Текст книги "«Киев бомбили…». Оборона столицы Советской Украины"

08.07.1941, начальник оперативного управления ЮЗФ полковник И.Х. Баграмян, 43 года

Беда не приходит одна. Вскоре с тревожными сведениями из 19-го мк генерал-майора Н.В. Фекленко вернулся один из командиров оперативного управления штаба капитан Айвазов. Выяснилось, что еще вчера немецкая 13-я танковая дивизия прорвала линию Новоград-Волынского УРа в районе местечка Гульск и устремилась к шоссе, ведущему на Житомир. Полевое заполнение вместо того, чтобы принять бой, в большинстве своем разбежалось, бросив гарнизоны ДОТов на произвол судьбы. 8 июля немецкие танки и бронетранспортеры перерезали трассу, ведущую к Житомиру, восточнее Новоград-Волынского. Плохо организованная контратака 19-го мк, который пытался «запечатать» прорыв, бросив вперед 30 свежеполученных танков Т-34, а также мотопехоту и артиллерию, не увенчалась успехом. Немецкая бронетехника, не приняв боя, отошла под защиту своей противотанковой артиллерии, а та за 15 минут «наколотила» 14 «тридцатьчетверок». Дорога на Житомир и дальше до самого КиУРа оказалась полностью открыта для врага.

Поскольку между 19-м тк и командованием 6-й армии теперь находились немцы, генерал-лейтенанту Музыченко стало крайне сложно поддерживать связь с генерал-майором Фекленко, так что корпус переподчинили командующему 5-й армией генерал-майору М.И. Потапову.

Наконец удалось наладить связь со штабом 7-го ск генерал-майора Добросердова, чьи войска сменили группу Лукина. И снова не обошлось без сюрпризов, оказалось, что противник еще 6 июля прорвал фронт, занял Шепетовку и выбил части корпуса из Ново-Мирополя. Теперь в оборонительной линии южнее Новоград-Волынска зияла огромная брешь. Части 147-й и 206-й дивизий вроде бы сражались на линии Остропольского УРа, но штаб корпуса точными данными не располагал. Данные о 199-й дивизии отсутствовали полностью.

Вскоре из-под Бердичева прибыли Кирпонос и Хрущев. Они убедились воочию, что прибывающие разрозненные подразделения группы Огурцова, или, как их еще называли, «группы Казатин», не способны выбить немцев из Бердичева. Когда командующий фронтом узнал о втором прорыве так и не стабилизировавшейся линии обороны в районе Гульска, то совсем пал духом. Фекленко было приказано срочно ликвидировать прорыв, но все уже понимали, что это вряд ли удастся сделать.

В Москве, узнав о прорыве, тут же приказали организовать синхронизированные встречные удары силами 5-й и 6-й армий, чтобы обрубить немецкий танковый клин. Но сил для этого уже явно не хватало, они таяли с каждым днем. Ни на Житомирском, ни на Бело-Церковском направлениях останавливать противника было просто нечем, а кроме того, во втором случае создавалась угроза выхода немецких войск в тыл отходивших южнее 12-й и 26-й армий. Это направление Кирпонос распорядился прикрыть отступившими от границы погранотрядами, но у пограничников не было тяжелого и противотанкового оружия. Долго сдерживать танковые и моторизованные немецкие части они не смогут.

В кабинет к Баграмяну заглянул дежурный командир оперуправления, попросил разрешения войти. Вместе с ним на пороге появился запыленный потный майор войск НКВД с измученным лицом и воспаленными от хронического недосыпа глазами. Он осипшим от жажды голосом попросил воды, и только осушив залпом большую эмалированную кружку, сообщил, что привез сообщение от начальника Житомирского гарнизона – в непосредственной близости от города замечены немецкие танки. Иван Христофорович поинтересовался, не может ли это быть пустыми слухами. Но майор подтвердил, что лично видел до двух десятков вражеских машин, и передал документы одного из убитых вражеских танкистов. Они принадлежали ефрейтору 13-й танковой дивизии вермахта.

Баграмян отвел прибывшего к начальнику штаба фронта, где тот повторил свой рассказ. Генерал Пуркаев с горечью констатировал, что путь к Киеву для немцев открыт. То, что они сегодня возьмут Житомир, больше не вызывало никаких сомнений. Баграмян предложил двинуть к Житомиру из района Коростышева находившиеся там потрепанные подразделения 6-го стрелкового корпуса. Это оказались ближайшие к месту прорыва силы, которыми располагал фронт. Начальник штаба отправился с предложением к Кирпоносу, и уже через 15 минут капитаны Ф.Э. Липис и М.М. Саракуца были отправлены командующим с приказом 6-му ск и 3-й кавалерийской дивизии (кд) срочно прибыть в Житомир и закрепиться там.

Также командующий приказал М.А. Пуркаеву срочно выехать из Святошино в штаб КиУРа, чтобы на месте узнать, как обстоят дела с подготовкой города к обороне. Как только Максим Алексеевич покинул штаб, его потребовали к прямому проводу из Москвы. Баграмяну пришлось отдуваться за своего начальника. Он сообщил о критической ситуации, сложившейся в районе Житомира. Спустя некоторое – очень недолгое – время Кирпонос получил приказ за подписью Г.К. Жукова с лаконичной формулировкой: «Ставка приказала уничтожить противника бомбометанием с воздуха».

Москва передала фронту 2-й воздушно-десантный корпус (вдк), который из Черниговской и Харьковской областей уже начал перебрасываться к Киеву по железной дороге. Это сообщение крайне обрадовало Кирпоноса – хоть что-то хорошее в длинной череде сообщений о катастрофах и неудачах. Вскоре вернулся Пуркаев, и спешно разработанный план обороны города рассмотрели на Военном совете фронта.

09.07.1941, библиотекарь Ирина Хорошунова, 28 лет

К вечеру Ирина все же добралась в Осокорки. Село поразило ее своим спокойствием – умиротворяюще пели лягушки, в знойном воздухе безмятежно летала мошка. Хозяйка относилась к своим квартирантам доброжелательно, потому что Степан регулярно приносил с батареи продукты. Служба его и других зенитчиков особо не обременяла, они сидели на батарее в одних галифе, отгоняя ветками мошку, и крутили патефон. Шурочка тянулась к тете, демонстрируя новые выученные слова «ко-ко-ко» и «му-му-му», но девушке было не до этого.

Дорога вымотала Ирину, и не столько физически, сколько психологически. Сначала она заехала на Печерск в Татьянину квартиру, там надо было забрать кое-что из документов. Здесь ее неприятно удивили мордатые молодые люди, беззаботно игравшие во дворе в карты на огромные для простого советского человека деньги. В последнее время таких много повылезало из всех щелей, этих откормленных наглых спекулянтов и мошенников. Теперь, никого особо не стесняясь, они жировали на чужом горе.

Мосты через Днепр и дороги оказались забиты. На восток сплошным потоком ехали беженцы, колхозники гнали скот, вереницами шли подводы, ехали грузовики, люди волокли узлы и катили нагруженные нехитрым скарбом тачки. В обратном направлении двигались машины с солдатами, боеприпасами, амуницией, вооружением. Часто это все сбивалось в гудящие, орущие, сквернословящие, мычащие и ржущие пробки. Иногда на обочине встречались раздувшиеся на жаре, страшно воняющие, облепленные жирными зелеными мухами туши павшего скота.

09.07.1941, командир 28-го отдельного пулеметного батальона (опб) капитан Иван Евсеевич Кипаренко

Иван Евсеевич ехал на трамвае по Брест-Литовскому проспекту от штаба Киевского укрепрайона к пересыльному пункту, где после длительного пешего марша отсыпались 110 человек – все, что осталось от 1200 бойцов 140-го опб, оборонявшего Каменко-Струмиловский УР. Большую часть людей составляли курсанты учебной роты, из гарнизонов почти никто не спасся. ДОТы погибли один за другим, выжженные огнеметами, подорванные гранатами штурмовых групп, отравленные выхлопными газами бронетехники, которую немцы подгоняли под самые амбразуры. Были и ДОТы, которые сдались, но комбат о них не знал, для него гибель гарнизона – это просто обрыв, прекращение связи, а что послужило тому причиной: смерть людей, их сдача в плен или банальный осколок, перебивший провод, сообщить было некому.

Самому капитану уже пришлось не только повоевать, но и оказаться на волосок от смерти. Когда остатки батальона пробирались по немецким тылам, Кипаренко и политрук учебной роты Михаил Ефимович Лыков расстреляли из автоматов двух ехавших в машине гитлеровцев (офицера и солдата) и двух мотоциклистов сопровождения. Офицер оказался хитрым, он измазал лицо кровью своего водителя, залег у машины с «маузером» в руке и притворился мертвым. Когда солдаты вместе с командиром подбежали к легковушке, чтобы завести ее и подогнать к раненым, спрятанным неподалеку, немец попытался застрелить Ивана. Хорошо, курсант Чиквадзе вовремя заметил «восставшего из мертвых» противника и успел заколоть его штыком до того, как тот нажал на спуск.

В штабе Кипаренко приказали взять под свое начало недавно сформированный 28-й опб. Люди, которых он вывел к Киеву, образовывали костяк батальона, это должно было ускорить приведение его в боевую готовность. Капитана предупредили, что времени на подготовку очень мало.

09.07.1941, секретарь ЦК ВКП(б) Украины Никита Сергеевич Хрущев, 47 лет

Они совещались в помещении Броварского лесничества, одну из комнат которого отвели Никите Сергеевичу, и ждали, когда приедет командующий фронтом генерал Кирпонос. На Правобережной Украине сложилась крайне сложная ситуация с уничтожением посевов, производств, техники и материалов, которые нельзя было эвакуировать вглубь территории. Начиная с 3 июля, Никита Сергеевич выписал уполномоченным ЦК партийцам множество мандатов. Эти люди отправлялись из Киева в регионы, которым угрожала оккупация, для контроля проведения эвакуации и уничтожения материальных ценностей. Вдогонку 7–8 июля всем секретарям райкомов и председателям райисполкомов были отправлены телеграммы, подписанные самим Хрущевым и председателем Совета народных комиссаров УССР Л.Р. Корнийцом. В них предписывалось помимо уничтожения имущества «…из прифронтовой полосы вывести весь скот, рабочих лошадей».

Уже в первые же дни действия по уничтожению и эвакуации имущества начали наталкиваться на непонимание и даже сопротивление местных властей. Часто в конфликты между председателями колхозов, сельсоветов с одной стороны и селянами – с другой, вмешивались военные и командиры НКВД. Отдельных партийных активистов они задерживали до выяснения, а иногда и арестовывали, обвиняя в шпионаже и вредительстве. Встречались случаи избиения, угроз, применения оружия и даже убийства. Одному из председателей сельсовета перебили руки, а другого командир одной из отступавших частей насильно увез с собой и отпустил через несколько сотен километров. Добавляла в эту ситуацию неразберихи и вражеская пропаганда. Немцы разбрасывали над нашей территорией листовки, в которых сообщалось, что те, кто требует уничтожать посевы, технику и скот, – немецкие агенты, которых не надо слушать, а нужно ловить и сдавать органам правопорядка. Хаос получился такой, что впору за голову взяться.

Наконец Михаил Петрович присоединился к совещанию. Долго не разглагольствовали, было решено дать разъяснение через Наркомат обороны, чтобы военные не мешали выполнять проводимые партийно-советскими органами мероприятия. Но все понимали, что разъяснения разъяснениями, а на местах в условиях бардака, вызванного отступлением армии, таким образом перебороть самовольство командиров вряд ли удастся.

10.07.1941, начальник штаба и разведки ополченского бронепоезда «литер А» Константин Артемьевич Арефьев, 26 лет

Первое боевое задание они получили в ночь на 8 июля – выдвинуться на участок Коростень – Новоград-Волынский в помощь армейскому бронепоезду 66-го железнодорожного полка войск НКВД майора М.В. Панькова, который вел бои в районе разъезда Ушица.

К месту назначения добрались без задержек и проблем, быстро отыскали военный бронепоезд. Паньков очень обрадовался прибытию нежданного подкрепления и предложил разделить участок железной дороги следующим образом: участок Коростень – Яблонец контролировал его бронепоезд, а от Яблонца до Новоград-Волынского – «литер А». Предложение было принято. Определили радиочастоту, на которой бронепоезда будут связываться между собой для координации действий, и способ резервной связи по диспетчерским проводам.

Прибыв на станцию Яблонец, Константин без промедления, используя связных, рацию и телефон начальника станции, установил связь с оборонявшимися в этом районе нашими частями. С ними оговорили способы передачи сообщений и заявок на ведение огня. Была высажена и выдвинута на передовые позиции разведгруппа, державшая с бронепоездом постоянную связь. Возглавил ее Костя.

Утром 9 июля начался первый бой. Сначала прошла вражеская артподготовка, затем группа «мессершмиттов» обстреляла наши позиции с воздуха, ну а затем пришло время настоящей атаки. Когда противник приблизился к передовым позициям всего на 100 метров, бронепоезд вышел из укрытия и, двигаясь вдоль наступавшей цепи немецкой пехоты, открыл огонь из всех пулеметов и орудий. Немцы оказались прижатыми к земле. Воспользовавшись моментом, красноармейцы и ополченцы поднялись в штыки и погнали врага.

В этот день удалось отразить восемь таких атак. На поле боя осталось лежать до 750 вражеских трупов. Каждый раз, когда на бронепоезд обрушивался массированный артиллерийский и минометный огонь, «литер А» отходил, скрываясь за станционными постройками, где нащупать его немецким корректировщикам было крайне сложно.

Вскоре одно из подразделений сообщило, что немцы все же сумели прорваться и перерезали дорогу в восьми километрах от Яблонца. Костя доложил о случившемся командиру, и тот приказал немедленно выдвигаться к месту прорыва. Тут же связались и сообщили о прорыве Панькову. Майор ответил, что немедленно выезжает, но ополченцы решили его не ждать.

Немцы опешили, когда в их расположение влетел на всех парах плюющийся на все стороны пулеметным огнем и картечью бронированный состав. Они попытались организовать несколько контратак, но те быстро захлебывались, подавляемые массированным огнем. Тогда на бронепоезд пошли танки. Расчеты бронепоезда оказались готовы и зарядили орудия бронебойными снарядами. Несколькими первыми выстрелами была подбита головная машина. Следом вспыхнула вторая. Уцелевшие танки поспешили выйти из зоны огня.

В этот момент со стороны Яблонца показался бронепоезд 66-го полка, теперь на противника обрушилась удвоенная огневая мощь. Получив такую поддержку, наши пехотинцы оправились от недавнего поражения, контратаковали и восстановили линию фронта. Казалось, вернулись времена Гражданской, когда бронепоезд оказывался сверхоружием, легко решавшим исход любых боев.

Утром немцы подтянули подкрепления, и после мощной бомбардировки вновь на наши позиции поползли немецкие танки. На сей раз вражескую атаку отражали оба бронепоезда, их поддерживал артиллерийский дивизион, переброшенный на опасный участок ночью. Потеряв один «юнкерс» и 5 танков из 18, немецкие части снова откатились назад. Теперь, опасаясь артналета, под мерный перестук колес бронепоезд в очередной раз менял свою позицию.

10.07.1941, рядовой 2-го отдельного пулеметного батальона Федор Федорович Худяков, 36 лет

Федор лежал на спине возле большой толстой разлапистой сосны, задрав босые ноги вверх и уперев голые пятки в шершавую кору дерева. Он с наслаждением шевелил скрюченными от долгого хождения в тесной обуви пальцами, которые приятно овевал легкий ветерок. Рядом стояли орудия его сегодняшней пытки, армейские ботинки 42 размера, которые выдали позавчера. Федор носил 43-й и сказал об этом старшине, но других ботинок не имелось, а обменяться ни с кем не вышло. Ничего не поделаешь, пришлось надевать эти, предварительно «забинтовав» ноги длинными обмотками. Бывалые солдаты шутили про них: «У меня есть сапоги – восемь раз вокруг ноги».

За последние пять дней жизнь Федора кардинально изменилась. Вечером 4 июля он получил повестку, которая предписывала явиться в 5 часов утра в военкомат. Худяков долго прощался с Аней и сыном Юрасиком, потом достал карманные часы, которые в то время стоили дорого, и отдал их жене, сказав, что они ему теперь вряд ли пригодятся, а семье будет память и запас на черный день. Аня заплакала и в последний раз перед расставанием бросилась мужу на шею.

В военкомате их долго не продержали. Уже в 5:30 Федора и еще полсотни таких же, как он, резервистов построили в шеренгу по четыре, какой-то лейтенант сделал перекличку, и повел их строем по бульвару Шевченко к Евбазу и дальше, в сторону «Большевика» и завода № 43. Разместили в военных казармах, которые примыкали к территории последнего. Часть зданий была разрушена бомбежками, но большинство оставались целыми. Лейтенант завел резервистов в одну из казарм и строго запретил покидать ее без особого на то разрешения.

Тут в полном неведении о том, что творится снаружи, будущие солдаты провели следующие три дня: ни газет, ни радио, ни другой связи с внешним миром у них не имелось. Кормили весьма скудно: на завтрак – суп из горохового концентрата, на обед – суп из пшенного концентрата, на ужин – опять гороховый суп. Кроме этого, утром выдавали на целый день 600–700 граммов хлеба. Федор скучал по чаю, но им наливали только простой кипяток. Большое неудобство доставляло то, что у него не было своей ложки, а казенных в столовой, куда их водили каждый раз на прием пищи, не выдавали.

Наконец 8-го утром всех повели в баню. Одежду, которая на них была, безжалостно прожарили в специальных дезинфицирующих жаровых камерах. Настолько безжалостно, что, когда Федору вместе с рубашкой и штанами вернули кожаный ремень и ботинки, те начали рассыпаться.

Вместо «гражданки» помытым в бане резервистам наконец выдали шинели, гимнастерки, синие галифе, по два ремня – поуже, для штанов, и пошире, для гимнастерки – пилотки, исподнее, полотенца, ботинки военного образца и обмотки. Федору не повезло – шинель и галифе ему попались 1-го размера, хотя он носил 4-й, ну и ботинки оказались на размер меньше.

Но если первые два предмета своего нового гардероба ему удалось обменять на нужный размер, то с ботинками этого сделать не удалось. Федор сразу выкинул из них запасные кожаные стельки, а обмотки намотал потоньше, всего в один слой. Все равно при ходьбе пальцы ног приходилось поджимать. На коротких переходах это помогало, но длительные марши становились сущей пыткой.

9-го числа новобранцам выдали каски, противогазы, винтовки, патронташи с патронами и смертные пеналы или, как прозвали их солдаты, «смертные пакеты». Это были маленькие эбонитовые футлярчики с завинчивающейся крышечкой и бумажкой-анкетой, которую каждый должен был заполнить, спрятать в футляре и носить его при себе. В случае гибели по нему потом можно было бы установить личность погибшего. Однако среди солдат считалось плохой приметой следовать этим правилам, и многие из них носили в футлярчиках пустые незаполненные анкетки.

Федор очень беспокоился за Анечку и сына, а потому в шесть утра попросил водившего их в столовую помкомроты, по званию – старшину, отпустить его на два часа домой. Тот отнесся к просьбе с пониманием, только строго потребовал, чтобы боец как штык был в расположении в 10:00 и ни минутой позже. Худяков с готовностью согласился.

Дома никого не оказалось. Соседка, бывшая дворянка, мужа которой арестовали на второй день войны, рассказала, что уже три дня не видела ни Аню, ни Юру. Федору нужна была ложка. Эмалированную кружку он все же нашел, а вот ложек не осталось. Мужчина попросил соседку его выручить. Ольга Оскаровна, совершенно подавленная после ареста мужа, вернулась в свою комнату и вынесла дорогую серебряную ложку. Две недели назад при обыске следователи обнаружили у ее мужа большой запас царских золотых и серебряных монет. Федор удивился, почему не конфисковали столовое серебро.

Он поблагодарил соседку и поспешил к Ане на работу в Наркомздрав, где узнал, что его семью отправили катером в Днепропетровск. Федор повеселел, у Ани там жила мама, сестра с семьей, и фронт находился далеко от этого города. Со спокойным сердцем он поспешил обратно в казарму.

Как Федор ни торопился, он все-таки на 15 минут опоздал. Какие-то командиры сказали ему, что его рота 20 минут назад пешим порядком выдвинулась в сторону Гостомеля. Нагнал он ее уже где-то за Святошино. Старшина высказал опоздавшему пару фраз, красочно описывающих с точки зрения старшины его, Федора, психологический портрет, но потом сменил гнев на милость и приказал пристраиваться к первому взводу. В этот момент над колонной появились три вражеских самолета. Они сделали круг, недвусмысленно давая понять, что собираются атаковать. Раздались команды: «Воздух! Все в поле! Ложись!» Солдаты рассыпались, кто куда, и попадали в еще некошенную пшеницу. Самолеты пронеслись над ними, строча из пулеметов, и унеслись прочь. Бомбами не сыпали – то ли их не было, то ли берегли для более солидных целей. К счастью, никто не пострадал. Бойцов собрали, построили, и рота зашагала дальше. Через три часа командиры объявили привал, и вот Федор, разувшись и по совету одного бывалого солдата задрав ноги кверху, отдыхал на травке. Но вскоре прозвучала команда строиться, и бедняга стал обреченно наматывать на многострадальные ноги постылые обмотки.