Текст книги "От укусов ос"

В правом кармашке сложенный исписанный лист бумаги. Сходу понимаю, что это письмо. Один край подпален, наверно, Лима хотела сжечь его, но передумала. Содержимое послания было следующим.

«Обойдемся без приветствий.

Мадам Лима, я бы хотела сказать, что ваша жизнь кончена.

Моя мать умерла, странная была, конечно, женщина, но все-таки мать, ничего не попишешь. В детстве она рассказывала мне сказки о красивом доме, где живут дружные девушки, царит любовь и семья. Она говорила, что должно было прийти время, когда она станет главной. Она не стала. Мою мать изгнали из клуба благодаря вам, Лима. Перед смертью мама отдала мне одну фотографию и сказала: «Это может спасти тебя, но тогда ты разрушишь жизнь Лимы Джимс. Сожги фото или отправь ей. Сама выбери, как поступишь».

И я выбрала. Найти вас оказалось нетрудно. На копии фотографии, которую вы получите, изображен убийца сенатора Бредли. Не спрашивайте себя, откуда я знаю, у меня есть достоверный источник. Вы хотели, что бы эти снимки были уничтожены, но вот не задача, когда вы придаете кого-то, будьте любезны, ждите подлости в ответ.

Ближе к делу. Каждый месяц я буду получать от вас деньги в виде пособий через банк, как ваша сиделка или прислуга. Все реквизиты в записке, что прилагается к письму. Не буду даже упоминать, что счет не на мое имя. Мне не хочется, что бы вы подставляли меня, присылали меченые купюры, и уж тем более я не дам вам адреса. У вас есть подвязки в полиции, но и я сплю с кем надо. Поверьте, там чин куда выше, и проблем для вас будет больше.

Итак, ежемесячные выплаты, оплачиваемый отпуск раз в полгода за границей, и никто не узнает о том, кто помог бедному Бредли зарезаться.

Хочу предупредить, если вы не пришлете денег, к вам постучатся миловидные генералы и с улыбкой поведут вас на эшафот за родственную связь с убийцей и укрывательство.

У преступления нет срока давности, но даже, если вас не посадят, то вас съедят репортеры. Средства массовой информации действуют не хуже тюрьмы, вам ли не знать.

Удачи, Д.Т.О.».

Вот и все объяснения. Я откидываюсь на спинку дивана и часто дышу. Как мне сейчас нужен Ален. Катастрофически нужен. Я бросаю взгляд на коридор. Может, разбудить Барни или Джона? Нет, нет, пусть спят спокойно, они и так целый день были со мной, отложили все дела ради меня. Их отдых более чем заслужен.

Значит, Лиму шантажировал некто Д. Т. О. Она дочь бывшей участницы, но не представляется возможным понять, какой именно. Ее мать изгнали из клуба, но не написали ни дат, ни времени – ничего. Может, эта женщина продержалась в рядах кошатниц несколько лет, а может всего пару дней. Срок шантажа тоже не установить по тем же причинам.

Родственная связь с убийцей. Так статьи в газетах – это правда? Клуб был замешан в смерти сенатора Бредли? Родственник. Родственник. Это точно не Вернер – он же бывший муж, не нынешний. А если эти незнакомцы братья или сестры Лимы? Мадам никогда не говорила о своей настоящей семье. Одна сестра-то точно есть – Рина, но эту ли связь аноним называет родственной? Возможно, только не стыкуется с рассказом самой Рины. Она говорила про нож, и что Вернер совершил что-то ужасное. Она же пыталась его спасти. И в письме говорится об укрывательстве.

– Ален был прав.

Тряска уже невыносима. Я не понимаю, то ли это ночной холод, то ли скачок давления, то ли действие письма на меня. Пожалуй, все вместе. Я падаю на диван, подтягиваю колени к голове так, что живот ноет, но это шанс согреться. Из одеял только тоненький плед, а идти до спален нет ни сил, ни желания. Дрожа всем телом, проваливаюсь в сон. Не выключенные бра горят до утра.

Мальчики не будят меня до полудня. Кто-то дотрагивается до плеча, и я резко сажусь, испугавшись, прижимаюсь к углу дивана, зарываясь в тонну одеял. Как же сильно меня потряхивало? Тут покрывала, наверно, со всего дома.

– Ой, не бойся, не такой уж я страшный, – смеется Барни, но на всякий случай отходит подальше. – Ты ворочалась и стонала.

– Кошмар, – голос охрип. Ну, вот простуды мне и не хватало.

– Мы с Джоном так и поняли. Поднимайся потихоньку, обед стынет.

– Обед? – спохватываюсь я.

– Извини, завтрак ты благополучно проспала, – у Барни отличный настрой. Я припоминаю, что коробка Лимы была рядом, когда я засыпала, но теперь ее нигде не видно. Друг замечает мое беспокойство. – Я отнес ее к тебе в комнату, не переживай.

Моя улыбка отвечает за все: за еду, за пледы, под которыми ужасно жарко, за то, что мальчики не удалились с первыми лучами солнца, а ждали моего пробуждения. Внезапно приходит мысль, что я проспала встречу с мистером Расом. Часы показывают двадцать минут первого. У меня до двух полно времени.

Не спеша ем омлет с сыром, в то время как Джон рассказывает о новой теме для статьи. Беру телефон, открываю почту. Одно новое сообщение: «Ален, 03:08. Не могу уснуть, думаю о нашей глупой ссоре. Мы поступим так, как ты считаешь нужным». Славненько. Допиваю чай и звоню ему с просьбой отвезти меня к мэру.

Благодарю за обед и иду одеваться, по пути заглядывая в гостевые. Да, какие же они разные: у журналиста кровать застелена без единой складочки, а у спортсмена все кувырком, такое чувство, будто он впопыхах набросал все в кучу и прикрыл.

– Надо было Джона положить сюда, – делаю вывод и цокаю. Ладно, Викки, скажи спасибо, что Барни хоть как-то постарался.

Открываю шкаф, выбираю что-нибудь неброское, но вскоре бросаю эту затею. В последний день своего нахождения здесь охота выглядеть яркой.

– Вау! – восклицает Барни, когда я выхожу к ним в платье с рукавами цвета мяты с крупными пуговицами и в туфлях. Да, да, каблуки сегодня важны. – Не замерзнешь?

Я машу ему рукой, в которой держу кардиган. Друг оценивающе глядит на него, но в итоге расплывается в улыбке.

– Т-ты кр-краса-савица, – Джон приближается ко мне и убирает волосы с плеч.

По приезде Ален поражается, узнав, что мы все ночевали тут. Тепло приветствует парней, потом быстро ловит меня, когда я норовлю свалиться из-за неустойчивой обуви.

– А я, наивный, решил, что только у меня есть право оберегать твой сон, – шепчет он на ухо.

– Ты не единственный хочешь обо мне заботиться, – с обидой произношу я. Что он о себе возомнил? У меня маленький круг общения, но он точно не сводится к одному человеку.

Барни и Джон разъезжаются по домам, но перед этим я каждого из них долго держу в крепких сильных объятиях и благодарю за вчерашний день.

По дороге к мистеру Расу я подробно описываю, что обнаружила ночью. Ален молчит, но часто изменяющееся выражение его лица на протяжении рассказа заставляет думать, что он удивлен. За время поездки мы ни разу не касаемся вопроса о Марли, чему я рада. Эта тема довольно сложная и неоднозначная. Сначала разберусь с бывшим мэром, потом с сестрой.

Издалека вижу миссис Рас. Она копошится в саду, стрижет те кустики… как их там? Те, которые ей дочь привезла из Мексики. В метрах десяти от нее молодой парень моет машину. Это новый водитель?

– Добрый день, миссис Рас, – здороваюсь я, выходя из машины. Главное, держаться и идти ровно, падать здесь нельзя во всех смыслах слова.

– О, мадам Виктория, как ваше самочувствие? – женщина по-доброму интересуется. Моя дежурная улыбка вмиг улетучивается.

– Вы уже знаете, – поникшим голосом говорю я.

– Я же живу со своим мужем, – усмехается она и приглашает пройти в дом. – Он, кстати, ждет вас.

В дверях останавливаюсь и спрашиваю шепотом, кивая на человека со шлангом:

– Шофер?

– Да, – миссис Рас кивает и добавляет. – Если честно, на моей памяти Чарли был лучшим из всех. Аккуратный, осторожный, обходительный, в меру вежливый.

– Скучаете по нему?

Она тяжело вздыхает:

– Нет. Я знаю, что у него все еще будет. Работа водителем не для Чарли, – старушка наклоняется ко мне. – Я хотела продать автомобиль после его ухода, мы с мужем стали редко выбираться куда-нибудь. Эндрю сказал, что моя идея из-за расстроенных чувств, что незаменимых нет. На следующий день у нас начал работать Мартин.

Не могу продолжать говорить о Чарли. Хочется забиться в угол и рыдать, потому что после мыслей о бедном парне в голове рисуется образ Тары. Забегаю в коридор, вешаю кофту на крючок и прохожу в зал, где все в том же кресле сидит мистер Рас.

– Здравствуйте, – сажусь на диван, приглаживаю платье и волосы. Это все от нервов, надо чем-то занять руки.

– Виктория, – сухо приветствует мэр. – Как вы себя чувствуете?

– Не спрашивайте меня, мистер Рас, и так все видно.

– Идет. Что ж, приступим, – мужчина подается вперед. – Чай, кофе?

– Стакан воды, – пить я не хочу, но помню о пальцах, которые теребят подол.

Он приносит чашку, и я хватаюсь за нее, как за спасательную соломинку.

– Что на повестке дня? – стараюсь придать тон официальности и деловитости. Все-таки перед Эндрю Расом не кошатница Викки, а мадам Виктория.

– Нужно поговорить о будущем клуба, о вашей бывшей сестре и о Лиме. Причина смерти установлена, необходимо отреагировать на нее, пока общественность не затеяла бунт.

– Бунт? – непонимание перемешивается со страхом. Не успела освоиться на должности, а уже революция назревает.

– Виктория, клуб кошатниц занимает не последнее место в жизни города. Мне шепнули, что люди негодуют, особенно те, кто был близок с Лимой. Они хотят тебя либо выслушать, либо извести. Ты одна можешь все объяснить, больше участниц нет. За полгода три смерти. Три! И повесят их на тебя.

– Почему на меня? – официоз уступает растерянности. – Вы же не думаете, что это моих рук дело?

– Почему бы и нет? – мистер Рас очень серьезен. – Тебе предлагают статус мадам, и на следующие сутки Лима травится таблетками.

Опять таблетки. И, правда, семейное это у нас.

– Удалось выяснить какими?

– Мне дали подробный химический анализ, но я ничего не понял. В первый раз видел столько незнакомых слов. Я думаю, она глотала все подряд.

– Да, наверно. На столе же была аптечка.

– Нет никаких существенных оснований считать тебя виновной в ее смерти, но пораскинь мозгами, – пожилой мужчина отстукивает ногами рваный ритм. – Свидетель, который слышал предложение Лимы и может обратить его против тебя, лежит сейчас под капельницами из-за наркотического опьянения. Не слишком ли все гладко?

Да, верно. Марли была тогда за столом. Вряд ли она хоть что-то соображала, находясь под веществами. Хотя она может навыдумывать, и получится так, как рассказывает мистер Рас. Хелен умерла на моих руках. Тара поехала в высотку по моей просьбе. Лекарства Марли дала я. И Лима сразу же отравилась, как я стала мадам.

– Что мне делать? – задаю вопрос больше себе, но мэр принимает его на свой счет.

– Правильно все обставить.

Я изучаю пол и сжимаю стакан в руках. Боюсь поднять глаза. Почему я должна оправдываться? Я не делала ничего противозаконного. Кроме той взятки доктору, но мы с ним под одну сторону баррикад. Ему тоже не выгодно подставляться.

– Как?

– Сделать заявление. Это может быть интервью, заметка в газете, речь на приеме, что хочешь.

– Что я скажу?

– Желательно правду, но не всю. Есть у тебя мысли, что говорить?

Я качаю головой. Мы молчим. Не знаю, о чем размышляет Эндрю Рас, я вот думаю, как бы избежать нацеленного внимания на себя. Я представляю, будто стою на огромной сцене среди множества декораций. На меня светят прожекторы отовсюду. Я жмурюсь, пытаюсь спрятаться за разноцветными картонками, но мало толку. Я слышу презрительный смех, чувствую, как все тычут пальцами. Людям нужно шоу, а я прячусь. Воздуха не хватает. Вдруг картинки заслоняют одна другую: реальность и воображение. Вот я вижу кружку, в ней бултыхается вода. Раз! Я уже за декорацией зажимаю уши от визга недовольных зрителей. Раз! Смотрю на обувь мистера Раса. Раз! Выхожу из укрытия, и тотчас меня ослепляет. Я закрываюсь руками, начинаю дрожать. Оборачиваюсь на кулисы и вижу ее. Мою дублершу. Она стоит с мужчиной, у которого торчит нож из кармана. Они готовы выйти на сцену, я читаю это по взглядам. Щелк! Я опять в реальности.

– Виктория…

Бах! Голос мэра пугает настолько, что я перебарщиваю с силой давления. Стакан трескается, вода капает на ковер. Прямо как те капли крови.

– Нет! – кричу я и вскакиваю, озираясь вокруг. Гостиная мистера Раса плывет перед глазами, и я уже не знаю, почему вместо бежевых стен вижу бордовые, а вместо дивана семьи Рас – диванчик Тары.

Боже, я что, схожу с ума?

Я прокашливаюсь, присаживаюсь обратно, и только тогда, когда мое дыхание выравнивается, а зрачки перестают беспорядочно увеличиваться и уменьшаться, мистер Рас тихонько произносит:

– Вы можете продолжать? Если нет, то я пойму.

– Давайте быстрее закончим, – чуть не плача прошу я, стараясь убрать боль в висках круговыми движениями пальцев. – Я могу перевести стрелку на Лиму.

– О чем ты?

– Мистер Рас, я знаю, что Вернер Беннетт, ее первый муж, убил сенатора Бредли, – все же поднимаю глаза на него. Взгляд непроницаемый, челюсти сжаты. – Я знаю, что ее роман с политиком – правда. Знаю, что Рина Харрелл из-за этой истории в психушке. Если я расскажу людям о том, какой Лима человек, то смогу спокойно уйти без скандалов и разбирательств?

– Не сможешь. Даже если просто заявишь, что клуб закрывается.

– Почему?

– Судьба Марли волнует многих. Понимаешь, к чему я веду?

Да. Я могу наплести все, что захочу, но одно слово Марли только усугубит шаткое положение. Мне нужно взять на себя ее дальнейшую жизнь, и это уже не обязанность хозяйки клуба, это вынужденная мера человека, загнанного в угол. Оберегать ее, чтобы никто не лез с расспросами – моя непосильная ноша. Мы теперь с ней должны быть заодно.

– Я увезу ее.

– Отлично.

Я встаю и собираюсь уходить. Ловить здесь больше нечего.

– Мадам Виктория?

Медленно поворачиваюсь. Зачем он так меня назвал?

– Однажды здесь же я говорил вам, что бороться за справедливость нужно обязательно, если сам борющийся и те, за кого он борется, будут в выигрыше. Помните?

– Да.

– Вы сейчас в выигрыше?

Я ухожу из дома. Это не победа. Это полный провал.

Я выжита как лимон. Буквально заставляю себя нормально попрощаться с миссис Рас. Я бы с удовольствием прошла мимо, но эта милая женщина не заслуживала такого обращения. Сажусь в машину. Ален трогается с места и ничего не спрашивает. Он видит меня насквозь, чувствует мою боль и обреченность.

– Что теперь? – задает вопрос в конце пути, до особняка остается несколько метров.

Я глубоко вздыхаю, а на выдохе отвечаю:

– Марли будет лечиться в больнице, где держат Рину.

– Ты уверена? – ни тени шутки, сарказма, или вот этого вот «я же говорил, я был прав».

– У нас нет другого выхода.

Глава XVI. Стоп, снято!

– Ты точно не поедешь?

– Нет.

Со смерти Лимы прошла неделя. За это время я нашла себе временное жилье, в особняке я бы не осталась ни за какие коврижки. Квартирка скудная, с размером нашей кухни, обставлена бедненько, но мне хватит. Я перевозила вещи, оплачивала счета, убиралась в доме. Разлука предстояла долгая. В следующий раз я вернусь сюда только для того, чтобы отдать ключи Марли. Да, плата ничтожная за ее пребывание в психушке, но большего я дать не в состоянии. Как раз вчера, когда я накрывала диван и кресла пленкой, позвонили из больницы. Сестру выписывали, надо было забирать ее.

– Викки, она ж будет ждать тебя. Ты у нее одна, – уговаривает Ален. Мы стоим на кухне и начиняем все стеклянные предметы мятой газетой. – Ты жестока к Марли.

– А со мной не поступали жестоко? – я смотрю на него исподлобья. – Я уже говорила, что не хочу иметь дела с клубом и его участницами. Да, я взялась опекать Марли, но мне совершенно необязательно контактировать с ней. Первый взнос в больницу уже передан, тебе только нужно отвезти ее туда.

– Лима тоже отправила свою сестру в психушку, но она хотя бы навещала ее, – вновь пробует друг.

– Навещала, потому что чувствовала вину, – твердо говорю я и прохожусь скотчем по коробке, где лежат стаканы. – Не я ее подсадила. Я всего лишь стараюсь спасти Марли от себя самой. Ты же знаешь, если она развяжет язык, не только мне будет плохо. В отместку я расскажу ей всю правду о Лиме, ее удар хватит, обещаю. Так что не будем с ней мозолить глаза друг другу. Чем быстрее мы отпустим ситуацию и постараемся забыть, тем лучше, Ален.

Вечером, перед уходом, Ален спрашивает меня еще об одной условности между мной и бывшим мэром:

– Ты решила, как и где скажешь о клубе?

– Еще не думала.

– Джон точно не вариант?

– Я не хочу подставлять его. Мало ли, во что выльется реакция людей.

Он достает из кармана рубашки визитку и протягивает мне:

– Моя знакомая. Она снимает классные интервью на свой канал. Если тебе будет легче, то знай: там можно сниматься анонимно.

– То есть?

– На экране будет виден лишь силуэт, даже голос могут изменить.

– В этом нет смысла, вычислить меня не сложно.

Ален кивает.

– Ты хотя бы не будешь стесняться и молчать. Подумай, ладно? У нее есть окно в середине мая.

На визитке крупными закорючками выведено: «Дина Ро, ведущая программы «Поговорим начистоту».

– Что вы сделали с ящиком? – интересуется Дина. Я уловила жадный взгляд и заинтересованность содержимым того сундучка. Ох, не надо так со мной. Я подписалась на это, чтобы уберечь вот таких же легкомысленных девчонок от ошибки, которая может стоить им жизни. Что же получила в итоге? У журналистки уже чешутся руки: ей хочется побывать в особняке, понюхать, потрогать все своими руками, побывать в каждой комнате, изучить каждый миллиметр под лупой, особенно коробку Лимы.

– Мы уничтожили его, – сообщаю я к большому огорчению собеседницы. Она ничего не сказала в ответ, но я думаю, к концу интервью мы все поняли, что Дина не имела привычки прятать свои эмоции. – Мадам Лима половину жизни страдала из-за содержимого этого проклятого ящика. Ее тянули на дно записи Бардо, вырванные страницы, старые газеты, письма и, конечно, та фотография. Я сделала то, что должна была сделать мать Д. Т. О. – я зажгла фотографию лично, потом бросила в коробку, и она вспыхнула подобно спичке. Я смотрела на пламя, остро ощущая чувство свободы: больше никакого осиного гнезда, окон без ручек, дверей без замков, никаких тайн и смертей.

– Ты же уничтожила все улики против нее.

Я развожу руками:

– Поверь мне, эти вещи можно обратить против любой кошатницы. Я просто поставила точку.

– Что же с Марли?

– Она проходит терапию по восстановлению морального и душевного здоровья. С ней работают профессионалы, надеюсь, что Марли скоро вернется в строй, – заготовка срабатывает. Ни буквой меньше или больше, все должно выглядеть правдоподобно.

– Печальная история.

– Не печальнее других. Если бы люди не боялись говорить о таких страшных вещах, о каких рассказала я, то ты узнала – в каком ужасном грязном мире мы живем. Кругом одни психи, и, когда наслушаешься похожих историй, начнешь сомневаться в своей адекватности.

– А вот это уже интересно, – немного протянув последнее слово, журналистка смеется и поворачивается к камере. – На этой, скажу прямо, не самой оптимистичной ноте мы заканчиваем наше интервью. С вами была Дина Ро, это программа «Поговорим начистоту», до новых встреч!

Лампочка на камере гаснет. Дина благодарит меня за храбрость и делает комплимент насчет подвешенного языка, в котором я чую намек на недосказанность со своей стороны. Да, я обошла несколько тем стороной, интервью предполагает открытость, но я знаю, что поступила правильно. Когда находишься в гуще событий, связанных с убийствами, всегда нужно иметь пару козырей в рукаве на случай защиты от тех, кто тоже был или мог быть задействован там. Мне помогли снять микрофон, я забежала в гримерку за сумкой, и мы с Аленом стали продвигаться к выходу.

– Ты молодец, – поздравляет Ален, обнимая меня за плечи. – Ты бы видела себя со стороны, потрясающе! Я написал Барни и Джону, где мы. Они предлагают посмотреть этот выпуск всем вместе, они считают, что тебе будет тяжело справиться одной.

– Я не хочу переживать это еще раз, – печально усмехаюсь я, обнимая его в ответ. – Посмотрите втроем, потом скажите, получилось у меня убедить приближенных Лимы или нет.

– Ее люди меня мало волнуют. Главное, что все наконец-то кончилось.

– Спасибо большое тебе за все, – говорю я, кивая головой в знак благодарности. Мы уже на улице: яркое солнце встретило нас ослепляющим светом, сочная зелень сквера, подчеркивающего фасад здания, резала глаза, отчего я зажмурилась на момент.

– Да не за что, – Ален улыбается и убирает свою руку. – Ты куда сейчас?

– На квартиру, нужно подготовиться к встрече.

– К какой еще встрече?

– После съемки, по пути в гримерку, меня поймал один из световиков, пригласил на кофе.

– Стой, ты же не любишь кофе, – Ален смотрит на меня подозрительно, чем смешит.

– Кофе всего лишь предлог, – с улыбкой замечаю я. – Увидимся.

Дорога назад показалась мне очень долгой и утомительной. Жилище представляло собой маленькую комнатку с видом на кирпичную стену соседнего здания, скучно и мрачно, зато подходит моим требованиям: серая, неприметная, затерявшаяся среди всех. Пока я поднималась по лестнице и пыталась одной рукой достать ключи, а другой найти очки в сумке, не заметила человека на площадке. Он стоял ко мне спиной, обернулся только тогда, когда я повернула ключ в замке.

– Виктория Муэро?

Охрипший прокуренный голос заставил замереть. В кино про плохих парней обычно все так и начинается, вот мы с ним поговорим, а потом он полоснет меня по шее или животу складным ножом. Впрочем, бежать некуда.

– Представляете, я забыла солнцезащитные очки в гримерке, надо же быть такой растяпой, – я поворачиваюсь к мужчине, его серые глаза пронзают меня как острые ножи. Он в обычной одежде, совсем не примечательной внешности. А что ты хотела, Викки? Табличку на груди с надписью: «Нападаю на девушек в подъездах. Бесплатно»?

– Я знаю, что вы состояли в клубе кошатниц, жили под крылом Лимы Каспер.

– Вы ее знали? – я подошла ближе к мужчине, прекрасно осознавая, что это опасно, но ничего не могла поделать. Привычка быть кошатницей еще сидела внутри, и упоминание о мадам вызвало желание на малую доли времени вернуться в былую роль.

– Да, когда-то знал. Я хотел предупредить вас: уезжайте отсюда как можно скорее.

– Почему?

– Она возьмется за вас. Я рискую сейчас вашей жизнью, только верьте, делаю это для пользы.

– О чем вы? Перестаньте говорить загадками, по опыту знаю, ни к чему хорошему это не приводит, – со злостью бросаю я последние слова.

– Я кое-что покажу, – он протягивает руку с какой-то сложенной бумагой.

Осторожно взяв и развернув ветхую вещицу, именно такой предстала фотография, я увидела знакомые лица. Серое вещество начало работать в полную силу: рассказ Рины, письма Д. Т. О., старое фото, смерть сенатора, так значит… Я в ужасе отошла на пару шагов от него:

– Вы знаете, кто убийца. Где он?

Мужчина поджал губы:

– Может, зайдем к вам? Стоим тут на радость соседям.

Я честно постаралась сдержать истерический смех, но не успела, отвлеклась на начинающуюся панику:

– Вы в своем уме? Что бы я пригласила в дом незнакомого человека, ну уж нет!

– Хорошо, хорошо, – успокаивающе заговорил он. – Послушайте, по дороге сюда я заметил кафе в соседнем доме, спустимся туда? Общественное место, день на дворе, я никак не скроюсь от лишних глаз, если захочу причинить вам боль.

– Вроде все логично, – я смотрю на мужчину с подозрением, но шестое чувство подобно дьяволу на левом плече толкает на рискованный шаг. – Пойдемте.

Кафе выглядело уютным и эстетически красивым, я задалась вопросом, а почему же я тут не была раньше? Панорамные окна, теплые нежные тона, столики отделены друг от друга искусственной зеленой изгородью, приятная музыка доносится отовсюду. Нас посадили за стол около входа на кухню, единственный минус состоял в том, что постоянно бегали официанты, двери не успевали закрываться, и каждый раз, когда мимо проходил человек с подносом, мой собеседник умолкал.

– Я вас слушаю, – сказала и отпила немного кофе, сразу вспомнив Гарса. О, мой большой друг, который всегда был на моей стороне. Как же я по нему скучаю! Надо бы невзначай заглянуть к нему на прогулке с потенциальным ухажером. После смерти Лимы я ни разу не была у него. У меня даже не хватило смелости признаться, что все вышло из-под контроля. Ален сам вызвался поговорить с ним, а я не возражала. – Кем вы приходитесь мадам Лиме?

– Уже никем.

– Если хотите построить со мной диалог, отвечайте нормально, иначе я уйду.

– Я встретил Лиму в начале 90-х, мы познакомились на юбилее их клуба, я пришел туда с другом. Слово за слово, потом свидания, – проскочил один официант. – Разгорелась любовь, а потом, – второй пронесся молнией. – Я сделал ей предложение.

У меня даже ложечка выпала из рук. Секундочку, секундочку, еще немножко и мой мозг взорвется. Сердце сильно забилось, губы задрожали, ну нет, не надо нервничать. Да как не надо, я сижу в полуметре от человека, который может лишить жизни! Хотя чем же он отличается от Лимы? Ее я никогда не боялась.

– Вы ее муж, – голос мой сел. Только не кивай, не смей кивать в ответ! Скажи, что Лима отказала. Нет, он не кивнул, не подтвердил догадку словами, но опустил глаза и стал водить пальцем по ободку чашки. – Я вас не узнала.

– Вы меня видели раньше? – кажется, Вернер испуган.

– Кулон Рины Харрелл, – кратко поясняю я. Уголки его губ скачут вверх, но он никак не комментирует мои слова.

– Я хотел забрать ее из клуба, а она отшучивалась, говорила, что, – снова прошел человек с подносом грязной посуды. – Что сестринская любовь куда важнее романтической. В общем, Лима осталась жить в особняке, я же стал вроде дворецкого, ночевал у жены, в будни работа, в выходные помогал устраивать девчонкам приемы и следил за порядком. Через год брака что-то пошло не так.

Он замолчал, и я повернула голову к залу в ожидании спешившего на кухню официанта, но его не было. Казалось, незнакомец заново переживал то время, и я бы посочувствовала ему, но меня останавливал тот факт, что он убийца.

– Продолжайте, пожалуйста, – если этот несчастный будет запинаться на каждом событии своей жизни, то мы тут долго просидим.

– Я заметил, как Лима стала поздно возвращаться. Совершенно по-детски отнекивалась, когда я интересовался, где она пропадает вечерами. Я понимал, что Лима не моя собственность, и нельзя следить за всеми ее передвижениями, но раскалялся до предела при одной лишь мысли об отношениях на стороне, – еще один, мужчина посмотрел на него исподлобья и проводил взглядом до двери. – За то короткое время, пока моя женщина проявляла безразличие, я хорошо сдружился с одной из кошатниц. Это она рассказала мне вроде бы по секрету, что драгоценная жена бегает на квартиру к одному известному человеку.

– Сдружились с Риной?

– Да.

– Вы знали, что она была влюблена в вас?

Вернер Беннетт смутился:

– Конечно. Рина много раз клялась мне в любви, только я всегда был к ней равнодушен, как мужчина.

– Вы в курсе, где она сейчас находится? – готовлю залп, берегитесь, Вернер, шарахнет не по-детски.

– Я не следил за ее жизнью, к сожалению.

Огонь.

– Что ж, я думаю, вы будете рады узнать, что ваша бывшая жена упекла Рину в психушку восемь лет назад.

Цель уничтожена – я читаю это по его потрясенному лицу. Он закрывает его руками и шепчет после долгого молчания:

– Я надеялся, что Рина не пострадала. Верил, что Лима будет более снисходительной.

Мистер Беннетт говорит о том, в чем я не разбираюсь, если честно, уже и не хочу. Новые осиные гнезда с их злыми жильцами меня не интересуют, я все еще не могу оправиться от укусов прошлых.

– Лима ходила к сенатору Бредли, так? – уточнение не требовалось, все и так понятно. Убить любовника жены – план проще некуда. Все, пазл сложился до конца, только легче не стало: это не вернет Тару, Хелен, даже Лиму.

Незнакомец явно был ошарашен:

– Я думал, что вы немного осведомлены о положении дел, но что бы настолько, – поток речи вновь оборвался благодаря симпатичному парню с блокнотом. – Да, вы правы, Лима увлеклась сенатором Бредли и…

– И вы убили его из-за большой светлой любви, – закончила я за него, собираясь уходить, но меня остановили одной фразой, после которой стало еще страшнее. Страшнее от осознания, с кем я жила под одной крышей так долго. Он сказал:

– Его убила Лима, а не я.

Я стояла в неуверенности и покусывала нижнюю губу. Да, меня шокировала эта информация, но насколько она правдива? Поддаться соблазну снова? Да, да, строй из себя всю такую неприступную леди, и удивить ничем нельзя, а он удивил! Ну, как теперь поддерживать образ? Боже, вся моя теория о страданиях Лимы рушилась как карточный домик. Я-то решила, что она слетела с катушек, потому что любила мужа, только поняла это очень поздно. Разве не это стало ее ошибкой? Я тяжело вздохнула и села.

– Рассказывайте.

Второй раз просить не пришлось.

– Я решился выследить голубков. Лима даже не догадывалась, что я не спеша следую за ней, правда, нас обоих ждал сюрприз, – в эту секунду уже я злилась на бегающих работников. Невозможно сосредоточиться! – Она зашла в квартиру. Представляете, этот негодяй дал ей ключ! Я поднялся на пролет выше и стал ждать, не понятно чего, скорее всего, неизбежности. Вдруг я услышал крики, явно скандалила жена, дверь открылась, и выбежала молоденькая девушка в кружевном белье, чуть не свалилась на своих огромных шпильках. Лима кинула вдогонку одежду, потом скрылась в проеме.

– А вы что?

– А что я? С места не сдвинулся. Знаете, во мне проснулось злорадство, думаю, на тебе! – очередной человечек с подносом, мы быстро глянули на него, после посмотрели друг на друга: как же я хорошо уловила полное взаимопонимание и рассмеялась. Мужчина ответил полуулыбкой. – Так вот где-то через пару минут я понял, что все успокоилось. Пугающее было затишье. Внутри, тем самым шестым чувством, я догадывался о каком-то печальном событии. За секунду дошел от того, что они решили перевести ссору в горизонтальное положение до того, что Лима в порыве гнева могла неаккуратно замахнуться на обидчика, а ведь он политик. В любом случае, я не был в выигрыше, – открою секрет, Вернер, во всей этой длинной истории, протянувшейся через десятилетия, вообще нет победителей. – Уже собрался зайти туда, как увидел ее. Выходит моя ненаглядная, за дверку держится и трясется. Медленно так сползла по стеночке, коленки подтянула и заплакала. Тотчас вся злость лопнула, осталась только горечь. Прошел мимо, меня тогда интересовал сенатор, а не она. Не буду описывать, что я там увидел, не хочу портить вам сон, меня до сих пор по ночам преследует ужас.

– Меня тоже, – тихо добавила я, радуясь, что не была услышана. Сейчас я боялась спугнуть его, сбить с мысли.