Текст книги "A.S.Y.L.U.M: Дети Сатурна"

– Так, – охотно согласился Урчи; он отчаянно возился с метёлкой, которая плохо держалась на черенке и то и дело норовила соскочить.

– Выходит, Святая Прародительница не настолько могущественна, как может показаться на первый взгляд; она не может подчинить себе магию, которая сохраняла бы её лоно в первозданном виде… Какая жалость.

Урчи застыл на месте; глаза его расширились, точно мужчина узрел портал в иное измерение.

– Для Святой Прародительницы, – заговорил он механически, как робот, – нет ничего невозможного. Просто она не хочет создавать конкуренцию между любимыми чадами; всегда удобнее иметь в обществе строгую иерархию.

Голос его становился всё мягче и неувереннее; мужчина сам не заметил, как бросил метлу и начал скрести себя по телу, сдирая невидимую грязь.

– Но ведь она могла бы найти средство и сделать вас равными, – очаровательно поджала губки брюнетка. В ней медленно поднимал голову старый злобный бес, изредка заставлявший её играть с людьми и находить в этом холодное удовольствие. – Ариматара-Мархур-Здорма каждый день являла бы вам своё лицо, а Запретный город перестал бы существовать, так как распространился бы на весь Ариман. Неужели она недостаточно любит своих младшеньких?

Урчи с криком бросился за порог и с головой запрыгнул в грязь.

– Плохо кончишь, – покачала головой Умини, на секунду становясь серьёзной. – Видела я таких, мучивших себя глупыми вопросами; все они давно покоятся на дне.

К тому моменту, когда мужчина привёл себя в порядок, подтянулась Элайла с торжественно разодетым, шаловливым выводком.

– Дети, – с возвышенным пафосом обратилась ко всем мать семейства, – сегодня мы увидим праведницу, что дожила до семи первокровей и умерла от естественных причин. Я никогда не могла представить, что семейство Манфро настолько свято перед лицом Великой Матери. Но сейчас я хочу, чтобы вы брали с него пример. Общайтесь с их детками, играйте, копируйте поведение, повторяйте образ мыслей. Надеюсь, что и мы с вами доживём до преклонного возраста и умрём своей смертью.

Элайла бурно расцеловала домочадцев, и праздничная процессия двинулась к дому Манфро. Создавалось ощущение, что на это удивительное событие стекался весь город.

– Для начала мы зайдём в Дом новых женщин, – озабоченно сообщила девушке Элайла, таща за руку упирающуюся и капризничающую Молиону. – Возьмём у них амулет для Джайны. И попросим для тебя ожерелье на удачу. Может, они посоветуют нам, как тебе быстрее заслужить милость в очах Великой Матери.

– Куда-куда зайдём, простите? – уточнила Настя.

Урчи перехватил девочку и усадил её себе на плечи, так что Элайла вздохнула полной грудью и начала степенно объяснять.

– О, это дом настоящих праведников. В нём живут мужчины, которые не смирились со своей долей; они так пламенно любят Святую Прародительницу, что готовы на всё, чтобы приблизиться к её светлому облику. В страстном порыве отрезают они мужские органы и идут жить в Дом новых женщин, признаваясь Ариматаре-Мархур-Здорме в любви днями и ночами. Поэтому дом их стоит цел и нерушим, сколько бы ни грохотало кругом Судных дней…

– Нет, – резко прервала её Дженита. – Один раз, около трёх поколений назад, он всё же ушёл под землю.

– Увы, – вздохнула Элайла. – И это ещё раз доказывает, что скверна имеет свойство проникать даже в самые чистые души и отравлять самые высокие помыслы.

– А в меня это вселяет надежду, – просветлел Урчи, играя с малышкой на шее. – Ведь даже если святые дрогнули под натиском грехов, чего можно требовать от нас, обычных стручконосцев?

– Поговори мне тут, комок грязи, – снабдила зятя дружелюбной затрещиной Дженита.

Возле Дома новых женщин образовался грандиозный затор; все желали получить амулеты для похоронного обряда, так что Зашорам пришлось стать в конец очереди. Настя узнала это место; здесь она побывала на свой четвёртый день в Аримане, во время ознакомительного путешествия.

Гам стоял чудовищный. Дети носились и играли, не слушая никого из окружающих. Пятилетняя Гаяра увидела свою подружку – маленькую Лайбо, жившую неподалёку от Дома новых женщин, – и отправилась к ней домой. Вернулись девочки с большим деревянным приспособлением, похожим на вычислительные счёты, и с упоением начали его раздалбывать.

– Лайбо! – грозно прикрикнула мать девочки. – Немедленно прекрати ломать бабушкин подарок! Хватит крушить всё подряд, как глупый мальчишка!

– Да пускай играются, – робко вставила Элайла. – Мы вам такой же принесём.

– Дочь! – заорала скандалистка, переходя на раздирающий уши ультразвук. – У тех, кто дерётся и не слушается, маму, вырастает пиписька. Ты хочешь никогда не родить малыша и бесцельно шляться по свету, ублажая женщин?

Этот аргумент подействовал на светловолосую бунтарку; малышка призадумалась и выпустила странный агрегат из рук, отчего тот чуть не утонул в грязи.

Толпа тем временем неуклонно продвигалась вперёд; площадь перед Домом новых женщин была выложена камнем, так что девушка не уставала благодарить мироздание, что ей не приходится ждать, завязнув по колено в грязи.

Где-то вдалеке послышался повторяющийся глухой стук; как могла понять Касьянова, одна женщина отчаянно лупила своего мужа.

– Угомонись, Миуна, не надо! – увещевал красивый баритон.

– Он сам меня провоцирует! – долетал до Насти истерический вопль.

– Разве понравится Великой Матери, что ты бьёшь её сына? – встрял неизвестный миротворец.

– Я женщина, мне можно! – срывала голос незнакомка. – У меня эмоции, мне тяжело сдерживаться! А это – безмозглый чурбан, он всё равно ничего не чувствует! Если я завтра утоплюсь в грязи во славу нашей Святой Прародительницы, он и слезинки не проронит! Клянусь вагиной, когда я избиваю игрушки своих детей – и то больше эмоций вижу! Никакой отдачи!

Настасью терзало стойкое ощущение, что этот ад никогда не закончится, но часа через два пришёл черёд Зашоров получить свою толику счастья. Едва переступив порог, девушка попала в узкую вытянутую комнату со столом вдоль стены; рядом стояли женоподобные мужчины в жёлто-розовых туниках, расшитых блёстками, и огромных блондинистых париках. Они быстро выдавали каждому пришедшему по крошечному жёлтому амулету и читали короткую молитву. Потом кастрат подхватывал визитёра на руки, будто младенца, пел невнятную колыбельную и отпускал восвояси; ариманец уходил осчастливленный, точно его проштамповали небесной печатью, защищающей от всех бед.

– Гупион, милый, – умасливала скопца Элайла, – не найдётся ли для Настеньки ожерелья или бус каких? Она чужеземка, та самая; помоги ей снискать любовь Великой Матери, пусть она быстрее станет частью нашей семьи!

– Очередь, очередь, – бубнел выдающийся мужчина, решивший стать женщиной, и активно выпроваживал очередную просительницу. – Времени нет, всё потом!

– Да ведь она в грязи растворится, пока дождётся, – со слезами на глазах произнесла Элайла.

– Вот тогда и приходите. Следующие!

Им дали такие же амулеты, как всем, и быстро вытолкнули за порог, ведь глава Зашоров всё не унималась. Настя окинула взглядом безбрежный людской поток, который всё прибывал, и вполне поняла издёрганность избранного.

– Как у вас принято считать, Урчи, – серьёзно поинтересовалась девушка, когда они заспешили к желанному дому, – что происходит с человеком после смерти?

– О! – воскликнул мужчина; Молиона безжалостно оттягивала ему уши, но он давно смирился. – Душа человека возвращается в Небесное лоно, к Святой Прародительнице. Потом приходит к нам, на землю, в образе синего посланца. Проходит время, и человек рождается в Аримане заново.

– Ага, переселение душ! – воскликнула Касьянова и еле слышно пробормотала под нос: – А ты недурна, Ари.

На подступах к дому их ждала не меньшая очередь, чем к лежбищу кастратов. Настя залезла на спину Урчи и увидела лежащую в грязи старуху, сморщенную и полностью голую. Люди подходили к ней, прощались и клали в грязь полученный в Доме новых женщин презент. Как пояснили Касьяновой, Джайну просто закопают рядом с домом, прикрыв всеми амулетами. Чем ближе лежит дар человека к телу усопшей, тем большая удача его ждёт.

Вообще эти похороны были совершенно удивительным событием: здесь ощущалось не горе, а светлая печаль, радостное удивление и ощущение уникальности момента.

– Элайла, милая моя!

Клич раздался со стороны низкой, словно пришибленной к земле женщины лет сорока пяти, с жёсткими чёрными волосами, кожей в рытвинах и бородавках, нависшими надбровными дугами и разросшимися бровями, из-под которых поблескивали хитрые глаза цвета ночи.

– Кахильда, ты здесь!

Элайла отчаянно замахала рукой брюнетке. Та быстро выпустила руку маленькой уродливой девочки и со всей дури ломанулась к Зашорам. Подлетев к спокойному семейству, словно огненный метеор, Кахильда принялась по очереди душить всех в объятиях.

– О, та самая Настенька!

Касьянова чуть не отпрыгнула, когда женщина направилась к ней; брюнетка лобызала Зашоров так сильно, что на их щеках оставались дорожки от слюней.

– Не бойся, милая, – успокоила девушку Элайла и обратилась к подруге. – Она ещё дикая совсем, Кахильда. Немного боится ариманцев; всё-таки Настя пока не принята в лоно семьи… хотя для нас она как родная!

Кахильда с жадностью пожирала Касьянову глазами, точно та была сочным мясным пирогом.

– Знакомься, Настенька, это Кахильда из семьи Кракунов, соседка наша, – представила женщину Элайла и с извиняющейся улыбкой добавила: – Настя очень хотела прийти к вам в гости, но заболела.

– Очень, – пробормотала Касьянова. Брюнетка ей инстинктивно не нравилась.

Кумушки начали громко обсуждать свои дела, так что у Насти затрещала голова; отстояв три часа в очереди и получив возможность положить рядом с безжизненным телом свой амулет, Касьянова со вздохом облегчения расправила грудь и попыталась было сбежать.

– Стой, – схватила её за руку Кахильда. – Мы обязаны сказать доброе слово родственникам.

Вообще, все старались протиснуться в дом Манфро, но желающих было так много, что стены трещали по швам. Впрочем, для ушлой Кахильды не было ничего невозможного. Вскоре она уже общалась с бледной хрупкой блондинкой, валящейся с ног от усталости.

– Омми, милая, какое счастье, – тараторила женщина, – кто бы мог подумать, что она умрёт своей смертью… Вас теперь будет почитать весь город, тебе нужно быть к этому готовой.

– Ах, бедная моя тётя, – всплакнула Омми. – Она говорила, что намеревается пожить ещё три подготовки; я думала, мы утонем все вместе…

– Бедная, бедная, – охотно соглашалась Кахильда. – Какое ужасное горе. Если вдруг будет нужна какая-нибудь помощь во встрече гостей из Запретного города – зови, я всегда готова. А это, кстати, та самая чужеземка. Она живёт почти что у меня, могу познакомить вас поближе.

Касьянова почувствовала себя драгоценным антиквариатом, который выставили на торги.

– Да-да, – кивнула блондинка и захлебнулась под наплывом сочувствия очередного визитёра.

Настя с ужасом заметила, что на её глазах дом погружённой в горе Омми разворовывают на мелкие щепки; гости не столько разговаривали с женщиной, сколько пытались незаметно стащить что-нибудь из обстановки. Не осталась в долгу и Кахильда; брюнетка без зазрения совести отломала ручку кухонного шкафчика и спрятала её в рукаве.

– Возьми, – сказала она Насте, указывая глазами на доску в полу, которую тихенько разламывали человека три. – На удачу.

Касьянова энергично замотала головой; она физически не могла больше находиться в этом месте и пулей вылетела на свежий воздух.

А призрак Джайны незримо продолжал портить жизнь девушке: Кахильда, соскучившись по соседям, пригласила их в гости. Всю дорогу женщина не отлипала от Элайлы.

– Ах, милая, чудесно выглядишь сегодня, просто великолепно! – кудахтала она, прочно взяв блондинку под руку. – Вот бы моя Эменира так одевалась… Смотри, дочь, – грозно прикрикнула Кахильда на понуро плетущуюся девушку лет восемнадцати, – вот как надо одеваться. А не то – повесила нос и ходит тут, как неприкаянная.

Пронзительное застолье затянулось до поздней ночи (впрочем, ночи в Аримане мало отличались от дней, только вокруг было меньше света). Разговоры вертелись вокруг того, каким же удивительным образом покойная Джайна дожила до семи первокровей и смогла умереть своей смертью.

– И всё-таки это странно, – не могла успокоиться Кахильда; мысли её вертелись вокруг одной точки, и она снова и снова возвращалась к ней, как человек, который не может добиться удовлетворяющего ответа. – У неё не было ни семьи, ни детей; она прожила всю жизнь, как вольный ветер. Эдакая незадача…

– Душа у неё была добрая, – расчувствовалась Элайла, – помню, когда просила помощи с детьми, никогда не отказывала.

– Да где уж там, тоже мне нашли великую праведницу! – злобно прицокнула языком Дженита. – Эта ваша Джайна только и знала, что таскалась из дома в дом, ни к кому не привязанная. Едва она чуяла скверну, распространявшуюся в доме одной сестры, сразу же убегала жить к другой. Конечно, с таким подходом и до десяти первокровей доживёшь.

– Мама! – возмутилась Элайла. – Мы всегда были к Джайне несправедливы. Я думала, что она ненормальная, раз не хочет заводить семью.

– Что поделать, Джайна была изгоем, – поддакнул ей Урчи. – Никто с ней не общался, кроме нескольких сестёр да ещё парочки семей. Хвала Святой Прародительнице, наша добрая Умини питала к ней сердечную привязанность…

– У вас хороший нюх на праведников, – кисло сказала одна из дочерей Кракунов, точная копия матери.

– Следующий Судный день вы обязательно переживёте, – проворковала Кахильда. – Иметь такую праведницу в подругах, да ещё и чужеземку дали на перевоспитание… Можете даже не сомневаться!

– Да будет благословенно святое лоно Желаннейшей из Женщин, она видит нашу любовь, – воздел руки к небу Урчи.

– И всё равно это несправедливо! – хлопнула кулаком по столу Дженита. – Я рожала детей, как проклятая, хвала Ариматаре-Мархур-Здорме. Здоровье моё расшатано, нервы пляшут, красота давно увяла. А эта пичужка жила, не зная хлопот и забот – и на те, главная праведница Аримана!

Глаза Кахильды опасно сощурились.

– Я бы не стала на твоём месте, Дженита, – ехидно произносить она, – поливать помоями эту святую женщину.

– Ага, Кахильда! – вскрикнула разозлённая дама, – кто говорил мне, что Джайна – выкидыш пред очами Великой Матери, раз та не хочет даровать ей потомства?

– Матушка, – начала увещевать женщину Элайла, гладя её по плечу, – так ведь вся любовь Джайны ушла на Святую Прародительницу, она не растрачивалась на собственных детей. Вот поэтому она и погребена в грязи у своего дома… Который будет стоять целёхонек до конца времён.

Подобного рода спор – в разных его вариациях – повторялся часа полтора, словно песня, поставленная на бесконечный повтор. Настя впала в глубокую задумчивость и в разговоры не вступала. Ей было важно переосмыслить всё, что она видела за день: какая-то мысль залегла на самое дно души и никак не давала покоя. Сколько девушка ни старалась выловить юркую догадку в этом мутном водоёме, выманить её на приманку, всякий раз важное соображение соскакивало с крючка.

Прогулки в одиночестве всегда помогали Касьяновой привести мысли в порядок; на следующий день она встала пораньше, незаметно ускользнула от Зашоров и отправилась исследовать Ариман. Ходьба, правда, не дала желаемого эффекта: идти стремительно и свободно не получалось, ведь можно было соскользнуть с тротуара в грязь, а когда Настя контролировала каждое движение, то мысли отказывались выстраиваться в стройную систему. Зато она набрела на крайне удивительное зрелище: на одной из улиц явно происходил праздник. Ариманцы сидели на кромках домов и в экстазе приветствовали женщину в огромном причудливом платье. Та восседала на больших деревянных носилках, которые тащили на плечах, едва перемещаясь в грязи, четверо мужчин.

– Что здесь происходит? – шепнула Касьянова одному из зрителей.

– О, сегодня великий день, – увлажнились глаза мужчины. – Наша Фиса впервые стала матерью. Да хранит она облик Ариматары-Мархур-Здормы вечно!

– А в чём смысл этой процессии? – не унималась Настасья.

Собеседник взглянул на неё с явным недоумением. Постепенно в его затуманенных глазах нарастал проблеск мысли; очевидно, он соотносил, почему незнакомая девушка задаёт ему такие странные вопросы.

– Когда ариподобная рожает в первый раз, – терпеливо принялся разъяснять мужчина, – она имеет право на секунду почувствовать себя Великой Матерью в её могуществе и непревзойдённой красоте, какой она является нам на праздник Арихарата.

Он уставился на церемониальное торжественное шествие и больше не мог сдерживать себя, издавая радостные крики. Настю удивляло, что ариманцы говорят об Арихарате, как о величайшем чуде, ждут его, точно наступления Нового года – по той кустарной версии, что разыгрывалась перед ней, не происходило ровным счётом ничего интересного… до того момента, пока новоявленная матерь не поравнялась с дверьми отчего дома. Оттуда вышли дети, одетые в костюмы синих сперматозоидов (Настя могла поклясться, что это были именно они) и начали разносить зрителям небольшие коробочки с угощениями.

Покинув удивительный праздник, Настя решила идти дальше, до самой границы Аримана. Она впервые решила посмотреть, что лежит за пределами города (во время её первой масштабной вылазки охранники не давали зайти ей слишком далеко). Выйдя на окраину, девушка увидела лишь бесконечные, тягучие просторы, утонувшие в жидкой грязи. Здесь было абсолютно безлюдно, ни единого намёка на живую жизнь. С разочарованием развернувшись, Настасья затрусила по направлению к дому. Вернулась она ближе к ночи; Зашоры окружили её, встревожено расспрашивая, где же девушка пропадала весь день и почему ни о чём их не предупредила.

Впечатлений было достаточно; ошмётки мыслей наконец-то переплавились в нечто единое и цельное. Теперь Настя точно знала, какие вопросы задаст Таурусу на следующей проповеди.

Глава 13. Вторая пасторская

В тот день девушка проснулась раньше всех и, подобно шаловливому ребёнку, который сильно хочет в зоопарк и поэтому ставит семью на ноги с самого утра, развела активную деятельность. Она едва не подпрыгивала от бегущего по телу тока, точно вот-вот начнёт метать молнии, как Зевс-громовержец. Во время грязевого вояжа она походила на погонщика мулов, подстёгивавшего строгими окриками всех вокруг.

Картина в Доме проповеди повторилась один-в-один: вялая неразбериха в зале, тухлый гул голосов, медленное стягивание жаждущих наставлений сынов Аримана. Настя с нетерпением заняла то же место, что и в прошлый раз, и приготовилась слушать.

– Я хочу начать эту проповедь, дети мои, с великого первородного греха, присущего нам, мужчинам, – приступил Таурус. Говорил он сегодня лениво, был явно не в духе. – Постоянное напоминание себе о том, что мы носители вируса зла – единственное, что способно вышибить гордыню из наших умов и сердец. Что я понимаю под первородным грехом, сыновья мои?

– Агрессию, – хором потянули мужчины.

– Совершенно верно, глупенькие вы мои.

Мужчины скукоженно захихикали.

– Да, милые сыновья Ариматары-Мархур-Здормы, именно агрессия является первородным грехом яйценогих. Дай вам волю, вы будете только драться и убивать. Я был в нечестивых, злых странах, не отмеченных божественной печатью любви Великой Матери. Святое солнце! Там мужчины с младенчества бьются; их забавляет резня, они думают лишь о том, как бы унизить и подчинить другого. Они находят наслаждение в бойне. Они с радостным кличем идут на войну, заправляют собой мясорубку. Если не дать им войны, они начинают громить свой дом, избивать до крови жён, матерей и дочерей.

Раздались вздохи ужаса; несколько мужчин заломили руки и начали рыдать. Один даже упал в обморок.

– Да. В богинеликой мы этого не увидим. Женщина – это сгусток материи, осенённый светом благодати. Женщине и в голову не придёт насиловать, грабить, убивать; ариподобная хочет лишь дарить, любить, заботиться, оберегать. В тех злых, перевёрнутых землях, где всё поставлено с ног на голову, богинеликие находятся в подчинении у мужчин, они считаются вторым сортом. Те страны потонули в крови и насилии, их судьбы обречены… Ради справедливости стоит упомянуть, что встречаются и злые женщины; но это почти такая же уродливая и редкая деформация, как добрый мужчина.

– Скажите, могу я задать вопрос?

Настя спокойно и твёрдо подняла руку и, хоть голос её звучал неуверенно, обратилась к Таурусу. Присутствующие с любопытством пооборачивались и стали вытягивать шеи по направлению к задавалке.

– Конечно, дочь моя, – кивнул проповедник и потянулся за стаканом воды.

– Как так получилось, что хорошие и добрые женщины оказались порабощены злыми и ужасными мужчинами? Разве не стремится общество к рациональному устройству?

– Нет, дорогая моя, что ты! – покачал головой Таурус. – На стороне зла – грубая сила. Тонкую нить, протянутую Небесами к головам женщин, так легко раздавить грубыми пальцами! Хрустальный голос добра заглушают волны насилия, и миры те тонут в море хаоса.

– Дело в том, что я знавала одного человека из Верхнего города, который так же, как и вы, отче, бывал в скверных и нечестивых странах. Он поведал мне о том, что женщины там не интересуются ничем, кроме непосредственно-осязаемой, чувственной, материальной стороны жизни. Мужчины же увлечены духовными интересами. В соответствии с этим распределением возникает естественное разделение труда. Мужчина рождает идею корабля, женщина его строит и обустраивает; мужчина ведёт их суденышко к райским берегам, женщина делает их путешествие увлекательным. Женщине не интересно смотреть в бинокль и становиться за штурвал, а мужчина скучает, оттачивая доски. Это предопределено самой природой. Если бы в женщине было сильно стремление к духовному, редкая бы согласилась беременеть, редкая полюбила бы беспомощное и глупое дитя. Разве не так?

Таурус зашёлся в редком сдержанном кашле, злобно поглядывая на настырную всезнайку.

– Ты действительно так думаешь, дочь моя? – спросил мужчина со всей степенностью, на которую был способен, однако в голосе его звенели тревожные нотки.

– Нет, не думаю, – оживлённо откликнулась Касьянова. – Просто у нас, в Злых землях, так сильно распространена женоненавистническая пропаганда… Наши священнослужительницы промывают мозги девочкам – внушают тем с детства, что они второй сорт. Но Ариман раскрыл мне глаза! Что за чудесное место! Я почти готова избавиться от всех своих стереотипов и предубеждений; однако вы понимаете, что яд пропаганды очень сложно вытравить из мозга окончательно. Какие-то ложные концепции то и дело дают о себе знать, всплывают в самый неподходящий момент. Развейте их, отче, и вы сделаете меня самой счастливой женщиной на свете!

– Другое дело, – ласково ответил Таурус, делая успокаивающий жест рукой. – Я с радостью помогу тебе, милая, убрать все комплексы и почувствовать себя настоящей богиней. Однако и ты должна смирить свой взбудораженный ум, сидеть спокойно и внимать слову мудрости.

– Я вся внимание! – театрально всплеснула руками Настя. – Но всё-таки: что бы вы сказали тому человеку в Верхнем городе?

– Дочь моя, тот человек, с которым ты разговаривала в Запретном городе, исходил из идеологии, которую навязали сильные слабым. Мужчинам выгодно переложить самые тяжёлые, неинтересные работы на дамские плечи. Как заставить богинеликую добровольно впрягаться в ярмо, да ещё так, чтобы она не роптала, а получала удовольствие? Подвести необходимую идеологическую основу. Видя похвалу за то, как женщина прекрасно готовит и убирает, понимая, что это общественно одобряемое занятие, наблюдая, как она радует окружающих, несчастная и сама начинает верить в то, что ей всё это нравится. Если девочке с детства внушать, что она рождена для великих научных открытий, а в нарядах и стряпне особой заслуги нет, она вырастет образованной и далёкой от быта женщиной. Уверяю тебя, если культ воинской славы перевести в культ великой уборки, стручконосцы кинутся драить полы с не меньшим остервенением, чем убивать друг друга.

– Охотно верю, это мы сейчас и наблюдаем, – непроизвольно выдала волчий оскал Настя. – Однако у меня ещё один вопрос, отче. Вы говорите, что женщина одухотворена божественным. Но если мы сравним репродуктивные системы полов, то наблюдается некоторый диссонанс. Мужчина производит миллиарды живых, активных клеток. У них есть голова и хвостик, у них есть побуждение, стремление, смелость и решительность. Это отважные капитаны, что отправляются в дальние моря. Женские клетки производятся так редко! Да и умом особым не блещут. Попадая в женское тело, сперматозоид индуцирует все процессы; это та божественная искра, которая приводит в движение неподвижную и мёртвую материю. В вашей теории женщина обязана быть носителем клеток, обладающих самосознанием, вовсе не мужчина.

Слушатели в изумлении раскрыли рты, пытаясь переварить услышанное.

– Однако, дочь моя, – угрожающе возвысил голос проповедник, – ты явно не понимаешь смысл слов, которые произносишь. Тебя плохо кормили утром: возвращайся домой и подкрепись лакомством от своей несравненной хозяйки.

– О, нет-нет, – живо вскинула руки Настасья, – я ни на что такое не намекаю; просто у нас, в нечестивых землях, нарушился естественный ход вещей и процессы зачатия происходят по-другому. Как человек образованный, вы разрешите терзающие меня сомнения, я более чем уверена.

Таурус застыл недвижим, прикованный к трибуне. С минуту он беспомощно улыбался, бегая глазами по залу:

– Кто-нибудь уловил суть речей нашей зловредной гостьи?

Мужчины растерянно оборачивались, перешёптывались, шушукались, однако вступить в спор никто не хотел. Проповедник тихо улыбнулся, будто придумав нечто весьма интересное, откашлялся и назидательно накренился по направлению к Насте.

– Не обращайте внимания, сыновья мои, мне придётся употреблять слова и примеры, которые на слуху в Осквернённых землях, не отмеченной светом Ариматары-Мархур-Здормы. Так нашей гостье будет понятнее. Итак… Видишь ли, Настенька, дитя моё неразумное, только в женщине возможно чудо Господне. Две души в одном теле, одна из которых – чистая, ангелоподобная душа младенца… Чтобы она прижилась, душа матери должна быть не менее невинной, чем у этого небесного создания. Поэтому изначально женская природа чиста; ей противно всё грубое, примитивное, её манит лишь утончённое. В нечестивых и грязных странах, как успел заметить твой знакомый из Запретного города, женщин привлекают умные, смелые, весёлые мужчины. Дамы не смотрят на внешнюю оболочку, им важнее духовные качества партнёра. А сосискообразный влюбится хоть в макаку, носи она грудь пятого размера. Чихать мы хотели на душу! Мужчины смотрят вниз, в этом наша природа. Редкая женщина испытывают тягу пить, курить и сквернословить, она чаще всего поддаётся этому пороку под общественным влиянием или прямым воздействием мужчин. Меж тем стручконосцы без этого бесятся. Им кажется, что они станут святыми и им нечем будет полировать свой нимб, если будут ходить хоть без одной дурной привычки. Теперь тебе понятно? Пойдём дальше. Скажите, дорогие сыновья мои, как часто вы представляете себе Желаннейшую из Женщин на ночном ложе?

– Вы не ответили на мой вопрос, – твёрдо прервала его девушка. – Как в вашу концепцию богоизбранности женщин вписывается то, что женские репродуктивные клетки значительно уступают в сознательности мужским?

– Видали вы такую барышню? – с натянутым смехом ответил Таурус. – Ей жмут женские привилегии. Так и хочет от них избавиться.

– Мне жмут любые искажения истины. Когда я слышу запутанные идеологемы, направленные на манипуляции общественным сознанием, просто в порошок меня растирает. Если ваша Ариматара-Мархур-Здорма посылает детей с неба, почему бы ей не сделать всех детей девочками, зачем вводить этот вторичный и неполноценный пол – мужчин? Только чтобы держать их на положении рабов? Как-то жестоко по отношению к собственным детям.

По залу пронеслись ахи и вздохи; несколько слушателей выбежали и прыгнули в грязь, остальные начали фанатично тереть себя или биться головой об пол.

– Однако ты не будешь отрицать, моя милая, – впился пастырь в Касьянову коварным взглядом, – что до десятой недели каждый человеческий зародыш – девочка? Именно женщина – первозданная форма; мужчина – так, несчастливое отклонение.

– О, какие глубокие познания в биологии Осквернённых земель, – развеселилась девушка. – Может, вы подскажете мне, отче, как сделать так, чтобы дети сыпались с неба? Из-за живых сперматозоидов наши мужчины мнят из себя невесть что.

– Вряд ли можно сравнивать чудо, когда душа даёт приют другой, ангелоподобной душе, а в одном теле бьются два сердца, с бесконечным производством миллиардов полоумных клеток, что слепо мчатся вперёд, движимые невнятным инстинктом, толкаются, бодаются, и вообще не наделены ни одним проблеском разума, – сурово ответил проповедник, жестом приказывая Насте замолчать. – Вернёмся к моему вопросу.

Один хлипкий человечек, дрожа, как осиновый лист, робко вытянул руку.

– Слушаю тебя, сын мой.

– Отче, две ночи назад, когда я возлежал с супругой моей, я представил себе девушку… Нет, она, конечно, была похожа на Ариматару-Мархур-Здорму, но не совсем. Лицо у неё более строгое. И волосы вздымались, как ветви на Древе Жизни.

– И часто случаются у тебя такие видения? – строго спросил Таурус, зажмурившись и ухватившись за переносицу.

– Никогда, никогда не случаются, отче, – испуганно ответил хлюпик. – Впрочем, один раз… Около подготовки назад…

– Довольно, сын мой. Я всё вижу. Скажи, тебе было бы приятно, если бы жена на ложе представляла не тебя, но похожего на тебя мужчину? Скажем, соседа.

– Моя Умара может представлять себе, кого угодно, – испуганно затараторил бедняга. – У неё ведь нет идеала стручконосца, Желаннейшего из Мужчин…

– Разумеется. Но это не отменяет того факта, что Великая Матерь осталась обиженной такой расстановкой сил. Либо жена, либо Ариматара-Мархур-Здорма, никаких других женщин – я долблю вам это правило невесть детодней. А вы знаете, чем кончаются грехи в помыслах. Напоминаю, что Судный день уже близко.

Мужчина отчаянно зарыдал, трясясь всем телом.

– Но я не могу контролировать свои мысли, отче, не могу! Они слишком обширны… Они не слушаются меня!

– Почему-то другие могут, а ты – нет, – сухо ответил Таурус. – Впрочем, оставим это. Судный день покажет, как далеко зашёл твой хадан. У кого ещё вопросы? Слушаю, сын мой.

С места поднялся крепенький, отменно сбитый, поджарый мужчина среднего роста с водянистыми голубыми глазами. Если в Настином восприятии первый спрашивальщик походил на студента консерватории, то этот был средней руки бизнесменом.