Текст книги "Поцелуй меня, удача!"

– Ты, Василь Кузьмич, не в музее! Ты у своей хозяйки рассматривай! – не поддаётся на аргументы Кузьмича Леночка. – Жена-то есть?

– Есть! Как не быть! Без бабы, как без помойного ведра, никак нельзя! – подтверждает Кузьмич. – Она у меня четвёртая!

– Ага, значит, троих заездил, извёл трёх бабёнок! – язвительно замечает Леночка.

– Ну, заездишь вас! Вы сами кого хошь изведёте, – тихо, как бы про себя, говорит Кузьмич.

– Ну, так нормально? Не больно руку-то? – выпрямляется Леночка.

– Да вроде нет, – неуверенно отвечает Бибин.

– Ну вот и лежи с Богом! Да не ворочайся, как прошлый раз!

– Да прошлый раз я только чихнул!

– Ну вот, давай чихай потише, – наставляет Леночка Бибина, переходя к Потапычу. В это время дверь в палату открывается, и заходит сестра-хозяйка.

– Бибин! В холодильнике твои яйца лежат в пакете? – громовым голосом учиняет она допрос Кузьмичу.

– Да не, Вера Антоновна! Мои яйца всегда при мне! – не лезет за словом в карман Бибин. Мы все хохочем.

– Бибин! Я с тобой не шутки шутить пришла! – хмурит брови сестра-хозяйка. – У нас после обеда проверка приедет, а у тебя там два яйца треснутых! И щи какие-то старые – всю крышку уже вспучило!

– Щи, Вера Антоновна, не мои, – открещивается Бибин, – а яйца треснутые, ну, ты сама их выкини!

– Я в твои яйцы не полезу, – сестра-хозяйка улыбается тому, что и у неё получилась шутка, – откапаешься, уберёшь всё сам! Понял?

– Понял! – нехотя соглашается Бибин. И когда Вера Антоновна уходит, Кузьмич произносит свою любимую фразу:

– Нам что? Нам бы щи покислей да её потесней! Да, Колька?

Но Колька ничего не ответил, потому что увлечённо ковырял в носу.

После обеда, в тихий час, за неимением женского персонала Кузьмич потихонечку начинает драконить кого-нибудь из нас. Вчера он прицепился ко мне (меня он зовёт «учитель») с вопросом: «Почему у нас так плохо воспитывают детей в школе?» Сегодня настала очередь Потапыча. Тот всегда в тихий час читает газету, их у него на тумбочке целая стопка. Читает он всегда про себя, шевеля толстыми фиолетовыми губами, но иногда, когда его что-нибудь задевало в прочитанном, он вслух разговаривал сам с собой. Сегодня Потапыч штудирует «Аргументы и факты», причмокивая губами и качая головой, наконец он начинает осуждать вслух, причём даже с каким-то восхищением:

– Это же надо, как воруют! Ладно бы тысячи или миллионы! Миллиарды рублей воруют! И ничего! А простой человек иди, укради гвоздок, сразу же посадят!

– А кто ворует, Потапыч? – уточняет неугомонный Бибин.

– Кто-кто? Губернаторы вон что творят! – укладываясь на кровать, говорит Потапыч, с сомнением поглядывая на Бибина и ожидая какого-нибудь неприятного подвоха.

– А вот если, Потапыч, тебя сделать губернатором, ты что, воровать не будешь? – задаёт каверзный вопрос Бибин. – Ещё как будешь! И всю родню устроишь по блату, и родня твоя воровать будет!

Потапыча такое резкое заключение явно задевает, он садится на кровати, несколько секунд смотрит на Бибина, лицо его багровеет.

– Ты говори да не заговаривайся! – Потапыч в ярости. – Я на судоверфи 40 лет отработал и ни одного гвоздя не украл!

– Ну, так уж и ни одного! – не верит Бибин.

– Ты сам всю жизнь шпаной был и воровал у государства, так по себе о других не суди! – кричит разъярённый Потапыч Бибину.

Кузьмич, довольный тем, что довёл Потапыча до белого каления, через несколько минут переключается на Анзора-грузина, который имеет замечательное свойство – спать и всё слышать.

– Слышь, Анзор, я вот тебя спросить хочу, – ехидно начинает издалека Бибин, – что это у вас за нация такая? Работать вы не хотите, а только своими урюками торгуете!

– Э-э! Радной, – спокойно отвечает разомлевший от набежавшего сна Анзор, – ты нэ кыпятись, ты вазмы и ыды уруками таргуй, тэбе кто мешает?

– Так где я их, урюков-то, возьму? – изумлённо спрашивает Бибин.

– А нэ знаишь, гдэ уруки взят, так и памалчы! – заключает Анзор.

– Урюки, – не унимается Кузьмич, – нет бы тебе кувалду в руки, это не урюками торговать!

– Ты сам как кувалда! – задетый за живое, Анзор приподнимается на локте. – Ваабщэ, заткнысь, смарчок плэшивый!

– Ну ладно, Анзорка, ты не серчай! Чай, урюками тоже кому-то торговать надо! – смягчает обстановку слегка струхнувший Бибин и кричит свой позывной Кольке:

– Колька! От Луны до попы сколько?

– Спроси у Верки. Она знает все мерки! – радостно отзывается Кочкин.

Как только заканчивается тихий час, который так и не стал тихим, в палату вкатывается приземистая старушка в чёрной юбке, длинной синей вязаной кофте с огромными карманами, на ногах у неё валенки с блестящими галошами, на которых плачевно синеют лопнувшие медицинские бахилы. Фигурой бабушка напоминает снеговика. Старушка быстрым шагом подходит к кровати Бибина и садится на её краешек, зорко вглядываясь в лицо Кузьмича. Бибин сразу делается серьёзным, подтягивает одеяло к подбородку, ожидая речи от вошедшей супруги. Но та вдруг начинает… плакать.

– Ты чё это, мать! – спрашивает удивлённый Бибин, приподнимаясь на кровати.

– Ой, ты лежи, Вася, лежи! – укладывает рукой Бибина супруга. – Я вспомнила, какого тебя увозили!

– Ну, мало ли чего было, – раздражённо говорит Бибин, – мы ещё повоюем!

– Чего, Вась? – переспрашивает его спутница жизни.

– Повоюем, говорю! – ещё более раздражаясь, кричит Бибин.

– Чего «вою»? Я не вою! – обижается его супруга.

– Тьфу ты, глухая тетеря! – еле слышно говорит Кузьмич, а потом громко кричит:

– Я говорю – повоюем ещё!

– А! Воюй, Вась, здесь воюй! – наконец-то понимает его супруга. – Чай, плохо тут кормят! Всё, небось, разворуют! Я вот тут тебе яичек принесла с десяточек, ты их ешь, они не магазинские. Валя-соседка по дешёвке продала! Да, щей я тебе вот тут в банке литровой принесла! Свеженькие щито! И капуста свежая!

Бибин хмурит свои густые брови.

– Ты это, мать, давай не выдумывай. Кормят нас хорошо!

– Так я всё домой, что ли, понесу? – обижается старушка. – День-то долог – всё съешь!

Она выкладывает всё на тумбочку Бибину. Кузьмич с нею не спорит, понимая, видимо, бесполезность этого занятия.

– Ну ладно, мать, ты давай иди, а то нам уколы сейчас делать придут, – врёт Бибин, подмигивая мне.

– Чего? – не понимает старушка.

– Уколы сейчас делать придут! – орёт Кузьмич.

– Вась! Ты чего орёшь-то? – спокойно отзывается супруга. – Тебе кричать нельзя! А уколы-то, чай, пусть делают, я им не помешаю!

Бибин вздыхает и снова укладывается головой на подушку.

– Вчера пенсию принесли, – сообщает ему последнюю новость супруга.

Бибин довольно кивает головой в знак согласия.

– А вот от старой пенсии я, Вась, чего-то пятисотки не доискалась! Ты, чай, не брал?

– Не-а! – Бибин яростно крутит плешивой головой.

– Вот и я думаю, – продолжала делиться своими сомнениями старушка, – Вася взять не мог, его самого еле живого на «Скорой» увезли. Сама, что ли, куда засунула?

– Ой, – старушка вдруг привстаёт. – Вась! Я, кажись, плитку не выключила!

И безо всяких прощаний рысцой она выскакивает из палаты. Бибин садится на кровати, вид у него очень довольный. Он достаёт из потрёпанной книжки пятисотку, машет ею в воздухе и, подмигнув мне, поёт:

 
– Для тебя, моя родная,
Я, как солнышко, горю!
 

Моя милая, несуразная Варюха

Девочку эту, Варю, я запомнил с самого первого урока.

Как-то в начале сентября я вывел 1-Б заниматься физкультурой за школу на спортивную площадку. Вообще-то, физкультуру в первом классе должна вести их первая учительница, но она была после больницы, и с малышнёй выпало заниматься мне.

Я представился ребятишкам, коротко пояснил, что будем делать на уроке. (Первоклашки – народ подвижный и долго стоять на месте и слушать не могут!). И урок начался.

Ребята в колонну по одному побежали по кругу. Смотрю: одна девочка присела и что-то рассматривает на земле. Я к ней подошёл. Девочка встала и смотрит на меня во все глаза.

– Как тебя зовут? – спрашиваю.

– Варя.

– Варенька, что же ты тут нашла?

– А вот!

Девочка разжала кулачок. На её маленькой ладошке сидел большущий чёрный с фиолетовым отливом жук.

– Вот видите! Его же сейчас растопчут! А он вон какой красивый!

– Да, – согласился я. – Ты отнеси его, пожалуйста, вот к тому дереву!

Варя пошла устраивать судьбу спасённого жука.

Мы с классом сделали зарядку, поиграли в игру «Горка, тропинка, шалаш», а Варя всё занималась жуком. Пришла она к нам, когда начались эстафеты. Под впечатлением от жука-неудачника Варя в эстафете побежала туда, куда не надо, и сделала всё не так! Её команда, конечно, проиграла!

И на следующих уроках физкультуры Варвара стала моей самой большой проблемой! Если все бежали направо, она сворачивала налево; если все приседали, то Варя подпрыгивала; если все ловили мяч после подброса, то у неё мяч улетал всегда очень далеко! В играх она делала всё не так, и ребята отказывались брать её в свою команду. «Не надо нам Варьку! – кричали они. – Опять запнётся или мяч потеряет!» Варя, конечно, огорчалась, но ненадолго! Благодаря своему воображению она всегда была где-то в сказочном мире. Там, где сердиться нельзя!

Я решил поговорить о Варе с её учительницей Еленой Станиславовной.

– Варюха-то? – учительница заулыбалась. – Ой, это Божий человечек! Такая добрая душенька! Вы знаете, она на первый урок часто опаздывает. Ведь пока идёт в школу, она всех встречных кошек и собак перегладит! Ей бы, конечно, ещё в садике годок побыть, а не в первом классе!

Я не мог не согласиться с выводами проницательной учительницы.

Однажды после урока в 1-Б я присел на скамейку в спортзале, чтобы заполнить журнал. Все ребятишки убежали на перемену, а около меня оказалась Варя.

– Ну, Варвара-краса – длинная коса! – обратился я к ней. – А ты что на переменку не идёшь?

А Варя неожиданно своими пальчиками погладила мою руку чуть пониже локтя и сказала тихо:

– Волосики!

– Что? – не понял я.

– Волосики на руке у вас! – пояснила Варя.

Я как-то немножко растерялся.

– Ну, у твоего папы, наверное, тоже есть?

– А у меня НЕТ ПАПЫ! – как-то болезненно, со слезами в голосе, тихо ответила Варя.

У меня даже мурашки по спине побежали, и ком в горле появился.

Я молча обнял девочку, а она обхватила меня ручонками.

С этого дня у нас с Варей начались новые отношения. На перемене при встрече Варя подходила и обнимала меня за пояс. А я гладил её по голове и говорил что-нибудь ласковое. Старался угостить её чем-нибудь сладким. На уроках, когда проводил разные спортивные конкурсы, обязательно включал упражнения со скакалкой, потому что Варя лучше всех через неё прыгала.

Когда у нас было время, мы разговаривали обо всём! Варя делилась со мной самым сокровенным. Какого славного хомячка ей подарили; что она написала Деду Морозу; как напился пьяным дядя Паша, который приходил в гости к маме; сколько котиков родила соседская кошка! Не подумайте, что я что-то выспрашивал! Нет.

Я только слушал Варю и давал ей необходимые советы.

В классе Варю звали Варькой и относились к ней снисходительно, как к доброй, нелепой чудачке. Но иногда за оторванность в мыслях от дел насущных Варваре доставалось!

Однажды в эстафете Варвара опять сделала всё не так, и капитан её подразделения Никита Глинский дал ей пинка при всех! Варя разревелась. После урока я оставил их с Никитой в зале.

– Никита! Так делать нельзя! Ты должен извиниться перед Варей!

– Не буду! – набычился Никита.

– Но она ведь не специально так сделала! Она хотела, как лучше! Но получилось вот так! Давай извиняйся! – настаивал я. (Варвара стояла рядом и сопела).

– Не буду!

– Вот вы вырастете, и ты ещё влюбишься в Варю! – начал я смягчать обстановку.

– Не влюблюсь! – упорствовал Никита. – Она козявки ест!

– Не ем я козявки! – Варвара снова была готова разреветься.

– Ну, ты, Варя, иди! Готовься к следующему уроку! А ты, Никита, помоги, пожалуйста, мне убрать мячи в кладовку! – попросил я.

Когда мы носили мячи, я сказал:

– Никит! Но ведь ты видишь, что Варя рассеянная немножко, но очень добрая! Она, наверняка, и тебе что-нибудь доброе сделала!

Никита остановился и задумался.

– Да. На той неделе я палец дома порезал. Мама мне его забинтовала, а в школе всё развязалось! А Варька мне перебинтовала палец!

– Ну вот видишь! – обрадовался я. – А ты её при всех пинком наградил!

С тех пор Никита Варвару больше не обижал, а подходил и растолковывал ей задание, чтобы Варя делала всё правильно!

Особые, доверительные отношения с Варей у меня продолжались всю начальную школу. А вот когда она перешла в 5-й класс, за лето что-то изменилось!

В сентябре при встрече Варя не стала меня обнимать, а, поздоровавшись, стояла и выжидала.

– Ну, как, Варя, отдохнула?

– Хорошо!

– Где была?

– В июле в лагере, а в августе у бабушки! Ну ладно! Я пойду в класс, а то скоро звонок!

– Ну давай! Беги, конечно!

Я понял, что моя милая, несуразная Варюха изменилась. Она стала взрослеть!

Ошибка директора Козлова

– Ну, Пётр Ильич! Вас нам сама судьба послала! – заведующий районным отделом народного образования закрыл трудовую книжку Петра Ильича Козлова. – Если мы вас в Мошкинскую школу № 11 директором назначим, сработаете?

– Сработаю! – уверенно ответил Пётр Ильич.

– Ну и славно!

25 августа на педсовете нового директора представили коллективу. 26 августа с утра Пётр Ильич занимался тарификацией, как вдруг в дверь его кабинета постучали.

– Входите! – предложил директор.

В кабинет вошёл высокий мужчина с чёрной окладистой бородой. В руках у него был аккордеон.

– Наум Петрович Алёнушкин! – представился мужчина и без разрешения сел на стул. – Я слышал, вам учитель пения нужен?

– Да, учитель пения нам нужен! – подтвердил Пётр Ильич.

Алёнушкин заиграл на аккордеоне и бодрым голосом запел:

 
Нам песня строить и жить помогает.
Она, как друг, и зовёт и ведёт!
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадёт!
 

Потом Алёнушкин проникновенно сыграл мелодии из фильмов «Возвращение Будулая» и «Долгая дорога в дюнах».

Пётр Ильич заслушался.

Алёнушкин закончил играть и спросил:

– Ну как?

– Здорово! – похвалил директор. – Вы просто виртуоз! Я вас беру! Пишите заявление. Часов у вас будет много. Плюс хор учеников и учителей!

– Всё будет в лучшем виде! – заверил «виртуоз».

Только Алёнушкин вышел, как зазвонил телефон.

– Алло, коллега! Вас беспокоит директор школы № 15. Вы Алёнушкина на работу взяли?

– Да.

– Ой, зря, батенька, зря! Лентяй он и любитель Бахуса! Кстати, все 33 зуба он выдернул и всех родственников перехоронил! Не отпускайте никуда!

– Перевоспитаем! – уверенно ответил Козлов.

– Ну-ну! Удачи вам!

Озадаченный Пётр Ильич положил трубку. В кабинет заглянула завуч Таисия Павловна.

– Пётр Ильич! Вы Алёнушкина случайно не приняли на работу?

– Принял!

– Пётр Ильич! Что вы наделали! – застонала завуч. – Мы с ним замучаемся! Не работник он!

– Перевоспитаем! – уже менее уверенно ответил директор.

– Пап! Урок пения такой клёвый был! – сообщал ученик Козлов-младший директору Козлову-старшему. «Алёнушка» так здорово поёт!

 
Мы идём по Уругваю.
Ночь – хоть выколи глаза!
Слышны крики: «Ау, ау!
Раздевают догола!»
 

– Это он вам на уроке пел? – холодея внутри, спросил Пётр Ильич.

– Не-а! На перемене!

Через неделю сын спрашивал:

– Пап! А как Шопена звали?

– Фредерик, кажется! А зачем тебе?

– Да разгадывали на пении! Учитель загадал, а сам ушёл к трудовикам.

Ещё через неделю Пётр Ильич узнал, что ученикам на пении заводится пластинка «В хоккей играют настоящие мужчины!» раз по 30, и дети записывают слова.

По пятницам и субботам Алёнушкин перестал приходить на работу.

– Он на свадьбах играет! – пояснила завуч Таисия Павловна.

– В субботу не был, потому что тётку хоронил в Саранске! – объяснял Алёнушкин.

– Хор у нас готов? – спросил Пётр Ильич.

– В «призах» будем! – заверил «виртуоз».

Женский педагогический хор Маршанской школы в красных водолазках и чёрных юбках стоял на сцене Дома культуры.

Алёнушкина не было.

Без музыкального сопровождения хор грянул «Прощайте, скалистые горы». В зале шептались:

– Алёнушкин-то в вытрезвителе сидит!

После смотра взбешённый Пётр Ильич вызвал к себе учителя музыки.

– Наум Петрович! Пишите заявление по собственному желанию…

– Пётр Ильич! Ничего писать я не буду! На носу смотр ученических хоров! В «призах» будем»!

Алёнушкин заиграл на аккордеоне и запел:

 
Не отрекаются любя!
Ведь жизнь кончается не завтра!
Я перестану ждать тебя,
А ты придёшь совсем внезапно!
Не отрекаются любя!
 

И медленно покинул кабинет изумлённого директора.

Поюрок

1

Поюрок на нашей улице Тургенева появился в мае.

В середине улицы дом № 39 продавался уже третий год. Окна его были заколочены досками. Калитка перед домом висела на одной ржавой петле. Весь огород давно зарос сорняками. Сам дом потихонечку ветшал. Охотников его купить, видимо, не находилось.

Но вот как-то сразу после первомайских праздников соседи увидели, что калитка открыта, доски с окон сняты, а перед домом, в палисаднике, с топориком в руке расхаживает невысокий, худенький, лысенький мужичок – старичок лет 70–75.

– Вот и новый хозяин у дома появился! – посудачили у колонки соседи.

Мужичок активно принялся за ремонт своего дома. И буквально через месяц дед из своего полусгнившего строения сделал сказочный терем. Домик был красиво выкрашен разноцветными красками. От улицы к входной двери вела добротная бетонная дорожка. Новый заборчик и оригинально сделанная калитка радовали глаз!

Работоспособности и выносливости мужичка все жители улицы Тургенева поражались. Казалось, он не знает усталости. То он вёз на велосипеде откуда-то разные дощечки; то на тачке перевозил камушки-голыши; то тащил на плече длинную жердь.

Какая из женщин у колонки назвала его первой Поюрком, неизвестно. Но это прозвище так удивительно этому мужичку подошло! Юркий, хваткий, постоянно работающий, как муравей. Поюрком за глаза стали звать его все жители улицы Тургенева.

2

Большинство здесь были, конечно, вдовые женщины-пенсионерки. Мужья «покинули» многих давным-давно, уйдя в край, «где тишина и благодать». Статистика смертности у нас в России далеко не в пользу сильного пола. Все это знают.

Так вот стали одинокие пенсионерки приглашать Поюрка сделать что-нибудь по хозяйству. Нужно сказать, что Поюрок оказался человеком добрым и приветливым. Когда он шёл по улице в своих неизменных валенках с галошами и в ватной жилетке из фуфайки, то всегда раскланивался с соседями и говорил: «Доброго здоровьица! Доброго здоровьица!» Поюрок безотказно помогал всем, кто к нему обращался. А сделать он мог всё: пол в бане перестелить, печку переложить, шифер приколотить, сарай починить. Всё умел!

3

А вскоре молва женская с приятным удивлением стала сообщать, что за работу Поюрок предпочитает брать не деньгами, а, так сказать, женской натурой. Причём, возрастной диапазон его совсем не смущал! Одинокие пенсионерки от 55 до 75 очень даже его привлекали. «Видать, долго бедолага без хозяйки-то живёт!» – решили бабы.

Обычно Поюрок приходил работать утром. Трудился часов до четырёх. Потом его хозяйка кормила. Затем Поюрок рысью летел к себе домой, а под вечерок с темнотой возвращался «работу проверить». И проверял всю ночь, что, впрочем, одиноким дамам, существовавшим без мужской ласки десятилетиями, очень даже нравилось!

У колонки бабы обычно обсуждали любовные похождения Поюрка.

Как-то даже тётка Капа, которой перевалило за 80, намекнула всему женскому сообществу, что Поюрок и с ней «прошустрил». Но бабы Капу высмеяли, сказав, что у нее в нужном месте давно паутина образовалась, толстая, как рыбацкая сеть. Капа стала плеваться и материться, а бабы – хохотать!

Но вот про глухонемую Верку Тюкину и Поюрка все бабы поняли – БЫЛО! Случилось это самое, когда Поюрок копал Веерке погреб. Для верности слуха одна из баб на черенке от лопаты у колонки изобразила при всех Верке неприличные движения и показала на проезжающего на велосипеде Поюрка. Верка закивала башкой и показала большой палец!

Вскоре среди бабёнок пошла вторая волна слухов. Оказалось, что Поюрок в любви так же неутомим, как и в работе! «Наверное, «Виагру» жрёт горстями!» – предположила Танька-продавщица. Но бабы её высмеяли (откуда такие деньги у пенсионера) и заключили, что постоянная физическая работа делает Поюрка таким «долгоиграющим сверлом»!

Хозяйственная жизнь на нашей улице всколыхнулась! Всем одиноким бабам срочно понадобилось что-нибудь уделать! Частенько у крыльца дома № 39 с утра стояло несколько просительниц. Пенсионерки наперебой у колонки обсуждали первоочерёдность и срочность своей работы. Поюрок был нарасхват.

– Приду! Приду, кормилицы! Но не сегодня, а в понедельник! Сегодня вот Кузьминичне обещал! – успокаивал просительниц трудолюбивый и любвеобильный Поюрок.

И действительно, у Кузьминичны появлялся новый заборчик, а сама она, счастливая, месяц щеголяла в лучших своих нарядах.

4

На мужскую приветливость Поюрка не клевала только Римма Заплатина. Было Римме 65 лет. Жила она одна в большом деревянном доме. Муж её Иван по молодости пьяный лупил Римму будь здоров! По принципу «чем больше бабу бьёшь, тем борщ вкуснее». Частенько бегала она с маленькими дочками по соседям от буяна-мужа. Но однажды пьяный Иван не дошёл до дома, а где-то свалился и уснул. Был январь, и уснул Иван навеки. Римме было тогда 35 годков. «Молодая ты ещё! Ищи мужика, рот не разевай!» – учили её соседки. Но Римма так нажилась с Иваном, что бабам на колонке заявила: «Мне теперь ни одного козла по ногу в дом не надо!» Жизнь шла. Дочки у Риммы выросли, вышли замуж и уехали. Осталась Римма одна. Выглядела она хорошо! Высокая, здоровая, полногрудая. Такая полногрудая, что ещё не каждая тыква из её огорода по осени могла по величине сравниться с её грудью! Поюрок Римму, конечно, приметил, и однажды между ними произошёл такой разговор.

– Доброго здоровьица, хозяюшка!

– И тебе не хворать!

– Смотрю: курочки-то к тебе в огород залетают!

– Да они, падлы, везде лезут! Все грядки у меня переворошили!

– Так им бы загончик перед домом сделать!

– Я делала заборишко, да уронили они его, курицы-то!

– А вот тут столбик вкопать нужно!

– А где его взять-то?

– Так привезу к пяти часам!

– Ну, даже и не знаю! Чай, много возьмёшь!

– С такой красавицы да брать! Рука не поднимется!

– Ну, тогда привози!

На другой день бабы атаковали Римму у колонки.

– У тебя он всё сделал? Сам-то он где? Домой пошёл?

Римма всех молча выслушала, а потом гордо сказала:

– Он у меня теперь баню новую делать будет! Я думаю, месяца два.

Бабы изумлённо замолчали.

Так и прибился Поюрок к Римме. Пробовали бабы Поюрка переманить, но одну, самую нахальную, Люську Рыжую, Римма за космы оттаскала, а к другим вместе с Поюрком приходила. Сама назначала цену за работу, сама деньги забирала и Поюрка уводила домой.

А в магазине как-то раз разоткровенничалась Римма. (Наливки, видать, дома тяпнула).

– Я только теперь бабье-то счастье поняла! Он ведь у меня вон какой работящий! А дома и слово ласковое скажет, и еду похвалит! И в постели ублажит! Ой, бабёнки, хоть перед смертью-то с хорошим мужиком поживу!

Даже заревела после этих слов!

Вот какая история!

А как звать Поюрка, я потом узнал – Яков Иванович Черёмушкин! Такое имя, отчество и фамилия – не прекрасная ли музыка для чуткого женского уха?