Текст книги "Миф о «застое»"

Превращение бюрократии в господ государства. План по реставрации капитализма

Хрущёвцы, уничтожая культ Сталина, выполняли волю не только своих хозяев – мировой закулисы, но и «родной» номенклатуры.

Придя к власти, Хрущёв увеличил права и привилегии секретарей обкомов. Высшая партхозноменклатура после 56-го года была освобождена от контроля со стороны «органов», ибо ранее назначение секретарей согласовывалось с МГБ.

Хрущёв просто купил членов ЦК, пообещав им восстановить отменённые Сталиным и Маленковым материальные льготы для руководителей партийных организаций. Хрущёв, получив главный пост в партии, восстановил льготы, установил порядок, при котором можно было привлекать членов партии к уголовной ответственности только после их исключения из партии. Руководство КПСС стали заполнять болтуны и демагоги. Производственные коллективы стали направлять в райкомы-обкомы КПСС и ВЛКСМ демагогов с хорошо подвешенным языком, но приносящих мало пользы в работе. Представлялось, что бездари в партии, в комсомоле и профсоюзах не нанесут большого ущерба делу. Бездарности, занявшие руководящие посты в партии, стали продвигать на руководящие должности своих знакомых не за заслуги в их предыдущей деятельности.

Далее болтуны продвигались по лестнице партийного руководства, так как выборы происходили поэтапно. Партячейки выбирали на конференцию района делегатов. На этой конференции избирали райком и делегатов на городскую конференцию. Как правило, туда попадали члены парткома. Затем городская конференция из направленных на неё делегатов, избранных на конференции района, избирала горком и делегатов на конференцию области и т. д. Руководство партии избиралось членами партии не прямым тайным голосованием, а съездом. А список будущих членов ЦК вносило «старое» Политбюро.

При Хрущёве чистки партии были прекращены, более того, было установлено, что руководители в народном хозяйстве, как правило, должны быть членами партии. Таким образом, в партию в массовом порядке двинулись не только коммунисты, но и карьеристы и проходимцы. А что же идейные коммунисты, а не приспособленцы? Пытались протестовать, но их быстро «приводили в порядок» – к ним применяли метод чистки, т. е. создавали комиссии по проверке выполнения Устава и Программы партии, выполнения должностных обязанностей и т. д. А дальше – дело техники… По существу, КПСС перестала быть коммунистической: ведь хороший директор завода не обязательно должен быть идейным коммунистом.

Смерть Сталина создала возможность для роста бюрократии, точнее, для роста воровства бюрократии. После 56-го председатели КГБ издавали секретные приказы, запрещающие проводить какую-либо проверку членов обкомов и членов их семей. Если сотрудник КГБ получал информацию, компрометирующую высших чиновников, то должен был её уничтожить [221; с. 54] (хотя в «уничтожении» я сильно сомневаюсь, ведь это был компромат, «крючок»). Согласно секретной инструкции КГБ, запрещались агентурная работа, прослушивание партийных и хозяйственных работников высшего ранга [199; с. 114]. То есть партийная верхушка получила право безнаказанно изменять Родине.

Поскольку бюрократизм сосредотачивается в центре, в столице, то и мелкобуржуазное перерождение пошло из центра.

При Хрущёве любовь и преклонение перед Западом снова стали модой. Значительная часть партноменклатуры и интеллигенции, хотя и были в партии, но в душе уже имели другие идеалы.

Но надо было подвести под зарождение нового класса и капиталистическую реставрацию теоретическую базу. Это было возможно сделать не сразу, а постепенно, в несколько этапов.

В 1972 г. член ЦК Марксистско-ленинской партии Германии (ФРГ), редактор журнала «Революционный путь» Вилли Диккут опубликовал книгу «Реставрация капитализма в СССР» [289], в которой проследил этапы восстановление капитализма, начиная с 1956 года. Диккут описывает не только события в СССР, но и реставрацию в Восточной Европе. А со стороны, как говорится, виднее.

Итак, Диккут пишет: «Большой авторитет, которым пользовался в советском народе и международном коммунистическом движении Сталин, особенно благодаря победе в войне, нужно было разрушить, а освобождение бюрократии от сталинского контроля представить как освобождение всего народа от “диктатора”. Это делалось двумя средствами:

А. дискредитацией Сталина в ходе борьбы против “культа личности”;

Б. клеветой в адрес Сталина, изображением его борьбы против бюрократизма и врагов партии как преследование невинных жертв произвола;

Марксизм – ленинизм нужно было пересмотреть и заменить ревизионистской теорией:

А. чтобы уничтожить основы социализма в СССР;

Б. чтобы расколоть мировое коммунистическое движение.

В ходе этого процесса бюрократия преобразовалась из мелкобуржуазной прослойки в новый буржуазный класс. Основное противоречие между этим классом и общественным строем – между общественным производством с одной стороны и присвоением продукта бюрократией, с другой… Бюрократия в целом – это совокупный капиталист, новая государственно-монополистическая буржуазия» [289; с. 26–27].

Как видим, Диккут пишет, что существовал определённый план разрушения социализма, которому неукоснительно следовали хрущёвцы.

Главными союзниками партноменклатуры были местные хозяйственные руководители; они стали фактическими хозяевами «их» заводов и клали часть прибыли себе в карман, разумеется, делясь с обкомами [289; с. 114]. Как говорится, со стороны видней.

Начало превращения России в сырьевой придаток

XX съезд знаменит не только антисталинским докладом. Именно этот съезд принял решение о начале развития добычи нефти. Нет, нефть в Российской империи и в СССР добывали и ранее, ещё с конца XIX века, но масштабы были только для внутреннего потребления, т. е. нефть добывали в (относительно) небольших масштабах.

Центральное событие съезда – утверждение 6-го пятилетнего плана развития народного хозяйства на 1956–1960 годы.

6-й пятилетний план, как все предыдущие и последующие, разрабатывал Госплан. Председателем Госплана в тот момент был член ЦК КПСС Байбаков Николай Константинович. На ключевую должность главы Госплана Байбакова двинул Хрущёв – за то, что тот упорно поддерживал и продвигал два грандиозных хрущёвских проекта.

Первый проект – освоение целины. Второй – строительство самой мощной в мире системы трубопроводов, выкачивание нефти и её продажа европейским странам.

Результат целины: огромные расходы, экологическая катастрофа и снова нехватка хлеба, закупка зерна за границей.

С нефтепроводом тоже получилось не то, что планировалось. Советская промышленность была не способна производить трубы большого диаметра. Социалистические страны, включая Восточную Германию, тоже на это были не способны. А вот Западная Германия такие трубы производить могла, но её правительство, под чутким руководством Вашингтона, наложило эмбарго на продажу труб большого диаметра Советскому Союзу, и проект строительства нефтепровода завис.

Как стало известно уже после распада СССР, ни один пятилетний план не был выполнен. А в 1956-м и 1957 годах смелые планы настолько не соответствовали реальным возможностям экономики, а перекосы планирования были столь вопиющими, что в 1958 г. от выполнения 6-го пятилетнего плана пришлось отказаться. (Да, в газетах все планы перевыполнялись…)

В результате Хрущёв снял Байбакова с должности председателя Госплана и отправил его с понижением в провинцию. Но этом его карьера не закончилась, он вылезет при Брежневе.

Но идея экспорта нефти не погибла. В 1959 г. был собран внеочередной XXI съезд, который принял семилетний план на 1959–1965 годы. Два последних года предыдущего, сорванного 6-го пятилетнего плана «привинтили» к следующей пятилетке – так и получилась семилетка.

Семилетка оказалась столь же неудачной, как и все предыдущие и последующие пятилетки. В ходе семилетки Советский Союз начал массовые закупки продовольствия за рубежом и вскоре превратился в главного импортера продовольствия в мире. Но в эти годы была, наконец, реализована идея Хрущёва: проложить трубу на Запад – построить самую мощную в мире систему нефтепроводов, чтобы выкачивать невосполнимые запасы природных ресурсов. ФРГ согласилась продать трубы по высокой цене. Пришлось заплатить. Иначе не было бы у СССР нефтепровода «Дружба».

Дмитрий Менделеев говорил: «Топить нефтью – топить ассигнациями», а Сталин: «Торговать ресурсами – торговать Родиной». И Хрущёв стал топить ассигнациями и торговать Родиной.

Ирония судьбы: нефтепровод «Дружба», построенный по приказу Хрущёва, был торжественно введён в действие 15 октября 1964 года, а за два дня до этого, 13 октября, в результате заговора Хрущёв был смещён с поста Первого секретаря. 14 октября об этом было официально объявлено, и в тот же день пост Первого секретаря занял Брежнев.

Зная о том, что Хрущёв проводил свои «реформы» по указке с Запада, можно с уверенностью сказать, что и «мысль» о начале экспорта невосполнимых ресурсов принадлежала не Хрущёву с Сусловым и Микояном (при Сталине он таких идей не высказывал), а товарищам из «вашингтонского обкома». При этом ставились следующие цели: (1) развитие промышленности Западной Европы, (2) постепенный перевод экономики СССР с индустриальной на сырьевую. Что мы сегодня и видим.

Как бы спросил Милюков: что это – глупость или измена? Увы, дальнейшие события показали, что было второе.

Глава 2
Создание диссидентов и самиздата. Разложение «советской интеллигенции» и внешнеполитические провалы

Выставка в Манеже

«Отцами» диссидентского движения можно считать заведующего Отделом пропаганды и агитации ЦК (1958–1965) и одновременно Секретаря ЦК (с 1961 г.) Леонида Ильичёва, Президента Академии художеств Серова, председателя Московского союза художников (МОСХ) Мочальского, председателя КГБ Семичастного и Секретаря ЦК Суслова. Главную роль играли Суслов и Ильичёв.

В 60-е годы, на волне «оттепели», появились т. н. художники и поэты – авангардисты, рисующие, как бы получше сказать, «особо низкохудожественные» «картины» (Гитлер бы назвал это «дегенеративным искусством»). Представляли они собой небольшие группы, которые собирались друг у друга, любовались картинками друг друга, читали стихи… О них мало кто знал, варились они в собственном соку. Но вдруг…

В декабре 1962 года Хрущёв трижды встречался с представителями творческих союзов: в Манеже, в Доме приёмов в Лужниках и в Кремле. Эти встречи известны как разгромные, на них Хрущёв критиковал авангардистов, поэтов, писателей, в частности, Вознесенского, Аксёнова (Гинзбурга), скульптора Неизвестного.

Началось всё с первой встречи, которая произошла в Манеже на выставке. Причём Хрущёв не знал, с кем будет встречаться и что будет говорить. То есть он специально не готовился «разгромить» авангардистов. Хрущёва просто использовали «втёмную».

Выставка в Манеже планировалась в Министерстве культуры (министр Е. Фурцева). 1 декабря 1962 года её должен был посетить Хрущёв. Накануне ночью в обстановке строжайшей секретности в Манеж были привезены работы абстракционистов из студии Элия Белютина.

Приказ срочно, за одну ночь организовать выставку абстракционистов отдал Дмитрий Поликарпов, заведующий Отделом культуры ЦК. А ему приказал это сделать Секретарь ЦК Ильичёв.

Л. Ильичёв возглавлял Отдел пропаганды и агитации, который курировал непосредственно Секретарь ЦК Суслов. Ильичёв был одним из инициаторов антицерковной кампании. 25 ноября 1963 года он обязал Госкомиздат расширить выпуск атеистической литературы [270, т. 2; с. 135].

Но сам Ильичёв коллекционировал картины абстракционистов, а дома у него была библиотека «самиздата» – антисоветских брошюр, которые начали ходить по рукам с конца 50-х годов. Идеальное хобби для главного идеолога «строительства коммунизма к 80-му году», не правда ли? Как видим, он понимал, что вешает людям лапшу на уши.

Об этом приказе Поликарпова не знала даже Фурцева! Её разбудили ночью и сообщили, что в «Манеже происходит что-то странное». В 23.30 она приехала в Манеж, поднялась на второй этаж и сказала стоящим там абстракционистам: «Не волнуйтесь, всё будет хорошо». А что она могла сказать, если «наверху» решили показать Хрущёву эти картины? (Об этом говорится в документальном фильме с характерным названием «Заговор-62», – РТР, ноябрь 2004 г.) Из этого следует, что абстракционисты сами не хотели выставлять свои работы, и их буквально заставили (разбудили среди ночи, они волновались) показать свои работы на выставке.

Я приведу интервью Нины Молевой (жены Элия Белютина), которая тогда работала в Отделе культуры ЦК:

«– Возвращусь к выставке московских художников в Манеже, которая состоялась в самом конце 1962 года. Вы уверены, что погромную речь Хрущёва во время осмотра картин молодых авангардистов спровоцировал Суслов, а не Ильичёв?

– Уверена. Всё срежиссировал Суслов. Ильичёв был всего лишь послушным исполнителем. Я больше вам скажу: Ильичёв в скандале тогда никак не был заинтересован. Его сын Валентин в это же время учился живописи у моего мужа Элия Белютина. Он любил авангард и, кстати, неплохо рисовал. На Манеже были выставлены и его работы.

Дальше. Работы авангардистов на выставку отбирались при участии министра культуры Екатерины Фурцевой и заведующего отделом культуры ЦК партии Дмитрия Поликарпова. Понятно, что они всё заранее согласовали с Ильичёвым (Выделено мной. – А. С.).

После этого скажите: зачем Ильичёву было подставлять и себя, и своего сына? Он ведь не производил впечатление сумасшедшего человека.

– Ваша версия: почему Ильичёв во время осмотра выставки Хрущёвым поддержал бранную речь вождя?

– У него не было иного выбора. Он боялся Суслова. Всё подстроил Суслов.

– А Суслову зачем это надо было?

– Когда Хрущёв начал затирать Суслова и выдвинул в фавориты Ильичёва, кое-кто в партаппарате (и не только там) решил, что время Суслова закончилось. И Суслов стал думать, как всем показать, что от него слишком рано захотели отказаться. Так появилась идея устроить показательную порку. Аппарат должен был воочию увидеть, кто имел реальные рычаги управления.

Я присутствовала на этой экзекуции и всё видела своими глазами. Хрущёвым манипулировали два человека: Суслов и Шелепин. Один постоянно Хрущёву что-то нашёптывал, другой разыгрывал из себя рубаху-парня. А Ильичёв вынужден был метаться, чтобы всем угодить.

– По идее после погромной речи Хрущёва в Манеже должно было полететь немало голов.

– Я сама так думала. Выставку одобрил мой непосредственный начальник Поликарпов. Он был опытным аппаратчиком и, перед тем как что-то разрешить, наверняка советовался с руководством. Что же произошло? Утром следующего дня я первым делом пошла к Поликарпову. Но он при встрече лишь развёл руками. Ему самому ещё ничего не было ясно.

Всё разъяснилось через несколько дней. Суслов хотел показать, кто главный в идеологии. Оргвыводы и смена кадров в его планы тогда не входили. Он добился главного: перепугал насмерть Ильичёва.

Кстати, через две недели после скандала советское руководство организовало на Ленинских горах приём творческой интеллигенции. Я ещё не отошла от всего случившегося. И вдруг ко мне подошёл Хрущёв и, видимо, чтобы как-то поддержать, виновато бросил мне, почему я не сказала ему, что Белютин – мой муж.

– А вы до этого сами часто общались с Хрущёвым?

– Хрущёв помнил меня ещё пятилетней девочкой. Когда он в 30-е годы возглавлял Московский горком партии, мой отец был главным энергетиком столицы и они часто по работе пересекались, больше того, Хрущёв периодически тогда заходит к нам домой.

– А как изменился после всего случившегося Ильичёв?

– А как трусы в такой ситуации меняются? С одной стороны, он через каждые две фразы повторял: «Как сказал Михаил Андреевич». Его угодничеству перед Сусловым не было предела. С другой – всем окружающим стал ещё больше хамить. Потом Ильичёв решил отыграться на простом народе. Он не посмел тронуть Фурцеву или Поликарпова, но сильно навредил студентам и учителям, которые посмели поддержать подвергшихся в Манеже остракизму художников.

– Каким образом?

– Когда в ЦК хлынул вал писем из университетов и провинциальных школ в защиту оскорблённых Хрущёвым художников, Шелепин и Семичастный предложили ко всем подписантам применить печально знаменитую 58-ю статью. Поскольку за идеологию формально продолжал отвечать Ильичёв, он мог бы одёрнуть Шелепина. Но побоялся. И сколько людей потом за поддержку художников выгнали с работы с волчьим билетом. За одно это Ильичёву нет прощения.

– Как сложилась ваша судьба после скандала с выставкой в Манеже?

– Я написала заявление об уходе из ЦК и осталась читать лекции на Высших литературных курсах. Правда, через год поэт Валентин Португалов, отсидевший по наветам почти два десятилетия на Колыме, испугался упрёков в поддержке носителей, якобы, формального искусства и подвёл меня под сокращение».

И далее:

«– А что, вы разве не знаете, как устраивались дела “лианозовцев” или некоторых других художников, якобы, с «левыми» взглядами?! Организовывались целые спектакли. Сколько шума было в своё время поднято вокруг так называемой бульдозерной выставки! А что произошло тогда в реальности? Мне всё во всех деталях как-то рассказал Владимир Александрович Набатчиков. Он был инструктором горкома партии и курировал московских художников. Это ему начальство приказало найти бульдозер. Потом возникли проблемы с водителем. В итоге за бульдозер усадили личного шофёра какого-то партийного функционера. Тот привык управлять лишь «Волгой». Дёргать за рычаги бульдозера ему было несподручно. Поэтому всё получилось неуклюже. Но что интересно: бульдозер уничтожал не все подвернувшиеся картины подряд, а выборочно. Все попавшие под нож машины холсты были заранее отобраны партаппаратом и согласованы с Рабиным. Никакой импровизации не было. Зато сколько потом возникло шума. А всё ради чего? В разы повысить стоимость картин нужных художников. Плюс создать отдельным людям определённую репутацию. Во всём был политический расчёт. Кстати, как и в истории с выставкой в Манеже в 1962 году, здесь тоже из партийных бонз никто не пострадал. Если кому и досталось, то стрелочникам. Тот же Набатчиков вскоре получил на Пречистенке прямо напротив Академии художеств прекрасные пятикомнатные хоромы, в которых красовались многие картины художников с левыми взглядами. Позже его назначили директором Музея Востока. Но совесть была нечиста. И человек, в конце концов, спился» [ «Литературная Россия», 2015, № 1].

Хрущёв пришёл на выставку 1 декабря. Его сопровождал Президент Академии художеств Серов и руководитель МОСХа Мочальский.

Хрущёв осмотрел картины на первом этаже, был очень доволен, картины ему понравились. Он пошёл на второй этаж, где увидел выставку абстракционистов. Он осмотрел выставку, сказал, что она ему не понравилась, и пошёл к выходу.

То есть повёл себя, как нормальный посетитель – нравиться/ не нравиться. Как видим, Хрущёв даже и не думал ругаться. Думаю, в этот момент «художники» напряглись – ведь провокация срывается и о них, гениях, никто не узнает!

И тут кто-то начал уговаривать Хрущёва не уходить, а высказать своё мнение. К сожалению, я не знаю, кто это был.

На что рассчитывали организаторы выставки и провокации Ильичёв и Серов? На то, что Никите эти «картины» не понравятся и он начнёт ругаться и поносить художников, тем самым невольно сделает им рекламу. Но организаторы выставки слабо верили в свой успех, было мало надежды на то, что Первый публично начнёт выражать свои чувства (так сперва и получилось). Но тем не менее этот их расчёт блестяще оправдался.

Вернувшись в зал, Хрущёв стал высказывать своё мнение и разошёлся: «Это педерастия в искусстве», «Если вам нравится Запад, то езжайте туда»; Неизвестному: «Сколько вы металла извели! Хочется плюнуть». Злой Хрущёв и его окружение убежали с выставки. Затем со второго этажа сбежал Серов, крича: «Случилось невероятное: мы выиграли! Они проиграли, мы выиграли, выиграли!»

Показательно, что Хрущёва всё время провоцировал Суслов.

«Хрущёв: “Да что вы говорите, какой это Кремль! Это издевательство! Где тут зубцы на стенах – почему их не видно?”, “Очень общо и непонятно. Вот что, Белютин, я вам говорю как Председатель Совета Министров: всё это не нужно советскому народу. Понимаете, это я вам говорю!” Наступившая пауза действовала на всех. А то, что я (То есть Белютин. – Л. С.), не выдержав, после слов “это не нужно советскому народу” повернулся к Хрущёву спиной, ещё больше накалило обстановку. И Суслов, откровенно заинтересованный в дальнейшем её обострении, решил снова сыграть на мне. Его голос был мягок и хрипловат: “Вы не могли бы продолжить объяснения?” – “Пожалуйста”, – сказал я, глядя в его умные холодные глаза, загоревшиеся, как у прирождённого игрока. “Эта группа считает, что эмоциональная приподнятость цветового решения картины усиливает образ и тем самым создает возможность для более активного воздействия искусства на зрителя”. – “Ну а как насчёт правдивости изображения?” – спросил Суслов. “А разве исторические картины Сурикова, полные неточностей, образно не правдивы?” Возникала дискуссия, где недостаточные знания ставили Суслова в слишком неудачное положение ученика, и он круто повернул. “А что это изображает?” – спросил он, показывая на жутковатый пейзаж Вольска Виктора Миронова. “Вольск, – сказал я. – Город цементных заводов, где всё затянуто тонкой серой пылью и где люди умеют работать, будто не замечая этого”. Хрущев стоял рядом, глядя то на одного, то на другого, словно слова были теннисными мячами и он следил за силой ударов. “Как вы можете говорить о пыли! Да вы были когда-нибудь в Вольске?” – почему-то почти закричал Суслов. В голосе его была неожиданная страстность, и я даже подумал, не был ли он там первым секретарем городского комитета партии. “Это не фантазия, а пейзаж с натуры, – сказал я. – Вы можете проверить”. – “Да там все в белых халатах работают! Вот какая там чистота!” – продолжал кричать Суслов… Белые халаты… Я вспомнил этот город, серый, с чахлыми деревцами. Пыль, которая была видна за много километров. “Да что это за завод? Тут изображен ‘Красный пролетарий’ да? Так почему же у него столько труб? У него их только четыре”, – не унимался Суслов. Его уже явно наигранное возмущение должно было показать, что он полностью согласен с Хрущевым в том, что “мазня” еще к тому же компрометирует советскую промышленность. “При чем здесь трубы? Художник, создавая образ города, имел право для усиления впечатления написать несколько лишних труб”, – сказал я. “Это вы так думаете, а мы думаем, что он не имел права так писать”, – продолжал Суслов».

На следующий день, 2 декабря, у Манежа выстроилась огромная очередь. Люди хотели увидеть то, что вызвало гнев Хрущёва. В результате «картины» и статуи, которые видел только узкий кружок, увидела вся Москва, и не только: о выставке рассказали центральные газеты, радио, иностранные корреспонденты (что было одной из главных целей).

По итогам выставки председатель КГБ В. Семичастный написал на имя Хрущёва записку о том, что после всего случившегося говорит интеллигенция о нём. В записке мелькали формулировки типа: «кукурузник», «Иван-дурак на троне», «бесшабашный украинский мужик». Видимо, эта записка задела Хрущёва и на встречах с интеллигенцией он высказал всё, что о ней думает.

Эти выставка и записка были частью заговора, направленного на дискредитацию советского строя в лице его руководителя, а также на дискредитацию самого Хрущёва, который «сделал дело – и может гулять смело». Действительно, вскоре его сняли.

«Творческая интеллигенция», в данном случае безобидные абстракционисты, была использована «втёмную» как таран.

Хрущёв же поддался на провокацию, благодаря которой «случилось невероятное: мы победили!»

Результатом заговора было то, что «шестидесятники» из малочисленных групп и кружков получили известность не только в стране, но и на Западе, что было для заговорщиков важнее, «в разы повысилась стоимость картин нужных художников. Плюс создали отдельным людям определённую репутацию».

Сегодня, отмечая юбилеи этой выставки, говорят о некультурности Хрущёва и т. п. При этом говорят только о нём, как будто он во всём виноват. Хотя виноват он был только в одном – в том, что поддался на провокацию. Ни Серова, ни Ильичёва не упоминают.

Находясь на пенсии, Хрущёв со стыдом вспоминал своё тогдашнее поведение, винил во всём Суслова и особенно Ильичёва. Как видим, Хрущёв прекрасно знал, откуда ноги растут.

Ильичёв и Семичастный только создали диссидентов, а уж использовать их на полную катушку стал Андропов.

В конце 50-х годов появился и «самиздат» – антисоветские брошюры, которые начали ходить по рукам. В них публиковалась, якобы, правда, а на самом деле – слухи и сплетни, ибо точной информации не было. Ореол «правды» этим публикациям предавала таинственность появления самиздатовских брошюр («запретный плод»). Основателем самиздата можно считать Александра Гинзбурга. В конце 50-х его квартира превратилась в своеобразный политический салон, в 1959 г. он организовал издание машинописного журнала «Синтаксис», одними из постоянных авторов которого были Б. Ахмадуллина, Б. Окуджава, Б. Слуцкий, Н. Горбаневская, Ю. Галансков.