Текст книги "Простое Прошедшее"

Глава 5

Стоя на носу яхты, Дуайер смотрит на приближающиеся белые особняки, залитые ослепительным светом утреннего солнца. Это погода для богатых…

Ирвин Шоу «Богач, бедняк» (1969 г.)

О, Россия! Кто бы мог подумать. Я, как человек воистину русский, смог в полной мере оценить непритворное очарование этой страны. Брэд спал с полуоткрытым ртом и пускал слюни на свой воротник, пока я, не отрываясь, глядел в окно машины, в деталях рассматривая каждую еловую ветку. Преданность корням жила где-то очень глубоко во мне, и стоило мне наконец побывать в России, как я сразу же смог вдохновиться каждым квадратным метром её территории. Любой пейзаж, увиденный мной на протяжении жизни, я непременно сравнивал с видом в Барбате, однако в России я понял, что ни о каком сравнении и речи быть не может. Россия и Барбате – два абсолютно разных места, две разные энергии, и заряжают они тебя по-разному. Когда я вышел из машины посреди какого-то леса, о котором мои друзья, кстати, нелестно отзывались, я обомлел. Воздух в русском лесу после дождя вкусный, как торт. Его режешь и ешь! Вдыхаешь полной грудью, но этого недостаточно: хочется бесконечно наслаждаться этим лесом, хочется в нём утонуть. Не понимаю, почему такие природные изыски достались тем, кто их не ценит. Живи я в России, я бы каждый день ходил за грибами, а зимой катался бы с ледяных горок. Жаль, что нельзя пережить два альтернативных детства сразу. Помню, отец рассказывал мне, как в его молодости у них в деревне жил мужик, который однажды без вести пропал. Через несколько месяцев его труп нашли в лесу: он повесился. Исключаю, что тот деревенский алкаш руководствовался именно лирическими аспектами самоубийства в могучем русском лесу. Однако такой вариант прощания с жизнью мне очень даже по душе.

Думаю, вы уже поняли, куда мы приехали. Тот самый завод, точнее, один из них. Первая остановка – Подмосковье. Старое здание в новой облицовке. Недавно пристроенные стеклянные корпуса. Чтобы попасть внутрь, нужно пройти несколько пунктов охраны. Забавно проверять людей на наличие оружия на входе в оружейный завод. Внутри всё очень старое, ещё советское: бордово-болотные квадратные плитки и пожелтевшие стены.

Дон со всеми здоровался, ему говорили, что рады снова его видеть. Мы обошли весь завод: каждый корпус и каждую комнату. Казалось, что я снимаюсь в польском фильме ужасов. Дон же чувствовал себя как дома и радостно рассказывал мне про назначение каждого станка.

На заводе работали довольно странные люди. Именно так представляет себе русских жителей весь оставшийся мир: мужчины с усами, в серых кожаных жилетках, из карманов которых торчат отвёртки и молотки, парни помоложе одеты в синие комбинезоны поверх старых засаленных белых маек, а охранники способны улыбаться только друг другу, да и то лишь услышав какую-нибудь пошлую шутку. Все эти люди так спокойно существовали в стенах завода, будто они работали там на абсолютно законных основаниях. На нас, людей в дорогих костюмах, они почти не обращали внимания, только лениво здоровались, не видя ничего удивительного в нашем визите.

Порядка часа Дон показывал мне завод. Затем мы вышли на задний двор, где стояли несколько пунктов охраны. Из распахнувшихся дверей вынесли огромное количество коробок с оружием и загрузили их в несколько фургонов с рекламой местной минеральной воды на кузове. Мы с Доном расписались на каких-то бумажках, сели в машину, на которой приехали, и тронулись с места, а за нами последовал кортеж из грузовиков с «газировкой». Через пару часов мы подъехали к железнодорожной станции, где водители фургонов спокойно перенесли всё оружие в вагоны поезда. От нас опять же требовались только подписи. Мы проследили за тем, чтобы поезд с товаром тронулся с места, и поехали в аэропорт. Я ужасно устал, мечтал о холодном душе и мягких простынях. Нормально поспать удалось лишь через двое суток, когда мы наконец остановились в гостинице. Такое счастье, как тёплая постель, было доступно не каждый день. В целом моё первое криминальное путешествие по России длилось порядка девяти дней, и это был совсем не экскурсионный автобусный тур по Золотому кольцу. Я видел настоящих людей. Они копали грядки на дачах, покупали молоко в ларьках, матерились и курили дешёвые сигареты из картонных пачек, они набирали воду в ручьях и одежду стирали там же, они ездили на мотоциклах с колясками и кормили собак костями, оставшимися от шашлыков. Мне нравилось наблюдать за бытом русских людей, за непринуждённым спокойствием, с которым они принимали свои не самые комфортные условия проживания. Конечно, я не говорю о людях из городов – они ничем не отличались от жителей любой другой страны, кроме, разве что, как уровнем воспитания и отсутствием желания развиваться в духовном плане и в плане технологий. Однако не берусь рассуждать на столь грандиозные темы, лишь скажу, что мне, жителю Европы, было крайне интересно посмотреть на Россию изнутри.

В заключение нашей поездки мы были обязаны прибыть на границу России с Украиной, где все отправленные нами вагоны с оружием трансформировались в один длинный поезд, отправляющийся в Европу, где нуждающиеся уже разбирали свой долгожданный товар. Прилетев обратно в Испанию, я не чувствовал, что делал что-то незаконное. Система была настолько совершенной, что мне казалось, будто я выполняю какую-то общественно важную работу.

В аэропорту нас встретил Брэдли, поздравил с дебютом и вручил мне первую выписку с моего банковского счёта. Я был поражён, насколько легко человеку даются деньги, если он зарабатывает их незаконным путём. Через несколько дней я поехал к маме в Барбате. Думал сначала сказать, что выиграл в лотерею, но она прекрасно знала, что нашему семейству не везёт. Придумал, будто удачно сыграл на бирже, и оставил ей несколько свёртков с деньгами. Она чуть не прослезилась, и мне стало немного стыдно. Однако признаться ей я себе не позволил. Она сказала, что сделает в доме косметический ремонт и съездит в Южную Америку. Я был счастлив. У меня было много денег. Я не был неудачником.

***

Дон тоже приехал в Барбате, и ближайшие три дня мы не выходили из состояния алкогольного опьянения: бесконечно чокались со словами «За нас», обошли всех друзей, красуясь новым образом плохих парней, и часами сидели на берегу, осознавая, что отныне для нас открыты любые двери.

Брэдли вызволил нас в Барселону – сказал, что приехал его отец и ещё какие-то очень важные люди. Мы были обязаны немедленно приехать и посетить несколько сомнительных мероприятий. Дон уже давно был знаком с мистером Парсонсом, а вот я надеялся, что нашей встречи так и не случится. Я боялся показаться недалёким дурачком. Мне даже однажды приснилось, будто после встречи со мной он решает меня убить, потому что я глупо и неуместно шутил.

Брэдли встретил нас у входа в здание компании Parsons&Riley. Он выглядел рассеянным: чуть не запнулся на пороге и нёс какую-то нечленораздельную чушь. Лифт поднял нас на двадцатый этаж, с которого открывался панорамный вид на город. Мы зашли в просторный кабинет, обделанный красным деревом, и устроились на кожаных диванах.

– Сейчас придёт отец, – заявил Брэд, наливая нам кофе.

– Нам нужно чего-то бояться?

– Нет. Но веди себя осторожно. Не знаю, в каком он будет настроении. Как съездили в Барбате?

– Отлично. Я до сих пор пьяный! Зря не поехал с нами.

– Не смог вырваться. Нужно было многое сделать к приезду отца.

– Он здесь надолго?

– Сегодня вечером уже улетает обратно в Лондон. Я, наверное, поеду с ним.

– Я думал, раз мы работаем вместе, то будем постоянно вместе.

– Я и сам так думал. Но раз вы теперь летаете в Россию, на меня возложили другие обязанности.

– Кстати, где Одри? – не сдержался я с вопросом, ради которого и хотел увидеть Брэдли.

Спросив это, я услышал за дверями разговоры и успел лишь уловить недоумевающий взгляд Брэда, благодаря которому я понял, насколько неуместен и глуп был мой вопрос. Теперь я мог думать лишь о том, что Брэдли догадается о моей симпатии к Одри. Спустя мгновение в кабинет вошёл Джонатан Парсонс. Раньше я видел его только на снимках в газетах. В жизни он казался более внушительным. Передо мной стоял высокий, слегка полноватый, седой мужчина. Он был невероятно уверен в себе. Мы пожали друг другу руки, и я представился. Я старался не показывать страха и смущения. Вслед за ним вошёл ещё один мужчина. Выглядел он гораздо моложе, а черты его лица были более индивидуальными. Это был один из тех людей, чьё лицо, увидев хотя бы раз в толпе, точно вспомнишь даже через много лет. И его лицо я видел не впервые: оно с самого моего детства мелькало на телеэкранах и вместе с лицом мистера Парсонса – на страницах газет. Это был Питер Ралли – главный партнёр Парсонса, совладелец компании и его лучший друг. В отличие от Джонатана, Питер был человеком публичным. Жена Питера, Ребекка Ралли, была образцовой женой. С мужем они подавали пример многим. На все мероприятия Питер являлся с женой, а часто и с детьми: умницей дочкой, выпускницей старшей школы, одетой по последней моде, и девятилетним подрастающим вундеркиндом, отличником и блестящим фехтовальщиком. Известные предприниматели, которые всю жизнь ассоциировались в моём сознании с успехом и богатством, в тот день находились со мной в одном кабинете и разговаривали на равных. Ни Джонатан, ни Питер, а они позволили мне так к ним обращаться, ни словом не обмолвились о вещах, которые нас связывали. Они спрашивали меня о Барбате, об учёбе в университете, о родителях, будто я просто друг сына Джонатана, который пришёл к нему в гости погонять мяч на заднем дворе. Брэдли то и дело с опаской посматривал на меня – видимо, боялся, что мне не хватит ума не заговорить о, как оказалось, запретной теме. Я отлучился в туалет, и Брэдли последовал за мной.

– Почему твой отец делает вид, что ничего не происходит?

– Питер ничего не знает. Он думает, что я до сих пор всем заправляю в одиночку. Отец ему ничего не говорит. Ему не понравится, что я внедряю в дело новых людей.

– Он что, не знаком с Доном?

– Он знал, что отцу Дона помогает сын, но никогда его не встречал. Так что молчи об этом.

– И что, по мнению Питера, мы вообще сейчас делаем в офисе?

– Я сказал, что вы мои друзья, что мы учились вместе. Сказал, что позвал вас, потому что давно нормально не общались. Отец мне подыграл: предложил встречу в офисе. Я хочу, чтобы Питер увидел, что вы хорошие ребята, как я вас ценю. Придётся постоянно держать вас где-то рядом, потому что скрывать от него нюансы нашей работы становится невозможно. Со временем он проникнется доверием к вам, и можно будет официально брать вас на работу.

– А почему ты сразу не мог нам это сказать? Почему ты опять что-то подозрительно скрываешь от нас?

– Да я не мастер коммуникации. Эти детали бы только запутали вас, и моё предложение показалось бы ещё более странным. Пошли обратно – мы торчим в туалете слишком долго.

Как же меня раздражал Брэдли со своей постоянной путаницей – ничего никогда не может сказать напрямую. Можно подумать, я бы отказался от кучи денег из-за Питера Ралли. Правда, после разговора с Брэдом в туалете я стал смотреть на Питера в другом свете: я начал его бояться и осторожно разговаривать в его присутствии. Он был добродушным и весёлым человеком, а я без конца представлял его своим убийцей с пистолетом или ножом в руках. Мне совсем не нравилось, что, даже будучи в центре событий, я от кого-то и от чего-то зависел.

Мистер Ралли действительно, как и планировал Брэдли, проникся к нам с Доном доверием и позвал нас присоединиться к его семье на их яхте в следующие выходные. Парсонсы, сказал он, тоже будут там. Вот это да. Так вот как это делается у богачей: как только они видят, что ты тоже дорого одет, так сразу зовут тебя к себе на яхту. Больше всего на свете хотелось спросить Брэда, будет ли с нами Одри. Но я уже исчерпал лимит вопросов о ней. Я вообще не должен был их задавать. Чёрт! Мне надоело жить в постоянном страхе перед всеми и каждым. Поэтому я и чувствовал себя лишним среди богачей – я их боялся. Сколько бы денег ни было у меня самого, я не в состоянии стать одним из них. Я не из того теста. Мной движет страх и зависимость. Мной нужно управлять. Сам я ничего не могу.

Мы вышли из здания. Брэда ждала машина. Он закурил, будто не торопился ехать. Отправляясь к своей машине, на другой стороне улицы я увидел Одри. На ней было обтягивающее платье (такая модель шла ей лучше всего). В руках у неё была куча магазинных пакетов, и она устало сложила их в багажник и села в ожидании Брэда. Он снова заставил её обречённо скучать, пока сам был занят делами. Я, словно сумасшедший, следил за каждой эмоцией на лицах Брэдли и Одри, лишь бы понять, что и насколько сильно их связывает, какие у них отношения и почему они вообще вместе. Неужели таким, как Одри, достаются только такие мужчины? Неужели её судьба – это ждать мужа с работы и тратить его деньги не ради удовольствия, а чтобы было чем занять время? Неужели такие, как она, никогда не узнают, что такое теплота человеческих отношений, поддержка, забота, любовь, в конце концов? Самое страшное, что это их осознанный выбор: быть молчаливым украшением чьей-то жизни, украшением, которое одевают только на мероприятия или чтобы показать друзьям.

Возможно, я был не прав в своих суждениях. Я, скорее всего, просто хотел, чтобы всё было так. Я хотел, чтобы у меня было явное преимущество перед Брэдли: я был богачом только снаружи, внутри я был нормальным человеком. Сколько бы денег у меня ни было, я был готов не изменять своей женщине, проводить с ней всё своё время. Богачи так не умеют, даже если любят. Я был готов дать Одри больше, чем просто деньги. Она бы ходила со мной в ресторан, а не ждала в машине, и она бы проводила время вместе со мной и моими друзьями. Я не бы не скрывал её от людей, будто гордиться своей женщиной – вне закона. Дико хотелось подойти к ней на несколько секунд и рассказать ей обо всём этом. Перед сном я мечтал о том, как она придёт ко мне и скажет, что с первой встречи поняла, что я – это то, что ей всегда было нужно, что ей хочется убежать со мной. Потом мне вновь становилось страшно: я боялся, что влюбился настолько, что выдумал себе её ответную симпатию. Возможно, она считала меня лишь никчёмным дружком её молодого человека, который не смешно шутит и пытается всем понравиться. Мысли об Одри менялись в моей голове каждую секунду, и с каждой нашей встречей шанс на сближение с ней казался всё более нереальным.

Вечером того дня Брэдли, Джонатан и Питер улетели в Лондон. Мы же с Доном на следующий день улетели в Женеву. Там у нас была встреча с так называемым клиентом, точнее, покупателем. Всё шло спокойно, поэтому рассказывать о подробностях сделки я не считаю нужным. К пятнице мы уже были в Барселоне. Туда же вновь прилетели все приглашённые на яхту. И мы отправились в трёхдневный круиз.

Мои опасения насчёт отношений Брэда и Одри оправдались: на яхту он её не взял. Я воздержался от лишних вопросов, хоть и все разговоры, поднятые за те выходные, усердно пытался свести к расспросам об Одри. Страх, руководящий мной, не позволил мне подвергнуть себя риску подозрений. Я постоянно думал о том, что было бы, возьми всё-таки Брэд свою девушку с собой. Я бы уединился с ней в каюте и всё бы ей сказал. Хотя бы намекнул. Я настолько живо представлял себе образ Одри и думал всегда только о ней, что до сих пор кажется, будто тогда она была с нами на той яхте. Она ассоциируется со всем, что тогда происходило в моей жизни. Я всегда носил её с собой в своих мыслях, как носят талисман в кармане.

У Питера Ралли действительно была замечательная семья. Сынок, правда, слегка выводил меня из себя: нельзя же быть настолько правильным и образцовым ребёнком. Трое суток я ждал, когда же он выкинет что-нибудь, что бы доказало, что он нормальный ребёнок. Но нет. Чёртов вундеркинд. Я всё-таки побаиваюсь детей. Поскольку моё психологическое «я» всё ещё находится на стадии взросления, в возрасте примерно лет двенадцати, я до сих пор опасаюсь детей, которые в чём-то превосходят меня самого в их возрасте. Дочь Питера, Лесли, как видно, только-только пережила переходный период ненависти к родителям: она всегда закрывала дверь на замок и убегала в комнату плакать, когда её не отпускали на вечеринку. Однако на совершеннолетие ей подарили машину и перестали ограничивать в деньгах, и она быстренько стала примером хорошей дочери. Ещё чуть-чуть, и она приведёт домой своего будущего мужа. Он будет играть в гольф со своими дружками-педантами, которые носят голубые свитера на плечах поверх белых поло. В семье Ралли всё до неприличия банально. Тем не менее, меня приятно удивили отношения Питера и Ребекки. Я до последнего не верил, что у них всё прекрасно и что спустя тридцать лет совместной жизни они всё ещё любят друг друга. Оказывается, и такое бывает. Они держались за руки, и она отпускала милые шуточки на его счёт. Я, наконец-таки, увидел счастливую богатую семью наяву.

Мне нравилось проводить время с богачами, нравилось чувствовать себя одним из них. Я стоял на борту их яхты и нисколько не расстраивался, что яхта мне не принадлежала, ведь знал, что могу позволить себе жить так же. Несмотря на все свои страхи, я ещё никогда не чувствовал себя таким свободным. Мне было доступно всё на свете. Я смотрел на виднеющийся вдали берег, вдыхал морской бриз и говорил себе, что отныне передо мной нет никаких препятствий: Одри будет моей.

David Bowie. Velvet Goldmine

Глава 6

…не для того Он дал нам свободу двигаться и выбирать себе путь в безбрежном океане времени, чтобы мы весь свой век простояли на якоре в том порту, где нас соорудили и спустили на воду.

Джон Фаулз «Червь» (1985 г.)

На следующей же неделе я заявил Дону, что пора найти себе апартаменты поприличнее и разъехаться, а то до сих пор жили как студенты. Барселону мы могли оставить позади. Долго думали, куда ехать дальше и какому месту посвятить своё дальнейшее существование. Мы могли жить где угодно, ведь денег было много, и мы ни от кого не зависели – самолёты-то везде летают. Решили не оригинальничать и перебрались в Париж: вещи везти недалеко, да и город отличный.

Поселился я в доме в пригороде. Сначала взял его в аренду, потом выкупил: очень уж он мне полюбился. Дон не проявил особой фантазии и снял дом напротив моего. Жить друг без друга мы не могли: если не в одной квартире, то по соседству. Купили себе по машине: я – чёрную, Дон – серебристую. Мы быстро привыкли к новому распорядку: командировки два раза в месяц, вечеринки, девушки, алкоголь. Всё шло своим чередом. Семьи Парсонс и Ралли были нашими друзьями и сменили место своих постоянных посещений с Барселоны на Париж. Питер до сих пор не знал, что мы в деле: Джонатан умело внушил ему, что мы акционеры или кто-то вроде них. Всё было хорошо.

Опять снился Барбате. Спал и видел, будто иду по своей улице, смотрю в окна своего дома, а там – разгром, какие-то парни играют на гитарах, повсюду пустые бутылки и незнакомые люди. Приезжает полиция. Я кричу, что это мой дом. Мне не верят, не пускают даже близко подойти. И похожие сны преследовали меня постоянно. К примеру, до этого снилось, что мой дом купили, я пришёл вещи забрать, а меня торопят, выгоняют – мол, забирай своё барахло да уходи поскорей, ты тут больше не живёшь. Один раз – самый страшный – приснилось, будто океана нет, дом – такой же, но стоит посреди какого-то мегаполиса. И мамы там не было.

После снов о Барбате весь день я сам не свой: что-то внутри мерзко тянет, и хожу как на грани срыва. Хочется немедленно сорваться туда и убедиться, что это всего лишь сны. Часто снится Одри. Во сне я узнаю её лучше, а потом она уходит. Обычно людям снится что-то лучшее, чем то, что есть у них в действительности. У меня, наоборот, в жизни есть всё, а чего нет, то скоро станет моим, а во сне я всё теряю и не могу удержать, и от меня ничего не зависит. Во сне я просто смотрю, как от меня уходит то, что для меня важно, а руки связаны. Это всё мои страхи. Я почти избавился от них в реальной жизни, но в моих снах они будут со мной всегда.

***

По вечерам я ходил гулять один. Садился на лавку в парке. Мог просидеть даже несколько часов, пока моё сознание рисовало картины вечности. Я соединял все свои пространства в одно и находился во всех них одновременно. Все мои природные вдохновители сливались воедино, и я видел места, которых не существует в действительности: они жили в моей голове, и я не давал им умереть. Я развивал их, я вкладывал в них силы, я наделял их бессмертием.

Я шел по меченой асфальтированной дороге. Позади меня горы (ни у одного континента нет таких гор, что есть у меня) идеальной формы: шоколадные трюфеля с ледяными макушками, одна – продолжение другой. Сверху – туман: матовый и бесконечный… Вокруг – поля: ровные, гладкие, будто стриженые, еле уловимый запах свежескошенной травы. А вдалеке я видел чащу леса. Я хотел бежать, хотел чувствовать этот лес каждой клеткой кожи, хотел быть его частью. Шёл дальше. Цветущий сад. Пёстрые персиковые и нежно-розовые цветки украшали ветки. Один аромат сменялся другим, и я уже чувствовал лёгкое солёное дуновение. Это мой океан. Мой океан всегда со мной. Он никогда не покинет меня. Волны бьют у подножия, и хочется плакать: хочется упасть на колени и рыдать, сколько хватит сил. Я хочу быть там, и я покидаю своё физическое тело и существую там, где меня нет. Я вижу, слышу и чувствую. Живой и настоящий, я там реален даже больше, чем здесь.