Текст книги "A.S.Y.L.U.M: Дети Сатурна"

– Нахалы, – мрачно заявила сидевшая возле Насти старуха, впервые открывая рот. Все тут же установились на женщину, будто только что узнали о её существовании. – Совсем за собой не следят ваши яйценогие. Что эта за метла у твоего мужа на лице?

– Мне нравится, – нахмурилась Цунна.

– Мужчина должен ухаживать за собой, чтобы походить на Ариматару-Мархур-Здорму! – закряхтела новообразовавшаяся собеседница. – Нынешнее поколение совсем не думает о том, как уважить жену. Эгоистичные скоты! В моё время щёки мужиков походили на попки младенцев. И вы ещё удивляетесь, что в городе становится всё меньше и меньше домов?

– Я ему разрешила, – отрезала рыжая мегера.

– Богинеликую не должны колоть волосы на лице мужчины! – продолжила скрипучим голосом старуха. – Сегодня мы разрешаем мужьям ходить небритыми, а завтра яйценогие обратят нас в рабство и заставят растить колбасу между ног. Нынешний Ариман никуда не годится; здесь разучились любить Великую Матерь и погрязли в скверне. Ещё немного – и у женщин пропадёт молоко, так что придётся пить мужское.

Касьянова некоторое время вертела в руке бокал; она боялась, что, если вступит в разговор, наговорит лишнего и накличет на себя гнев Верхнего города. С безмятежностью мастера дзен, она наблюдала за панорамой ликующего пира и старалась не впускать в свою голову никаких мыслей. И у неё почти получилось.

– Одной моей знакомой, – задумчиво произнесла Цунна, – Великая Матерь посылала одних только мальчиков. Я понимаю, что такова была её воля, и мы не в силах постичь замысел Святой Прародительницы, но всё же… Бедная Киния рехнулась от горя; когда её девятому мальчику было меньше подготовки, она утопилась в грязи…

– Ничего удивительного, – важно встряла Оима. – Любая на её месте решила бы, что неугодна Желаннейшей из Женщин, и в наказание ей посылают одних лишь стручконосцев.

– У Кинии всё было впереди, – с жаром кинулась доказывать Илла. – Следующей родилась бы девочка, я это точно знаю, просто глупышка не дождалась…

– Сомневаюсь, – суховато сказала Цунна. – Если бы Великая Матерь хотела, что мешало ей одарить Кинию раньше?

– Легко любить девочку, копию Ариматары-Мархур-Здормы! – не унималась Илла. – А ты попробуй впустить в своё совершенное сердце гадкого мальчишку, да не одного!.. Это было просто испытание. На своих негодных сыновьях, Киния училась искусству безусловной любви. Если бы она овладела им в совершенстве, вы бы все ахнули!.. Она начала бы рожать одну девочку за другой, стала бы рекордсменкой Аримана!

– У моей троюродной сестры так и было, – согласилась Чойя.

В любой компании найдётся человек, который подтвердит самые безумные вещи.

– Мечтай, мечтай, утешай себя, – прицокнула языком Цунна. – Так или иначе, в доме погибшей Кинии остался безутешный муж и девять сыновей… Можно представить, через что он прошёл. Нет, до чего же бесполезные существа эти яйценогие! Грудь их неразвита, молоко противно на вкус и совсем не питательно; они говорят грубыми голосами, не могут мастерить красивые поделки, готовят отвратительно. Это не говоря уже о том, что сосискообразные редко могут делать несколько дел одновременно… Нет, право же, Святой Прародительнице не стоило производить их на свет. Ей следовало остановиться на женщинах; второй ребёнок всегда получается хуже первого, который забирает все соки.

– Скажите, – всё же не удержалась Касьянова, – для женщин не предусмотрено никаких проповедей? Я ходила однажды на мужской вариант.

Она решила дать себя маленькую поблажку, задать последний вопрос. Но, встав на этот шаткий путь, трудно удержаться от падения. Настя чувствовала себя Алисой, летящей в пропасть с пустой банкой из-под апельсинового варенья… Стоит только дать своему гадкому любопытству распоясаться, и всё – пиши-пропало!

– Да на что они нам, – пожала плечами Чойя.

– Нет, детонька, ариподобным такие проповеди совершенно ни к чему, – наставительно заявила Оима, отъедая нечто, похожее на виноград из чистого свинца. – Зачем лишний раз подчёркивать врождённое превосходство? Мы загордимся, а характер наш испортится до такой степени, что начнут страдать дети.

– Я имею в виду лекции другого толка, – заметила Настя, всё быстрее крутя в руке бокал. – Такие, где учили бы более бережному обращению с мужчинами.

Соседки захохотали так громко, что на них начали оборачиваться люди.

– Слыхали? – воскликнула Цунна. – Сразу видно, насколько пропитано гноем сознание человека из Осквернённых земель. Нахваталась всякой заразы в Дейте и ещё разгуливает по нашим улицам.

– Сегодня ты разрешишь своему мужу не драить в доме пол, – менторским тоном добавила Оима, – а завтра он проклянёт Святую Прародительницу и уедет кутить в кровавый Дейт.

Илла поманила пальцем своего спутника жизни, сидевшего относительно недалеко. Высокий блондин, словно преданный пёс, радостно подскочил и подбежал к хозяйке.

– Ни одного бокала больше, – развязно произнесла длинноносая нахалка, хватая мужа за шкирку и чеканя слова прямо ему в ухо; спьяну Илле казалось, что она шепчет, хотя было слышно всем вокруг. – Если ты опять перепьешь и не сможешь меня обслужить, я выгоню тебя из дома и заменю обычной палкой.

– Не стоит так делать, детка, – мягко сказала Оима, когда мужчина, опозоренный, раздавленный, поплёлся восвояси. – Великая Матерь любит, когда её дети ладят между собой. Она хочет, чтобы все жили счастливо.

– Ещё чего, – фыркнула Илла, – я богинеликая, мне всё можно.

Внимание Насти привлёк сутулый мужчина, в одиночестве стоявший у края помоста. Он даже не пытался присоединиться к другим и с тоской смотрел на праздник.

– Кто это? – спросила девушка.

– Ох, – фыркнула Чойя. – Это Мид Олион. Хочется на праздник? Так тебе и надо, комок грязи!

– Что же он сделал? – задумчиво поинтересовалась Касьянова.

– Изменил своей жене, вот что он сделал! – гневно воскликнула Цунна.

Её лицо исказила гримаса презрения; Настасья внимательнее всмотрелась в происходящее и обнаружила, что все кидают в мужчину осуждающие взгляды.

– И что же, из-за этого нужно изолировать его от общества до конца дней? – заметила девушка.

Женщины начали осуждающе фыркать, но их повелительно прервала Оима.

– Ты не понимаешь, малышка, а я тебе объясню. Мужчины созданы, чтобы служить нам, ариподобным, быть нам опорой и вдохновением. Это единственное, что оправдывает их существование; как будешь поступать ты с вещью, которая сломалась и портит твою жизнь? Это каким развращённым и пасмурным сознанием нужно обладать, в какого тупицу надо превратиться, чтобы изменить жене! Я не совершенно не удивлюсь, если своим вопиющим поведением он накличет беду на семью, и та не переживёт Судный день!

– Женщина может изменять, это заложено её природой, – быстро затараторила Цунна. – Она готова сношаться, сколько душе угодно, её всегда хотят мужчины. А яйценогие что? Раз, два, и от боевого духа не осталось и следа.

– Тебе просто не повезло с мужем, – хихикнула низкая пышненькая шатенка из соседней компании, что внимательно следила за их разговором.

– Это тебе просто не повезло с мозгом, Анила! – прикрикнула ораторша. – Ты развратила своего стручконосца настолько, что он совершенно не бережёт твоё здоровье. А кувыркаться много – вредно для женщины. Вся кровь отливает от головы к матке, и там совершенно не остаётся благочестивых мыслей. Наши соседи любились так, что дом ходуном ходил круглые сутки. Они совершенно забыли о Святой Прародительнице и погибли в Судный день.

– Одно совсем не исключает другого! – страстно воскликнула Чойя. – Я занимаюсь любовью каждый день, но за каждый миг, проведённый в постели, я провожу в три раза больше времени в очистительных ритуалах. Возношу специальные блюда из тихми на алтарь Святой Прародительницей, что стоит возле моей кровати. Здесь важно знать пропорции, вот и всё.

– Нужны Великой Матери твои подачки, – фыркнула Илла. – Могу представить, какие там помои.

– Скажите, – сказала Касьянова, чуть привстав с места, – я всё время слышу, как вы говорите про какой-то Судный день. Это фигура речи такая? Я никак не могу добиться от жителей Аримана, что всё это значит. Вы упоминаете Судный день вскользь, как избитое выражение; вы совершенно не вникаете в смысл этого понятия, для вас это пустой звук. Но стоит попытаться всковырнуть душу ариманца, чтобы достать оттуда секрет, попытаться наполнить эти слова смыслом, и всё меняется… Ваши глаза расширяются от ужаса и стекленеют, губы дрожат; лицо становится совершенно пустым и глупым. Вы как будто ничего не видите и не слышите перед собой, вы моментально переводите тему. Вот и сейчас… чёрт.

– Хватит! – решительно хлопнула рукой Оима. – Свадьба на дворе, зачем о таких вещах говорить? Мы ещё надышимся смрадом и наплачемся в наши дни… Довольно! На какую тему мы говорили?

Все как будто и забыли. Облачко ужаса незримо окутало компанию; Чойя смотрела в пол печальными, задумчивыми глазами, где стояли слёзы; Илла нервно пыталась сделать мощный глоток из бокала; остальные лишь тревожно переглядывалась между собой.

– Сама скоро увидишь, насладишься зрелищем во всей красе, – с горечью прицокнула языком Цунна. – Если проживёшь хотя бы пару мгновений после его начала, конечно…

– Не будем о грустном! – с энтузиазмом воскликнула Чойя. – Я уверена, что все мы переживём час гнева Святой Прародительницы. Да развеются ужасы Судного дня! Я знаю вас, девочки, вы особы праведные и плохого не замышляете. Да будут наши дома радовать глаз в поколениях кряду!

Мрак, казалось, рассеялся в воздухе, растворился прямо на глазах.

– Так о чём это мы говорили… – весело затараторила Илла. – Если стручконосцу сил на свою жену не хватает, какого черта он идёт налево? Нет, ты представляешь, какая наглость!

– Жена может потерять желание к мужу, если тот плохо себя ведёт; так что в его интересах поддерживать хорошую погоду в доме, – степенно заметила Чойя. – Если богинеликая ему изменит, то сам виноват. Это же надо же быть таким идиотом!

– Стремление женщины к измене – вещь абсолютно понятная и естественная. Это заложено в нас природой, но лучше стараться избегать этого, – строго поправила её Оима. – Разве так ведёт себя Святая Прародительница? В великой милости её сердца она думает даже о непутёвых сыновьях своих; вот и мы должны быть к ним добры, если хотим приблизиться к её светлому лику. Пусть часто мы хотим другого мужчину; всё же иногда, чтобы сохранить мир в семье, нужно отступиться от своих желаний. Нам не сложно, а мужу приятно.

Бокал в руке Насти стал крутиться с какой-то чудовищной скоростью.

– Как вы думаете, – медленно, осторожно поинтересовалась она, – у мужчины не может возникнуть желание полюбиться с другой женщиной, новой?

Все так и прыснули от смеха.

– Нет, откуда у него могут взяться эти мысли? – удивилась Чойя. – Мироздание и так было достаточно к нему щедро, что даровало возможность поклоняться жене своей. Наставница Филианира рассказывала нам прорывные назад, что в Осквернённых землях есть страны, где сосискообразных так много, что женщин на всех не хватает, и у одной красотки может быть до десяти мужей. Пусть славят Ариматару-Мархур-Здорму, которая, по бесконечной доброте своей, бережёт своих обидчивых сыновей и создаёт мужчин и женщин поровну.

– Не совсем так, – заметила Цунна. – Мальчиков рождается немного больше. Они глупы, неразумны и мрут, как мухи; Великая Матерь заботится о том, чтобы ни одна её дочь не осталась без мужа, так что создаёт мальчиков с запасом.

– К тому же дома, где больше сосискообразных, чаще гибнут в Судный день, – добавила Оима.

– Неправда! – взволнованно возразила Илла. Кажется, у матери пяти сыновей был какой-то личный интерес в этом вопросе. – Раньше эта теория была популярна, но сейчас она уже опровергнута. Есть пару семей, не родивших ни одной дочери, но они стоят целёхоньки.

– Вопрос времени, – цинично встряла Чойя.

Настя чуть не прикусила язык от досады. Этот Судный день был невидимым слоном в комнате, которого постоянно выгоняли и который настырно возвращался обратно. А самое обидное, что этот неведомый зверь совершенно не разговаривал и не отвечал на терзавшие девушку вопросы.

– Чушь-чушь-чушь, – торопливо парировала Илла. – Если бы это было так, то Аримата-Мархур-Здорма давно бы уже свершила праведный суд над грешниками. Но это не так, поэтому я жду, – мечтательно затянула брюнетка, – что однажды Святая Прародительница внемлет моим мольбам и начнёт посылать с неба ещё больше мужчин. Тогда у нас будет по десять мужей, как в Иных землях.

Это была опасная шутка, поэтому поддержали её не все. Праздник плавно клонился к закату; жёлтое небо Аримана становилось всё более тусклым, день так и не смог разродиться в чёрную ночь из-за отсутствия солнца. Лишь воздух стал чуть темнее, а настроение придавила незримая тяжесть.

На помосте для новобрачных завязалась странная котовасия: здесь сооружали огромную кровать с балдахином, и гости, заскучавшие было под конец свадьбы, оживлённо подтягивались ближе к арене действия.

– О нет, – спохватилась Касьянова. – Только не говорите мне, что…

Толпа облепила брачное ложе с присущей ей энергией любопытства; под глухой гогот гонга на постель взошли жених с невестой и начали медленно, торжественно, театрально совокупляться.

– И вот зачем я на это всё смотрю? – сердито поинтересовалась у пустоты Настя, скрещивая руки на груди.

Люди ликовали; одни раздавали советы, другие смачно комментировали процесс. Доставалось, конечно, бедняжке Вамуфу.

– Хе-хе, да вы посмотрите только, как пыхтит! – презрительно вещал то один, то другой ариманец. – Ой-ой, как покраснел, тихми-потихми! Сдержать себя не может, дурёха!

Когда всё завершилось, гости бурно зааплодировали. Смущённое лицо жениха в конце процесса вызвало небывалый взрыв гогота.

– Ишь ты, трусишка, – тряслась от смеха Оима всем своим грузным телом, – как покраснел! Душа в пятки ушла!

– Посмотрите на нашу Иммию! – гордо воскликнула Илла. – Вот где образец сдержанности и достоинства!

Под легкую, весёлую музыку родственники молодожёнов начали разносить кубки, в каждый из которых была примешана капля священной крови невесты. Касьянова чётко осознала, что нужно убираться отсюда как можно скорее, пусть даже это будет невежливо по отношению к новобрачным. Протискиваясь сквозь разгорячённую толпу, она случайно задела большой сосуд с вязкой синей жидкостью. Тот нерешительно закружился на месте и почти вернулся в равновесие, но проходивший мимо подросток нечаянно пнул его ещё раз. Бутыль окончательно опрокинулась на пол, обдав невысокого, щегольски одетого блондина, стоявшего неподалёку.

– Святые сосцы! – с негодованием воскликнул франтик. – Смотри, куда идёшь, ты, злобный выкидыш!

– Чего торчишь, как большая пиписька? – не остался в долгу обидчик. – Ослеп на оба глаза?

– Думаешь, я тебя в тихми не превращу? – злобно ответил павлин; его прекрасный, тщательно выверенный наряд был знатно подпорчен синей жижей.

– Угомонитесь! – задребезжала стоявшая рядом старушка. – Судного дня на вас нет!

– Давай решим этот вопрос по-женски, – примирительно вскинул руки недотёпа.

Окружающие одобрительно загудели. Вместо драки, которую ожидала увидеть Касьянова, произошло бурное выяснение отношений с последующими лобызаниями, объятиями и вздохами друг у друга на плече.

На окраине праздничной толпы девушка увидела Джениту; та стояла и выжидала, пока остальные члены семейства распрощаются с многочисленными друзьями и родственниками.

– Как тебе праздник? – попыталась стать милой женщина, хоть по привычке у неё вышел сердитый окрик. – Когда-нибудь и ты окажешься там, на брачном ложе, если Святая Прародительница в великой милости своей примет тебя в семью Аримана.

– Шедеврально, – скривилась Настасья. – Драки всё-таки мне не хватило. Скажи, Дженита… Мужчина же не причастен к процессу размножения, не так ли?

– Так ли, – основательно кивнула матрона.

– А что это за белая жидкость у него выделяется… скажем так, от любви?

– Да от какой любви! – дернула плечами Дженита. – Это он со страху; мужчина – существо пугливое, чуть что, так сразу душа в пятки уходит. Он хотел бы кормить ребёнка, но не может. Грудь у мужика слишком хилая, недоразвитая, ведь он никого не любит. Поэтому у стручконосцев не вырабатывается молоко – так, вялый заменитель. Млако.

– О Боги! – прошептала Касьянова, задумчиво оглядывая тонувшие в сумерках крыши Аримана. – Сюда бы феминисток. Ну просто парадиз, а не место.

Гости понемногу разбредались по домам; ушли и Зашоры, оживлённо обсуждая по дороге свадьбу. Настасья поспешила зарыться с головою в подушку; впервые за долгое время она не видела никаких снов.

Глава 12. Похороны

Потекли медленные, тягучие дни. Жители Аримана и правда ничем не занимались, кроме мастерения поделок, превозношения Великой Матери и постоянного очищения себя и своих жилищ. Особое место в жизни ариманцев занимали походы в гости. К каждому готовились, как к огромному событию. Перемещения осложнялись густой грязью, а по тротуарам ходила, по наблюдениям Насти, лишь десятая части горожан, поэтому люди стремились выбираться в гости всего раз в неделю, желательно на другой конец Аримана. Отправлялись торжественно, всей семьёй, готовились к этому мероприятию дня два. Когда гости приходили к Зашорам, Настя ловила на себе столько экзальтированных и взбудораженных взглядов, что ей становилось не по себе, и девушка спешила спрятаться в своём уголке. Оттуда Касьянова наблюдала за пришельцами, но те не могли открыть ей ничего принципиально нового по сравнению с Зашорами. Все их разговоры так или иначе касались любви к Великой Матери, а также внутрисемейных отношений, от чего у Касьяновой сводило челюсть от скуки: более или менее ей были интересны только личные дела Зашоров, остальных – увольте.

Когда очарование, вызванное необычностью места, прошло, девушку вновь начала одолевать экзистенциальная печаль, владевшая ею ещё в Петербурге. Незримый червь начал подтачивать внутренние силы; кроме того, Касьяновой мучительно не хватало умственной активности. В ней нарастала тоска по книгам, которых в доме не водилось; девушка утешала себя тем, что несколько раз в день забивалась в укромный уголок и воспроизводила по памяти любимые вещи, обыгрывала их, жонглировала героями, смыслами и сюжетами. Объяснить необходимость уединения Зашорам оказалось задачей непосильной; они долго подозревали, что Настя больна или занимается чем-то неположенным и тайным. Ведь члены семьи общались друг с другом, почти не закрывая рта; тишина в доме возникала не больше, чем на двадцать минут. В конце концов, Зашоры списали такую особенность гостьи на вредную привычку, прилипшую к ней в трудном прошлом, когда девушка жила в страшной и нецивилизованной стране, не осенённой духом Ариматари-Мархур-Здормы. Так смотрят колонизаторы на туземцев, справляющих свои нелепые обряды. Или сердобольные педагоги на дитя-Маугли, которого нерадивые родители всю жизнь держали на цепи в собачьей будке. Детишки придумывали десятки теорий заговора, самых сказочных предположений, объясняющих эту подозрительную склонность.

Касьянова всё-таки избрала себе один вид поделок: из тихми она лепила простейшие ёлочки: раскатывала на полу плоскую лепёшку и обрезала ножом простейший контур. Хотя её неуклюжие треугольные уродцы выглядели жалко на фоне арт-объектов даже пятилетней Гаяры, семейство приходило в восторг от каждой новой ёлки и всячески поощряло девушку, вставшую на путь исправления. Вообще, тихми поначалу вызывало у брюнетки необъяснимое отторжение, вплоть до того, что ей сложно было глотать еду (хотя Настя отдавала должное её прекрасным вкусовым характеристикам). Под слёзным взглядом Элайлы, комок, возникавший в горле, брюнетка научилась дробить и проглатывать. Но частенько, сама не зная почему, предпочитала оставаться голодной… Ещё Касьянова делала таблички со словами. Впрочем, концепция текста не вызывала у Зашоров никакого восторга.

– Ну что за ерунда, – фыркал Дижон. – Почему нельзя сразу рисовать? Ничего же непонятно.

– Нет, смотри, нужно вникнуть в систему, и ты поймёшь, что так гораздо удобнее, – с терпением воспитательницы детского сада объясняла девушка. – Это «м», это «а», снова «м», снова «а». Что получается в итоге? М-а-м-а…

– Ох! – махнула рукой Элайла. Происходящее её чрезвычайно веселило. – Я же не похожа на эти закорючки! Я гораздо красивее.

– А вот и нет, – высунул язык Дижон.

– Сынок, я сейчас обижусь, – предупредила его женщина.

– Этим словно можно обозначать понятие… Не вас лично, понимаете? Вообще любую мать.

– И зачем мне эта ерунда? – действительно обиделась Элайла. – Я не похожа на Дицу, а Дица не похожа на Каиму. Каима отличается от Истрии, а Эима вообще напоминает маленького негодного стручконосца… Разве можно обозначать нас всех одним словом?

– Понабираются гадостей в Осквернённых землях и ещё нас чему-то учат, – покачала головой Дженита, услышав краешек разговора. – Ничего, скоро эта ерунда вылетит из её головы.

Настя тяжело вздохнула и решила оставить свои попытки просветительской деятельности. К тому же, её тревожил сейчас немного другой момент. Девушка с ужасом ждала дня, когда с нею случится это – типичные женские дела – и продумывала разные хитрые стратегии. У неё с собой был запас тампонов; проблема состояла лишь в том, чтобы скрыть свою природную тайну.

Под туалетное помещение Зашоры выделили довольно просторную комнату. На большом деревянном постаменте располагалось что-то типа напольного унитаза, также здесь стояли разные хозяйственные приспособления. Под мощной струёй воздуха, испражнения летели вниз; у Касьянова создавалось впечатление, что она сидит на вершине какой-то скалы, откуда всё устремляется в бездонную пропасть.

Проблема состояла в том, что у Зашоров в порядке вещей было войти в туалет в самый разгар процесса, чтобы взять какую швабру или щётку. Это не считалось зазорным, даже наоборот; гость уборной мог с интересом начать разглядывать происходящее действие, давать ценные советы и комментарии.

Видя нервную реакцию Касьяновой на такие проделки, старшие Зашоры прекратили свои внезапные визиты; но детям было сложно объяснить, почему им внезапно запрещено то, что всегда было можно, так что сохранялась опасность, что её поймают с поличным Дижон или Молиона.

Всё шло хорошо первые два дня, пока в один счастливый момент на пороге дома не показалась высокая рыжеволосая Риттия, подружка Элайлы. Пышноватая фигура женщины дышала чванством человека, который получил мистическую власть, – такое можно наблюдать у вахтёрш и мелких чиновников.

– Личный подарок для Великой Матери, – важно произнесла женщина.

Риттия испортила довольно атмосферный день; все ушли в гости, и дома осталась одна лишь Элайла, слегка приболевшая. Женщина вышивала какой-то причудливый узор на подушке и вела с Касьяновой душевные разговоры «за жизнь», искренне жалуясь на какие-то вещи, от которых она устала в семье.

Но внезапное появление нахалки разрушило всю магию момента.

– Ох, – захлопотала Элайла, – у меня как раз было отложено…

Она полезла в шкаф с небольшими прозрачными банками но не нашла там того, что искала.

– Быстрее, Элайла, – железным голосом подгоняла её подруга, – мне ещё тридцать домов обойти.

– Да я специально собирала всё невесть детодней, у меня специальная ёмкость была… – жалобно причитала блондинка. – Куда же она запропастилась?

– Давай, что есть, – торопила её Риттия. – Я опаздываю.

В руках у внезапной гостьи была большая пустая банка; Элайла подошла к ней, засунула руку к себе в трусы, извлекла на свет Божий указательный палец в белых выделениях и опустила его на дно сосуда.

– Что есть, – извиняющимся тоном произнесла женщина. – У меня такая банка отложена, там столько всего, столько всего, я не знаю, куда она пропала, честно…

Касьянова оторопела. Как ни привыкла она к странностям этого места, новые фортели ариманцев то и дело вызывали у неё когнитивный диссонанс.

– Спасибо, – суховато поблагодарила её Риттия.

– Уж чем богаты… – униженно запричитала блондинка.

– А эта? – кивнула гостья в сторону Касьяновой.

Настя моментально вросла в стену и принялась отчаянно мотать головой.

– Эй-эй-эй! – возмутилась девушка. – Даже не думайте.

– Ну, – сконфуженно ответила Элайла, – она дикая совсем, мы её не трогаем…

– Она не хочет преподнести подарок Святой Прародительнице? – строго приподняла бровь Риттия. – У нас великий праздник, все ариманки собирают жидкости из своего благородного лона и смешивают их воедино, демонстрируя, что мы одно целое. Потом посланец несёт их в Запретный город, где торжественно передаёт наш дар для Желаннейшей из Женщин. Как она любит такие подношения! И что же, Настасья не хочет сделать Ариматаре-Мархур-Здорме приятно? Той, что приняла беглянку из Осквернённых земель в своё лоно! Той, что задумала влить её в большую семью Аримана, спасти от скверны!.. Поразительная неблагодарность.

– У Настасьюшки нашей просто психика травмирована, – подошла Элайла к напряжённой Касьяновой и начала гладить её по голове. – Представь, что значит всю жизнь прожить в этих ужасных местах. Я бы на тебя посмотрела…

– Да что мы цацкаемся с ней, – решительно направилась к девушке Риттия, угрожающе сверкая указательным пальцем. – Подумаешь, тонкая душевная организация… А ну, есть там чем поживиться?

Настя взвизгнула и понеслась по деревянной кайме вверх, под самую крышу дома.

– Точно дикая, – осуждающе цокнула языком Риттия. – Какое-то животное.

– Она даже детей иметь не хочет, – тяжело вздохнула Элайла. – Ни разу не видела у неё священных кровей…

– У меня их не бывает, – заверила её Касьянова, забравшаяся на кровать Брахта, самую высокую из всех возможных. – В Иных землях люди не хотят иметь детей, никто не рожает. Мы медленно вымираем. В последний раз женщина давала потомство ещё в прошлом столетии. А размножаемся мы почкованием.

– Катастрофа, – осуждающе покачала головой Риттия. – И после этого всего ты отказываешь в своих прекрасных жидкостях Ариматаре-Мархур-Здорме?

– Да ты вообще видела мужчин в Осквернённых землях? – запричитала блондинка. – Кто же захочет существовать с таким чудовищем под одной крышей? Понимаю Настю; если бы у меня был такой выбор из стручконосцев, я ходила бы всю жизнь одна… Эх, где же она? Сейчас покажу.

Элайла порылась на полочках и извлекла на свет божий фотографию огромной гориллы, сунув её под нос подруге.

– Вот, это Урчи с проповеди принёс.

– Какой-то монстр, – ахнула Риттия.

– Вот видишь, – просветлела блондинка. – Так выглядят мужчины в Злых землях.

– И это ещё симпатичный, – поддакнула Настя со своих высот.

– Ты бы хотела жить под одной крышей с таким существом? – возвысила хозяйка дома. – Надо же, какой уродливый! Сколько у него волос на теле, какие короткие ноги, какая тупая рожа!.. Да твой Дуэн по сравнению с ним просто красавчик!

– Всё равно, – отрезала Риттия. – Никто не мешает жить с детьми одной.

– Да там некому посылать их с неба… – загрустила Элайла. – Местные божества не любят своих чад, они не хотят, чтобы те продолжали свой род. Они насылают на них засухи, ураганы, землетрясения, чтобы истребить своих отпрысков. С чего бы они даровали им синих посланцев? Ох, как хорошо, что наша Великая Матерь не такая!

– С другой стороны, – задумчиво пожевала губами рыжая бестия. – Всегда есть шанс произвести на свет вот такого урода. Нет уж, лучше ходить совсем без детей.

– Вот видишь, – просияла Элайла. – Совсем скоро Настя оттает; увидев, как Святая Прародительница любит своих малышей, она захочет стать такой же. И я принесу тебе целую банку её кровей, обещаю!

– Ну ладно, ладно, – кисло согласилась Риттия и отчалила восвояси.

На всякий случай, Настя провела в своём укрытии её часок. Затем вернулись Зашоры, облепив хозяйку дома и кинувшись пересказывать новости семьи Таннов, так что девушка незаметно спустилась вниз, не боясь уже покушений на своё достоинство.

Следующим событием, которое значительно разнообразило её существование, стали похороны. Умини лишилась давней подруги детства, 84-летней (как предположила Настя) Джайны. Обсуждали это с придыханием, словно невероятное чудо. На целый день семейство погрузилось в торжественную задумчивость: говорили тихо, двигались аккуратно, словно из своего уютного дома перенеслись в пафосный музей.

Умини как будто пришла в сознание и радостно покачивалась, делясь воспоминаниями из детства.

– Семь первокровей, целых семь! – ликовала старушка. – Ах, моя дорогая Джайна! Вот это я понимаю – праведница!.. В наше время можно было ещё увидеть человека, который доживал до таких седин. Сегодняшний Ариман погряз в скверне; мы встречаем пятипервокровного мальчонку и смотрим на него, как на святого.

– Да как по-иному, бабуля, – поддакивал ей Урчи, будучи в тот день особенно ласков. – Таковы законы природы. Первые дети Ариматары-Мархур-Здормы были сильны и здоровы, они любили Великую Матерь больше жизни, и та открывала им своё лицо ежедневно. Всё же, что ни говори, первенец для женщины – существо особенное. Но чем дальше, чем хуже становится человеческий материал. Мы погрязаем в скверне и неблагодарности, Судные дни настают всё чаще, семейства гибнут в часы мрака… В нас остаётся всё меньше от Желаннейшей из Женщин; поколение-другое, и мы превратимся в проклятых дейтцев.

– Стоп! – вкрадчиво заявила Касьянова, азартно стукнув рукой по столу. – Чем позже рождаются ариманцы, чем меньше в них Великой Матери; первенцы же её являются образцом всех добродетелей, так?

– Так, – энергично кивнул Урчи. Он хлопотал по хозяйству, отдирая пол и стены после одного очень бурного застолья. – Перворождённые и потомки перворождённых живут в Запретном городе. Ариматара-Мархур-Здорма любит их больше других, поэтому подпускает ближе к телу… Ах, подумать только, они могут видеть её каждый день, касаться её рук, общаться, не перебиваемые шумом Арихара́та!

– А если человек настолько свят и так боготворит Великую Матерь, что дожил до десяти первокровей – может ли он поселиться в Запретном городе?

– Увы, – опечалился Урчи. – Первенцы ревнивы… Святая Прародительница, в великой любви своей, не хочет, чтобы её дети враждовали. Она не будет сталкивать их лбами, мы смирились, что можем лицезреть Желаннейшую из Женщин лишь во время великого праздника Арихарата.

– Ох, бедняги, – едва слышно пробормотала Касьянова, – все социальные лифты вам перекрыли… К чему был мой вопрос, Урчи. Чем чаще рожает женщина, тем сильнее изнашивается её организм; главные соки идут первым детям, а десятый и двадцатый ребёнок выглядят на их фоне не очень убедительно, ведь так?