Текст книги "Конец Хитрова рынка"

8

В то самое время, когда Фрейман сражался с Мотылевым в магазине Богоявленского, мне тоже пришлось принять сражение, которое без помощи Илюши я бы, наверное, проиграл.

Вездесущего репортера вечерней газеты Валентина Куцего, подписывавшегося Вал. Индустриальный, в уголовном розыске знали все. Ходил он в солдатских ботинках, толстовке и суконных штанах, совершенно обтрепанных по низу. Бахрома на штанинах была не просто бахромой, свидетельствующей лишь о том, что новые штаны пока непозволительная роскошь для молодого гражданина еще более молодой республики. Бахрома была символом. Она символизировала: а) непримиримость к мещанству и буржуазным приличиям, б) международную пролетарскую солидарность: если пролетарий в Танганьике вообще ходит без штанов, то пролетарий в Москве, с учетом климатической зоны, ходит в обтрепанных штанах, в) чувство хозяина страны: раз мы хозяева, то можем носить и такие штаны.

Вал. Индустриальный относился к великой когорте ниспровергателей. Он не признавал личной собственности, любви, спорта, поэзии, родственных отношений, обычая здороваться и прощаться, права наследования и такого предрассудка, как чистить по утрам зубы. Кроме того, он был убежден, что собственная комната – первый признак перерождения. Поэтому он ночевал где придется: у ребят в общежитии, в редакции, в моем кабинете, в коридоре биржи труда, а то и в свободной камере арестного дома.

Даже для того времени взгляды Вал. Индустриального отличались– некоторой крайностью, а его характер был малопригоден для постоянного общения.

Тем не менее у него было бесчисленное количество друзей, а те, кому приходилось с ним сталкиваться, воспринимали его как неизбежное, а порой даже приятное зло, вносящее определенную остроту в привычную пресность будней. Ему прощалось все: бесцеремонность, категоричность суждений, привычка брать без спросу деньги («Взял я у тебя из стола червонец. В получку занесу. Валентин».) и множество других вещей.

Появлялся Валентин внезапно и, как правило, в самую неподходящую минуту. И, ожидая Фреймана, который вот-вот должен был приехать из антикварного магазина, я совсем не удивился, когда дверь со вздохом распахнулась (Вал. Индустриальный из принципа никогда не стучал) и в кабинет деловой походкой чрезвычайно занятого человека вошел Валентин. Не обращая внимания на меня и человека, с которым я беседовал, он прошел прямо к дивану, сел и начал расшнуровывать ботинки.

Допрашиваемый хмыкнул и с интересом начал наблюдать за происходящим.

– Решил переночевать у тебя.

Сообщил он мне об этом просто, мимоходом, как о деле, давно уже решенном.

– Переночевать?

– Ну да. Думал расположиться у Сухорукова, но он домой уехал и ключ с собой забрал. Вот и решил к тебе…

– Очень приятно. Надеюсь, мы тебе не помешаем? – ядовито спросил я, предчувствуя, что ни поработать, ни побеседовать с Илюшей мне уже толком не удастся.

– Нет, ничего, – успокоил меня Вал. Индустриальный, который обладал завидной способностью не замечать иронии. – Можете продолжать. Я спать еще не хочу. Надо кое-какие записи просмотреть…

– Может, все-таки пойдешь к Булаеву? Кабинет свободен… Открыть тебе?

– Нет, не надо. У него северная сторона и окна не заклеены, – обстоятельно объяснил Валентин, – а я где-то чих подхватил… Слышишь? – Он пошмыгал носом.

Валентин выложил из карманов на стул блокноты и, прикрыв ноги моей шинелью, растянулся на диване. Все это он проделал с таким безмятежным видом, как будто в комнате никого, кроме него, не было.

Допрашивать человека в присутствии третьего всегда затруднительно, но вести допрос, когда этот третий – Валентин, было невозможно. Я отпустил свидетеля. Но улизнуть мне не удалось. Вал. Индустриальному требовалась моя помощь. Он собирался писать статью о социально-криминологическом и психиатрическом исследовании личности преступника. Я посоветовал ему съездить на Арбат в криминологическую клинику (была и такая!), но оказалось, что он уже там побывал и объяснения специалистов его не устраивают.

– Так что ты от меня хочешь?

– Классового осмысливания, – торжественно сказал Валентин и уселся с ногами на диване.

– Ну, это не для меня.

Лучше бы я промолчал!

– Вот, вот! – обрадованно закричал Индустриальный, злорадно шмыгая носом и приподнимая брови, которые мгновенно приняли боевую треугольную форму. – Пра-а-актик! – ехидно пропел он. – Хватать и не пущать, да? – Он внушительно покачал перед моим носом пальцем. – Нет, так дело не пойдет.

Валентин жаждал спора, и он мне этот спор навязал.

– Давай рассуждать конкретно, – говорил он. – Что такое преступность? Социальное явление. Так? Так. А чтобы бороться с социальным явлением, надо бороться с его корнями. Так? Так. А как ты можешь с ними бороться, если не хочешь их изучать?

– Подожди, – оборонялся я, – у нас задачи более узкие. Нам поручено определенное дело. Уголовный розыск должен…

Но чем должен заниматься уголовный розыск, сказать мне не удалось.

– Нет, это ты подожди, – перебил меня Валентин. – Если на то пошло, уголовный розыск вообще выдуманное учреждение.

– То есть как выдуманное?

– А так. Выдуманное. На месте Политбюро я бы его ликвидировал.

– А что бы ты сделал на месте Политбюро с уголовниками? – заинтересовался я.

– Лечил бы их…

– Касторкой, каплями датского короля?

– Провокация не метод спора.

– А все же?

Вал. Индустриальный высморкался и со свойственной ему непосредственностью вытер нос полой моей шинели.

– Тебе известно, что у 80 процентов преступников Москвы наследственное отягощение?

– Какое отягощение?

– А такое: их родители – алкоголики, сифилитики и больные туберкулезом. Известны тебе эти факты? Неизвестны. А такие факты нужно изучать и классово их осмысливать.

– Ну-ну.

– Что «ну-ну»? Вот Ляски проводил обследование мошенников. Знаешь, что оказалось? В тридцати семи случаях из ста осужденные за мошенничество зачаты родителями в пожилом возрасте. Факт? Факт. Осмысли его. Тогда ты и поймешь, как нужно бороться с мошенничеством.

– А ты что предлагаешь? Запретить женщинам после тридцати лет рожать или направлять их младенцев сразу же в исправдом?

Валентин побагровел и спустил ноги с дивана: он готовился к сокрушительному удару, который должен был стереть меня в порошок. Но нанести этот удар он не успел. В комнату вошел Фрейман. Илюше не потребовалось много времени, чтобы правильно оценить ситуацию. Мельком взглянув на раскрасневшегося Валентина, он сказал:

– Белецкий, быстро! Срочный выезд на место происшествия. Собирайся.

Валентин насторожился: спорщик мгновенно уступил место репортеру.

– А что за происшествие? – спросил он.

– Ничего для тебя интересного – обычная классово-однородная драка.

– Не врешь?

– Спи спокойно, гладиолус, – прочувствованно сказал Илюша, – даже на заметку не потянет. Только отдай Белецкому шинель. Тебя согреет твое горячее сердце. Давай, полноценное дитя юных родителей!

Я набросил шинель и вышел вместе с Фрейманом в коридор.

– Умучил тебя?

– Не говори.

– А я только сейчас освободился.

– Хоть с толком поработал?

– Черт его знает, сам еще не разберусь. В голове такой туман, как будто всю ночь с Вал. Индустриальным проспорил. Может, разговор до завтра отложим?

– А за что, спрашивается, я муки принимал?

– Тоже верно.

Мы прошли к Фрейману. Илюша подробно рассказал о посещении магазина Богоявленского.

– Значит, нюх Кемберовского все-таки не подвел?

– Не подвел, – согласился Илюша. – Убит Богоявленский. И убил его тот самый человек, который потом побывал у него на квартире.

– Это уже кое-что.

– Кое-что, но не так уж много.

По мнению Фреймана, отпечаток подошвы был малопригоден для идентификации. Следов пальцев рук он нигде не обнаружил.

– Судя по всему, профессионал? – спросил я.

– Наверняка. В этом мы с Мотылевым не расходимся. И отжим дверей, и взлом сейфа сделаны чисто, правда, грубовато, топорно, но со знанием дела: чувствуется, что не впервой. Надо будет потрясти медвежатников.

– За этим дело не станет. Завтра же поговорю с Савельевым. Ты квартиру опечатал?

– Опечатал.

Я посмотрел протоколы допросов и осмотра места происшествия и, уточнив некоторые детали, спросил:

– А почему ты отвергаешь версию Мотылева? Дуракам иногда тоже приходят в голову неглупые мысли. Старик вполне мог быть наводчиком. Мне в Петрограде пришлось столкнуться с похожим делом. Месяца два по малинам лазили, а оказалось зря: вор свой, домашний. Симпатичные старички – народ опасный. Что, если он в паре работал? Риск на одного – добыча на двоих…

– Вряд ли.

– Почему?

Фрейман не торопился с ответом.

– Нюх?

– Нет, не нюх. – Он улыбнулся. – Напрасно стараешься. Ни с ищейками, ни с оперативниками я не конкурирую. У меня, гладиолус, нюха нет.

– А что есть?

– Логика. Слышал про такую науку?

– Мельком.

– Ну так вот, я начисто отбрасываю свои личные впечатления, отзывы о старике как об исключительно честном человеке, его поведение на допросе – все это я отбрасываю. Пожалуйста. Пусть приказчик жулик из жуликов, пусть он жаждал ограбить Богоявленского и дал дело некому уголовнику. Хорошо. Но почему он тогда не объяснил исполнителю, где лежат деньги и ценности? Ведь это элементарно! Посуди сам. Касса магазина совершенно не тронута – все сходится до копеечки, ни одна вещь из магазина не исчезла… Как ты это объяснишь?

– Кто-то помешал, не успел забраться в магазин. Просто.

– Нет, не просто. Открыть дверь из коридора в магазин было намного легче, чем взламывать дверь в квартиру Богоявленского: там замок не на шурупах, а на соплях держится. А взломщик начал почему-то с квартиры… Богоявленский своему приказчику во всем доверял. Как я выяснил, старик хорошо знал, что хозяин держит деньги не в сейфе, а в бюро. И что же? Сейф взломан, а бюро нет. Дальше. Какого черта приказчику нужно было лезть в мокрое дело? Он мог ободрать хозяина как липку и без убийства. Логично?

– Логично-то логично. Но ведь курс логики на факультете слушал все-таки ты, а не приказчик…

– Тоже верно, – рассмеялся Фрейман, – поэтому Мотылев и производит сейчас у него обыск на квартире.

– А не маловато?

– Не возражаю против дальнейшего наблюдения. Удовлетворен?

– Вполне.

– Дополнений нет?

– Нет.

– Тогда у меня есть. Тебе ничего не кажется странным в действиях преступника?

– Не побывав на месте, трудно о чем-либо судить.

– У меня нет уверенности, что это был обычный грабеж. Мне что-то раньше не встречались бескорыстные грабители…

– Но у тебя написано, что исчезли золотые часы, папиросница, портмоне крокодиловой кожи, еще кое-какие вещицы…

– Верно. Но все это мелочи по сравнению с тем, чем он мог при желании поживиться… Не забывай, что в квартире работал не новичок, и работал длительное время. Кстати, вспомни, убив Богоявленского, он не потрудился снять с его пальца платиновое кольцо. Любопытный фактик?

– Пожалуй.

– Когда я осматривал квартиру, у меня создалось впечатление, что здесь производился обыск, тщательный обыск. И взломщик искал не деньги. Чтобы обнаружить деньги, большого труда не требовалось. Он искал что-то другое, а золотые вещи прихватил так, по привычке, что ли, или чтобы создать видимость грабежа…

– Но что он мог разыскивать?

– Приказчик показал на допросе, что Богоявленский вел какие-то записи, хранил письма. Стрельницкий пишет ему, что перешлет с оказией книжечку дневника и ожидает следующие книжечки. Я никаких записей не обнаружил…

– Они где находились?

– Старик говорит, что, кажется, в сейфе. Там Богоявленский держал свои документы.

– А как ты расцениваешь шантаж Богоявленского Таманским?

– Никак. И Таманский, и Борис Соловьев пока лишь одни фамилии… Посмотрим, что скажут Лохтина, Стрельницкий и этот седоватый господин. Три человека – три ниточки… Но как тебе нравятся знакомства скромного антиквара, который получал подарки от Распутина, дружил с Лохтиной и информировал Стрельницкого о последних днях Николая II?

– Тебе не кажется, что самое время передавать дело ГПУ?

– Нет, – покачал головой Илюша.

– Загорелся?

– Так же, как и ты, гладиолус. Я тебе при первом нашем знакомстве говорил: Фреймана не обманешь, я тебя насквозь вижу. Но ты до сих пор увиливаешь от двух существенных вопросов…

– Каких?

– Почему марсиане не справляют день рабоче-крестьянской милиции и что растет в пампасах…

9

Вопреки ехидному прогнозу Сухорукова относительно «сквознячка» дела группы шли неплохо. Даже скупой на похвалу Медведев и тот на одной из оперативок сослался на положительный опыт совместной работы Фреймана и Белецкого. Но Виктор, так мне по крайней мере казалось, относился к нам настороженно, считая, что за нами нужен глаз да глаз. Кажется, благодаря ему группу и решили заслушать на совещании.

Об этом совещании я узнал совершенно случайно от Сени Булаева.

Свой рабочий день Сеня обычно начинал с обхода кабинетов. Ему нужна была раскачка. Прежде всего он, конечно, заглядывал в приемную Медведева, к Шурочке.

– Первой красавице столичного уголовного розыска – привет! – жизнерадостно выкрикивал он.

Поболтав минут пять с секретаршей, он навещал Савельева.

– Как печень, Федор Алексеевич? Функционирует?

А затем, обойдя еще два-три кабинета, появлялся у меня. Не забыл он обо мне и на этот раз.

– Работаешь?

– Работаю.

– Это хорошо, – одобрил Сеня. – Пошли вечером в Политехнический? Суд над бациллой Коха. Семашко выступит… Идем?

– Некогда.

– Эх, Сашка, Сашка! Сгоришь на работе, и пепла не останется, – вздохнул Сеня.

– А ты меня не жалей.

– Да разве мне тебя, дурака, жалко? Я вдаль нацеливаюсь, в перспективу. Нагрянет, к примеру, мировая. Что тогда будет? Придет, опять же к примеру, в МУР негритянский пролетарий и скажет: «Где тут герой-сыщик нэпманского исторического отрезка А. Белецкий?» Что ему парттройка ответит? Нет Белецкого! И зальется горючими слезами негритянский пролетарий, и начнет рвать своей пролетарской рукой свои кучерявые пролетарские волосы. «Зазря, – скажет, – в Москву я через десять морей да океанов добирался. Нет, – скажет, – больше скромного Сашки-героя, лег заместо кирпичика в монолитный фундамент социализма!» Жалко мне пролетария негритянского, Сашка!

– Ты дашь, наконец, работать?

– А кто тебе мешает? – удивился Сеня. – Работай. Только все одно на совещание позовут.

– На какое совещание?

– О волостной милиции. А заодно и группу вашу слушать будут, чтобы еще не собираться. Для Медведева, сам знаешь, совещание – нож острый…

Это я знал не хуже Сени. Медведев всегда считал всяческие совещания наследием прошлого и если вынужден был созвать совещание, то пытался решить все вопросы скопом. Его любимой присказкой было: день поговорили – год поработали.

Я выпроводил Булаева и зашел к Фрейману. Илюша разбирал только что полученные из ГПУ документы, касающиеся Лохтиной.

– К свиданию с генеральшей готовишься?

– Как в воду смотришь.

– А вдруг оно не состоится?

– Неужто подведешь, гладиолус? – удивился Фрейман, который после случая с письмом и астигматизмом, кажется, всерьез уверовал в мои оперативные способности.

– Знаешь, что тебе придется сегодня на совещании отчитываться?

Я думал, что новость произведет на Фреймана впечатление, но он отнесся к ней безразлично. Чувствовалось, что его голова целиком занята делом Богоявленского.

– Мы, гладиолус, народ тертый, нас не испугаешь.

– Все-таки подготовься, мало ли какие сведения потребуются…

Илюша похлопал себя ладонью по лбу.

– Все уже давно в этой папке. Ты лучше скажи, когда Лохтину откопаешь? Любопытную справочку из ГПУ прислали. Я ее тебе к вечеру передам. Роман, а не справка. Наша-то генеральша, оказывается, и с царями, и с Гришей Распутиным запросто переписывалась. Только Григорий Ефимович с ней особо не церемонился. Он ей в письмах всю правду-матку резал. Вот послушай: «А, бессовестная, а, бесстыдница, а, проклятая, стерва. Ты чего там живешь подле Серьги-отступника? Ему, дьяволу, анехтема, анехтема, анехтема! А ты, подлюка, там живешь. Я тебе морду всю в кровь разобью. Да! Григорий. Да!»

Слог-то каков? Цицерон! Это Гриша ее чехвостил, когда она к его врагу Илиодору в гости поехала…

Фрейман был в великолепном настроении и, как всегда, спокоен, а я, признаться, нервничал. Одно дело отчитываться Медведеву, который хорошо знает условия работы, и совершенно иное – людям, имеющим о твоей работе только общее представление.

Совещание началось с утра, но нас с Фрейманом пригласили к концу рабочего дня, когда кабинет Медведева уже напоминал большую курительную комнату.

В совещании участвовало человек двадцать. Из работников уголовного розыска помимо Медведева присутствовали Сухоруков, Савельев, начальник активной части и несколько инспекторов, закрепленных за районами.

Медведев сидел за столом, подперев подбородок ладонью и слегка повернув свою массивную голову в сторону выступающего – высоколобого плотного человека в косоворотке, которого я как-то мельком видел в ЦАУ.

Когда мы вошли, Медведев сделал жест рукой, который мог означать только одно: «Тихо».

На цыпочках мы пробрались к Сухорукову, рядом с которым стояло несколько свободных стульев.

На прошлой неделе парттройка поручила Виктору выступить на некоторых профсоюзных собраниях, которые проходили на предприятиях района.

– Ну, как рабочие относятся к разрешению работать часть недели на себя? – спросил я шепотом.

– Да, в общем, неплохо, – ответил Виктор. – Только санитары жалуются. А что нам, говорят, делать? Пять дней за больными ухаживать, а на шестой трупами торговать?!

Фрейман улыбнулся, но, встретившись с тяжелым взглядом Медведева, придал своему лицу сосредоточенное выражение.

– Если в Красной армии лозунгом дня объявлена ставка на основной армейский кадр – на отделенного командира, – говорил высоколобый, – то в милиции – ставка на волостного милиционера. Мы должны создать твердый классовый, преданный Советской власти кадр волостной милиции, наладить связь волостного милицейского аппарата с волисполкомами, сельсоветами и сельскими исполнителями, постоянно повышать квалификацию волмилиционеров при помощи губрезервов, губшкол, школ Наркомпроса. И очень хорошо, что в Московском уголовном розыске правильно понимают важность этой задачи и выделили для волмилиции опытных работников, правда, не так уж много… – Он перечислил несколько фамилий, среди которых была и фамилия Сени Булаева.

– Вот так, Илюшенька, – сказал Виктор, – после перевода Сени Булаева на тебя двойная нагрузка ложится… Теперь должен за двоих личный состав розыска развлекать.

Когда высоколобый закончил, Медведев предоставил слово Сухорукову для сообщения о расследовании убийств. Виктор доложил о проценте раскрываемости преступлений в МУРе, о криминалистической подготовке сотрудников, их техническом оснащении, в меру пожаловался на объективные трудности и чрезмерную загруженность оперативных работников, не забыв прозрачно намекнуть, что руководство уголовного розыска рассчитывает на помощь ЦАУ НКВД и административного отдела Московского совдепа.

– Что же касается расследования нераскрытых убийств, то нами создана специальная группа, – сказал он в заключение. – О ее работе расскажут ее руководители – товарищ Белецкий и Фрейман.

– Пожалуй, достаточно одного, – сказал Медведев. – Давай, Белецкий, докладывай.

Я толкнул локтем в бок Фреймана. Он встал.

– Если разрешите, я доложу.

– Не возражаю, – кивнул Медведев.

Илюша говорил спокойно, толково. Со стороны могло показаться, что он уже давно готовился к выступлению. Его не перебивали. Чувствовалось, что участники совещания успели уже достаточно устать.

– Будут вопросы к товарищу Фрейману? – спросил Медведев.

– Сколько дел было передано группе при ее комплектации?

– Девять.

– А сколько из них уже раскрыто?

– Семь.

– Только с помощью сотрудников группы?

– Нет, по трем делам нам помогала секретная часть. Остальные раскрыли сами.

– Совсем неплохо, – сказал высоколобый в косоворотке. – А оставшиеся безнадежны?

– Надеюсь, что нет.

– Надеетесь или уверены?

– Точнее будет – считаю.

– Ишь ты, какую формулировочку подобрал – «считаю», – добродушно рассмеялся высоколобый. – А ты, товарищ Медведев, все на людей скупишься, всего восемь человек дал в волмилицию. С твоими кадрами горы своротить можно…

– Вот я и не хочу, чтобы вы их у меня все растаскали. Вам ведь только волю дай, – усмехнулся Медведев.

Как я и ожидал, больше всего донимал Фреймана вопросами представитель ГПУ Никольский, сухощавый человек в пенсне и с короткой, клинышком, бородкой. По делу Богоявленского он интересовался даже деталями.

– В какой стадии расследование этого дела? Фрейман ответил.

– Обыск на квартире приказчика что-либо дал?

– Обнаружен золотой брелок убитого, но свидетели утверждают, что он подарен.

– А насколько достоверны свидетельские показания?

– Пока судить трудно, проверяем.

– Другие улики против приказчика есть?

– Нет.

– Местожительство Лохтиной и Стрельницкого установили?

– Пока нет.

– Почему розыск Стрельницкого вы поручили петроградцам? Вы понимаете, какая на вас ляжет ответственность, если Стрельницкий скроется?

– Понимаю. Но мы вполне доверяем петроградцам и не боимся ответственности.

– Храбрость, как говорится, берет города, но отдает губернии, – пошутил Никольский. – Что вы доверяете своим коллегам – это, конечно, хорошо, но я бы на вашем месте все-таки послал в Петроград своего сотрудника. Подумайте над этим. И последний вопрос: ваше мнение о мотивах убийства?

Фрейман немного замялся.

– Скорей всего грабеж. Похищены золотые вещи и деньги.

Виктор искоса посмотрел на меня. Его взгляд был достаточно красноречив. И, повинуясь этому взгляду, я встал.

– Разрешите дополнить?

– У вас другое мнение о мотивах? – повернулся ко мне Никольский.

– Мне кажется, что судить о мотивах пока преждевременно. Грабеж, разумеется, не исключен, но вполне возможны и другие мотивы. – И я подробно рассказал о тех сомнениях, которые вызывает эта версия.

– Таким образом, убийство могло быть совершено и по политическим соображениям?

– Да.

– Как же решим с этим делом? – спросил Медведев. – Передать вам?

Никольский посмотрел на Фреймана, потом на меня. Мне показалось, что в глазах его мелькнула смешинка.

– Думаю, что это было бы преждевременно, – сказал он, выдержав паузу. – Окончательной ясности еще нет, товарищи работают добросовестно… Зачем их лишать дела, которым они так увлеклись? Увлеченность надо поощрять. Я попрошу только об одном: чтобы Сухоруков, с которым мы поддерживаем постоянный контакт, взял это дело под свой контроль, а то товарищи Белецкий и Фрейман из-за своей занятости иногда забывают нас информировать о ходе расследования…

– Этим, гладиолус, мы тебе обязаны, – горестно вздохнул Илюша, когда мы выходили из кабинета.

– Не ему, а мне, – поправил его Сухоруков. – Надо же воспитывать молодые кадры! – И уже деловым голосом добавил: – Завтра в 15.00 жду вас со всеми материалами по делу Богоявленского у себя. Договорились?

Нельзя сказать, чтобы Илью обрадовал контроль Сухорукова за расследованием. Но Фрейман относился к числу тех людей, которые всегда довольны, потому что утешают себя тем, что могло быть и хуже.

– Во всяком случае, дело осталось за нами, а это – главное, – сказал он. – Но кто тебя за язык дергал?

– Боюсь сквозняков…

– Загадками говоришь, гладиолус.

К нам подошел Вал. Индустриальный.

– Совещание кончилось?

– Заканчивается.

– Это хорошо, – сказал он. – Тогда я подожду. Слушай, Белецкий, я поговорю с Медведевым. Это у меня займет не больше часа, а потом зайду к тебе.

– Буду счастлив, – коротко ответил я и ровно через полчаса, получив у Фреймана материалы из ГПУ и положив их к себе в сейф, отправился домой, благополучно избежав встречи с Валентином.

Совесть моя была чиста: я считал, что имею полное право немного отдохнуть от него. В конце концов, меня не так уж сильно беспокоило, почему мошенники рождаются преимущественно у пожилых родителей. К тому же я был в том возрасте, когда помимо работы существует еще и личная жизнь, которую Вал. Индустриальный яростно и безуспешно отрицал, доказывая, что у комсомольца, а тем более у коммуниста все должно быть общественным. Впрочем, я с ним не спорил, мне не хотелось тратить на споры те немногие свободные вечера, которые я мог провести со своей девушкой.

Но вечер, посвященный личной жизни, пришлось отменить. Когда я пришел домой, Вера сообщила, что мне звонила такая-то и просила передать, что у нее сегодня заседание ревизионной комиссии.

– Чего ты расстраиваешься? – с ядовитой доброжелательностью сказала Вера. – Может, у нее действительно заседание.

Сама Вера собиралась к подруге.

– Хочешь пойти со мной? – предложила она. – Очень культурная женщина. Умная, начитанная… Не хочешь? Ну конечно, для тебя главное – смазливая мордочка. Ум в женщине тебя не интересует… – Вера посмотрела на меня, ожидая возражений, но я не возражал. Это ее обескуражило, и она уныло сказала: – Котлеты стоят в кухне на столе, в сковородке с деревянной ручкой. Запомни: с деревянной, а то Тушнов жаловался, что третьего дня ты съел их котлеты. Мадам их на сливочном масле жарила… Не перепутаешь?

– Нет.

– Только смотри поешь. Я специально проверю. Да будет тебе известно, что даже Ромео не забывал ужинать, – не удержалась она на прощание.

Последнее замечание было излишним: неудачи и разочарования на моем аппетите не сказывались. Я добросовестно съел все шесть котлет и запил их молоком.

В комнате было холодно и неуютно. За стеной мадам Тушнова напевала какой-то до зубной боли грустный романс. Я оделся и поплелся в розыск, где в любое время дня и ночи было достаточно людно. Надо сказать, что это объяснялось не только обилием работы, но и хорошим бильярдом, вывезенным из какого-то особняка нашим предприимчивым завхозом. На бильярде играли преимущественно по вечерам, а некоторые любители проводили вокруг него и ночи…

Сквозь заиндевевшие, ярко освещенные окна красного уголка были видны тени играющих. Я поднялся на второй этаж, но внезапно раздумал и отправился в свой кабинет. Здесь я достал из сейфа папку документов, переданных мне Фрейманом. Среди них были две обширные справки Центрального архива и ГПУ о жене действительного статского советника Ольге Владимировне Лохтиной, копии писем к Лохтиной любимой фрейлины царицы Вырубовой, Распутина и самой царицы.

Но не успел я прочитать первой страницы, как зазвонил телефон. Звонил Виктор.

– Ты куда пропал? Битый час тебя разыскиваю: дома нет, на работе нет… Приезжай ко мне. Жена такие блины напекла – пальчики оближешь. Сеня и Илюша не нахвалятся.

– А что ты с ними двумя делаешь?

– Как что? Кормлю блинами и утешаю… Одного тем утешаю, что в волости начальства над ним не будет, а другого тем, что он такое хорошее начальство, как я, приобрел… Диалектика! Давай подъезжай, Савельев тоже будет. Приедешь?

– Нет, работать буду, – сказал я, сам удивляясь своей твердости.

– Правильно, гладиолус, не поддавайся на провокации! – послышался в трубке веселый голос Фреймана. – Покажи Сухорукову, как работать надо!

Потом опять голос Виктора:

– Приедешь?

– В следующий раз…

– Ну, как знаешь.

Я задернул шторы и включил настольную лампу. В кабинете сразу стало уютно.

Вечерняя работа имеет свои преимущества, тишина, никто не мешает, не заходит.

Что же, давайте знакомиться, гражданка Лохтина!