Текст книги "Петра. Часть I"

***

По алюминиевому сливу монотонно барабанил дождь.

В приоткрытое окно заглянула ветка березы и спряталась, будто предлагая поиграть в пятки. По велению ветра она, то скрывалась за больничной стеной, то показывалась снова.

«Вот и лето, – подумала Мария Андреевна, наблюдая за струйками, стекающими по стеклу. – Лето с его душистыми дождями, поездками на дачу и планами на будущее».

Сердце сжалось от мыслей о таком, еще недавно реальном счастье. «Как же хочется уснуть, а проснувшись узнать, что как ветка березы ее счастье просто решило поиграть в прятки».

Мария Андреевна вздрогнула от стука в дверь.

– Где прячется лучший доктор нашей больницы?

Марк Петрович Фишман поставил на стул толстый кожаный портфель и встал рядом, глядя в окно.

– Какой светлый дождь, не находишь? – произнесла Мария Андреевна. – Весенний.

Марк покосился на нее, и хмуро спросил:

– Ты до чего себя довести хочешь, Мария? У тебя дочь. Согласен – взрослая дочь, но ей нужна живая, здоровая мать. Подумай – если ты загонишь себя, как это переживет Петра? – перебирая аргументы, продолжал убеждать Марк Петрович. – Что ты молчишь? Ты хотела бы, чтобы Петра осталась одна?

Мария Андреевна поискала в карманах халата обезболивающее.

– Марк, я все понимаю. Но работа меня сейчас спасает. Честно.

– Что ты ищешь?

– Анальгин.

Марк Петрович открыл портфель и достал из его недр трехсотграммовую бутылку коньяку.

– Марк, какой коньяк… мне еще полно отчетов делать…

– Забудь сегодня про отчеты. Все в понедельник. Сегодня едем на дачу!

– Какую дачу, Марк…

– Вашу дачу, Мария Андреевна. Выпей пятьдесят грамм, приляг ненадолго, а потом собирайся. В эти выходные мы тебя заставим выспаться, дорогая. Петра со своим кавалером маринуют мясо. Я ей поклялся привезти мать не позднее семи часов. Выспишься, отдохнешь. Посмотри в зеркало – какие синяки под глазами. Еще немного и руки скальпель держать не смогут. В конце концов, я как руководитель, запрещаю тебе в таком состоянии находиться в отделении. Ты что думаешь, я не знаю, что ты принимаешь от бессонницы?

Мария Андреевна села за стол, виновато опустив глаза. Марк Петрович подошел к ней и взял за руку.

– Я все понимаю, ты не можешь заснуть, но поверь это не выход. Надо просто перенастроить систему. Надо хорошо погулять, сменить обстановку, и сон наладится без всяких таблеток, которые как сама знаешь: одно лечат, другое ….

– Спасибо, Марк, – тихо произнесла Мария.

Марк Петрович обнял ее, легонько похлопал по плечу, и направился к выходу из кабинета.

– Давай, закругляйся, собирайся и через пятнадцать минут я жду тебя. Машина – перед приемным покоем.

Когда за Марком закрылась дверь, Мария Андреевна с трудом поднялась из-за стола. «Голова словно чугунная, и во рту привкус горечи. От транквилизаторов, наверное. Но, как их не принимать: спать, хотя бы раз в двое суток, все равно нужно».

Мария взяла бутылку, открыла дверцу стола и, нагнувшись, поставила в нижний ящик.

Выпрямляясь, она почувствовала, как правая рука начала молниеносно неметь.

Растирая занемевшую руку, она немного поработала кистью, сжимая, разжимая пальцы. Боль уже второй час стучавшая в висках, переместилась в затылок.

«И правда – надо прилечь», – подумала Мария Андреевна.

Открепив невидимки, она сняла накрахмаленный колпак и, взглянула на фото мужа, стоящее на столе. Потом взяла в руки витиеватую рамку и, вздохнув, произнесла:

– Надо как-то продолжать жить, Олег. Только – как, я не понимаю. Тогда, в лагере понимала, как выжить, а сейчас не знаю. Я и не подозревала раньше, что жить без тебя окажется так невыносимо.… Прости, что при жизни не дала тебе той любви, что ты заслуживаешь. А ты всегда был рядом, самый лучший, самый дорогой мой человек,… – слеза покатилась по щеке.

Кабинет медленно поплыл перед глазами. Стерлись очертания предметов, пол волнами заходил под ногами. Не успев даже вскрикнуть, доктор Терентьева упала, ударившись виском об угол сейфа.

В кабинете надрывался телефон. Марк Петрович, стоя в приемном покое, хмурясь, накручивал диск аппарата.

Петра налила себе и Михаилу по чашке чая.

«Скоро приедет мама. Марк Петрович звонил еще час назад, сказал, что она собирается. К девяти вечера уже будем на даче. Уложу ее в спальне на втором этаже, выспится, отдохнет. Все будет хорошо», – думала Петра, глядя, как Миша аккуратно укладывает в трехлитровую банку куски маринованного мяса.

В дверь негромко постучали.

– Наконец-то, мама…

Держа в руках чашку с чаем, она распахнула дверь, столкнувшись с потерянным взглядом доктора Фишмана.

– Марк Петрович?…

– Девочка моя…

Знакомое чувство застыло в груди Петры, перекрыв дыхание.

– … где… моя мама? – чужим голосом произнесла девушка.

Звонко опустилась на пол чашка, рассыпавшись осколками крупного красного гороха.

Петра смотрела на коричневое пятно, медленно расплывающееся под ногами.

Грозя долгой, убедительной оккупацией, страх одержал мгновенную победу над спасительным «все будет хорошо». Никакого «хорошо» больше не будет. Никогда.

– Крепись дочка, – заплакал Марк Петрович.

Проститься с Марией Андреевной Терентьевой приехало огромное количество людей. Актовый зал больницы был забит до отказа. Пациенты, друзья, коллеги входили, прощались и уступали место другим.

Петра сидела у гроба, остановив взгляд на сложенных маминых руках.

– Эти талантливые руки спасли столько жизней, – срывающимся голосом говорил Марк Петрович. – Столько сердец переполнено благодарностью к этому доктору с большой буквы, столько любви и бесконечной тоски в наших душах. Ты всегда останешься в нашей памяти, Маша… Спасибо, за то, что подарила нам счастье знать тебя…

Петра не слышала ни слова. Вокруг был точно вакуум. Ледяной и мертвый, как мамины руки.

Ей помогли встать, пройти к выходу, сесть в машину, и на кладбище взять горсть земли, чтобы бросить в могилу.

– Мишут, – шептала сыну Маргарита Аркадьевна, – мне кажется она не совсем в себе, посмотри в ее глаза.

У Михаила разрывалось сердце, глядя на любимую. Петра молчала, не реагировала на вопросы. Ей предлагали что-то сделать, она покорно выполняла, а когда все рассаживались по автобусам, вдруг исчезла, будто растворилась у всех на глазах.

– Семеныч, – крикнул Марк Петрович начальнику больничного гаража, – отправляй людей в кафе, я позже подъеду. Берешь контроль на себя.

– Есть, Марк Петрович! Не переживайте, все сделаю.

Петра, сгорбившись, стояла на коленях перед огромной горой венков и живых цветов, сжимая в руке что-то темное.

Марк Петрович тихонько дотронулся до ее плеча.

– Петра, деточка… пойдем. Надо идти, дочка…

– Когда? – глухо промолвила девушка.

– О чем ты спрашиваешь, милая? – Марк Петрович опустился рядом и попытался разжать ее кулак. Из ладошки посыпалась земля.

Петра повернулась к нему и вопрошающе взглянула в глаза.

– Когда это остановится? Их всех забрали… Что мне здесь делать одной?

– Ты не одна, дочка. Мы всегда рядом, – глаза доктора Фишмана наполнились слезами.

Михаил стоял рядом, оглушенный ее болью.

Он тоже опустился на колени рядом, взял перепачканные землей ладони девушки и поднес к губам.

– У тебя есть я. Я очень тебя люблю, Петра. Мы все тебя очень любим. Пожалуйста, прошу тебя пойдем. Надо отдохнуть, ты вторые сутки не спишь…

– О чем ты говоришь? Кому теперь это нужно, – слабо произнесла Петра.

Она позволила себя поднять и под руки отвезти к машине.

Марк Петрович поехал проверить, как все организовано в кафе, и вернулся через два часа.

Михаил открыл ему дверь.

Приложив палец к губам, он дал понять, что Петра спит.

– Это хорошо. Молодец, что сумел уговорить.

Марк Петрович заглянул в комнату Петры. Девушка лежала, свернувшись клубочком. На прикроватном столике теперь стояла одна большая фотография: бабушка, мама и папа возле нарядной ели, за пять минут до нового 1985 года.

Марк Петрович тихонько прикрыл дверь и вышел в гостиную. Он долго стоял перед высоким комодом, глядя на фото Марии Андреевны, в рамке с черной лентой наискосок, и покачивал головой, словно поддакивая своим мыслям.

Михаил сварил кофе.

– Ну что ж, Миша, – произнес Марк Петрович, – сейчас только ты сможешь вернуть Петре интерес к жизни. Подумай, сынок, как это сделать. Если такое состояние, как в эти дни, продлится до конца недели, надо будет что-то решать. Вот телефоны, там и домашний и служебный. Звони в любое время.

Он снова задумчиво посмотрел на портрет Марии, опять кивнул в такт своим мыслям и продолжил:

– И самое главное сейчас – ни на минуту не оставляй ее одну. Не хочется ничего плохого прогнозировать, но в таком состоянии все может произойти. В идеале, конечно, надо бы ее в стационар. Но я уверен – она не поедет. Вся в мать… Она тоже не любила лечиться.

Петра проспала почти двое суток. Михаил постоянно подходил к ней, всматриваясь в лицо, слушал дыхание, и иногда дотрагивался до запястья, где монотонно пульсировала венка.

Петра вышла в гостиную, когда Миша разговаривал по телефону.

– Ничего не надо, мам. Прошу тебя, у нас все есть. Петра все равно ничего не ест. Она спит. А я не голоден. Не переживай, в морозилке есть пельмени и курица.

Увидев в зеркале Петру, прислонившуюся к дверному косяку, он положил трубку, подошел к девушке и обнял ее.

– Помоги мне…

– Конечно, Петра! Что ты хочешь?

– Я хочу родить девочку и назвать ее маминым именем, – с трудом выговорила Петра.

Она настолько ослабла, что едва держалась на ногах.

Михаил не сразу понял, о чем она говорит. Когда до него дошел смысл просьбы, он прижал ее к себе, погладил по голове и прошептал:

– Любимая моя, самая лучшая. Конечно, мы родим девочку. Мы сделаем её самой счастливой во вселенной.

И тут Петра заплакала. Она плакала громко, закрыв лицо руками. Михаил, боясь, что не сможет ее успокоить, кинулся к телефону, судорожно ища в карманах джинсов телефон Марка Петровича.

Истерика прекратилась так же внезапно, как и началась. Петра всхлипнув еще раз, медленно поднялась и пошла в ванную.

Михаил тихонько приоткрыл дверь и прислушался к звукам. Умывшись холодной водой, Петра стояла перед зеркалом, вглядываясь в стекающие по лицу струйки воды. Потом медленно промокнула лицо полотенцем и вышла из ванной комнаты.

– Как все прошло? – спросила она, сев за стол.

– Марк Петрович все организовал очень достойно и все помогали ему. Как ты, Петра?

– Нормально, – задумчиво произнесла Петра. – Миш, я почти ничего не помню.

Михаил встал перед девушкой на колени, держа ее ладони в своих руках.

– Ты очень слаба, Петра. Может, приляжешь, вот здесь, на кушетку, а?

– Нет, не хочу, уже належалась. Какой сегодня день?

– Среда. Ты проспала почти два дня.

– Два дня…

Михаил кивнул.

– Я хочу поехать к маме.

– Петра, милая, может быть позже? Ты еще тяжело реагируешь…

Михаил тщательно подбирал слова.

– Ты можешь больше не переживать за меня, Миша. Все хорошо. Ты не забудешь, о чем я просила тебя?

– Конечно, Петра! Можно было и не говорить. Это и моя мечта.

Он поцеловал ее прохладные пальцы.

Петра отрешенно смотрела на мамин портрет. Одна мысль, одна надежда владела ею – родить ребенка, не позволив семье окончательно исчезнуть с лица Земли.

– Я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Ты и наша будущая дочь. Обещаю, у нас будет самая лучшая семья на свете, и ты больше никогда не почувствуешь себя одинокой. Клянусь!

Москва, настоящее время.

Будильник завел одну из своих семи мелодий, на этот раз – «Пусть всегда будет солнце».

Петра приоткрыла глаза и тут же зажмурилась от лучей, нахально пробившихся в небольшую щель меж плотными шторами.

Перевернувшись на другой бок, она еще немного послушала звук бодрой мелодии, потом решительно откинула одеяло и села на кровати.

Петра накинула шелковый халат с драконами, подаренный Машей на прошлый день рождения, сопроводив легендой о неистребимости этого мифологического персонажа, и сонно прошлепала в гостиную.

Щелкнув пультом, она сладко зевнула и направилась варить кофе. За спиной, из телевизора прозвучало ежедневное по будням напоминание Антона Привольнова: «И помните: сегодняшний день возврату и обмену не подлежит».

Поглядывая на закипающий в турке кофе, Петра прикидывала план на день. Задач опять набиралось немало.

«Когда же она будет делать то, что хочется, а не то, что надо…»

Оставив на плите сваренный кофе, Петра прошла в душ.

Разноцветные струйки хлынули на макушку. Перебрав шеренгу кремов, муссов, кондиционеров она достала с полочки гель с эффектом массажа и, выдавив на варежку для пилинга немного прозрачной вязкой жидкости, принялась растирать тело.

Вдруг остановилась, задержав руку под мышкой. Петра быстро сняла перчатку и мыльной рукой снова потрогала себя, уже закинув руку за шею.

В голову пришла глупая мысль – почему это место называют «подмышкой». Под какой мышкой?

В подмышечной впадине совершенно отчетливо прощупывалось уплотнение. Петра не заметила, как цвет воды сменился на прохладный зеленый, и потом на холодный голубой. Нажав на хромированный смеситель, она несколько минут смотрела на мутное отражение в запотевшем зеркале, потом быстро вышла из кабинки и, забыв про кофе, начала судорожно одеваться.

Кинув Миле сообщение о том, что задержится, Петра завела машину.

В Москве вовсю расходилось утро. Пробки уверенно набирали силу. А по радио подробно рассказывали о том, как с возрастом усыхает мозг человека.

Поглядывая на дорогу, она выбрала из телефонной книжки номер доктора Фишмана.

– Марк Петрович, доброе утро. Простите, что без предупреждения, но я уже по дороге к Вам…

– Доброе, доброе, моя дорогая. Что случилось?

– Надеюсь, что ничего. Но это «ничего» хотелось бы Вам срочно показать, иначе весь день грозит стать мучительным ожиданием самого худшего.

Марк Петрович вымыл руки, тщательно смазал их кремом и сел за стол.

– Дорогуша, а почему ты не стала врачом?

– Что? – растерялась от неожиданного вопроса Петра. – Вы же знаете, меня никто не подталкивал к этому. Вот я и выбрала то, что мне нравилось больше всего.

Петра одевалась и с волнением поглядывала на доктора.

– А почему Вы спросили, Марк Петрович?

– Потому что тогда ты бы не нервничала так сильно, и не портила себе столь прекрасное утро. Это всего лишь банальный фурункул, в простонародье – чирий. Нет абсолютно никакого повода для паники.

– Пф-ф,… – облегченно выдохнула Петра.

– Сейчас он выглядит довольно подозрительно, но через пару дней грамотного лечения окончательно созреет и прорвется. Вот, возьми эту мазь. Приложи и заклей бактерицидным пластырем. И будет тебе счастье.

– Спасибо большое. Вы мой спаситель.

– Спаситель, – проворчал доктор. – Появляешься, лишь когда прижмет. Ты принимаешь витамины, что я тебе дал в прошлый раз?

– Конечно, Марк Петрович, – слукавила Петра, избегая долгой лекции о пользе профилактического лечения. – Я даже пробовала соблюдать пост, дабы одержать победу духа над телом. Марк Петрович, а что с головой происходит с возрастом? Мозг и правда усыхает?

– Кто тебе такое сказал?

– Сейчас услышала по радио.

– Ах, ну если по радио, то, конечно – информации стоит доверять. Вот что я тебе скажу: мозг, конечно, не молодеет. Но если ты его, что называется, стимулируешь, например, постоянно изучаешь языки или стихи, много читаешь и в целом имеешь здоровый организм и чистую кровь, то тебе никакое усыхание не грозит. Но! Когда мозг сильно перегружен, иногда начинает казаться, что большое количество новой информации словно вытесняет прежнюю.

– Так моя подруга Наташа говорит, – улыбнулась Петра.

– Права твоя Наташа. В этом случае необходимо сделать выбор и заниматься чем-то одним, самым важным, отсекая лишнее. А что касаемо духа и тела – так нет никакого превосходства. Как однажды написал Герцен в письме одному идеалисту: «Полно Вам говорить о превосходстве духа над телом. Попробуйте надеть узкий сапог, натрете себе такие мозоли, что сразу поймете, что никакого превосходства просто нет». В здоровом теле – здоровый дух, детка! Банально, но актуально. Особенно для тебя. Ты точно продолжаешь пить витамины?

– Конечно, Марк Петрович, – снова схитрила Петра.

– Жизнь, как и молодость, не повторяется. И каждый день…

– …обмену и возврату не подлежит!

– Что? – Марк Петрович поднял глаза поверх очков.

– Так говорят в программе «Контрольная закупка», – засмеялась Петра.

– Ты что, дорогуша, круглый день телевизор смотришь и радио слушаешь?

– Ах, если бы! Во время завтрака мой телевизор фоном работает, а радио – по дороге в офис, в машине. Вот я и внимаю полезным советам.

– Доктора Фишмана советам внимай! Ты, дорогая моя, в теории вся такая подкованная, а как до исполнения дело доходит, так вон с синевой под глазами и, наверняка, низким гемоглобином. Давай-ка, я тебя на обследование запишу?

– Спасибо, Марк Петрович. Но у меня минутки свободной нет пока. Если бы сегодня я так не испугалась…

– …то никогда бы и не вспомнила о старике, – с сожалением продолжил он.

– Я помню о Вас, Марк Петрович. Но до себя у меня руки не доходят. – Петра сложила эти самые руки и умоляюще посмотрела на доктора.

Марк Петрович подошел к Петре, взял ее за запястье, взглядом попросив тишины и, глядя на секундную стрелку, сосчитал пульс.

– Слегка выше нормы. А руки ледяные, Петрочка. Почему ты совсем не бережешь себя, ведь у тебя дочь, подумай о ней, хотя бы…, – и вдруг сильно нахмурился, опустил глаза, вспомнив, как те же слова говорил много лет назад ее матери.

«В каком году это было? В прошлом исполнилось двадцать четыре, значит, этой зимой будет двадцать пять. Да, двадцать пять лет без Марии».

– О чем Вы задумались? – голос Петры вернул Марка в реальность.

– Эх, дочка. Какой же я старый уже, – похлопав Петру по руке, произнес он.

– Что Вы, Марк Петрович! На Вас еще медсестры заглядываются, я сама видела.

Марк Петрович Фишман в свои восемьдесят семь знал, что выглядит лет на двадцать моложе. Поджарый, без старческой сутулости и признаков пресловутого усыхания мозга, он правил клиникой на протяжении многих лет, продолжая при этом свою практику.

– Смотри, не скажи это при моей супруге, – усмехнулся доктор.

Петра засмеялась, вспомнив крутой нрав жены Марка Петровича.

– Итак, ты меня услышала, надеюсь?

Петра вопросительно взглянула на доктора.

– Конечно, все мимо ушей. Повторяю – без грамотного ухода за здоровьем, без нормального сна, без прогулок, и без витаминной поддержки в нашей московской экологии никак нельзя. Думаешь, почему я так выгляжу в свои сто? Потому, что живу за городом, потому что не нервничаю без нужды и берегу себя. И главное – занимаюсь делом, которое обожаю. А что скажешь ты, моя дорогая на этот счет? Ты довольна своей работой?

– Не знаю, – неуверенно ответил Петра.

– Так разберись. Это же важно. Чем быстрее поймешь – тем лучше для твоего здоровья, милая.

Марк Петрович открыл шкафчик и, прочитав наклейки на стеклянных баночках, выбрал две и протянул Петре.

– Вот возьми. Одним делаешь компрессы, другое внутрь.

Аккуратно укладывая лекарства в сумку, Петра кивала головой, соглашаясь со всеми советами Марка Петровича. А в ее душе с каждой минутой все больше зрело решение о необходимости все изменить.

На выходе из клиники Петру встретило солнце и теплые запахи весны. Глубоко вздохнув, она подставила лицо лучам и на минуту прикрыла глаза.

Невероятная штука Жизнь.

Как все сложно и страшно было утром, и как все просто и хорошо оказалось всего через пару часов. Как прекрасно, когда в голове наступает порядок и ты понимаешь, что нужно сделать, чтобы быть стать немного счастливее.

В сумке заиграл мобильный.

– Петрусик, привет, подруга! – бодро и весело произнес Наташин голос.

Как обычно, внезапно этот голос из веселого перешел в стадию озабоченности, разумеется, проблемой вселенского масштаба.

– Ты только не ругайся, Петрусь, но я была по твоей теме у целительницы.

– Та-а-к, неплохо день начинается! От традиционной медицины к ведьмам…

– Она не ведьма, фу на тебя! Она цели-и-тельница. Зеруна! Древнее мальтийское имя…

– Эту лекцию я уже прослушала недавно, не так ли?

– Короче, она мне описала человека, который на тебя наложил этот венец безбрачия.

– Навесил, – засмеялась Петра.

После посещения Марка Петровича настроение стало превосходным. Хотелось улыбаться, радоваться мелочам и подпевать певице Ёлке песню про Прованс, доносившуюся из кабриолета, стоящего впереди, на светофоре.

– Что? Что навесил? Что там у тебя за музыка? – как всегда, закидала вопросами Наталья.

– Венец вешают, Наташа, а не накладывают, – продолжала смеяться Петра.

– Это хорошо, что ты смеешься, ибо легче воспримешь то, что я скажу дальше, – Наташа сделала глубокий вздох и выпалила. – Прости, но я ей дала твое фото!

– Ах, ты ж коза! Дай только до тебя добраться! – хохотала Петра.

– А как иначе с тобой поступать?! И что там за музыка у тебя, я спрашиваю?

Кабриолет теперь ехал в соседнем ряду, и из него на Петру игриво поглядывал молодой человек в желтом, в тон машине, кожаном пиджаке. Он, то отставал на несколько метров, то ехал вровень и, пытаясь привлечь ее внимание, все прибавлял звук своих колонок.

После Елки с Провансом из них теперь на всю улицу разносились клятвы Лепса уехать в Лондон.

– В общем, я показала то ваше свадебное фото, где мы все возле ЗАГСа. Помнишь? – спросила Наташа.

– Сложно забыть. Ты тогда еще споткнулась о ковровую дорожку, и растянулась прямо перед фотографом, который в тот же миг заинтересовался моей свидетельницей.

– Ох, да, едва не пала я тогда под его чарами, – хихикнула Наталья. – Так, не отвлекаемся. Слушай внимательно: даю я ей фото и, что ты думаешь?!

– Наверное, Зеруна показала на Мишкиного дедушку, который уже тогда страдал Альцгеймера.

– Сейчас тебе будет не до смеха. Она сразу указала на Маргарет!

В трубке повисла восторженная тишина.

– Але, ты здесь? – не дождавшись ожидаемого эффекта, спросила Наташа.

– Я в обмороке, Наташ, – ответила Петра.

– И знаешь, я не удивлена! – не замечая сарказма, продолжила Наташа. – Ты только вспомни, сколько усилий она приложила к вашему разводу, а потом столько же к тому, чтобы все восстановить. Только, фиг! Не получится теперь у нее ничего!

– То есть всё, можно расслабиться?

– Рано! Рано расслабляться! Зеруна сказала, что отменить заговор намного сложнее, чем его наложить. Но! Она добавила, что проклятье снять сложно, но можно, – не обращая внимания на смех подруги, продолжала Наталья.

– Постой, дай-ка я сама догадаюсь. Снять можно только в случае долгой и, несомненно, дорогой процедуры, верно?

– Не стану сейчас транслировать банальных истин про бесплатные сыры. Да, не бесплатно! Да! Но такую сумму ты вполне можешь себе позволить. Ради счастья…

– …на Земле, – добавила Петра.

– На какой Земле? Фу на тебя! Ты можешь относиться с большим уважением к таким серьезным вещам?

– Я совершенно серьезно, при встрече, за кражу этого фото тебя убью.

– В общем, либо надо работать, – продолжая игнорировать угрозы со стороны подруги, изрекла Наташа, – и убирать наговор, либо…

– Даже боюсь подумать, что стоит за этим «либо».

– Либо он сам снимется. После смерти, – запнулась Ната, – одной из сторон.

– Одной из сторон, – повторила Петра серьезно. – Звучит как в договоре. Юридически подкованна, твоя Джуна, не находишь?

– Зеруна!

– Если все так страшно, Наташка, тогда я, лучше в девках похожу.

– Никто тебе этого не позволит! Ты обязана быть счастливой. В твоей жизни давно не хватает настоящего волшебства. Сплошные, серые будни. И что ты все в шутку переводишь вечно? Петрусик, пожалуйста, давай съездим к ней, – умоляла Наташа.

– Не надо, Натали. Сегодня утром я уже достаточно напереживалась. А оказалось все просто.

– Что случилось?!

– Думала, умираю, а оказался обычный фурункул под мышкой.

– Да ты что?! А ты вообще, где сейчас?

– Я еду из клиники Марка.

– Так почему молчишь?!

– Как будто ты дала мне шанс что-то рассказать.

– Давай, рассказывай, все в деталях! – воскликнула Наталья.

– Все хорошо уже, сказала же. Но пока ехала к Марку, я передумала за столько, не пересказать. Такие ситуации – хороший повод задуматься, что нам нужно на самом деле. Как говорила мама – подумать о главном.

– Ты про бизнес?

– Я про всё – и про фирму и про настоящие желания, и…

– Подруга, а давай в эти выходные куда-нибудь скроемся от всех и, правда, подумаем о главном? О себе, например! Мы же у себя самые главные, а? Супруг мой уезжает с твоим Игорем на рыбалку, давай рванем в приличное место?

– Может, уже пора перестать называть Игоря моим?

– Ой, ну сори. Кто ж виноват в том, что он до сих пор грезит о тебе.

– Пусть грезит.

– Ладно. Так что про отдых?

– А вот про отдых – я не против. Давай, ближе к выходным, подумаем.

– Молодец! Наталью радуют такие перемены! А еще кое-что пообещай мне, плиз, – и не дождавшись согласия воскликнула. – Ну, пожалуйста, сходи со мной к Зеруне, умоляю! Один час, всего один часик. Надо же, как-то снять с тебя эту гадость!

Петра остановилась на светофоре и под изумленный взгляд владельца кабриолета, громко пропела в трубку:

– Наташка, я тебя очень, слышишь – очень, люблю!

– Взаимно, Петрусик! Но…

– Но к Джуне не пойду. Прости.

– К Зеруне, – обиженно поправила Наташа, – какая же ты противная все-таки.

На словах «Наташка, я тебя очень люблю» автомобильный поклонник разочарованно рванул вперед на желтый. Похоже, его неудержимо влекло к этому цвету.

Петра улыбнулась, подумав о подруге. Общение с ней всегда вызывало улыбку, потому что в жизни Наташи постоянно что-то происходило из ряда вон. Любая ситуация грозила стать чрезвычайной, и если не дотягивала до ЧП, то масштабности событию смело добавляла сама Наталья.

Вот и сейчас, чью-то неудачную шутку с цветами она уже готова превратить в мистический старинный заговор, в котором главная роль отводится бывшей свекрови Петры – Маргарите.

Железной Маргарет, как за глаза называла ее Натали.

Петра спорила с подругой, но в одном не могла с ней не согласиться: Маргарита Аркадьевна в свое время крепко приложила руку к их разводу с Михаилом, о чем спустя годы сильно пожалела.

80-ые.

Маргарита Аркадьевна невзлюбила Петру мгновенно и безоговорочно и трагедия в жизни девушки ни на йоту не изменила этого отношения. Более того, ее сильно возмущало, что сын, будто растворился в этой девице.

«И что, скажите теперь, пожизненно перед ней на коленях ползать? У всех родные умирают. Что произошло, то произошло… Зато вон теперь одни живут в такой квартире. Господи, прости», – перекрестилась неверующая Маргарита Аркадьевна.

Она так привыкла участвовать в жизни сына, что никак не могла принять нового к себе отношения и продолжала названивать каждый день. Петра учтиво и как можно короче вела беседу, потом предлагала пригласить Мишу к телефону, но, к величайшему сожалению Маргариты, разговор с сыном теперь тоже длился недолго. Этого она пережить уже не могла. Железная Маргарет привыкла, что ее мнение – истина в последней инстанции.

Еще при первом знакомстве с девушкой сына она поняла, что Петра поддакивать ей во всем не станет никогда.

В годы школьной учебы и потом в институте Петра бывала у них дома, но вела себя очень независимо от любого мнения, держалась скромно, но не услужливо, никак не пытаясь угодить родителям друга.

А уж после свадьбы – какая наглость! – на слезную просьбу свекрови называть ее мамой, ответила тихо: «Мама в жизни бывает только одна».

В роли невестки Петра стала Маргарите ненавистна вдвойне.

В редкие моменты, когда Петра заходила к свекрови, она неизменно сталкивалась в подъезде с ее школьной подругой – Валентиной Ивановной – женщиной с весьма агрессивным характером.

Она работала в доме свекрови консьержкой. После нескольких скандальных ситуаций, инициированных Валентиной Ивановной, Петра решила, что это тот хронический случай, когда, как бы ты не поздоровалась, чтобы не сказала, всё будет в итоге использовано против тебя и лучший вариант – просто игнорировать злобную тетку.

На самом деле, Валентина Ивановна действовала строго по инструкции своей лучшей подруги, с которой они выступали стройным, единым и пока невидимым фронтом. Они разработали целую стратегию по замене игрока в основном составе – семье сына, и замещению невестки другой, более покорной кандидатурой.

Маргарита привыкла добиваться своего. Муж не выдерживая ее крутой нрав, пару раз пробовал уйти из семьи, но железная Маргарет манипуляцией именем сына, который должен расти в полной семье, возвращала его на место.

Умер Геннадий Алексеевич рано, от кровоизлияния в мозг и глубокого разочарования в жизни. Доводила его Маргарита до инсульта грамотно и методично, унижая его достоинство, и даже после смерти мужа отпуская нелестные комментарии в его сторону.

Петре категорически не нравились подобные высказывания об интеллигентном свекре. Она всегда пыталась прекратить их, что логично, очень не нравилось Маргарите.

Дабы потрепать память умершего мужа, Маргарита любила поведать невестке о своих многочисленных любовных историях, сравнивая любовников с покойным мужем. Петра краснела от подробностей, старательно переводила разговор на другие темы, а потом просто перестала к ней заходить и приводить Машу. Новые ухажеры Маргариты после смерти мужа выглядели один хлеще другого.

– Петра, привет. Я сейчас у мамы, но скоро выдвигаюсь домой. Она тут требует, чтобы я дождался, пока пирожки будут готовы и очень хочет, чтобы вы пришли. Может, правда, приедете с Машей? – спросил Михаил без особой надежды.

Он выслушал по телефону отказ Петры, надеясь, что мать не слышит его разговора с женой. В последнее время отношения между ними совсем расстроились.

Из соседней комнаты раздался храп нового ухажера Маргариты. Рядом с ним на кровати сидела она сама и, прикрыв пухлой ладошкой мембрану телефона, подслушивала.

– Миш, ты извини, я не буду больше приходить к ней. Я не хочу, чтобы наша дочь была свидетельницей бесконечных лавстори твоей мамы. У нее какой-то гормональный бум и мне все это не нравится.

Услышав такие слова, Маргарита трясущейся от негодования рукой положила трубку, и сквозь зубы прошептала:

– Значит, у меня гормональный бум. Ну, ну…. Я тебе устрою. Ты еще узнаешь, что такое бум.

– Что ты шепчешь, милочка? – спросил ее вальяжно растянувшийся в постели немолодой, потрепанный жизнью мужчина. Он потянулся сначала к бутылке «Жигулевского» на прикроватном столике, а уж потом к своей пожилой любовнице. – Иди ко мне, моя пышечка.

Когда очередной кандидат исчезал с горизонта, времени у Маргариты становилось больше и она решительно, с новой силой бралась за месть непокорной невестке, изобретая всевозможные поводы для того, что сын после работы заходил сначала к ней, а не шел сразу домой. Петра готовила ужины, сервировала стол – вилочка слева, ложечка справа, как смеялась Наташа, а муж приходил уставший и сытый, засыпал перед телевизором, и ужинали мама с дочкой все чаще вдвоем.