Текст книги "Чили в кармане"

29 июня 1973 года, когда произошла первая попытка атаковать президентский дворец Ла Монеда и Военное министерство танками второго подразделения (которые вошли в историю, как «Такна»), между отцом и сыном состоялся серьезный разговор. Тринадцатилетнему Владимиру доходчиво объяснили, к чему следует готовиться: его семья тесно связана с правительством Альенде, а таких людей будут репрессировать первыми. Среди общих напутствий для поддержания духа были советы, как лучше выносить пытки… Пугающая трезвость для тринадцати лет.

Если будете в Чили, присмотритесь к форме полицейских. Она досталась им от прусской армии, но не только форма, а еще и общий дух, в котором воспитывается солдат. Строгая дисциплина и беспрекословное подчинение высшему командованию – его основополагающее звено. Это важно, чтобы понять и сам переворот, и историю пятидесяти кубинских военных, приближенных к Альенде (по распространенной версии, они были причастны к смерти президента, действуя по инструкции Фиделя Кастро на случай поражения социалистического блока). Чилийская социалистическая партия к тому времени отказалась от идеи силового решения конфликтов, желая идти максимально мирным путем, а все радикальные группировки, вроде МИР, пошли своей дорогой.

В день переворота в доме семьи с рассвета все было вверх дном: спешно избавлялись от всех документов и свидетельств, здесь же было много влиятельных людей. По плану, к десяти часам утра к дому должен был приехать грузовик, чтобы увезти всех в Ла Монеду, но в последний момент Альенде отказался от этого плана, предусмотрительно не желая обрекать своих сторонников на «убийство без пощады». Абстрагируясь от событий в самом президентском дворце (видеохроника ясно запечатлела бомбежку, выстрелы и обвал фасада), по свидетельствам очевидцев, к шести часам вечера всем уже было ясно, что произошло. Переворот состоялся. Военные взяли город под полный контроль. На следующий день в дверь дома постучались полицейские – отец Владимира, как и ожидалось, был одним из первых, кого приказали арестовать. По счастливому стечению обстоятельств, его спас от неминуемого попадания в список «без вести пропавших» человеческий фактор. Один из следователей оказался бывшим одноклассником и земляком. В тот же день дав родным указания бежать к родственникам на север страны, отец Владимира скрылся и пять следующих лет провел в подполье. Семья испытала на себе все тяготы перемен, матери пришлось искать поденщину, чтобы прокормить четверых детей. Комфортная столичная жизнь сменилась в одночасье на суровый деревенский быт глубинки. На протяжении пяти лет глава семьи промелькнул в его жизни дважды – искрой, прохожим на улице, голосом за спиной.

Я пытаюсь допытаться у Владимира, что он чувствует сегодня, оценивая те события. Осталась ли в душе горечь обиды на злодейку-судьбу?

«Нет», – отвечает он. Время, которое пролегло между теми событиями и настоящим, расставило точки над «и». Он понимает, что произошедшее с его семьей в конечном итоге было ударом по касательной исторических процессов в мире того времени, когда тебя затягивает в водоворот событий по инерции сил, куда больших, чем ты сам. «Такое было время», – бесстрастно заключает чилиец с русским именем.

Что удивительно в этой истории, так это то, что отец Владимира остался приверженцем коммунистических идей. Исторические вихри лишь закалили его как борца за идеалы. Но Владимир относится с долей понимания и к этому – человек, который выбился в люди из нищеты исключительно своими силами, в то время вряд ли бы стал придерживаться других, не социалистических взглядов. В 1978 году отец смог выйти из подполья во время первой волны амнистии военного правительства. Но семья была уже разбита, эти годы не прошли незамеченными, как вспоминает Владимир, его отец уже не был прежним.

Тогда я задаю еще один вопрос. Как же Владимир оценивает фигуру Пиночета и его роль в чилийской истории? Не одобряя его методы и жертвы, Владимир считает, что Пиночет сделал многое для экономического роста Чили и улучшения жизни. Добавляет, что пусть это и сомнительное утешение, но число жертв этого режима все же меньше, чем в других странах, переживших опыт военной диктатуры.

Для восстановления исторической справедливости и чтобы отдать дань этому сложному периоду, в Сантьяго был открыт Музей памяти. По сути, это не столько документальная хроника событий, сколько посвящение пострадавшим от режима. На нескольких этажах подробно освещается эпоха диктатуры: письма и дневники задержанных, фотографии, газетные вырезки того времени, видео с рассказами очевидцев. В залах музея далекое эхо приобретает угрожающе реальные черты.

Снаружи проносится вереница монументальных плит с выдержками из Конвенции о правах человека – прямой намек на нарушение этих прав военной диктатурой.

Отношение к свергнутому президенту Альенде в стране тоже неоднозначное. Если вывести пожилых чилийцев на откровенность, выяснится, что в те времена в магазинах был дефицит многих продуктов, приходилось стоять в длинных очередях. Пригороды городов жили в нищете. Собственно, привкус бедности так и остался для многих людей главной ассоциацией с эпохой до переворота. Сейчас памятник Сальвадору Альенде установлен возле дворца Ла Монеда, где он провел свои последние часы жизни.

В конце восьмидесятых в стране создалась обстановка, в которой всем стало ясно, что старая модель развития себя полностью изжила и страна буксует на месте. Поддержка Пиночета, как и популярность, была под вопросом, так как в обществе чувствовался раскол. Поэтому в 1988 году вопрос о его переизбрании вынесли на всенародное голосование. В стране прошел плебисцит. Многие из тех, кто голосовал положительно, руководствовались практическими соображениями обывателя. Еще была свежа память о нищете при социализме и пустых полках магазинов, а все уже успели привыкнуть к благам откровенно капиталистического общества. Многие говорили «да» именно из-за страха перед неизвестным: вдруг все будет как прежде? На этот страх и делал упор в предвыборной кампании штаб Пиночета. До переворота уровень безграмотности среди населения достигал ощутимых пятнадцати процентов, после – стал снижаться. Даже сегодня есть вероятность, пусть и низкая, встретить глубоко пожилых людей в деревнях, которые не умеют читать. Когда я однажды увидела такую женщину, то моему удивлению не было предела. Она заправляла своей деревенской пекарней, в семье было много детей. Она не получила никакого образования, потому что, как мне объяснили, была вынуждена много работать с самого раннего возраста. То есть получается, она не получила даже условные «четыре класса», а будучи взрослой, уже не посчитала нужным выучиться самостоятельно. Я не знаю, что меня удивило больше: то, что такие люди существуют в достаточно развитой стране, или снисхождение к этому со стороны окружающих?

О плебисците есть прекрасный фильм чилийского режиссера Пабло Ларрейна «Нет». Он о том, как ради придания происходящему демократичного подтекста Пиночет разрешил проводить на телевидении агитационную кампанию против своей кандидатуры. Для этого было выделено пятнадцать минут телевизионного эфира. По фильму штаб противников диктатуры пригласил в качестве главного консультанта креативного рекламщика. Что примечательно, из круга элиты. Молодой человек решил воздействовать на массы пряником, и вместо жестоких хроник о зверствах диктатуры создавал позитивные ролики о счастливых и свободных людях, которыми, по задумке, чилийцы захотели бы себя увидеть. Примечательно, что в фильме использовано много настоящей телехроники с генералом. По итогам плебисцита, 56 процентов населения проголосовали против переизбрания Пиночета главой государства на следующие восемь лет.

После этого в Чили на два года наступил период, вошедший в историю как «переход к демократии». Разговоры о том, что Пиночету пришлось уважать результаты плебисцита не только по доброй воле, но и под некоторым давлением со стороны бизнеса и крупных иностранных инвесторов, бесспорно, тоже имеют право на существование. К тому времени в результате всех проведенных реформ и существенной реструктуризации экономики, все основные государственные предприятия перешил в частные руки, а доля госсектора существенно уменьшилась. Более того, государство отошло от силового управления экономикой, отдав ее на откуп рыночным процессам. В страну хлынул невиданный ранее поток иностранных товаров и капитала. Диктатура просто больше не была выгодна кому-либо, включая прежде всего тех, кто прежде был в ней заинтересован. Пиночет сделал то, что от него ждали в определенных кругах, и Пиночет должен был уйти. Примерно так.

Любопытно, что после ухода с поста президента с рекордно низким рейтингом популярности Пиночет стал главнокомандующим Вооруженными силами Чили и пребывал на этом посту вплоть до 1998 года. Необъяснимый парадокс по-чилийски. На протяжении этого времени Пиночет по-прежнему сохранял большое влияние в стране, особенно в первые годы. Самым ярким примером, пожалуй, можно назвать случай, вошедший в чилийскую историю как бойназо. Во время правления первого после диктатуры демократического президента Патрисио Эльвина в 1993 году в газете «Ла Насьон» появилась статья о коррупционной сделке, в ходе которой сын Пиночета получил 971 миллион песо. Последовала однозначная реакция генерала – здание Вооруженных сил, которое находится в паре шагов от президентского дворца Ла Монеда, было окружено спецназом.

Как потом признавался Эльвин, Пиночет отказывался верить, что президент не контролирует средства массовой информации и не указывает им, что и как освещать. Чилийская пресса теперь по определению свободна, а значит, вольна вести какие угодно расследования, невзирая на масштаб фигурантов дела. Бойназо стал главным моментом политического напряжения в первые годы демократического режима.

Пиночет предусмотрительно принял закон о гарантиях пожизненного сенаторства для руководителей страны (закон был отменен в 1998 г.), и этот статус позволил ему избежать ареста и экстрадиции по требованию ряда европейских стран за преступления против человечества. Чилийский суд лишил генерала политической неприкосновенности от уголовного преследования лишь в 2005 году. За пятнадцать лет с момента восстановления демократии Пиночету выдвигались десятки обвинений (включая международные иски) в убийствах, похищениях, пытках. Вскоре после этого он был признан виновным в коррупции, ряде похищений и убийств.

Аугусто Пиночет умер год спустя в почетном возрасте 91 года в госпитале Сантьяго.

Глава 2
Современные чилийцы

Кто они, чилийцы?

Мне часто приходится отвечать на этот вопрос соотечественникам, но еще чаще – самой себе. Конечно, на этот счет не может быть однозначного и единодушного мнения по определению. У каждого свой опыт, свои наблюдения и точка зрения.

Есть мнение, что пустыня Атакама, пояс Анд с одной стороны и Тихий океан – с другой способствуют не только созданию уникального климата для виноградарства, но и островной психологии чилийцев, традиционно чувствующих себя несколько отделенными от мира. Принимая во внимание расстояние до многих мест на карте мира, становится понятно, что в этой шутке есть доля правды.

Во время разговора один мексиканец так и спросил в лоб: правда ли, что Чили – это своего рода остров, окруженный (то есть отрезанный от остального мира) естественными преградами? На самом деле этот вопрос довольно точно показывает, что о чилийцах думают другие латиноамериканцы.

Более того, эта «изоляция» стала итогом исторического процесса. Во времена конкисты Атакама и Анды служили преградой между основными экономическими и административными центрами вице-королевства Нового Света, которые располагались в Лиме. Некоторые факторы делали усилия бессмысленными: стойкое сопротивление индейцев мапуче на юге, климат, суровый в одной части страны, и неплодородные почвы в другой, в сравнении с благодатными тропическими землями более северных территорий континента, вроде Бразилии.

Колонизаторы не спешили осваивать земли с неблагоприятным климатом, поэтому колонизация в Чили протекала куда медленнее, и фактическое освоение многих земель началось лишь с конца XVIII века.

Недаром в XIX веке появились специальные указы правительства для привлечения эмиграционных потоков переселенцев из Старого Света (преимущественно из Германии) для освоения южных земель, а территория южной Патагонии была фактически отдана под овечьи пастбища англичан. Все это принесло на эти территории европейские привычки и уклад жизни – от облика домов до кухни.

Чили – страна многонациональная по своей сути. В ткани ее ДНК переплелись исконная индейская кровь и гены европейских эмигрантов, которые покидали сотрясаемый раздорами, нищетой и военными конфликтами Старый Свет в поисках новых возможностей.

Поэтому современный чилиец представляет собой компот из многих национальностей, сплавившихся в одно за последние столетие-два. У кого-то больше мапуче в крови, у кого-то итальянцев и испанцев, но почти всегда это жгучая смесь в той или иной пропорции – в какой, по лицу видно.

Европейцы

На карте современного Сантьяго пятнами мерцают большие стадионы – Испанский, Итальянский, Хорватский, Французский, Немецкий, Палестинский, а через дорогу от него – Израильский. Эти иностранные стадионы по сути – престижные членские клубы, где есть все, что нужно, для душевного досуга, от теннисных кортов и ресторанов национальной кухни до банкетных залов.

Все это красочно говорит о больших иммиграционных потоках, влившихся в Чили, и, собственно, перечисляет основные из них. Во второй половине XIX века страна настежь распахнула двери многим европейцам, и началась вторая волна массовой колонизации.

Испанцы

Испанская кровь течет в жилах большинства чилийцев – дело в истории Латинской Америки. Испанское превосходство закреплено до сих пор даже на законодательном уровне – чилийское гражданство испанец может получить по большому счету без каких-либо оснований, какие должны быть у остальных иностранцев, вроде брака, рабочего контракта, учебы и прочего, а просто на том простом основании, что он испанец. По-моему, красноречиво.

Любопытно другое. Отгремела слава испанского владычества, как и корабли некогда мощной Армады, канула в прошлое. И чем тусклее былой блеск, тем более гулким эхом отдаются воспоминания о том, что «испанское – лучшее, на порядок, а то и два».

Произошло удивительное – слом в сознании «бывшей колонии» (звучит жестко, но это так) об испанском превосходстве. Все это звучит весьма жестко, и вообще не политкорректно, я сама в ужасе потупляю глаза, выводя эти строки, но тем не менее так и есть.

Сегодня типичные «испанские» словечки, вроде ругательств каналья, ходер и им подобные, окончательно себя изжили на чилийской земле, и их можно услышать лишь от самых пожилых джентльменов.

Когда-то было престижно ездить на каникулы в Испанию, теперь «местом под солнцем» стал Майами. Хотя Барселона по-прежнему в большом почете, особенно у молодежи – как и во всем мире.

Сантьяго наполнился испанскими специалистами среднего и высокого звена. «Когда видишь, что испанец готов работать за меньшую зарплату, чем ты, понимаешь, что в этом мире что-то изменилось», – однажды услышала я от работника престижного чилийского университета. Среди концессионных компаний, которые владеют стратегическими объектами в стране, много испанских фирм. Они по-прежнему контролируют многие ресурсы всей Латинской Америки.

Отдельной группой была массовая эмиграция басков. Не в обиду их национальному самоопределению, для удобства читателей упоминаю о них в пассаже про Испанию. В конце XVIII века потомки басков составляли 27 % населения Чили. Большая часть баскских эмигрантов были крестьянами, поэтому они обосновались в северной и центральной части сельской местности Чили. А удачливые коммерсанты и землевладельцы составили «кастильско-баскскую» аристократию страны. Ее прозвали так в честь массовых союзов между кастильской аристократией и баскскими коммерсантами. У более чем трех миллионов чилийцев есть баскские корни.

Немецкая слобода

Я пишу этот текст в кафе, где напротив меня фахверки на балках, сводчатый потолок и резные дверные проемы. В былые времена этот дом оттенка яичной скорлупы с ухоженным садом конечно же принадлежал немецкому промышленнику. В районах Провиденсия и Лас-Кондес часто встречаются подобные дома в типичном немецком стиле с деревянными фахверками. Порой создается впечатление, что ты шел по чилийской улице и вдруг попал в маленькую Баварию (или любую другую уютную часть Германии – на выбор).

Среди моих знакомых много условных Лихтшпигберов и Рихтов. В любом чилийском кафе вам с готовностью предложат ягодный «кухен» (песочный пирог), а в супермаркетах полки ломятся от различных «солений» в уксусе в немецком стиле – от оливок до огурцов, а где-то промелькнет и темный хлеб «по немецким рецептам».

У Пасхи в том виде, в каком ее отмечают в Чили сегодня, много заимствований, вроде кулича и декораций.

Отдельный разговор – пиво, которое производят на юге в Вальдивии. Премиальное чилийское пиво («Кунцманн», «Таробайт») роскошно и ничем не уступает премиальному немецкому. Потому что оно по сути и есть немецкое.

Многие удивляются. Как это, немецкое пиво?

И откуда такая любовь ко всему немецкому и столько немецких фамилий?

Исторически одна из самых крупных колоний эмигрантов в Чили – немецкая.

Но не надо думать про сбежавших нацистов, они как раз осели в других южноамериканских краях. История немецкой эмиграции в Чили берет свое начало в далеком 1845 году, когда правительство Мануэля Булнеса разработало программу массового привлечения иностранцев для заселения южных земель от Вальдивии до Пуэрто-Монтта. Не просто эмиграционная политика, а целый план развития региона и нации.

Южные земли плодородны, но на этой обширной территории проживало очень мало коренного населения. Европейская эмиграция того времени заселяла центральную часть страны, даже граница ареала обитания мапуче и других племен Араукании проходит куда севернее. Демографическая ситуация этих земель была катастрофической. Хуже дела обстояли лишь в степях Патагонии, но там к тому времени хозяйничали английские скотоводы.

Прохладный воздух, высокая влажность круглый год, раздольные пастбища для разведения скота, озера и леса – таков климат регионов Лос-Риос и Лос-Лагос, что в переводе с испанского означает «реки» и «озера». Такие условия могли показаться привлекательными и привычными для немцев. Кроме того, немцев выгодно отличала хозяйственность: промыслы были ключевым условием для поднятия экономики региона. Немцы были идеальной кандидатурой на роль колонизаторов региона, как ни посмотри.

Смелую идею претворил в жизнь Бернардо Филиппи. В 1846 году в роли уполномоченного по политике колонизации он предпринял поездку в Германию, чтобы уговорить мелких немецких промышленников и крестьян поселиться на чилийской земле. Первые группы переселенцев осели возле озера Ланкиуэ (современный Пуэрто-Варас) и вдоль устья реки Вальди-вия. Пробный эксперимент прошел успешно. Вскоре главного по колонизации региона сменил Висенте Перес-Росалес, чьим именем сегодня назван крупнейший Национальный парк страны в окрестностях Пуэрто-Вараса.

С 1850 года немецкая колонизация региона стала массовой. Окрестности города Пуэрто-Монтта отныне населяли сотни немецких семей, которые привезли с собой привычный уклад жизни и ремесла. Кроме пивоварения на просторах от берегов Льянкиуэ до Пуэрто-Монтта раскинулись лесоперерабатывающие комбинаты, предприятия по выделке шкур. А еще верфи по ремонту судов – географическое расположение города Вальдивии, крупнейшего чилийского порта, имело стратегическое значение. Его важность подчеркивали еще в историческом документе «Колонизация провинции Вальдивия».

Расположение Вальдивии стало дополнительным преимуществом для установления торговых отношений с главным немецким портовым городом Гамбургом, куда и направлялась часть продукции – чилийской по происхождению, немецкой по сути, а также природные ресурсы.

По закону переселенцы пользовались всеми правами чилийских граждан, что уже говорит о многом.

В регионе наладили производство сельскохозяйственной продукции и животноводство. На чилийских лугах появились стада коров и овец, а с ними и производство молочных продуктов. С тех пор большинство «молочников» располагаются на юге Чили, что логично, ведь там есть пастбища.

Для чилийцев Озерный край прочно ассоциируется с натуральной едой и магией природы. Юг – это целый бренд.

Лозунг одной торговой марки по производству молочных продуктов так и гласит: «Вся магия юга».

Скажешь чилийцу «юг», и перед его глазами проносятся картины: озера, леса, пасторальные пастбища с коровами, молоко, рыбалка, дожди, густой запах дыма и камина.

Когда столичный житель устает от города с его пробками и смогом, он предается мечтам о том, как все бросит и уедет жить на юг, в глушь, в Пуэрто-Варас и его окрестности. Самые последовательные и дальновидные покупают здесь участки и строят загородные дома. Цены на них постоянно растут.

Спустя пару десятилетий после первой волны немецкой колонизации потребовалось расширить границы занимаемой территории. Взгляд переселенцев обратился к землям индейских племен мапуче и уиличе, которые традиционно стояли особняком от чилийских государственных процессов. Тогда конфликт мапуче с завоевателями, едва затихший после войны Арауко, вступил в новую фазу. На этот раз мапуче столкнулись с откровенным присвоением своих земель, которое никак не регулировалось на законодательном уровне. Зато закон джунглей, заявляющий, что побеждает сильнейший, действовал в полной мере. Этот подход спровоцировал вооруженные стычки и поджоги собственности колонизаторов, они порой вспыхивают и до сих пор. Историческая память не дремлет.

Облик региона во многом определен переселенцами и стал частью патримонио, то есть национального достояния. А у местных жителей до сих пор часто встречаются немецкие фамилии, пусть даже их внешний вид уже далек от немецких эталонов.

Сегодня Пуэрто-Варас – это город с запахом горящего камина, который слышен на каждом шагу и проникает, кажется, даже в поры; город деревянной мебели, экоподхода к туризму и домиков в стиле немецкой глубинки; город с видом на вулкан, в конце концов, даже на два. На улицах города бросается в глаза изобилие домов с балками в стиле фахверк и особыми «чешуйками» овальной формы из темного дерева. Архитектура Пуэрто-Варас характерна для этой зоны чилийского юга, и не очень – для страны в целом.

С немецкой эмиграцией в Чили появились торты кухен, типичные швабские дома белого цвета с поперечными фахверками, немецкие фамилии и европейская мебель в антикварных магазинах. Появились и остались навсегда.

Местные дома региона с деревянной чешуей признаны национальным достоянием, встречаются они лишь в зоне от Пуэрто-Монтта до Пуэрто-Вараса. Некоторые дома (с немецкими фамилиями владельцев, разумеется) входит в список исторических памятников, среди них выделяется церковь Саградо Коразон. Красивая конструкция с красной крышей и стилистикой фахверков при ближайшем рассмотрении оказывается выполненной из листов самой обычной жести, какая встречаются в портовом Вальпараисо, только окрашенной в молочный цвет. Немецкие архитекторы черпали вдохновение в чертах родного собора из Роттенбурга. Простота строительного материала удачно компенсирована пропорциями, цветовым решением и расположением на возвышенности.

Фахверковые дома в других регионах тоже встречаются, но преимущественно среди новых, а наибольшее число таких домов украшают чилийскую столицу.

Интересен и уютный городок Фрутильяр по соседству. В последнее время он позиционируется едва ли не как музыкальный центр Чили и настоящая озерная здравница. В местный театр Teatro de Lago с роскошным видом на озеро приезжают знаменитые музыканты со всего мира. В прошлом году в Фрутильяр приезжал даже маэстро Гергиев, при этом благополучно миновав Сантьяго.

Во время поездки в Пуэрто-Монти пару лет назад я останавливалась в гостевом доме у местной жительницы. О Чили я тогда знала мало, об истории немецкой эмиграции в эти края и того меньше – первое знакомство со страной происходило в режиме «опытным путем». Тогда меня очень удивило, что женщина готовила песочные торты кухен, в доме у нее была английская печка-буржуйка винтажного возраста и швейная машинка «зингер» – даже пожилые чилийки не отличаются навыками рукоделия. Стоит ли говорить, что у хозяйки дома были светлые глаза и вполне североевропейские черты лица.

Сегодня жизнь потомков немецких эмигрантов в столице сосредотачивается в клубе Манкеуэ. Там празднуют все значимые события, занимаются спортом и т. д. По сути, все важные места расположены в одном секторе – одна самых престижных клиник страны Алемана (где половина врачей – немецкого происхождения), посольство и колехио Алеман. К слову, чтобы ребенка приняли туда, его родители (или хотя бы один из них) в идеале должны иметь немецкое происхождение. Аналогичные правила актуальны и для французских школ, вроде Альянса Франсеса. По какой-то причине этой группе потомков важнее, чем остальным, сохранять тесные связи с корнями, вращаться в своей среде. У самых патриотичных порой можно увидеть немецкий флаг дома, а во время важных матчей в барах – чистых имитациях сельских пивнушек – можно увидеть много болельщиков Германии.