Текст книги "Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать (сборник)"

Как Емельянов гонорар получал

Всем нам, граждане и господа индивидуальные предприниматели без образования юридического лица (ПБОЮЛ), случается иногда попадать в проблемные ситуации, большинство которых, если вглядеться, мы сами же себе и создаем.

Емельянов Иван Емельянович, как свойственно любому потомственному интеллигенту, всегда близко к сердцу принимал то, что происходит в стране. Однажды он прочел в одном общественно-политическом журнале нечто, крайне его взволновавшее. Он весь вечер был задумчив, а потом сел и записал свои тревожные мысли на своем стареньком компьютере. Хотел этим и ограничиться, но, пролистывая еще раз журнал, увидел на последней странице адрес электронной почты редакции. Ну, и послал свой комментарий, ни о чем таком не думая. А комментарий взяли и опубликовали – причем не в виде читательского письма, а отдельной небольшой статьей. То ли текст действительно оказался интересным, то ли у редакции вдруг обнаружилась нехватка материалов из-за чего-то вылетевшего в последний момент. Это бывает, суть не в том.

Суть в том, что через неделю Емельянов получил письмо из журнала (электронное, естественно) с просьбой сообщить свои паспортные данные и прочее, а на другой день еще одно письмо, деловито-приятное: «Уважаемый г. Емельянов! Ваш гонорар составляет 48 руб. 54 коп. Просим прийти за ним в редакцию по адресу ул. Вражев Ситчик (каких только названий нет в Москве!), дом 17, к.1, 12 ноября с 14.00 до 17.00. Алина».

Что такое 48 руб. 54 коп. по нашим временам?

Да ничего.

То есть, смотря по интересам. Кому-то пачка сигарет, хоть Минздрав и предупреждает, кому-то целых даже четыре пачки, ибо курит дешевые. Кому-то полбутылки водки, опять же дешевой, а кому-то и чашка кофе в аэропорту за 100 руб. с добавлением 51 руб. 46 коп. (тем самым получится еще и убыток!). Мизерные деньги для любого, прямо скажем. Больше бензина сожжешь, пока проездишь за этими деньгами. Можно на метро, но там потратишь время, которое опять-таки деньги. Короче, ни ног, ни рук марать не стоит, скажете вы, граждане и ПБОЮЛ.

Но Емельянов так не только не скажет, но и не подумает. Дело ведь не в деньгах. Дело в том, что он никогда не получал гонораров из общественно-политических журналов, да и из других тоже. Само слово «гонорар» звучало для него солидно и весомо, ставило его на одну ступень с людьми творческими и даже, как выражаются наиболее грамотные из вас, граждане и ПБОЮЛ, креативными.

К тому же, не прийти – значит, возможно, обидеть редакцию журнала. Ишь, скажут, как зажрался человек!

К тому же, продолжал размышлять Емельянов, эти мелкие деньги осядут лишним грузом в бухгалтерском балансе, придется их куда-то оприходовать, записывать, переписывать, списывать, объясняться с ревизорами и налоговой инспекцией – да мало ли!

К тому же, письмо подписано дамой, а не прийти куда-либо, когда этого хочет женщина, потомственный интеллигент не может себе позволить.

Короче, нет вопроса, надо идти.

Одно смущало Емельянова: дата прихода. Написано: 12 ноября. А сегодня уже 12 декабря.

Может, опечаталась девушка Алина, пославшая письмо?

Может, имелся в виду следующий год?

Второе вряд ли, первое тоже: письмо составлено исключительно грамотно и четко, без опечаток и ошибок, с какой стати девушка Алина ошиблась в слове «ноябрь», не очень-то похожем, между прочим, на «декабрь», хоть они и стоят в календаре рядом? Емельянов специально посмотрел: на клавиатуре «н» и «о» расположены довольно далеко от «д» и «е», то есть случайные попадания пальцев исключены.

Облегчало положение то, что был указан контактный телефон Алины.

Емельянов позвонил.

– …они вам расскажут, а вы слушайте! – веселый девичий голос наскоро договаривал что-то там, в той жизни, но тут же изменил свой цвет, будучи при этом остаточно лучезарным. – Извините, да?

– Здравствуйте, я хочу уточнить, – сказал Емельянов. – Вы прислали письмо насчет гонорара.

– Как ваша фамилия?

– Емельянов.

– Очень приятно, ждем вас.

– Хорошо, – сказал Емельянов.

И вынужден был явиться тогда, когда было указано, то есть 12 ноября. В 14.00.

Редакция располагалась на первом этаже старого московского дома. При входе, как полагается, сидел вахтер. Емельянов назвал свою фамилию. Вахтер посмотрел в журнале:

– Не указано.

– Я звонил…

– Кому?

– Вашей сотруднице. Ее зовут Алина. Я за гонораром. Я ваш автор, – негромко и скромно добавил Емельянов, не желая, чтобы вахтер подумал, будто он хвастается.

– Вечно они зовут, а пропуска не выписывают, – проворчал вахтер, не обнаружив почтительности, ибо для него авторы были привычны, как для собаки блохи, и, вероятно, так же досаждали. И взялся за телефон.

– Тут какой-то Емельянов к вам, пускать или нет? – спросил он. Выслушал ответ, положил трубку и сказал:

– Емельянова, извините, никакого не ждут, договоренности не было. А посетителей без записи не пропускаем.

Емельянов не возмутился и не удивился. Журнал общественно-политический, пишет на горячие темы, которые вполне могут кого-то настолько возбудить, что человек примчится, чтобы высказать свое устное мнение, а за ним другой, третий, и если все будут ломиться в редакцию, коллективу невозможно работать!

– А можно я ей позвоню и напомню?

– Телефон служебный, – сухо сказал вахтер.

– Ясно…

У Емельянова был с собой мобильный телефон, но он не помнил номера Алины. Пришлось ему вернуться домой и посмотреть в компьютере, в почтовом ящике, где хранилось письмо Алины, ее номер. Заодно, кстати, и занес этот номер в записную книжку своего телефона. И позвонил.

– …и если он сам мне подтвердит, тогда я поверю. Алло? – ответил уже знакомый голос.

– Это Емельянов. Я пришел, а не пустили почему-то. В списках, говорят, нет. И пропуска нет.

– Наверняка какая-то ошибка! Я же выписала пропуск!

– Да? Хорошо, я еще приеду, мне не трудно.

И Емельянов опять поехал на улицу Вражев Ситчик, опять вошел в здание.

И опять его не оказалось в списке.

Вахтер на этот раз говорил строже и с Емельяновым, и с Алиной.

– Вы сама с ним разберитесь, а то он так и будет ходить! – выговаривал он ей, ибо был прав, а сознание своей правоты, граждане и ПБОЮЛ, делает нашего человека несносным и немилосердным. Потом, слушая Алину, он осмотрел Емельянова. – Да нет, нормальный с вида. Даже приличный. Хорошо.

И, положив трубку, сказал:

– Паспорт покажите.

Емельянов показал паспорт, вахтер записал данные в журнал и пропустил его.

– Второй этаж, восьмая комната.

– Спасибо!

Емельянов прошел на второй этаж, в восьмую комнату. Там сидели три девушки, и все были миловидными, все занимались делом, поэтому угадать, кто из них Алина, было решительно невозможно.

– Здравствуйте, я Емельянов, – сказал Емельянов.

– Да, слушаю, – откликнулась милая девушка у окна справа.

– Я за гонораром.

– Извините, каким?

– За статью.

– Извините, какую?

– Она даже без названия. Она небольшая. На сорок восемь рублей с копейками. В последнем номере напечатана.

– Сорока восьми рублей нам не жалко, даже с копейками, – не без юмора ответила Алина. – Но, извините, нет среди наших авторов Емельянова. И статьи нет – ни с названием, ни без названия. Поэтому, если нет других вопросов, давайте расстанемся, – предложила Алина.

Емельянов был поражен. По телефону голос девушки был теплым и благорасположенным, а теперь он оказался холоден и формален. По телефону Алина говорила с ним как со своим, как с коллегой, а теперь говорит, как с совершенно посторонним и приблудным человеком, который, к тому же, требует неизвестно чего.

А самое обидное заключалось в том, что Алина ему понравилась, не так уж это и часто бывает у интеллигентного человека с взыскательным вкусом, да еще у человека одинокого, для которого встреча со всякой женщиной есть шанс и надежда.

И Емельянов молча повернулся и ушел.

Он, обиженный, даже не сказал «до свидания», что для вас, граждане и ПБОЮЛ, возможно, обычное дело, а для потомственного интеллигента – поступок чрезвычайно невежливый, почти хамство.

Он мрачно ехал домой.

Приехав, полез в компьютер, в свою почту. Открыл письмо и перечитывал его.

И вдруг подумал: а может, все-таки опечатка? Ведь все мы, когда заканчивается очередной месяц, склонны, живя уже в следующем, по инерции продолжать указывать его в различных документах. Мы номер нового года и то не сразу запоминаем: давно уже такой-то, а мы в различных квитанциях за квартиру и телефон все еще ставим предыдущий…

Емельянов походил, поразмышлял и решился: позвонил Алине.

– …никогда и ни за что! Слушаю? – возник голос.

– Извините, это опять Емельянов.

– Рада слышать, вы где? Вы ведь собирались приехать!

– Да… Я, собственно, приезжал. Но вы сказали, что ничего не знаете о моей статье и обо мне.

– Постойте. Приезжали? Когда? – удивилась Алина.

– Только что. То есть вообще-то двенадцатого ноября, – уточнил Емельянов.

– Почему ноября?

– У вас так написано.

– Минутку.

Через несколько секунд голос возник, смеясь:

– В самом деле, опечаталась, запарилась, извините! Теперь понятно: вы пришли двенадцатого ноября, когда еще ваша статья к нам даже не пришла, я не знала даже о вашем существовании, понимаете? Так что не обижайтесь, приезжайте еще раз. Но двенадцатого декабря. Декабря, запомнили?

– Конечно, это же сегодня. Но уже половина пятого…

– Ничего, мы еще работаем. За час успеете?

– Легко! – воскликнул Емельянов.

Для него это было действительно легко, ибо не приходилось прилагать усилий, чтобы попасть в прошлое, хоть и недавнее, то есть в 12-е ноября, что довольно трудно даже и для потомственного интеллигента (а какие именно усилия, мы объяснить не можем: Емельянову это удавалось не столько благодаря мистическим способностям, сколько по велению долга). Вы спросите: разве он не мог сообразить, что будет там чужим, пришлым и нежеланным? Не мог, конечно не мог! Он ведь был уверен: все остальные (и всё остальное) тоже там и ждут его. Кстати, погода в его предыдущие выходы из дома была мокрой и слякотной, каковой она и являлась 12-го ноября (да и не имела права быть другой, если вдуматься, он же 12-го ноября выходил!), а в этот выход – морозец, легкий снежок, вполне в соответствии с прогнозом синоптиков на 12-е декабря.

Через сорок минут Емельянов прибыл в знакомое здание. На него был выписан пропуск, его беспрепятственно пропустили в восьмую комнату. Алина, смеясь над недоразумением, оформила соответствующую бумагу, Емельянов получил в кассе 48 руб. 54 коп., а потом вдруг осмелел (деньги, граждане и ПБОЮЛ, всем нам, грешным, прибавляют уверенности в себе!) и предложил Алине пройтись по улице, выпить где-нибудь кофе.

И Алина неожиданно согласилась. Они прошлись по улице и выпили где-нибудь кофе.

После чего было много еще интересного, о чем умолчим, как умолчал бы потомственный интеллигент Емельянов, страшно щепетильный в вопросах личной жизни.

В данном рассказе сразу две морали. Первая касается девушек и прочих людей, отправляющих письма: будьте внимательны! Это еще хорошо, что так получилось, Алина могла бы указать не только предыдущий месяц, но и предыдущий год. И Емельянов, как человек долга, именно в это время и явился бы. А этого общественно-политического журнала, между прочим, вообще даже еще и не было, он возник только полгода назад. Вы представьте: Емельянов является на Вражев Ситчик, дом 17, и вместо редакции видит вывеску «ООО Super-Puper Consulting» (именно эта организация обитала до журнала здесь). Он ничего не понимает, он беседует с вахтером, тот объясняет, что журнала здесь никогда не было, а потом Емельянов узнаёт, что его вообще не существует на свете! Так ведь и рехнуться, извините за выражение, можно!

Вторая мораль – для Емельянова и ему подобных: не стесняйтесь переспрашивать. Я знаю наши обычаи, у нас считается, что не объясняющий тихо говорит, а спрашивающий плохо слышит, но – тем не менее. Я вот бывал за границей, там не стесняются. Стоит человек, например, в аэропорту «Шарль де Голль» и долго, нудно, подробно что-то выспрашивает у девушки-регистраторши, да еще на плохом французском языке и еще более отвратительном английском (наверное, итальянец: итальянцы не любят иностранных языков). Уже пора на посадку, уже очередь за ним скопилась, но все молчат и уважительно терпят. Ибо знают: человек имеет право на полноту информации. Это у них уже в крови, это демократическая составляющая их жизни, что нелишне перенять. Переспрашивайте, не стесняйтесь!

Ведь не шутки: по одной исторической версии революция у нас произошла именно из-за того, что Троцкий не переспросил Ленина, что означает «сегодня рано, послезавтра поздно». Владимир Ильич всего лишь имел в виду недостатки железнодорожного расписания и слегка поворчал по этому поводу: что это такое, дескать, сегодня рано поезд пришел, послезавтра придет, наоборот, поздно, а завтра….» – и махнул рукой, подразумевая, что поезд завтра и вовсе может не прийти. Но Троцкий, кровожадно настроенный на революцию, именно о ней и подумал.

И началось.

А чем все кончилось, граждане и ПБОЮЛ, вы и сами знаете.

Как Емельянов настоящее искусство искал
Рассказ в старом советском стиле о новых несоветских временах

Утро, господа депутаты и трудящиеся, сами знаете, время глупое: суетное, торопливое, спешащее. В спешке же ни один человек не бывает умным. Так что неправда, будто утро вечера мудренее. Наоборот, вечером, примерно после восьми, все становится тише, неспешнее, к вечеру человек устает, а лишь тот, кто устал, может быть мудрым.

Глупым утренним временем Иван Емельянович Емельянов, известный вам потомственный интеллигент, вышел из дома и направился к метро по асфальтовой дорожке, которая была подозрительно чиста: мокрый грязный снег высился отвалами по бокам. Грех хулить местную жилконтору, дворники и раньше держали в порядке эту дорожку, но предпочитали заниматься своим трудом именно тогда, когда местные жители шли на работу – во-первых, с какой стати им вставать ни свет ни заря, они тоже люди, во-вторых, каждому ведь хочется, чтобы его работа была заметна. Я скребу, мету и чищу, а вы смотрите и чувствуйте ко мне уважение, вот какова тайная мысль дворников. Но на этот раз они явно управились почему-то раньше. Почему? Емельянов не нашел ответа, ибо не очень-то его и искал спросонья.

Спустившись в метро он был неприятно поражен отсутствием толпы. То есть людей было много, как всегда, но они не толкались, не лезли друг на друга, не перебранивались, а шли к турникетам стройными колоннами, проникая на станцию быстро и легко. Оглядевшись, Емельянов увидел, что этим заправляют два милиционера, тоже, как и дворники, приступившие к работе в неестественную для себя рань. Вместо того, чтобы наметанным глазом и ловкой рукой выхватывать из толпы отдельных не понравившихся им личностей, вероятных террористов и нарушителей закона, и разбираться с ними долго и кропотливо (меж тем десятки других вероятных террористов и нарушителей спокойно попадают в метро), они наводили порядок в целом, не допуская толкучки и давки. И, что странно, им на глаза не попался ни один вероятный террорист и нарушитель закона.

Спустившись на станцию и войдя в вагон, Емельянов был поражен еще больше. Все сидячие места были заняты женщинами, детьми и людьми пожилого возраста. Если кто из молодых, крепких и не женщин все-таки тоже сидел, то лишь потому, что все немощные, малолетние и женщины, имевшиеся в вагоне, оказались пристроены.

При входе в здание родного учреждения, Емельянов был ошарашен улыбкой и приветствием охранника: «Доброе утро, Иван Емельянович!» Охранник, дебелый мужичина лет пятидесяти пяти из отставников, обычно встречал сотрудников строгим окриком: «Дверь!» – ибо входная дверь закрывалась неплотно, а отставник страдал ревматизмом и боялся сквозняков. Поставить же устройство для плотного закрывания двери он не мог: это не входило в его обязанности.

Емельянов не знал, что и думать. А когда мы не знаем, что думать, господа депутаты и трудящиеся, мы отдаемся фатуму. Он ему и отдался. Он уже почти спокойно воспринял то, что из восемнадцати столов в его отделе все восемнадцать были заняты сотрудниками и (невероятно!) все уже работали, не попив чаю, не прочитав для разгона умственной активности несколько страниц нового детектива и не позвонив двум-трем друзьям и приятелям по поводу вчерашнего проигрыша или, напротив, выигрыша команды «Динамо» или, напротив, «Спартака».

Пришлось сразу же начать работать и Емельянову, к чему, впрочем, он отнесся мужественно и спокойно, как и подобает потомственному интеллигенту. И работал он без перерыва до самого обеда, и до самого обеда никто не играл с коллегами в шахматы, не дочитывал начатый утром детектив и не обсуждал «Динамо» или «Спартак», да и в обед никто этим не занимался, так как все делились впечатлениями утра; самым разительным был рассказ Семена Двоева о том, как на перекрестке в районе Савеловского вокзала испортился светофор. Он горел красным светом во все стороны, но машины ехали, ехать-то нужно, и вмиг образовался затор, а постовой дорожной службы вместо того, чтобы радостно собирать обильные штрафы за проезд на запретительный сигнал, подобно тому, как медведь загребистой лапой обирает урожайную морошку, вдруг встал в центре и начал махать палкой, регулируя движение и ликвидируя затор, что ему и удалось сделать в течение считанных минут. Двоеву не верили, он обижался и клялся здоровьем мамы.

…Это все присказка, господа депутаты и трудящиеся, настоящая сказка началась к вечеру. В конце концов все произошедшее за день можно было списать на то, что властям города, районов, учреждений, предприятий и фирм по взаимному сговору или по случаю вдруг захотелось устроить такую вот акцию. Власти многое могут, если захотят.

Но то, что случилось вечером, не подвластно никаким властям, ибо оно касается сферы частной инициативы, искусства и личного отдыха. Тут все упирается во вкусы и рынок, то есть в полное своеволие.

Емельянов зашел после работы в книжный магазин, чтобы купить книгу любимого писателя П. Коэльо (оговариваюсь: все фамилии вымышленные, совпадения – случайны). П. Коэльо в магазине не оказалось.

– Почему? – поинтересовался Емельянов у молоденькой работницы торгового зала.

– Спроса нет, – сухо ответила она.

– А Акунин есть?

– Была одна книга, кто-то купил в прошлом месяце, – пожала плечами девушка, словно удивляясь, какие странные покупатели забредают в магазин.

– А хотя бы Дэн Браун? – спросил Емельянов.

– А это кто? – спросила девушка.

Емельянов умолк.

Он увидел несколько полок, заставленных двухтомной книгой Л.Н. Толстого «Война и мир». Над полкой висел плакат: «Лучшие продажи в декабре!» У кассы шушукались тинейджеры, подсчитывая деньги и с огорчением понимая, что из двух облюбованных книг, Белинского и Гоголя, могут купить только одну.

– Белинского берем! Культовый дядька! – убеждал один.

– Гоголя! Крутой чел, мне Машка говорила, а она сермягу сечет! – горячо отвечал другой.

Их оттеснила от кассы домохозяйка с толстым томом Юнга, перечеркнутым наклейкой: «Последний экземпляр!»

Магазин был большой, с отделами не только книжными, но и музыкальным, и видео. Душа Емельянова уж очень хотела в этот вечер прикоснуться к чему-нибудь значительному, он направился туда, где музыка. Однако и там царило засилье попсы (если под попсой понимать, то, что популярно и востребовано) – хиты от Бетховена, Чайковского, Равеля, Дебюсси и прочих. На стойке у входа громоздились стопы дисков с оцифрованными по последнему слову техники записями Глена Гульда, они таяли на глазах. Молодые люди в наушниках прослушивали перед покупкой музыку; то, как легкомысленно, радостно и, прямо скажем, примитивно они улыбались, прищелкивая пальцами, не внушало надежды, что они слушают нечто стоящее. Но в уголке Емельянов увидел девушку, которая крепко прижимала ладонями к голове наушники, спасаясь от окрестных децибелов, лицо ее было одухотворенным, светлым и задумчивым – явно она внимала изысканному творению группы «Уматурман». Или «Любэ». Или Сереги. Рядом стоял ее парень и канючил:

– Хорош нудятину слушать, Ксюнь, ты че, не продвинутая совсем? Отстой же полный! Давай Малера возьмем в записи Венского симфонического, меня от Малера конкретно по взрослому впирает!

Емельянов подождал, надеясь, что девушка поддастся его уговорам, но она, видимо, не поступалась принципами и своим хорошим вкусом, нацелилась на этот диск серьезно.

Тогда Емельянов перешел в отдел фильмов. Безошибочно отыскал притулившийся в темном закоулке стеллаж с надписью «Другое кино». Там были рассчитанные на узкую аудиторию синеманов одухотворенные фильмы последнего времени: «Статский советник», «Дневной дозор», «Американский пирог-12», «Звездные войны. Эпизод третий» и т. д. Но Емельянов все это видел по несколько раз, смакуя и наслаждаясь, у него все это было. Равнодушно проследовал он мимо стеллажей, забитых поделками Джима Джармуша, Вима Вендерса и Питера Гринуэя. Ему хотелось бы найти что-нибудь вроде Спилберга или Кэмеруна, но он понимал, что за ними придется ехать на «Горбушку», искать у знатоков.

А искусства хотелось нестерпимо, сегодня же!

Вы, надеюсь, понимаете, господа депутаты и трудящиеся, как оно бывает, если очень захочется, причем именно того, а не другого. Как говорится, желающий пива, водой жажду не утолит! А кому-то маниакально хочется коньяка «Хэннеси» категории VSOP – и на замену не согласен.

Вот так и Емельянову захотелось чего-то не ширпотребного, высокодуховного.

По пути домой он купил журнал «Афиша». Не получилось насладиться дома, придется куда-нибудь отправиться. Но куда? Все истинное и подлинное – на задворках. Везде попса, попса и попса. Концертный зал «Россия» – скрипичный квинтет из Милана. Кремлевский дворец – гала-концерт микронезийской этномузыки. Театр Эстрады – психо-эстетический спектакль «Нюансы ню», причем даже без раздевания, а одни разговоры…

Емельянов включил телевизор. Там искомого тоже не оказалось. Первый канал транслировал президента, второй беседу двух филологов об аналогиях в кельтском и северорусском эпосах, канал «Культура» зомбировал доверчивое население стопятидесятисерийным фильмом о Лабрюйере, канал MTV в сотый раз по просьбе телезрителей крутил «Лебединое озеро», канал СТС передавал трехчасовой репортаж с латышского праздника хоровой народной песни, канал «Спорт» в режиме прямого эфира передавал шахматный матч за звание чемпиона московской области (то-то улицы были вечером пустынны!)

Емельянов позвонил другу и дальнему родственнику Лагарпову: не присоветует ли тот чего? Лагарпов с грустью ответил: все подлинное в загоне, но не надо отчаиваться. Кто ищет, тот найдет. Известно, например, что в Москве состоится несколько «квартирников» певицы Валерии и группы «Фабрика». Надо только найти людей, знающих, где это будет. Ну, и внимательно пошукать по маргинальным клубам в той же «Афише» и в Интернете.

Емельянов пошукал по клубам – и нашел. Клуб «Альтернатива» в Бирюлеве – выступление Евгения Петросяна.

Емельянов глянул на часы: успевает!

Он помчался в Бирюлево.

Клуб, ютящийся в здании бывшей котельной, отыскал не сразу.

Вошел и увидел горстку поклонников артиста. Увы, все это были эстеты, стесняющиеся сами себя, выдавленные на периферию обществом потребления и моды. Замминистра рыбной промышленности приехал сюда, оставив свой «мерседес», охрану и машины сопровождения в соседнем дворе. Жена миллионера-нефтяника прятала лицо в чернобурковый воротник, нервно перебирая брильянтовые четки. Вдова северного авторитета Ягеля пришла утешиться, ни в чем другом не находя покоя, только в Большом Искусстве. Провинциалка, приехавшая за тысячу километров, не верила своему счастью и заранее улыбалась сверкающими золотыми зубами правой стороны рта, поджимая левую, где зубы были некрасивые, из белого металла (на них она и сэкономила, чтобы приехать!)

И вот концерт начался.

Петросян, благородный, с осанкой дворецкого… то бишь дворянина (вечно я по простоте своей путаю), в костюме, который на нем сидел, как фрак, вышел с печатью высокой печали на челе и произнес проникновенно, задушевно, страстно:

– Прхжу я одн раз дмой пяный…

Сердце Емельянова сжалось, слезы подступили к глазам. Как путник в пустыне, алкавший воды, припал он к незамутненному роднику Настоящего. Штучного. Уникального.

– Она мине: хде был, хде был? А я грю: в Караганде! – продолжал великий артист, и страшная сила, великая глубина жизни была в его словах, и потрясающий юмор, и публика разразилась, конечно, горьким хохотом, который был похож на ржание лишь потому, что являлся саркастичным, а над ними, над этим скромным полуподвальным клубом, бушевала и неистовствовала переполненная попсой Москва, швыряющая деньги на неприхотливые развлечения…

Возвращаясь после концерта, сидя в троллейбусе, Емельянов с отвращением смотрел на растяжки, где рекламировались моднейшие проекты сезона: конкурс молодых поэтов-трансформеристов в «Голден Палас» и выступление модного трио «ЛФТ» (лютня-флейта-треугольник) в спорткомплексе «Олимпийский»…

Дома он выпил кефира и, умиротворенный, с мыслями о вечном, заснул.

Он заснул 14-го января, а проснулся 14-го.

Вы поняли, господа депутаты и трудящиеся?

Именно так. Не было этого дня, который мы описали, он приснился Емельянову целиком, от начала до конца.

Емельянов проснулся в ужасе.

Вы подумаете: в ужасе оттого, что на самом деле в жизни все не так?

Да нет. Он как раз представил, что все именно так. И, будучи умным человеком, ужаснулся.

Мораль:

Всех, кто, как и я, добиваются повышения культурного уровня народа, в том числе господ депутатов и трудящихся, призываю: осторожнее! Аккуратнее! Не так агрессивно!

А то ведь добьемся на свою голову.