Текст книги "Корона двух королей"

Отец, о котором до сих пор не было вестей, рассказывал, что на Эвдоне юношей из касты воинов анаар во время инициации заставляли захомутать необъезженного скакуна, и когда это происходило и всадник представал перед постулом острова, его ждала награда – первая секира, которой теперь он мог воевать.

Ритуал оседлания скакуна обычно, как и тавромахия, заканчивался жестокими травмами, но постулы всех поколений были убеждены, что человек, убитый копытом необъезженного жеребца, – более чистая, достойная жертва, чем тот, кого затоптал ангенорский бык. Король Эдгар в ответ на это без стыда поднимал на смех постульские представления о чести и призывал этих поборников морали и дальше сношаться с собственными тётушками и выдавать девочек за дряхлых стариков.

Иларх сразу воспринял в штыки решение Марция участвовать в тавромахии – они с женой потеряли слишком много сыновей, чтобы дать слюнявому животному убить ещё одного. Иларх назвал сына чужаком и не разговаривал с ним несколько недель. Но когда Марций впервые забрался на Дыма, весь измазанный кровью и песком, его отец и братья, всё же пришедшие на арену, первыми вскочили со своих мест, чтобы прокричать его имя – Марций Илархос Рейес.

Марций шёл и задумчиво перевязывал левую руку бурой тканью, как вдруг над его головой просвистел металл. Вечера напала на него из-за угла. Воин быстро увернулся, выхватил ксифос и отразил удар.

– Боевое оружие, – заметил он, удерживая её меч на безопасном от лица расстоянии. Кузнец подогнал кирасу Вечере под размер, и теперь защитный панцирь сидел на её фигуре как влитой.

– Вам идёт новая одежда, моя принцесса, – произнёс эвдонец. – Жаль, что в ней по-прежнему не видно, что вы женщина.

Вечера улыбнулась, толкнула мужчину и нанесла два удара, которые Марций отбил без особых усилий.

– С оружием в руках не нужно быть женщиной, – сказала она.

Марций сделал выпад, но Вечера ловко увернулась.

Вокруг начали собираться зеваки – все знали, чем закончился последний бой Вечеры и Кирана, но Марций не был принцем, переоценившим свои силы, а был её учителем, который знал все её приёмы и который никогда не дал бы этой девушке себя даже оцарапать. Даже Войкан отвлёкся от своего ежедневного ритуала и отложил заточенные стрелы, чтобы посмотреть на друга и настырную наследницу трона.

– А вы не потеряли сноровку за этот год, – отметил успехи принцессы Королевский кирасир.

– У меня был учитель, – усмехнулась она, не сводя глаз с его меча. – Эрнан Монтонари приезжал в долину с семьёй. Он обучал своего сына, а его сын обучал меня всё лето.

– Что же? Лаэтан постарался на славу.

– Нападай.

– Лучше уступлю вам…

Он не успел договорить, как её ксифос едва не рубанул ему по уху. Похоже, уступать ей победу сегодня не придётся.

За год Вечера стала ловчее, это следовало признать. На секунду Марций даже растерялся, но только на секунду, и в этот момент в его голову полетел глиняный сосуд. Воин увернулся, и посуда разлетелась на черепки, ударившись о стену загона. Вечера применила пару приёмов, которые Марций с ней никогда не отрабатывал, но успел отбить оба. Вечера била сильнее, чем год назад, и яростно наносила удар за ударом, не давая ему перевести дыхание. Когда ему почти удалось загнать её в угол, она едва не пырнула его в живот, но успела лишь поцарапать лезвием кирасу. Малочисленная публика, оторванная от своих привычных дел, наблюдала за происходящим, и многим даже показалось, что драка идёт на полном серьёзе. Так показалось и Марцию, который вынужден был отражать шквал хаотичных ударов, разящих его отовсюду. Ему вспомнился его последний бой с баладжерами, когда он чуть не погиб, и едва успел убрать ногу, прежде чем лезвие принцессы полоснуло его по колену. Хватит! Марций пошёл в наступление. Учебный бой перестал быть игрой, и он должен был его прекратить. Вечера не ожидала стихийной атаки. Переход, несколько сильных ударов – и ксифос принцессы полетел в сторону. Она схватила камень и запустила им в воина. Камень угодил Марцию в плечо, но он даже не почувствовал боли.

– Принцесса?! – Эвдонец откинул свой меч и перешёл в рукопашную. Драться безоружной Вечера по-прежнему не умела. Марцию понадобилось всего несколько секунд, чтобы с силой обхватить брыкающуюся девицу и заломить ей руку за спину. Раздался страшный крик. То ли кричала Вечера, то ли кто-то в толпе, Марций так и не понял, но зеваки в ту же секунду растворились в воздухе. Вечера вырывалась, как дикая лиса.

– Что с вами?

– Пусти!! – вопила Вечера.

Марций поднял её над землёй и потащил в сторону.

– Нет!!

– Принцесса?!

Но Вечера его не слышала и не видела ничего вокруг, будто всё пространство вдруг затянуло мутной пеленой. Марций ослабил хватку и почти не держал Вечеру, но все её мышцы будто оцепенели.

Недалеко кирасир заметил бочки с водой. Эта пара секунд, что он тащил принцессу к ним, показалась ему вечностью. Марций отпустил Вечеру, схватил полное ведро и окатил её водой. Она тут же замолчала и застыла.

– Что происходит?! – тряхнул он её, будто пытаясь разбудить. – Что случилось?

Вечера тяжело дышала, и её глаза были как две Змеиные ямы, где только мрак и ужас, а лицо – испуганное и белое. Марций медленно убрал руки с её плеч, и Вечера осела на землю. Эвдонец сел рядом. Если бы он знал, чем закончится этот бой, он бы сразу выбил у неё меч и выбросил свой.

– Что это было? – осторожно спросил он, не двигаясь с места и внимательно глядя ей в лицо, будто ища подсказку.

Она медлила с ответом и вытиралась мокрыми руками. На красивом лице Вечеры ясно читалась растерянность. Марций уже видел её такой – в день, когда погиб её брат. Глаза её прояснились, но она всё молчала.

– С вами всё в порядке? – спросил он.

Она отжимала мокрую косу и по-прежнему не глядела на него.

– Никогда больше меня так не хватай, – сказала она. – Никогда.

– Я вас напугал?

Вечера медленно встала. Её движения были неловкими и какими-то больными.

– Я ничего не боюсь, – сказала она, нашла свой меч и вставила в ножны. – И никого.

Глава 16
Чернильная Рука

У графа южных земель была масса прозвищ, данных ему как друзьями, так и врагами, что самому графу, несомненно, льстило. Ранним его прозвал отец, когда, едва отпраздновав пятнадцатый день рождения, Эрнан сочетался браком со старшей дочерью графа Мраморной долины, которая была старше его на три года. Прозвище Зверь он получил, когда в девятнадцать разбил армию захватчиков с Эвдона, а Чернильной Рукой его начали звать, когда за сутки до подписания мирного договора с Шеноем Эрнан распорядился при помощи «Чёрной Капитолины» возобновить тайные перевозки беженцев с острова, чем перечеркнул благие намерения Шенойской Паучихи прийти с соседями к соглашению.

Внешне граф был достаточно недурен собой, однако тот, кто не видел его в юные годы, редко мог усомниться в том, что в детстве Эрнан был весьма некрасивым ребёнком. Ему ещё не было и сорока, но его смуглое лицо уже было облагорожено глубокими бороздами морщинок – следами его неизменной улыбки, а длинные чёрные волосы служили прекрасным контрастом его сине-зелёным глазам. Остальные графы Ангенора считали улыбчивого кантамбрийца пылью у себя под ногами. Во-первых, потому что его владения, ограниченные цепью гор Ла Верн, вот-вот могли стать ещё меньше из-за его собственного безрассудства; во-вторых, потому что граф вёл исключительно честную торговлю между кантамбрийскими городами и не устраивал на тракте Раскол поборы торговых караванов, нагруженных вином, духами и пряностями; в-третьих, потому что любая фраза, произнесённая на кантамбрийском языке, будь то смертный приговор или годовой отчёт о продаже фиников, звучала как признание в любви; и потому что Эрнан ни разу в жизни не изменил своей жене. Все усмешки в свой адрес Монтонари пропускал мимо ушей и не делал ничего, что могло поднять его авторитет в глазах ангенорской знати. Кто-то принимал его поведение за тщедушие, кто-то за трусость, а самые смелые даже поговаривали, что Зверь Монтонари обломал свои клыки, и теперь жена хранит их в своей шкатулке с жемчужными бусами, но это было далеко не так, и в этом принцесса Вечера убедилась во время своего изгнания.

Граф южных земель как протектор наследников трона первым узнал о гибели Кирана и о том, что за этим последовало. В то время, когда многие графы и лорды отвернулись от опальной принцессы, он вместе с семьёй тотчас направился в Мраморную долину. Польщённая его обманчивой отзывчивостью, Вечера спросила:

– Почему вы тут? На вашем месте было бы разумнее держаться от меня подальше.

А Эрнан, не отвлекаясь от поедания сочного винограда, с подчёркнутой вальяжностью ответил:

– Аматина, – так он предпочитал называть Вечеру, что на кантамбрийском означало «хорошенькое личико», – тебе нужно побывать в Альгарде. Тогда бы ты узнала, что такое верность. Там матери с пелёнок внушают детям, что членам семьи нужно держаться вместе. – И добавил с особой интонацией: – Всегда, – и развёл руками.

– Я не член вашей семьи, – уточнила Вечера. – Вы кантамбриец, я – ангенорка. У нас с вами нет ни единой общей капли крови, а вся ваша преданность мне проистекает из вашего титула протектора наследников трона.

Эрнан повертел головой.

– Не скажи. Ты племянница моей Четты. В Кантамбрии кровная связь не так важна, как в Ангеноре. Ты человек, которого любит женщина, которую люблю я. А это значит, что мы с тобой семья. И кантамбрийские воины друг другу тоже семья. Мало кто на юге считает кого-то чужим. Ты знаешь, что в моей армии есть традиция перед началом любого сражения отдавать свой щит и меч другому солдату? От того, как ты приготовишь оружие, зависит жизнь твоего однополчанина, а от них – твоя. Кому отдать оружие – решает жребий. Мы всегда несём друг за друга ответственность – такова суть моего народа.

– Я думала, это зовётся дисциплиной.

– А есть какая-то разница? В семье тоже должна быть дисциплина. Её я и прививаю своим детям.

У Чернильной Руки было двое детей. Старшего сына назвали Лаэтан, и когда Эрнан сказал, что прививает дисциплину своим детям, Вечера едва сдержалась, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Когда Монтонари гостили в Мраморной долине, юноше как раз стукнуло семнадцать, и Вечера впервые узнала, как ещё можно праздновать Ллерион, кроме опостылевшего пира. Они с сестрой выкрали Вечеру из замка под видом служанки и устроили гонки на колесницах по набережной Бронзового моря, что Вечере пришлись куда больше по душе, чем чинные скучные беседы за длинным праздничным столом в обществе лицемерных придворных. Вечера даже заподозрила, что в душе её живёт настоящая дикарка, желающая только свободы.

Кровь Лаэтана бурлила, как в жилах его отца, и на месте ему никогда не сиделось. Внешне младший граф очень походил на Эрнана: те же чёрные волнистые волосы, которые он, как отец, зачёсывал назад, широкая подкупающая улыбка и умные с прищуром глаза, зелёные, как жадеиты, добываемые в недрах Ла Верн. Не унаследовал он только отцовские немного увеличенные клыки, которые при взгляде на Эрнана наводили на мысли о хищнике.

Аэлис, его любимая младшая сестрёнка, внешностью пошла в породу Ферро и была не особенно красива, но весьма очаровательна, как мать, тётка Вечеры, светленькая и черноглазая. Ей было уже пятнадцать, и она ни в чём не уступала брату: ни в умении ездить верхом, ни в любви к проказам.

Эрнан души не чаял в жене и детях. Одно его печалило: когда-то он хотел выдать Аэлис за принца Кирана, теперь же вынужден был искать ей мужа среди графских сыновей.

– Но если в Кантамбрии все друг другом так дорожат, почему Шеной решил отделиться? – поинтересовалась Вечера. Полуденный прохладный бриз овевал балкон Эквинского замка, на котором Вечера пила южное вино вместе с Эрнаном.

Ухоженное смуглое лицо южанина помрачнело.

– Запад Кантамбрии начал загнивать ещё при моем отце. Деньги. – Он поставил бокал на мраморную столешницу. – Что делать? Я вижу проблему именно в них. Рельеф дна пролива Каслин таков, что торговым суднам Эвдона приходится делать крюк, чтобы добраться до берегов Кантамбрии, а уже потом по мелководью плыть к Альгарде. Не все суда могут там пройти, и потому им приходится разгружаться в Шеное, откуда товары уже везут в остальные города. Раньше это не было проблемой – у Даимахов был целый флот небольших суден, которые могли пройти по проливу и не сесть на мель. Но со временем всё изменилось, основная торговля теперь ведётся с Шеноем, и это становится невероятной проблемой из-за «Чёрной Капитолины», на борту которой, как тебе известно, мои люди тайно перевозят эвдонцев. Пелегр из-за этого угрожает повысить цены на товары, а то и вовсе пустить корабли через Богров, Шеною это не нравится. Потому Виттория-Лара и решила отделиться от Кантамбрии.

– И вас не пугает, что вы можете потерять часть территории? Почему бы не перестать пускать на борт «Капитолины» беглецов?

Эрнан нахмурился и пригубил вина.

– Если люди просят меня о помощи, почему я должен им отказать?

– Потому что в этом случае ваш альтруизм будет стоить вам половины земель.

Эрнан отвёл глаза и лукаво улыбнулся.

– Решение Шеноя отделиться от Кантабрии принадлежит паре-тройке людей. А на этой территории проживает несколько сотен тысяч человек. Если ты понимаешь, о чём я говорю.

– Едва ли Витторию-Лару волнует мнение черни.

– Когда-то кожевники едва не взяли Туренсворд штурмом, как помнишь. Это как раз тот случай, когда чернь решает всё.

Служанка графа, девушка лет четырнадцати с угольной кожей и полными губами, принесла поднос с фруктами.

– Благодарю, милая, – произнёс Монтонари. – Постой.

Девочка остановилась.

– Ты повязала платок, что я тебе подарил, – заметил Эрнан и тронул голубую шёлковую ткань, скрывающую волосы служанки. Девочка благодарно улыбнулась. – Тебе он очень идёт. – Граф протянул ей апельсин. – Можешь идти.

Девочка взяла фрукт, поклонилась и покинула балкон.

– Милое дитя, – проводил ее взглядом Эрнан. – Её мать была из тех, кого здесь называют баладжерами. Она продала мне её пару лет назад. Всего две серебряные монеты – девочка-то немая.

– И вы сделали её своей рабыней?

– Я её не держу. Я назвал её Золотой Росой. Видела у неё золотистые пятнышки на носу? Я нанял ей учителя, чтобы он обучил её грамоте для немых. Теперь она умеет читать и писать. Будь на моём месте кто-то другой, девочка уже давно была бы изнасилована или избита за малейшую провинность, как рабыня, а у меня она работает, получает деньги и имеет право уйти, когда захочет. Если хочешь, спроси её, она покажет, что не хочет уходить.

– Она всего лишь прислуга.

– О, не стоит пренебрегать теми, от кого мы отчасти зависим. – Эрнан замолчал и оторвал сочную кисточку винограда. – Всё хотел спросить, Аматина, Осе всё ещё собирается выдать Ясну за младшего Элбота?

– Насколько мне известно, да, – кивнула Вечера.

Эрнан хмыкнул:

– А я думал, он её любит.

– Любит. Во всём ей потакает.

– А я свою Аэлис никогда бы не выдал за кабана.

– А Осе поклялся, что никогда не выдаст Ясну за юношу с русалочкой на щите.

– Это Ллер, – учтиво исправил её южный граф.

– Это, безусловно, многое меняет.

– Ты даже не представляешь насколько.

Снисходительная улыбка застыла на лице Вечеры.

– У меня складывается впечатление, что вы завели разговор об Осе неспроста.

– Ты догадлива.

– Чего вы хотите?

– Буду говорить прямо. Полагаю, и в твоих, и в моих интересах, чтобы сыночек Элботов перестал путаться у нас под ногами, я прав?

– Весьма прямолинейно. – Вечера откинулась в кресле. Эрнан развёл руками. – Вы предлагаете его убрать?

Мужчина сделал невинное лицо.

– Нет, – возразил он голосом, полным притворной обиды. – Я бы никогда не выбрал подобное выражение. Отставить в сторону. Так моё предложение звучит немного приятней.

Вечера подозрительно прищурилась.

– Так-так, – протянула она. – Так вот в чём истинная причина вашего визита в Эквинский замок. А я думала, вы здесь ради семьи.

– Ради её интересов.

– И в чём же ваш интерес?

– Ты знаешь о моём давнем желании породнить два наши рода. А что для этого годится лучше, чем свадьба? Ангенору нужны кантамбрийцы, и мне бы не хотелось подводить Паденброг под удар, уводя из Туренсворда свои войска, если ситуация на границе с Шеноем накалится, и мне придётся решать её на языке мечей и рапир.

– В Альгарде находится достаточно солдат, чтобы отразить любую атаку Шеноя.

– Любая поддержка будет нелишней.

– Вы ставите мне ультиматум?

– Скорее предлагаю выбор. Я слышал о размере армии Теабрана и о том, что в случае смерти Осе он будет первым в очереди на престол.

– Это спорно.

– А вот я так не считаю. Как не считают и многие графы. Ложный король силён и вцепится в возможность захвата власти. Самрат и вся его хвалёная рать вам помогут едва ли. Тонгейр уже много лет не высовывается за пределы Касарии, и ему глубоко наплевать на Согейра и Альвгреда, а мои войска – прекрасная альтернатива его воинам, но я нуждаюсь в условиях, которые позволят мне оставить часть моих людей в Паденброге.

Его слова отдавались горечью во рту Вечеры.

– Уверена, если бы вы не получили титул протектора по наследству, вы бы сделали это с помощью шантажа. И почему вы уверены, что корона достанется Ясне, а не мне?

– Потому что, в отличие от тебя, мне известны действия Огасовара на несколько шагов вперёд. Ты будешь предназначена наследнику самратского трона, что, кстати, весьма недальновидный поступок, учитывая неприязнь Тонгейра ко всему ангенорскому. Король, разумеется, ничего этим не добьётся, но самрат получит великое удовольствие, оставив короля Ангенора с носом – опальная принцесса в качестве невестки весьма сомнительный повод для гордости. Но если я прав, то меньше чем через полгода Осе вернёт тебя из изгнания для скорой свадьбы.

Вечера вскочила с места.

– Откуда вы можете это знать?

– О, для этого не нужно быть пророком, Аматина. – Эрнан подпёр голову кулаком. – Достаточно немножко разбираться во внешней политике. Альвгред неплохой юноша. Он будет тебе славным супругом: он хороший воин, смелый и даст любимой женщине собой помыкать.

Вечера со злостью смахнула свой бокал со столешницы, и красная лужа залила каменный пол.

– Полагаю, ты немного разозлилась.

– Почему всем так не терпится надеть на свою голову корону? А если не надеть, то оказаться рядом? Вы зять королевы. Разве вам этого мало?

– Амбиции, Аматина, здоровые амбиции. – Эрнан осушил свой бокал и со звоном поставил его у корзины с фруктами. – Тебе ли не знать, что это такое?

– А, по-моему, вами движет обычная прихоть.

– Называй как хочешь. Я высказал свои условия. Если у тебя есть что-то, чем можно меня заинтересовать, кроме этого, я готов выслушать.

– И как вы хотите, чтобы я это сделала? Просто подошла и перерезала Роланду глотку?

– Уверен, ты жаждешь это сделать и вполне можешь, подвернись удобный случай, но мне не нужна кровь этого борова на руках.

– Так мне действовать уговорами?

– Ты умная девочка, вот и подумай.

– Вы такой же подлый, как Элботы.

– Я забочусь о благосостоянии своей семьи. Заведёшь свою, поймёшь, что ради неё ты пойдёшь на что угодно. В том числе и на не самые честные вещи.

Эрнан Монтонари с семьей прибыл в Паденброг за день до намеченного срока, к чему никто в замке не оказался готов. И это не было случайностью, Осе знал, что Эрнан специально приехал, когда его никто не ждал.

Они прибыли ровно в полдень, с боем колоколов в часовне замка. Хранитель казны не хотел встречать брата, но Корвен уговорил его отложить бумаги и, дабы соблюсти приличия, выйти к гостям.

Братья не виделись несколько лет, но Сальдо встретил Эрнана со свойственной ему прохладой. Он намеревался ограничиться учтивым рукопожатием и вернуться к делам насущным, но получил горячие объятия и традиционные кантамбрийские поцелуи в обе щёки, которые застали казначея врасплох и заставили беспомощно повиснуть в тугих объятиях брата, как тряпичная кукла.

Они были удивительно похожи: оба высокие с одинаковыми гордыми профилями и осанистые, однако в Сальдо работника закрытых помещений выдавала молочная бледность кожи, а хищный нрав – тонкие, будто подведённые кровью губы. Кислое выражение лица, с которым он встретил родню, не оставляло сомнений, что младший Монтонари был не рад снова видеть брата, из чьего душного опаляющего света ему удалось вырваться не без облегчения. Но всё же Сальдо нашёл в себе силы и клюнул в щёки племянников.

– Четта. – Он едва поклонился невестке.

– Сальвадор. – Четта Ферро-Монтонари ответила ему учтивым реверансом.

Он не стал её целовать и будто даже совсем помрачнел лицом, когда она подошла, но женщина тепло улыбнулась, словно совсем не обиделась.

– Как вы перенесли дорогу? – спросил Сальдо.

За время, проведённое на юге, старшая сестра королевы превратилась в пышную женщину с кожей вкусного цвета горячей карамели, оттенённой голубыми с золотой вышивкой одеждами. Как все кантамбрийские красавицы, она носила украшения из изумрудов и жадеитов, и от неё веяло южной жарой, спокойствием и негой, а чёрные глаза светились любовью.

– Тебе действительно интересно? – также с улыбкой спросила она.

– Нет, я соблюдаю приличия.

– Как ты? – Четта положила обе руки Сальдо на плечи.

– Не стоит. – Он мягко убрал её руки.

– Всё такой же недотрога.

– Мой сюртук уже достаточно помят.

– Всё тот же хмурый грозный взгляд.

– Не всем дано смотреть на мир с щенячьим восторгом, как Лаэтан. Прошу простить, мне пора идти.

Одёрнув помятый братом ворот, Сальдо уже собрался уходить, как вдруг Эрнан остановил его:

– Куда же ты? – Он придержал брата за руку, попав большим пальцем в особенно чувствительное к боли место над локтем.

– Дела. – Казначей поёжился от неприятного прострела в руке.

– Твои дела подождут. – Эрнан незаметно для окружающих чуть сильнее надавил на локоть. – Мы собираемся отдохнуть с дороги, посиди с нами.

Сальдо не подал виду, что ему стало больно.

– В отличие от вас я всё ещё на работе.

Однако безмолвный взгляд брата снова заставил Сальдо вспомнить себя, когда-то живущего на Вилле де Валента в его полном подчинении.

– Хорошо, – выдернул он свой рукав. – Я останусь. Но недолго. Я слишком занят для бесед.

– По рукам. – Эрнан опустил свою тяжёлую руку на плечо брату.

Сальдо не изнывал от желания общаться, хотя и скрыл своё раздражение. Он погладил ноющий от боли локоть и постарался слиться с белым мрамором стены тронного зала, дожидаясь своей печальной участи.

Четта и Суаве горячо обнимались и болтали в стороне – Сальдо посматривал на них, спрятавшись за колонной. Сестры, некогда похожие друг на друга, теперь, по прошествии нескольких лет, были похожи не больше, чем луна и солнце. Жаркая, румяная Четта что-то возбуждённо шептала сестре и смеялась, и её звонкий порхающий смех дребезжащим эхом отражался от каменных стен. Она была далеко не самой красивой женщиной в Кантамбрии, но, глядя на эту сияющую счастливую графиню, на ум не приходило ничего кроме слова «красавица». Рядом с ней бледная и хрупкая Суаве казалась прохладным лунным светом, гонимым с небосвода палящим кантамбрийским солнцем.

Рядом с Сальдо тихо стояла Золотая Роса и с любопытством глядела на хмурого казначея. Когда он заметил на себе её взгляд, она не отвернулась.

– Что? – Сальдо стал ещё более мрачным.

Девочка широко улыбнулась и протянула мужчине две ягоды крыжовника.

– Благодарю, не надо, – отказался казначей.

Золотая Роса пожала плечами, сунула обе ягоды в рот и убежала за соседнюю колонну, откуда продолжала вести свои наблюдения за Хранителем казны.

Пока две совершенно разные женщины, разделённые годами разлуки, обнимались и вытирали слёзы счастья, Эрнан крепко сжимал в объятиях племянниц жены. Ясна отнеслась к подобной фамильярности осторожно, потому что по правилам этикета обнимать королевских особ разрешалось только с их разрешения, и, приняв щедрые объятия и поцелуи, поспешила отойти в сторону, а позже и вовсе улизнула в конюшни, где её уже ждал Влахос, которого она попросила сопровождать её на прогулке по городу.

Осе косился на южан, и всё его естество бунтовало против их панибратских обычаев. Особенно ему стало не по нутру, когда Эрнан, по традиции, взял в ладони лицо Суаве и крепко поцеловал в обе щеки. Никакого чувственного подтекста в этих поцелуях не было, но король почувствовал, будто что-то царапнуло его изнутри. Этот поцелуй был обычен для Кантамбрии так же, как поцелуй руки в Ангеноре, и всё же Осе было неприятно, что губы чужого мужчины прикасались к его королеве.

Когда они все вместе вышли в сад, Вечере показалось, что Монтонари приставил к её шее кинжал. Она не хотела смотреть, как расплывается в фальшивой елейной улыбке южный граф, и обрадовалась, когда Лаэтан, подгоняемый её намёками, напросился в конюшни. Вечера предложила кузенам покататься по городу, и они, тоже порядком уставшие от шумного отца, согласились.

У конюшен Инто вывел им трёх коней: Велиборку для принцессы и двух лошадей для гостей.

– Это подарок Осе, – сказала Вечера, подводя кузенов к животным. – Этого, – она указала на бурого скакуна с тонкими, как тростинки, ногами, – зовут Виверо, а эта караковая красавица – Сольсе. Они из конюшен Ревущего холма. Хозяин назвал их «Жизнь» и «Солнце». Теперь они ваши.

Слабостью Лаэтана и Аэлис всегда были лошади, и именно по этой причине Вечера уговорила короля купить кузенам этих скакунов, а Нила договорилась с братом, чтобы он выбрал для наследников Кантамбрии лучшую пару. Брат и сестра, обрадованные подарками, уже через минуту скакали верхом по внутреннему двору. Золотой Росе, которую Аэлис уговорила покататься с ними, выдали пегую лошадку.

– Теперь в город. – Вечера позвала солдат открыть ворота.

– А как же Альвгред? – поинтересовался Лаэтан. – Я думал, мы покатаемся вместе.

– Он сейчас на плацу, – ответила Вечера. – Он мой будущий муж, но никто не освобождал его от военной обязанности всюду следовать за своим командиром. – И пришпорила Велиборку.

Она показала им площадь Агерат и все пять мостов Паденброга – мост Ворожеи, Сапфировый мост, мост королевы Сегюр, переправу Турдебальдов и Мост Дождей, провела вдоль городской стены и завела на рынок. У дома с голубыми ставнями кобыла Золотой Росы споткнулась и заржала, и всем пришлось сбавить ход. Когда лошадь повредила ногу, маленькая служанка заметила, как в окне одного из домов мелькнуло страшное лицо какого-то мальчика, и едва не отбилась от хозяев, но её окликнул Сеар, приставленный для охраны, и подогнал к остальным.

Проезжая вдоль набережной, Вечера заметила разодетую, как на пир, Ясну, неспешно ведущую Ситри вдоль воды. Она о чём-то разговаривала с Влахосом, и только слепой мог не заметить, с каким отчаянием девочка глядела на своего охранника, ожидая его внимания. Он же едва глядел на неё и держал Багряна немного позади принцессы, отчего той приходилось постоянно оборачиваться, чтобы обратиться к нему. Вечере было почти её жаль. Она бы никогда не подумала, что когда-нибудь соперницей её сестры за место в сердце мужчины окажется какая-то служанка.

– Как пройдёт венчание? – неожиданно спросила Аэлис. Ей самой не терпелось выйти замуж, поэтому её интересовало всё, что касалось свадеб. – После смены религии всё, должно быть, изменится?

– Ещё бы, – ответил за принцессу Лаэтан. – Ангенор поклоняется богам Норинат, а у Единого Бога свои традиции. Церемония пройдёт совсем по-другому.

– Да, – ответила Вечера, – я приму иного Бога, и церемония пройдёт по новому обычаю, но её проведут на площади Агерат перед ликами пяти богов – кирха пока не достроена. Вон она. – Вечера указала в сторону, где из-за черепичных крыш выглядывали деревянные леса. – Чтобы отдать честь старой традиции, мою кожу перед церемонией разрисуют древними бокставами, но никаких венчальных браслетов и порошка из бычьего рога не будет, только четыре кольца и вино.

– А на Эвдоне, – Аэлис вспомнила старую книгу, – молодых женят на самом старом пне в округе, который служит алтарём. Жених и невеста держат по горящему факелу и обмениваются ими, чтобы потом развести большой костёр, вокруг которого и совершается праздник. Отец жениха режет самого лучшего быка или барана и угощает им гостей, а мать невесты готовит на всех рис и печёные перцы. В один кладут ложку соли. Говорят, кому он достанется, тот станет богатым. Саму церемонию проводит глава деревни, там же нет архонтов.

– С чего бы им там быть? – Лаэтан подмигнул симпатичной конопатой прачке. – На Эвдоне вместо богов Даимахи. Но и им далеко до Касарии. Вот уж удивительный народ эти дикие северяне. Исповедуют Святую благодать, а обычаи варварские, какими были ещё на заре человечества. Когда-то женщины там имели право голоса и могли сами выбирать себе мужей, но край тот суровый, и жить там туго. Всё чаще женщин выдавали замуж не за того, кого они любили, а за того, кто мог принести домой еду и защитить от хищников. Невесты часто сбегали накануне свадьбы. Чтобы этого не происходило, девушкам подрезали стопы. Иногда так старались, что они навсегда теряли возможность ходить. Сейчас желающих сбежать от жениха почти не осталось: попробуй выживи среди снежной пустыни, но традиция подрезать женщинам стопы существует до сих пор.

– Не хотела бы я родиться в Касарии, – содрогнулась Аэлис. – Хорошо, что вы с Альвгредом любите друг друга, и ты от него не сбежишь, иначе его отец мог бы соблюсти обычаи своего народа.

– А у нас на юге молодожёнов венчают, стоя по щиколотку в большом тазу с вином, – перебил сестру Лаэтан, – и когда жених и невеста произносят клятвы верности, гости поливают их вином из своих кубков. Так венчали маму и папу. А ты знаешь, что отец распорядился повторить церемонию снова на двадцатилетнюю годовщину? Он снова попросил маму стать его женой, и архонт снова провёл церемонию. В честь праздника папа приказал пустить вино по фонтанам Альгарды. Представляешь, белоснежные мраморные фонтаны по всему городу, а вместо кристально-чистой воды из них бьёт алое вино. Блестит на солнце, пенится! Когда мама и папа в красивых свадебных шелках стояли по колено в вине и снова давали клятвы, сестра даже пятнами покрылась от зависти.

– И вовсе я не завидовала, – возразила девушка.

– А вот и завидовала. Я видел, – сморщил нос её брат. Они вовсе не ссорились, но поддевать друг друга безобидными колкостями было их излюбленным увлечением.

– Докажи.

– Тут и доказывать ничего не надо. Ты сама мне сказала.

– Нет.

– А вот и да.

– Не было такого.

Лаэтан обернулся к принцессе.

– А всё потому, что сестра тоже хочет поскорее под венец. Она ещё ни в кого не влюблена, а замуж уже не прочь.

– Разве это плохо? – обиделась Аэлис.