаркое солнце, выгоняя из работающих на износ студентов литры пота. При полном безветрии высоко поднимаемая лопатами древняя холодная пыль к концу рабочего дня покрывала полуобнаженные юные тела студентов толстым слоем грязи, и они начинали немного напоминать симпатичных чертей и чертовок. Другими словами, в описываемый нами день работать было тяжело и неприятно из-за невыносимого палящего зноя и постоянно испытываемой студентами сильной жажды. По недосмотру ли завхоза или по причине поломки экспедиционного автомобиля где-нибудь на какой-нибудь глухой проселочной дороге питьевую воду на курган номер четыре в этот день не привезли. Время приближалось к обеду, и производительность труда, равно как и настроение, заметно упали.

Два волонтера-добровольца, приписанные к четвертой бригаде практикантов-археологов – известный рабаульский скульптор-анималист Юрий Хаймангулов и студент четвертого курса философского факультета рабаульского университета Вячеслав Богатуров, в силу своего волонтерского статуса не стесненные жесткими рамками практикантской дисциплины, бросили лопаты на бруствер и отошли посидеть отдохнуть в блеклой тени чахлого куста дикого шиповника, одиноко росшего неподалеку от раскапываемого кургана.

Полноватый, розовощекий, принадлежавший к числу тех счастливых человеческих типов, про которых принято говорить «кровь с молоком», и, к тому же кудрявый как купидон, скульптор Хаймангулов с видимым наслаждением повалился на полувыгоревшую траву под шиповниковым кустом, широко раскинув в стороны руки:

– О-о-й, не могу-у!!! – с нескрываемым негодованием выдохнул он. – Время двенадцать уже скоро, а Васильич, чудила, обещал в десять квас привезти – до сих пор везет! Пить хочу – не могу!

Худощавый и потому более выносливый, и сдержанный Богатуров, жующий сухую былинку, лишь невнятно хмыкнул и неопределенно усмехнулся эмоциональным словам Хаймангулова.

А Юра, поднял кудрявую голову и с каким-то непонятным остервенением в глазах посмотрев на возившихся среди земляных куч развороченного кургана студентов, вдруг с неожиданной желчью в голосе заявил:

– Ничего святого, если разобраться, нет в наших, блин, археологах! Лежали себе и лежали люди, нет, надо их было трогать! И как Блюмакин ничего не боится! – имея в виду заведующего кафедрой археологии доктора исторических наук Игоря Сергеевича Блюмакина, как бы между прочим, возмутился Хаймангулов и совершенно неожиданно, и совсем некстати добавил: – Если Васильич до обеда квас не привезет, вечерним автобусом уеду в Рабаул!

Слава Богатуров не выдержал и, вынув былинку изо рта, весело рассмеялся.

– А ничего смешного, Слава, не вижу, ничего смешного! – сварливо заметил Юра. – В прошлом году, когда с Рябцевым сюда ездили, хоть про него и говорят, что он в «дурдоме» лежал, но таких провалов с водой, со жратвой, с организацией выезда мыться на реку, как сейчас, не было! А я здесь жарюсь вторую неделю и ни хрена, заметь, еще путного не выкопали – зачем из мастерской сорвался?! Сам не знаю!!

– Да я, наверное, тоже! – перестал смеяться помрачневший Богатуров. – Пару-тройку деньков еще пороюсь здесь с остальными и к матери, наверное, съезжу – по хозяйству помочь надо. Вчера письмо получил – жалуется на жизнь: непруха какая-то поперла в нашей деревне!..

– У кого сейчас пруха?! – согласился с приятелем Юра, но, однако, спросил: – А в деканате как отчитываться будешь – на курсовую-то набрал материалу?

– А-а-а! – Слава неопределенно махнул рукой. – Набрал – не набрал, отметился на раскопках – и ладно. Сам-то подумай: что человек, пишущий курсовую по философии, может выкопать из могильного кургана бронзового века?

– А зачем тогда сюда поехал?

– А чтобы на «философскую практику» не поехать – уж лучше – на «археологичку»! Вот я и сочинил еще в мае заявление в деканат – Бобров подписал и «дело в шляпе» – в горы Средней Азии и в таежные районы Дальнего Востока на поиски современных отшельников я не поехал, как это было вынуждено сделать подавляющее большинство моих однокурсников.

– А тема курсовой-то как звучит, интересно? – озадаченно спросил Юра.

– «Некоторые аспекты актуальных проблем философии сквозь призму материальных достижений человечества в эпоху бронзового века»!

– Мудрено! – с уважением присвистнул Юра.

– Да это мы сами с Бобровым придумали специально, чтобы я летом к матери смог съездить.

– Понятно! – индифферентно произнес Хаймангулов, резко потеряв интерес к разговору, опять приподняв голову и напряженно вглядываясь в раскаленное дрожащее марево воздуха степных далей: – Нет, нету Васильича, нету и не будет, наверное!

– А я сегодня вечером нажрусь! – вдруг с вожделением сказал Слава и окончательно выплюнул надоевшую былинку.

– В честь чего?

– У Задиры – День Рождения сегодня, обещал пару пузырей из города привезти. Ты придешь?

– Нет, спасибо, Славян! – усмехнулся скульптор. – Я свою цистерну выпил уже! Полтора года назад выпил! Да и тебе советую, пока не поздно! Я вот полтора года не пью – жизнь совсем другие и вкус, и цвет приобрела, даже дышаться как-то по другому стало – легче, праздничнее, Славка! Сейчас ты, молодой, понятное дело, не обратишь на мои слова внимания, а когда-нибудь наступит такой момент – вспомнишь меня!

– Смотри-ка, Юрка – кто-то, по моему, едет! – приподнялся на локтях Богатуров, и кивая головой на дальний, скрывавший деревню, пригорок, откуда спускалась ведущая к лагерю археологов грунтовая дорога, на которой появилось облачко пыли и блеснуло ветровое стекло спускавшегося с пригорка автомобиля.

– Неужели – Васильич?! – страшно оживился Юра и резво вскочил на ноги, с надеждой глядя на быстро приближавшуюся машину.

Побросали лопаты и студенты-практиканты: пять фанатично увлеченных археологией юношей и шесть невысоких девушек различной степени интеллекта и привлекательности.

– Ну наконец-то! – обрадованно воскликнул бригадир – историк-пятикурсник Музюкин, которому Блюмакин после окончания истфака обещал место ассистента на своей кафедре. – Квас Васильич везет!

Это и вправду оказалась экспедиционная машина – «ГАЗ-66» с кузовом, крытым брезентом. Пятидесятилетний завхоз экспедиции, которого все без исключения звали «Васильичем», на что он охотно откликался, действительно, к радости умиравшего от жажды Хаймангулова, привез две пятидесятилитровые алюминиевые фляги с холодным квасом. Вместе с Васильичем приехал и одногруппник Славы Богатурова Олег Задира, вместе с ним собиравший на раскопках материал для своей курсовой. Пока возле фляги с долгожданным квасом выстроилась очередь жаждущих, Задира отозвал Славу в сторонку:

– Слушай, Славка, – начал он негромким доверительным голосом, – меня Бобров очень сильно просил, чтобы ты, как можно скорее приехал. Если сможешь, то, желательно, прямо завтра.

– А что случилось – не сказал? – Богатуров почему-то немного встревожился.

– Что случилось? – задумчиво переспросил Задира, сосредоточенно нахмурив брови. – Точно не знаю, но ты ему очень нужен!

– Странно, – так же задумчиво произнес Слава и даже недоуменно пожал плечами. – Ладно – приеду, здесь, в общем-то, все равно делать нечего. Разве что водки с тобой за День Рождения выпить! Ты, кстати, привез?

– Привез, привез! – успокоил его Задира, и оба приятеля, весело рассмеявшись, заговорщически перемигнулись и звонко ударили друг друга в воздухе ладонью о ладонь.