Текст книги "Жизнестойкость личности"

2.3. Роль личностно-смыслового уровня психики в развитии и проявлении жизнестойкости

Личностно-смысловой уровень связан с категориями личностного смысла, самоотношения и отношения с окружающими, осознанного выбора, сознательной рефлексией. Проявление жизнестойкости на данном уровне психики человека – это позитивное мироощущение, повышение субъективной оценки качества жизни.

Значимость личностно-смыслового уровня для полноценной жизни человека и для преодоления им трудностей, отражается в концепции С. Л. Рубинштейна об открытости потребностей человека для своего развития, приумножения и «очеловечивания», поскольку «в историческом развитии не только надстраиваются новые потребности над первичными инстинктивными потребностями, но и преобразуются последние, многократно преломляясь сквозь изменяющуюся систему общественных отношений» [143].

С. Мадди сделать вывод о том, что жизнестойкость – тот фактор, внутренний ресурс, который подвластен самому человеку, именно потому, что он может изменить и переосмыслить, то, что способствует поддержанию физического, психического и социального здоровья, установка, которая придает жизни ценность и смысл в любых обстоятельствах [103].

В исследованиях С. Мадди были получены данные о корреляции уровня жизнестойкости с личностными образованиями [98].

– Положительно связана жизнестойкость со шкалами опросников MMPI–II и MCMI–III, отражающими силу эго, доминантность, со шкалой социальной желательности и социальной ответственностью.

– Особое значение жизнестойкость приобретает при тяжелых и терминальных заболеваниях [98]. В этом случае жизнестойкость становится ресурсом, позволяющим справиться с отчаянием, ощущением беспомощности и потери смысла. Помимо этого, у жизнестойкого пациента болезнь реже вызывает обострение застарелых психологических переживаний и конфликтов и чувства вины в семье. В свою очередь, более жизнестойкие медицинские и социальные работники более открыты и готовы принять болезнь, старение и смерть других людей, чем их коллеги с низким уровнем жизнестойкости.

– Проведенные исследования (в которых, в частности, участвовали водители автобусов, юристы, медицинские сестры, военные в стрессовых обстоятельствах, американцы, работающие за границей и иммигранты в США) позволили зафиксировать значимые обратные корреляции вероятности заболеваний, культурного шока, посттравматических расстройств, депрессии и т. д. с уровнем жизнестойкости [98].

Личностные образования, которые являются жизненным ресурсом в критических условиях это, прежде всего, «убежденность в своих силах контролировать происходящее», «вера в себя», «готовность активно действовать и преодолевать трудности», «система значимых отношений», «воспоминания о своих успехах в других областях и ситуациях» (С. А. Рубинштейн, В. Н. Мясищев, В. Э. Чудновский, К. А. Абульханова-Славская, Л. И. Анцыферова, Д. А. Леонтьев, Е. Б. Фанталова и другие).

Смысл как устойчивая категория и необходимость смыслообразования в жизни человека

В исследовании Б. В. Зейгарник отмечается, что в процессе саморегуляции раскрываются внутренние резервы человека, дающие ему относительную свободу от обстоятельств, обеспечивающие даже в самых трудных условиях возможность актуализации. В процессе сознательной саморегуляции может быть использована целая система психологических средств: создание воображаемых ситуаций, расширение пространственно-временных границ действия и включение его в новые смысловые связи. Процесс этот сугубо индивидуальный и связан с системой ценностей мотивов данного субъекта, особенностями восприятия мира и т. д. [65]. Сознательная саморегуляция рассматривается как одна из составляющих процесса переживания, понимаемого Ф. Е. Василюком как особая внутренняя деятельность по смыслопорождению [37].

Смысл жизни является особым психическим образованием, которое имеет относительную устойчивость, эмансипированность от «породивших» его условий, может существенно влиять на жизнь человека. В ходе возрастного развития, в процессе критических жизненных ситуаций может происходить изменения смысла жизни [173]. Смыслопорождение направлено на гармонизацию трудной жизненной ситуации, устранение внутренних конфликтов и противоречий на основе сознательной перестройки и порождения новых смыслов, в то время как воля направлена, прежде всего, на преодоление препятствий на пути достижения цели [65].

Смысл может существовать как данность, как цикличность бытия, быть направленным на поддержание значимых мотивов и ценностей.

Мотивационная структура личности, живущей в цикличной шкале времени, значительно упрощается и имеет замкнутый характер.

Зачем сеять? – Чтобы вырастить хлеб.

Зачем растить хлеб? – Чтобы осенью жать.

Зачем жать? – Чтобы молоть.

Зачем молоть? – Чтобы печь.

Зачем печь? – Чтобы съесть.

Зачем есть? – Чтобы жить.

Зачем жить? – Чтобы сеять.

Цепь мотивов не обрывается и потому не возникает внутренних коллизий, делающих жизнь противоречивой и потому наполненной многими страхами.

В этом и состоит психологический механизм защиты от страха смерти – найти тот замкнутый в себе мир, внутренне непротиворечивый или малопротиворечивый, который бы казался в самом себе необходимым и достаточным [76].

В циклической шкале времени жизнестойкость будет связана с такими свойствами, как терпимость, чувство стабильности, последовательности.

Человек, живущий в линейной, а не цикличной шкале времени должен иметь и линейную мотивацию, каждое действие требует обоснования «зачем?», «ради чего?». И эта цепь бесконечна. Но когда на очередное «зачем» нет ответа, возникает драма жизни. Поэтому жизнь в период критических ситуаций связана со смыслопорождением. В непредсказуемом мире для человека важен процесс нахождения смыслов.

Смысл может возникать во время испытания необычного состояния. Нас может охватить переживание при наблюдении за жизнью других людей, и из этого переживания возникает новый смысл собственной жизни.

В рассказе В. Набокова «Благость» герой, благодаря случаю, переоценивает жизненные ценности. Молодой человек ожидал возлюбленную, отношения с которой были мучительны, унизительны. «Я шел и думал, что на свидание ты не придешь, а если придешь, то опять поссоримся… Я ждал тебя под тяжелой сенью ветвей, у железного окна гауптвахты. Было людно: шли со службы берлинские чиновники, нечисто выбритые… у каждого в глазах – мутная тошнота. Без конца мелькали их усталые и хищные лица». Вот такое настроение, состояние владело героем, так он воспринимал мир и окружающих людей. Молодой человек начал наблюдать за старушкой, продававшей открытки. Она тоже ждала, ждала покупателя. Дул холодный ветер, и герою, и старушке явно было не по себе, «волны неприязненной прохлады обдавали грудь». В таком томительном ожидании прошел час, а может и больше. И вдруг произошло небольшое событие, которое буквально перевернуло мысли героя. А ведь событие было простое, жизненное, обыденное. «И вдруг окно гауптвахты отворилось, и зеленый солдат окликнул старушку. Она быстро сползла с табурета и подкатилась к окну. Солдат покойным движением подал ей дымящуюся кружку и прикрыл раму… Старушка, бережно неся кружку, вернулась к своему месту». Вроде ничего особенного не происходит, солдат угостил старушку-лоточницу кофе. Но герой проникается проживанием каждого мгновения нежданного наслаждения этой «коричневой старушкой». «И она стала пить. Я никогда не видел, чтобы пил человек с таким совершенным, глубоким, сосредоточенным наслаждением. Она забыла свой лоток, открытки, холодный ветер – и только потягивала, посасывала, вся ушла в кофе свой, точно так же, как я забыл свое ожидание и видел только плюшевый тулупчик, потускневшие от блаженства глаза… Она пила долго, пила медленными глотками, грела руки о теплую жесть. И в душу мою вливалась теплая, сладкая теплота. Душа моя пила, тоже грелась – и у коричневой старушки был вкус кофе с молоком». А потом старушка очень трогательно отблагодарила солдата, подарив ему две открытки, которые тот с любопытством стал рассматривать. И вот «тогда я почувствовал нежность мира, глубокую благость всего, что меня окружало, сладостную связь между мной и всем сущим – и понял, что радость, которую искал в тебе, не только в тебе таится, а дышит вокруг меня повсюду, в пролетающих уличных звуках, в осенних тучах, набухающих дождем. Я понял, что мир вовсе не борьба, не череда хищных случайностей, а мерцающая радость, благостное волнение, подарок, не оцененный нами». Начинается переоценка героем рассказа своего отношения не столько с девушкой, сколько с окружающим миром.

Существование в жизни человека моментов рождения нового смысла жизни, связанные с особо острым восприятием и творческим пониманием происходящего. М. К. Мамардашвили, вслед за Дж. Джойсом называл эти состояния «епифании», А. А. Бодалев – «пиковые переживания», М. Хайдеггер «просвет бытия». Именно эти состояния связаны с рождением новых для человека смыслов в его жизни [32].

Рождение нового смысла может быть значим для человека в критических жизненных ситуациях, когда кажется, что весь личностный ресурс исчерпан.

Рассматривая смысл как значимую составляющую феномена жизнестойкости, важно обратить внимание на присущее человеку наличие ряда жизненных смыслов, как отмечал В. Франкл: «Смысл – это всякий раз также и конкретный смысл конкретной ситуации. Это всегда «требование момента». Каждый день и каждый час предлагают новый смысл…» [166].

Примитивизация жизненных смыслов может происходить в тяжелые периоды жизни, что происходило в период Второй мировой войны. Но в периоды таких испытаний может появляться и новый, более высокий смысл, который помогает человеку выжить. Это связано с героическим поведением, с совершением значимого поступка. Проявление жизнестойкости в таких ситуациях выходит за рамки жизни непосредственной личности, его собственная жизнестойкость связывается с личностным бессмертием.

В ситуации инвалидности нахождение смысла для человека, для превращения его трудной жизни в самоосуществление, связано с поиском и нахождением личного смысла. А. В. Суворов доктор философских наук, с детских лет находящийся в мире слепоглухоты, пишет: «Жить – это по-человечески осмысленное существование. Прозябание – существование бессмысленное, между человеческой жизнью и физической смертью. Пока есть возможность общаться с детьми, пока есть возможность заниматься литературным и теоретическим творчеством, есть смысл, я живу и считаю, что жить надо. Таков мой выбор» [155].

Гитана-Мария Баталова, писательница, сценарист, с детства прикованная к инвалидной коляске, на вопрос о главных темах своих произведений отвечает: «Наверное, любовь к жизни… Вера в Господа… Любовь к родным, к чужим, сострадание и соучастие к больным людям… И сочинительство для меня – это многогранный и разнообразный мир. Может быть, рассказывая сама себе эти истории, я пытаюсь понять смысл бытия».

Удивительное стихотворение написала Анна Шлипс, девушка с серьезными последствиями ДЦП. Ее восприятие жизни отражает смысл, принятие, радость жизни, который позволяет преодолевать многочисленные трудности, за счет выстраивания важного личностного самовосприятия «Я могу».

 
Могу потрогать белый снег как свежий хлеб душистый,
Могу услышать детский смех как колокольчик чистый,
Могу увидеть под дождем промокшие деревья,
И месяц в сумраке густом, и птичьих стай кочевья,
Могу уплыть в прошедший век на музыке романса,
Могу направить мыслей бег в грядущее пространство,
И счастья ждать на берегу надежд и вдохновенья,
Как много всяческих «могу» отпущено с рожденья.
 

Смысл сосредоточен на том, что «Могу», а оказывается – много могу, могу изменять свое состояние за счет расширение пространства собственной жизни.

В исследованиях отечественных авторов отмечается наибольшее количество связей жизнестойкости со смысложизненными ориентациями [117], выявляется взаимосвязь высокого уровня жизнестойкости с таким личностным образованием, как позитивное самоотношение [150, 164]; мотивация, ориентированная на успех [171]; адекватный уровень притязаний; сформированные ценностные ориентации [50]. Выявлены значимые положительные взаимосвязи шкал жизнестойкости с убеждением человека о доброте мира [83].

У людей с высоким уровнем жизнестойкости принятие решения в ситуации эксперимента статистически чаще опосредовано морально-ценностными суждениями о взаимодействии (справедливость, альтруизм) [59].

Взгляды на «ценности» и «смыслы» достаточно различаются в зависимости от теоретических позиций автора. В отечественной психологии одна линия анализа ценностей связана с позицией деятельностного оценивания («для чего это?», «что я могу с этим сделать?») – А. Н. Леонтьев [94].

А. Н. Леонтьев в своих лекциях отмечал, что «путь развития личности – это путь от осуществления деятельности для поддержания жизни к поддержанию жизни для того, чтобы делать дело своей жизни…. Жизнь все время демонстрирует эту формулу…. И когда мы встречается с проблемой объяснения явлений «восхождения на костер», каким словом это символически обозначают, мы не можем предложить никакого другого объяснения» [111].

В исследованиях Е. А. Климова изучался процесс формирования оптимального индивидуального стиля деятельности в профессиональной сфере.

Было выявлено, что у людей разных профессий (ткачихи, станочники, слесари, токари-наладчики) с ответственным отношением к работе обнаруживалась высокая статистическая значимость между способами и приемами работы и нейро– и психодинамическими свойствами работника. Эта связь была обозначена как типологически обусловленный стиль деятельности. Роль отношений к профессиональной деятельности определялась как на уровне операционализации действия, так и на уровне психофизиологическом.

Именно отношение человека к самой деятельности способствует его активному поиску наилучших приемов и способов выполнения этой деятельности, соответствующих его индивидуальным особенностям [72].

Другая линия анализа ценностей идет от идей С. Л. Рубинштейна, связывающего ценности и смыслы со значимостью для человека других людей и жизнедеятельностью человека в целом, отношением к действительности.

Отношения как значимая категория феномена жизнестойкости

Отношение к жизни включает множество различных аспектов и составляющих, которые С. Л. Рубинштейн назвал особыми мировоззренческими, или жизненными, чувствами. Одни ситуации и аспекты жизни порождают чувство комического, или юмористическое отношение, другие – трагическое. По мнению С. Л. Рубинштейна, комическое, юмористическое восприятие тех или иных жизненных ситуаций выступает как определенный способ разрешения ее противоречий, а не просто как восприятие смешных сторон жизни.

С. Л. Рубинштейн называл такой юмор «юмор с позиции силы», юмор как выражение добра со злом [2].

В Приложении 2 находится статья про роль юмора в оптимизации состояния учащихся, в развитии их личности.

Именно разнообразие жизненных чувств, которые выражают не только трагическое, но и юмористическое, а более высоко – оптимистическое отношение к жизни, помогают преодолевать даже трагических ход жизни.

Отношение к жизни серьезное и юмористическое образуют единую связь в проявлении жизнестойкости человека. Г. Олпорт писал: «… Я убежден в том, что психическое здоровье заключает в себе парадоксальную связь серьезности жизненной ориентации и юмора. Многие запутанные обстоятельства жизни совершенно безнадежны, и у нас нет против них никакого оружия, кроме смеха. Рискну заявить, что человека нельзя считать психически здоровым, если он не способен посмеяться над самим собой, отмечая, где он просчитался, где его претензии были слишком раздуты или неправомерны» [133].

«Юмор дает возможность человеку занять дистанцию по отношению к чему угодно, в том числе и к самому себе и обрести тем самым полный контроль над собой», – писал австрийский психолог В. Франкл, переживший ужасы концлагеря» [166].

По мнению С. А. Рубинштейна чувства не только следуют за ходом жизни, но и в какой-то момент дают возможность человеку «выйти за пределы трагического поворота жизни, преодолевая обиду, страдания, несправедливость, человек реально изменяет расстановку сил, соотношение добра и зла в жизни» [142].

Чувства, переживания, эмоции данного уровня, прежде всего, связаны с категорией отношения, а не эмоционального реагирования.

В осмыслении психологической жизни человека категория «отношения» наиболее разработана в трудах В. Н. Мясищева. Он понимал под отношениями совокупность субъективно значимого для личности. Эта значимость определяет не только наличие определенных эмоциональных состояний, но и их практическую реализацию личностью в жизни [115].

В исследовании И. Я. Стоянова выявлено, что «переживания, сопровождающие деструктивные патогенные реакции (внешние взаимодействия), оказывают разрушающее действие на структуры организма через гормональную, иммунную и нервную системы (внутрисистемные взаимодействия). У пациентов нарушения внешних и внутренних взаимодействий усиливают друг друга, порождая дезорганизацию». Автор отмечает, что «… человек как потенциально открытая психологическая система даже в условиях воздействия психической травмы и в процессе ее переработки, способен к самоорганизации, развитию социальной успешности и здоровья. Другие варианты «личностного выбора» – заболеть неврозом, психосоматическим или аддиктивным расстройством в качестве патологического защитного механизма в большей степени характерно при недостаточных или нарушенных системах взаимодействия [179].

Б. С. Братусь, опираясь на работы С. Л. Рубинштейна, утверждает, что первейшее из условий жизни человека – это другой человек. Отношение к другому человеку как к существу, олицетворяющему в себе бесконечные потенции рода человеческого, является условием и одновременно критерием нормального развития человека, ведущего его к обретению родовой человеческой сущности [28].

Эта значимость другого человека, поддерживающая собственную жизнь ярко отражена в письме А. Н. Некрасова к Л. Н. Толстому: «Хорошо ли, искренно ли, сердечно ли (а не умозрительно только, не головой) убеждены Вы, что цель и смысл жизни – любовь (в широком смысле)? Без нее нет ключа ни к собственному существованию, ни к существованию других, и ею только объясняется, что самоубийства не сделались ежедневным явлением.

По мере того, как живешь – умнеешь. Светлеешь и охлаждаешься, мысль о бесцельности жизни начинает томить, тут делаешь посылку к другим – и они, вероятно, чувствуют то же. Жаль становится их-и вот является любовь. Человек брошен в жизнь загадкой для самого себя, каждый день его приближает к уничтожению – странного и обидного в этом много! На этом одном можно с ума сойти. Но вот Вы замечаете, что другому (или другим) нужны Вы – и жизнь вдруг получает смысл, и человек уже не чувствует той сиротливости, обидной своей ненужности, и так круговая порука… Человек создан быть опорой другому, потому что ему самому нужна опора. Рассматривайте себя как единицу – и вы придете в отчаяние» [148].

Отношения с другими людьми, отношения к значимым ситуациям определяют работу эмоциональной памяти, которая отражается на активизации энергии, изменении состояния, появлении жизненных сил.

B. Франкл: «Если у человека отнято все, то у него остается блаженное право вспоминать лицо любимой, и это может даровать ему спасение» [166].

Работа памяти активно включается в смысловую регуляция поведения, состояния человека. Высказывание из притчи о роли сознательной регуляции воспоминаний: «Бог поступил жестоко, даровав людям память. Он, видно, знал, что я буду вспоминать весну моей жизни и плакать», говорит женщина и спрашивает мудреца, чему он улыбается. «Бог был великодушен, даровав мне память. Он, видно, знал, что зимой я могу вспоминать весну и улыбаться», – отвечает тот» [85].

Человека сам делает жизненные выборы, которые во многом определяют его состояния, его деятельностную успешность, его способы проживания непростой жизни.

Варианты жизни, жизненные миры личности, определяющие модели жизнестойкости

На личностно-смысловом уровне человек делает выбор относительно «варианта жизни» (В. Дружинин), «стиля жизни» (А. Адлер), «жизненного мира» (Э. Гуссерль), которые и определяют специфику проявления его жизнестойкости. Рассматривая проявление жизнестойкости человека как приоритетные направления адаптированности, внешнего успеха или внутренней удовлетворенности, за счет которых человек может активизировать свои внутренние ресурсы, важно обратиться к одному из этих понятий.

Для каждого человека существует свой собственный жизненный мир, опосредованный смыслами и ценностями, в контексте которого человек осуществляет свой выбор, принимает решения, выстраивает свою жизнь.

Проблема типологии жизненных миров разрабатывается в работах С. Л. Рубинштейна [141], А. Маслоу [107], Р. А. Ахмерова [17, 18], работах Ф. Е. Василюка [36], Д. А. Леонтьева [97].

C. Л. Рубинштейн подчеркивал, что существуют два основные способа существования человека. Первый – жизнь, не выходящая за пределы непосредственных связей человека с близкими людьми, такая жизнь выступает почти как природный процесс. Второй способ жизни связан с проявлением рефлексии, как бы приостанавливающий, прерывающий этот непрерывный процесс жизни и выводящий человека мысленно за ее пределы.

Это решающий, поворотный момент. С этого момента, по мнению С. Л. Рубинштейна, и встает проблема ответственности человека в моральном плане за все содеянное и все упущенное. От такого обобщенного, итогового отношения человека к жизни зависит и поведение субъекта в любой ситуации, в которой он находится, и степень зависимости его от этой ситуации или свободы в ней [114]. Рассмотрим эту ситуационную зависимость на типологии жизненных программ А. Р. Фонарева.

Типологизируя программы жизни, А. Р. Фонарев, выделил три модуса жизни, их можно рассматривать как проявления жизненных миров человека – модус обладания, модус социальных достижений, модус служения [165].

Рассматривая трагические ситуации, связанные с проблемами жизни и смерти, можно добавить модус выживания.

Модус выживания по своему содержанию будет близок к реализации биологической программы, к активному проявлению инстинкта жизни.

Виктор Франкл, переживший ужасы концлагеря, отмечал, что «в целом выжить смогли только те, кто после многих месяцев скитаний по лагерям перестал проявлять щепетильность в борьбе за жизнь; они готовы были идти на любые средства – честные и не очень, а порой и откровенно жестокие… чтобы спасти себя. Мы, кто сумел оттуда вернуться… мы-то знаем: лучшие из нас остались там навсегда» [166].

Однако у В. Франкла мы читаем о значимости общечеловеческих смыслов в нечеловеческих условиях для появления новых жизненных сил, так как речь идет о личностном образовании – жизнестойкости – сложно не затрагивать область морали. А. В. Суворов в одной из своих работ пишет: «Поскольку человек понятие этическое, ни один «показатель», характеризующий человека, не может быть нейтральным» [155]. Модус выживания далеко не всегда может быть ведущим.

Модус обладания по своему содержанию близок первому способу жизни по С. А. Рубинштейну, Д-мотивам по Маслоу, адаптационной жизненной программе по Р. А. Ахмерову. Люди стремятся к выгоде, удобству, усилия – только для личного благополучия. Важнейшим «подкреплением» смысла жизни являются либо полученные «блага», либо общее чувство удовлетворенности человека тем, как он строит свою жизнь», – отмечает К. А. Абульханова-Славская [2].

Модус социальных достижений связан с ориентацией человека на самореализацию, но это может быть и стремление к власти. Этот жизненный мир может быть миром псевдосамореализации, что отражено в работах А. Адлера, С. Л. Рубинштейна, К. А. Абульхановой-Славской.

При обсуждении романа Р. Сенчина «Елтышевы», критик Лев Пирогов приходит к следующим выводам: «Семейство Елтышевых – метафора национального упадка, это понятно. Причина этого упадка – отсутствие воли к жизни. Воли к жизни нет, потому что ее подменило стремление к благополучию, а ради благополучия не сделаешь того, что сделал бы ради самой жизни. В результате стремления «жить лучше» не хватает даже для того, чтобы просто жить [126].

Модус служения описывается такими параметрами, как свобода, ответственность, нравственность, любовь, творчество. Такой жизненный мир можно назвать трансцендентным, так как человек может выйти за пределы наличного бытия, встать над обстоятельствами.

В своей работе «Искусство любви» Э. Фромм подчеркивал, что наивысшей жизненной силой человека является «давание одного человека другому свою радость, свой интерес, свое понимание, свое знание, свой юмор, свою печаль – все проявления того, что есть в нем живого. Этим даванием своей жизни он обогащает другого человека, увеличивает его чувство жизнеспособности». Э. Фромм отмечал, что при таком самоосуществлении человек чувствует «себя уверенным, способным на большие затраты сил, полным жизни и потому радостным» [169].

С этим высказыванием Э. Фромма перекликаются точка зрения К. Левина: «жизнь человека в большей степени представляет собой трансцендирование и в меньшей степени адаптацию». Анализируя эти слова О. В. Лукьянов, отмечает, что структурой бытия является время, время трансцендирования принципиально отличается от времени адаптации. Адаптация есть движение в одном времени, а трансцендирование – движение через времена. Прагматический смысл этого движения в том, чтобы создать более тонкую, точную и целостную дифференциацию реальности воспроизводства жизни, дифференциацию и интеграцию нового содержания и средств [102].

Взаимосвязь высокого уровня жизнестойкости и таких особенностей личности, как социальная направленность, высокая степень вовлеченности, была выявлена Р. И. Стецишиным при исследовательской работе с врачами – клиницистами. Группа этих личностных образований была связана с типом профессиональной направленности – служением [152].

Каждая ситуация жизни задает человеку условия для выживания, адаптации, самореализации. Опираясь на свои смыслы, ценности, значимые установки, он делает выбор в определенном векторе деятельности, определенном поступке.

Вопросы выживания – жизни, адаптации – самореализации тесно связаны с индивидуальными, ситуационными, моральными аспектами проявления жизнестойкости, актуализации тех или иных ценностей, смыслов. Идея многоаспектности моделей жизнестойкости подразумевает, что люди могут различным образом реализовывать свой потенциал развития, не только в зависимости от своих индивидуальных особенностей, но и от особенностей ситуации, но самое главное, от особенностей построения взаимоотношения с окружающим миром.

В книге О. Н. Кузнецова и В. И. Лебедева при анализе произведений Ф. М. Достоевского и его переписки с братом обращается внимание на рассуждение великого писателя о роли «внутреннего содержания» и жизненных навыков, врожденных свойств на способность человека жить. «Ф. М. Достоевский понимает, раздумывая над своим характером, что чем больше в человеке внутреннего содержания, тем «краше ему угол в жизни». Для него страшен диссонанс, неравновесие, которое ему представляет общество. Он считал, что «… с отсутствием внешних явлений, внутреннее возьмет слишком опасный верх. Нервы и фантазии возьмут очень много места в существе. Начинаешь бояться жизни». Достоевский по-хорошему, доброму завидует своему брату: «Счастлив ты, что природа обильно наделила тебя любовью и сильным характером. В тебе есть еще здравый смысл и блестки бриллиантового юмора и веселости. Все это спасает тебя»» [48, 87].

Можно говорить о возможном снижении жизнестойкости личности человека при рассогласовании в функционировании уровней психики.

Каждому человеку в поисках смысла жизни приходится выбирать или программу адаптации, или программу самореализации, или метаться между двумя программами. Редко кому удается гармонично сочетать оба типа жизненных программ [97]. Жизненная активность личности может снизиться при переживании того, что программа адаптации не способствует самореализации, и проявляться в переживании смыслоутраты, в биографических кризисах [17, 18].

Значимость интегрированности всех психологических составляющих, способов реализации своих смыслов подчеркивает К. А. Абульханова-Славская: «Если основные жизненные отношения личности интегрированы, отвечают ее исходным намерениям, то ее позиция характеризуется целостностью, целенаправленностью, гармоничностью. Если основные отношения не связаны между собой, а способ их осуществления не соответствует им, то такую жизненную позицию можно назвать неустойчивой, неопределенной, а личность – неуверенной. Такая личность не готова к жизненным переменам, неожиданностям, жизненным трудностям» [2].

Несмотря на собственные психофизиологические данные и социальные условия, которые, несомненно, влияют на формирование интересов и характерологических черт, приобретаемых навыков и умений, взрослый человек имеет возможность, влиять, так или иначе, на ход своей жизни, на особенности взаимодействия с окружающей реальностью. Именно личностные качества являются доминирующими, ведущими в проявлении такого феномена, как жизнестойкость. Значимость данного уровня связана с созданием личностно-значимых смыслов и мотивацией к реализации этих смыслов в своей жизни.

В своей книге «Личность: мифы и реальность» В. С. Мухина отмечает: «В каждом отдельном человеке биологическая природа присутствует по законам жизни и смерти. В психике человека все функции имеют биологические предтечи… социально-исторические условия выпестовали человека как сознающего себя и развивающегося интеллектуально и нравственно, участвующего в создании поля общественного сознания… следует принять факт, что в каждом человеке биологическое и социальное сочетаются помимо типического еще и уникальным образом» [114].

Особенности содержательного и поведенческого аспектов жизнестойкости личности индивидуальны в зависимости от всей уникальности психики, жизненного опыта и взаимодействия с окружающим миром конкретного человека. Феномен жизнестойкости развивается как личностная структура и социален по своей сущности, так как связан с «циркуляцией смыслов» в обществе, усвоением и включением в свое личностное пространство культурных форм и образов.