Текст книги "Нелицемерная Россия"

Иллюзорная империя и реальный раскол

В 1954 году с помпой отпраздновали 300‐летие «воссоединения» Украины с Россией. Хрущев, расчувствовавшись, даже подарил по этому случаю Украине Крым, как барин шубу со своего плеча. Коммунистические вивисекторы кроили страну, как им заблагорассудится, не принимая во внимание ни этнический состав населения, ни его пожелания. А якобы «свободный» Запад (будь он трижды и четырежды проклят!) сегодня, перестав дрожать перед коммунистической угрозой, с пеной у рта отстаивает «законность» произвольно установленных теми же коммунистами межгосударственных границ. И движет им не любовь к справедливости, а вековая, ставшая уже инстинктивной, животная, утробная ненависть к России.

Хрущев в своей борьбе за власть опирался на украинскую мафию внутри КПСС, и она, скинув его самого, правила страной 30 лет. Сначала Хрущев и Кириченко, потом Брежнев, Подгорный с Кириленко, потом Черненко и Тихонов. Даже Горбачев, и тот не нашел ничего лучшего, как сделать вторым секретарем ЦК КПСС безликого Ивашко только за его национальную принадлежность. На этом и закончился бесславный украинский период истории КПСС, а вместе с ним и сама эта история.

А пресловутая резолюция Конгресса США, принятая в 1959 году, отнесла украинцев к числу «угнетенных народов», и сами они постоянно ноют, что их, бедных, русские угнетали. Еще вопрос, кто кого угнетал. Но самое смешное и печальное то, что юбилей, который так пышно отмечали в 1954 году, праздновался на пустом месте, потому что никакого «воссоединения» за 300 лет до этого на самом деле не произошло. Недавно одна фурия из украинской Верховной Рады (Ирина Фарион) заявила, что Украина с 1654 года находится в состоянии войны с Россией, и это близко к истине.

После Богдана Хмельницкого на Украине сменилось шесть гетманов, и история их правления – это цепь непрерывных предательств на протяжении пятидесяти с лишним лет. Не случайно на Руси слово «черкас» (так тогда называли украинских казаков и украинцев вообще) стало синонимом предателя, хотя царское правительство пресекало такое словоупотребление, грозя 282‐й статьей за разжигание межнациональной розни.

Даже знаменитый Богдан Хмельницкий, в честь которого в том же 1954 году в Москве переименовали Маросейку, не заслуживал такой чести. Вдохновленная его успехами в борьбе против поляков, Москва вынашивала идеи реванша, но после Смуты, после неудачной войны с Польшей и потери Смоленска, осторожничала, не решаясь открыто признать украинских «сепаратистов» (как сегодня не решается признать Донбасс), а Богдана эта нерешительность раздражала, он был человек вспыльчивый и в пьяном виде не раз грозился: «Иду я войною тотчас на Московское государство… я все города московские и Москву сломаю». «Если государь, не жалея православной христианской веры, королевской неправде будет помогать, то я отдамся в подданство турскому царю и с турками и крымцами буду приходить войною на Московское государство». «Пойду на Москву и разорю пуще Литвы» [124]124
  С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Т.Х., Изд. соц. экон. л. – ры. М., 1961, кн. V. С. 553, 568, 676.


[Закрыть].

Хмельницкий пытался угрозами побудить юного царя Алексея, но были и люди, которые вдохновляли его на ратные подвиги иными средствами. В самом начале его царствования осчастливил Москву своим посещением иерусалимский патриарх Паисий, который «знал, с какой надеждой следили за успехами Руси болгары, сербы, греки и другие православные, низведенные турецкими завоевателями до рабского состояния. По дороге в Москву он заезжал к Богдану Хмельницкому и беседовал с ним. Красноречивый сириец Паисий увлек своих московских слушателей картиной всеправославного государственного объединения во главе с русским царем» [125]125
  Дм. Жуков, Л. Пушкарев. Русские писатели XVII века. ЖЗЛ. Молодая гвардия, 1972, с. 51.


[Закрыть].

Паисий с Богданом Хмельницким не просто «беседовал». Ведя в 1649 году переговоры с поляками о мире, победоносный гетман заявил: «Патриарх (иерусалимский) благословил меня в Киеве на эту войну… и приказал доконать ляхов; как же мне не слушаться святого владыки, начального нашего человека и гостя любимого» [126]126
  С.М. Соловьев. Цит. соч., с. 547.


[Закрыть].

В Москве Паисию приглянулся Никон, который тогда был всего лишь архимандритом московского Новоспасского монастыря, но метил на патриарший престол и «уже видел себя вселенским патриархом, уже распоряжался судьбами гигантской империи, которая протянулась бы от северных морей до самого Египта» [127]127
  Дм. Жуков. Цит. соч., с. 51.


[Закрыть].

Империя эта и поныне остается миражом, но Никон, прельстившись им, прислушался и к словам Паисия о неправильном изображении на Руси крестного знамения. «Эти и другие «отклонения» могли стать серьезным препятствием на пути Москвы к вселенскому главенству. И Никон охотно соглашался с Паисием, когда тот говорил, что русская церковь постепенно уклонилась от древнего греческого обряда» [128]128
  Дм. Жуков. Цит. соч., с. 51.


[Закрыть]. И, став в 1652 году патриархом, Никон, погнавшись за мужиком, затеял исправление церковных книг, вызвав вполне реальный церковный раскол.

В декабре 1652 года в Москву приехал посол Богдана Хмельницкого с челобитьем к царю, чтобы принял тот Запорожское войско под свою высокую руку. «На шаг ближе стала мечта Никона о вселенском патриаршестве, о великой православной империи. Константинопольский патриарх Афанасий Пантеллярий призывал царя и Никона двинуть рати на Царьград и вернуть православный храм святой Софии. «И под влиянием Никона всегда осторожный Алексей Михайлович заявил через несколько лет в присутствии греческих купцов и русских бояр: «Мое сердце сокрушается о порабощении этих бедных людей, которые стонут в руках врагов нашей веры… Со времени моего отца и предшественников его к нам не переставали приходить постоянно с жалобой на угнетение поработителей патриархи, епископы, монахи и простые бедняки… Я порешил в своем уме – если Богу будет угодно, я принесу в жертву свои войска и казну, пролью кровь свою до последней капли, но постараюсь освободить их» [129]129
  Там же, с. 58–59.


[Закрыть].

И подданство Малороссии московскому православному государю отозвалось между православным народонаселением турецких областей, возбудило большие надежды (столь же тщетные, как и надежды жителей Донбасса сегодня, добавлю от себя). В Москву приходили вести: греки Бога молят, чтобы совокупилось христианство воедино и быть бы им под благочестивым христианским государем; только того и дожидаются, как государевы ратные люди Дунай-реку перейдут иль Хмельницкий с черкасами выступит, и они тотчас на турок сами встанут и будут над ними промышлять сообща [130]130
  С.М. Соловьев. Цит. соч., с. 634.


[Закрыть].

Надеждам этим не суждено было сбыться по причине, на которую русским указывали со всех сторон. Представитель крымского хана Сфергари-ага предупреждал: «Эти воры и бунтовщики, запорожские черкасы, и царскому величеству скажут так же, как полякам и нам самим» [131]131
  Там же, с. 639.


[Закрыть]. Ему вторили поляки: «Козаки люди шаткие, хотя и присягают, но в правде не стоят» [132]132
  Там же, с. 664.


[Закрыть].

Но к этим предостережениям не прислушались – ведь война с Польшей началась с таких блестящих успехов. Русские вернули Смоленск, заняли всю Белоруссию до Бреста, Литву включая Вильнюс и Каунас, восточную Ливонию с Двинском (латыши называют этот город Даугавпилс, но там и сегодня преобладает русское население), подступили к Риге, а казаки Богдана Хмельницкого дошли до Львова и Люблина. Увидев бедственное положение Польши, не нее нагрянули шведы и оккупировали ее почти целиком. Соглашение между СССР и Германией, заключенное в 1939 году, иногда называют «четвертым разделом Польши» Можно считать, что в 50‐х годах XVII века произошел «нулевой» раздел Польши между Россией и Швецией, только тогда поляки быстро оправились и освободили свою страну от шведов. А конец успехам русских положила смерть Богдана Хмельницкого в 1657 году.

С его преемника Ивана Выгодского началась вереница гетманов-изменников. Заключив тайное соглашение с поляками, он продолжал лживо уверять Москву в своей лояльности – полвека спустя такую же двуличность проявил и Мазепа, вследствие чего его измена стала полной неожиданностью и для Петра I, и для самих украинцев. При Выгодском украинцы с помощью крымских татар разбили в 1659 году русские войска под Конотопом – на Украине это событие теперь отмечают як велыку перемогу украинского вийска над москалями. Так что через пять лет после «воссоединения» с Россией Украина уже опять от нее отъединилась. Выгодского в том же году казаки сбросили, но сменивший его сын Богдана Юрий был ничуть не лучше. Сын грозного гетмана был полным ничтожеством и к тому же эпилептиком. Осознав свое бессилие, он ушел в монахи, что не помешало ему потом расстричься и опять претендовать на гетманство при поддержке то поляков, то крымских татар, хотя, как говорил боярин Шереметев, этому «гетманишке надо было бы гусей пасти, а не гетманствовать».

В 1660 году русские потерпели новое поражение под Чудновым, на этот раз от поляков, но поляки, одержав победу, разъехались по домам и дали русским передышку.

Но малороссийской смуте не было конца. Конфликтующие стороны слали в Москву доносы друг на друга, и было непонятно, кому и чему верить? В 1663 году гетманом стал Иван Брюховецкий, который был невысокого мнения о своих соотечественниках («люди они худоумные и непостоянные, один какой-нибудь плевосеятель возмутит многими тысячами»), но вскоре разочаровался и в москалях, придя к выводу, что «жестокостью своею превосходят они все поганские народы». В качестве примера творимых в Москве несправедливостей он указывал на низложение патриарха Никона. Пойманный на тайной переписке с радикалами, Брюховецкий был в 1668 году убит.

Его преемник Демьян Многогрешный тоже плохо кончил. Его заподозрили в измене, увезли в 1672 году в Москву и после имитации казни сослали в Сибирь. Сменивший его Иван Самойлович просидел довольно долго, но, в конечном счете, вызвал неудовольствие казаков и был в 1687 году смещен и заменен Мазепой. Москва тогда не вмешалась, сочтя это внутренним украинским делом.

В чем же причина столь затяжного характера украинской смуты, получившей в истории красноречивое название «Руина»? С. М. Соловьев завершает третью главу XI тома своей истории описанием характера малороссов. По его словам, «общество малороссийское вышло слишком юно на сцену, когда история решала самые главные для него вопросы. Отсутствие внутренней сплоченности, разброд составных начал, жизнь особе и вражда между живущими особе условливала слабость страны, не дозволяли ей не только независимого, но и своеобразного существования. Отсюда эта шатость, колебание… которые давали полный простор всякой силе пробиваться через несплоченные ряды. Почти вся вторая половина XVII века представляет Смутное время для Малороссии, подобное Смутному времени Московского государства в начале века: та же шатость, та же темнота, отсутствие ясно определенных целей и отношений, дающих твердость человеку и обществу, то же перелетство. Но в Московском государстве печальная эпоха была непродолжительна; кроме того, московские люди шатались между своими искателями власти, выставлявшими одинаково народное знамя, и как скоро явились чужие искатели, то эти появления собрали шатавшийся народ, поставили его на твердые ноги и повели к прекращению смуты. Но несчастная Малороссия шаталась очень долго, шаталась и между поляками и турками… Мы не можем не указать на вредное нравственное влияние, которое должно было испытать народонаселение страны от этой долгой шатости, дикой смуты, не можем не указать, как вредно должны были действовать эти явления на характер народа, расшатывая общество все более и более, ослабляя общественный смысл у народа, отучая его от общественных приемов, отучая его ходить твердо, смотреть прямо в лицо окружающим явлениям, укореняя вредную привычку не верить никому и вместе верить всему и носиться в разные стороны по первому слуху. Общественное развитие было задержано, общество продолжало обнаруживать черты детства». С. М. Соловьев считал, что правду его слов подтверждают последующие события XVII века и даже XVIII века, но ее подтверждают и 1918–1920 годы, времена Петлюры и Махно, и Украина XXI века с ее сперва оранжевой, а потом черно-красной революциями.

С. М. Соловьев был серьезным ученым, осторожничал в своих формулировках, придавал слишком большое значение влиянию обстоятельств. Более яркую, беспощадную и точную характеристику украинцев дал современник Руины, анонимный автор памфлета «Описание пути от Львова до Москвы» (предположительно им был знаменитый Юрий Крижанич): «Хотя черкасы исповедуют веру православную, но обычаи и нравы звериные имеют; причиною тому одна ересь, не духовная, а политическая; начальники этой ереси – ляхи, а от них научились держать ее крепко и черкасы и мало не все европейские народы; взяли себе в голову, что жить под православным устоем русским хуже турецкого мучительства и египетской работы. Такое дьявольское убеждение внушают им духовные и греческие митрополиты»… Вы «только и знаете вопить: вольность! вольность!» – иронически обращается автор к украинцам. «Смотрите, черкасы! Как прежде вы были постоянно несогласны в своих советах, между собою бились, так и теперь несогласны».

Узнаете современных украинцев? А ведь это писано о них еще в XVII веке! И критика русофобской западной «демократии» тоже звучит очень злободневно.

С. М. Соловьев писал свою «Историю» в XIX веке, когда господствовала теория среды. ХХ век во главу угла поставил расовый вопрос. А Невзоров, который от долгого общения с лошадьми, похоже, скатился на уровень фонвизинского Вральмана, брякнул недавно, будто «антинаучность и бредовость расовой теории была очевидна всем уже в начале ХХ века» [133]133
  «Собеседник», 2014, N.40.


[Закрыть].

Первая половина ХХ века была как раз эпохой расцвета расовой теории. Это теперь наука, ставшая служанкой богословия и политкорректности, тщится вопреки очевидности доказать совершенно антинаучный тезис, будто рас не существует. А у нас в начале ХХ века на высоте расовой мысли был знаменитый русский публицист М. О. Меньшиков. В статье «Быть ли России великой?», датированной 26 февраля 1911 года, он писал: «Поддерживаемая врагами России, постепенно сложилась изменническая партия среди малороссов, мечтающих о разрушении Российской империи и о выделении из нее особого, совершенно «самобытного» украинского государства. По имени исторического вождя этой партии – Мазепы – членов ее в последнее время зовут «мазепцами», и они очень этим титулом гордятся… Никогда еще, кажется, политический психоз не развивался до такой болезненной остроты. Ни одно из инородческих племен – кроме разве поляков – не обнаруживает такой воспаленной ненависти к Великой России, как эти представители Малой Руси». «Яростнейший ненавистник России М. Грушевский… с чисто польской наглостью… в своей смехотворной истории стал доказывать, что никаких великорусов или белорусов нет, что искони был только украинский народ как славянское племя, а уже от него путем колонизации и смешения с финскими племенами образовалась ублюдочная народность, называемая русской. Государство русское будто бы тоже украинцы: древние киевские князья были украинские князья, и летописец Нестор – у краинский летописец».

Меньшиков платил Грушевскому той же монетой. «Наших яростных украинофилов нельзя считать русскими. Очевидно, в крови их проснулись те тюркские кочевники, которые когда-то терзали Южную Русь, пока не замучили ее до смерти. С бешенством племенной ненависти нельзя спорить: против господ мацепцев потребна не идейная, а реальная государственная борьба» [134]134
  М.О. Меньшиков. Письма к русской нации. М., 1999, с. 224–231.


[Закрыть]. «Самым страшным предвестием имперского распада следует считать т. н. мазепенство, т. е. ревностно подготовленное восстание в Малороссии», – предупреждал он 8 декабря 1911 года [135]135
  Там же, с. 294–295.


[Закрыть]. И в феврале 1914 года в Киеве было выкинуто красное знамя отделения Малороссии от России. Толпы шли по Крещатику с криками: «Да здравствует Австрия! Долой Россию!» [136]136
  Там же, с. 442.


[Закрыть] – и это за несколько месяцев до войны с Австрией!

«Детонатором распада СССР станет Украина» – важно вещал мне в 1975 году известный сионист М. Агурский. Он думал, мы этого не знаем. Только плохо разбирающиеся в национальных проблемах люди могут распускать сентиментальные сопли насчет «братского» народа. В слове «братский» в данном случае так и хочется заменить две буквы. Когда в 1968 году Чехословакии была оказана «братская помощь», чехи выдвинули ехидный лозунг: «Каин тоже был братом». А что такое Украина? Это анаграмма. Если переставить буквы, получится: «Ура, Каин!».

Украинская смута свела на нет все успехи, достигнутые русскими войсками на первом этапе тринадцатилетней войны с Польшей. По Андрусовскому перемирию 1667 года Польше пришлось вернуть все отвоеванные было у нее белорусские и прибалтийские территории, да и Киев обещали вернуть через два года, но потом долго тянули, пока Польше стало не до того. В 1683 году турки осадили Вену, но были разбиты польским королем Яном Сабесским, однако турецкая угроза сохранилась, поляки были заинтересованы в союзе с Россией и в 1686 году заключили с ней вечный мир, отказавшись от притязаний на Киев. Но дорого обошлось Руси это приобретение. Источником многих бедствий стала для нас эта «мать городов русских», мать ее…

Как уже говорилось, патриарх Никон, у которого перед глазами маячил мираж православной империи, отдал приказ об исправлении церковных книг. Потенциальные освободители почему-то должны были приспосабливаться к тем, кого собирались освободить. Тех, кто не принял реформы Никона, стали называть «раскольниками», имея на это не больше оснований, чем католики, которые считают православных «схизматиками». Кто на самом деле был раскольником, так это сам Никон, а отнюдь не его противники.

Исправление церковных книг было необходимо, так как нельзя было печатать эти книги, не приводили текста к единству. До Никона, еще при патриархе Иосифе, этим делом занимались именно те, кто впоследствии выступил против никонианских исправлений: Благовещенский протопоп и царский духовник Степан Вонифатьев, протопоп Казанского собора Иван Неронов, дьякон Благовещенского собора Федор, протопоп собора в Юрьевце-Повельском Аввакум, романовский священник Лазарь, суздальский священник Никита, муримский протопоп Логгин, костримский протопоп Даниил. Не смея прекословить официальной церкви, С. М. Соловьев утверждает, будто «вследствие недостатка учености» они посредством «видимого исправления» внесли в церковные книги «искажения», восходящие к Стоглавому собору 1551 года: учение о сугубой аллилуйе, о двуперстном сложении для крестного знамения и т. п. Патриарх Иосиф крестился двумя перстами, Никон, будучи митрополитом Новгородским и в начале патриаршества, крестился так же [137]137
  С.М. Соловьев. т. XI, гл. 4, с. 201.


[Закрыть].

Никон потом все переменил, памятуя поучения патриарха Паисия и почитая их за истину. «Но и тот и другой плохо знали историю. Ранние христиане крестились одним перстом или всеми пятью. Потом греки стали креститься двумя перстами, что и было заимствовано у них при крещении Руси. У греков было два устава – иерусалимский и константинопольский. Греки принесли на Русь константинопольский устав. В Византии же в XII–XIII веках стал преобладать иерусалимский» [138]138
  Дм. Жуков. Цит. соч., с. 52.


[Закрыть]. А чем была знаменательна грань этих двух веков? Да тем, что Византия тогда вообще перестала существовать. В 1204 году Константинополь захватили крестоносцы с Запада и учредили Латинскую империю; от бывшей Византии остались три разрозненных куска. И это они поучали православный мир, как надо креститься?

Не только по своему политическому положению, но и по положению на географической карте Россия должна была бы смотреть на Византию сверху вниз, но традиционное преклонение перед греческой ученостью сохранилось. В почете была и Украина, которая, побывав под польским владычеством, потерлась около Европы, а «Украина це Европа», это же всем известно. В полемике с униатами, по словам Дм. Жукова, «выросло новое поколение западнорусских писателей-профессионалов, вооруженных достижениями тогдашней науки – схоластической философией и диалектикой» [139]139
  Там же, с. 50.


[Закрыть]. Но эти «достижения» не вызывали восторга у известного в те времена борца против унии, афонского инока Иоанна Вишенского, который писал: «Потому Дьявол против славянского языка борьбу такую ведет, что язык этот плодо-носнейший из всех языков и Богу любимейший, потому что без поганских хитростей и руководств, каковы грамматика, риторика, диалектика и прочие коварства тщеславные дьявольские простым прилежным учением, без всякого ухищрения к Богу приводит» [140]140
  С.М. Соловьев. т. Х, с. 415.


[Закрыть].

Но нет, обратился Алексей Михайлович в Киев с просьбой прислать в Москву священноиноков Арсения Сатановского (прекрасная фамилия для священника!) и Дамаскина Птицкого, которые «божественного писания ведущи и еллинскому языку навычны, и с еллинского языка на славянскую речь умеют». Тогда же приехал из Киева и Епифаний Славинецкий. Им поручили сверку русских книг с греческими текстами. Царский любимец Федор Ртищев построил монастырь и поселил в нем 30 монахов, приглашенных из Киево-Печерской лавры и других украинских монастырей. Он сблизился с Епифанием Славинецким и другими учеными украинцами и проводил в беседах с ними целые ночи.

Еще одно сокровище привез с собой в Москву иерусалимский патриарх Паисий – некоего Арсения, ученого-богослова и переводчика, который на Руси был прозван Греком, хотя правильней называть его Арсений Жид. Этот авантюрист переходил из веры в веру, начиная с иудейской – в Италии был католиком, в Турции магометанином, в Польше – униатом [141]141
  Дм. Жуков. Цит. соч., с. 50–52.


[Закрыть]. На Руси его разоблачили как еретика и сослали в Соловки, но оттуда его вывез Никон.

Епифаний Славинецкий капал на мозги Никону, ставшему патриархом, ставил ему в пример Киев, где все по греческому чину. И Никон принял почти единоличное решение провести реформу.

Его бывший союзник Иван Неронов упрекнул его: «Иноземцев ты законопоклонение хвалишь и обычаи их приемлешь благоверными и благочестивыми родителями их называешь, а прежде ты же сам много раз говорил, что греки и малороссияне потеряли веру и твердость и что добрых нравов у них нет» [142]142
  Дм. Жуков. Цит. соч., с. 59.


[Закрыть].

Л. Пушкарев, работа которого о Симеоне Полоцком напечатана в одном флаконе ЖЗЛ с работой Дм. Жукова об Аввакуме, называет Ивана Неронова одним из ярких проповедников того времени. Для ораторского стиля Неронова были характерны доступность изложения и эмоциональность.

С приходом к власти патриарха Никона демократическая проповедь начинает подвергаться гонениям. Пользовавшиеся высоким покровительством киевские монахи обнаглели и осудили простые проповеди русских священников: «Враки де они вракуют, слушать у них нечего… учат де просто, ничего не знают, чему учат». Проповедь становится торжественной, учительской, украшается всевозможной схоластической риторикой, сложными образами. К тому же произносилась она на церковнославянском языке, все более отдалявшейся от живой разговорной речи. Например, в проповедях того же Епифания Славинецкого «господствуют сложные метафоры, множественные слова, трудно воспринимаемые на слух и далекие от разговорного русского языка… Нередко встречаются и чуждые по конструкции русскому языку предложения» [143]143
  Дм. Жуков, Л. Пушкарев. Русские писатели XVI века, с. 255–257.


[Закрыть].

Вот вам и плоды познаний заезжих украинцев в риторике и диалектике! Они не только способствовали расколу церкви, но и русский язык портили!

Во дни печальные великого поста 1653 года всего через полгода после избрания в патриархи, Никон отдал распоряжение креститься по-гречески, тремя перстами, и послал его прежде всего в Казанскую церковь, к Неронову. Неронов заявил после этого, что России грозит отпадение от веры, а Аввакум (протопоп Аввакум 25.11.1620–14.04.1682) и костримский протопоп Даниил подали челобитную царю против «инноваций», но ответом на нее были лишь репрессии против несогласных с реформами Никона. Первым арестовали муримского протопопа Логгина, которого потом расстригли; Неронова отправили в ссылку в вологодский Спасокаменный монастырь, Даниила тоже расстригли и сослали в Астрахань, где уморили в земляной тюрьме. Аввакума выгнали из Казанской церкви и он стал служить в сарае во дворе у Неронова, но 21 августа 1653 года его арестовали, а в сентябре отправили в ссылку в Сибирь с женой и четырьмя малолетними детьми, один из которых только что родился. Правда, расстригать тогда не стали, и он снова возглавил Вознесенское протопопство в Тобольске.

Первые победы, одержанные в 1654 году, были омрачены тем, что в Москве началась моровая язва. Люди умирали тысячами. Поднялся ропот, на эпидемию стали смотреть как на божью кару за вероотступничество. Некто Софрон Лапотников проповедовал: «Во всем виноват патриарх; держит он ведомого еретика старца Арсения, дал ему волю, велел ему быть у справки печатных книг, и тут чернец много книг перепортил» [144]144
  С.М. Соловьев. т. Х, с. 630.


[Закрыть].

На соборе, который Никон созвал в конце 1653 года, против его нововведений осмелился выступить один коломенский епископ Павел, которого за это сослали сперва на Онежское озеро, а потом на Хутынский хутор около Новгорода, где церковные бандиты, посланные Никоном, «убиша его до смерти, и тако его сожгоша огнем по никонову велению».

Аввакума же с женой и детьми патриарх приказал сослать в Якутский острог и запретить ему служить в церкви. После поступил другой приказ: послать его с воеводой Пашковым в Даурию. Множество мучений и истязаний суждено было вытерпеть протопопу от этого сатрапа, но они его не сломили.

Не сдавался и Неронов. Из своей вологодской ссылки он писал царю: «На Москве сидит мордвин и всем царством мутит» и предрекал появление Антихриста. Никон (Патриарх Никон, 1605–1681), в миру Никита Минин, действительно родился в мордовском селе Вельдеманове, в 15 верстах от Григорова, родного села Аввакума. По преданию, некий мордовский волхв предрек ему великое будущее. «Я Никона знаю – вспоминал Аввакум – недалеко от моей родины родился… отец у него черемисин, а мать русалка… а он, Никитка, колдун учинился, да баб блудить научился».

Неронову запретили писать царю и перевели на север, в Кандалакшский монастырь. Оттуда он бежал в Соловки и склонил на свою сторону весь монастырь, бросив в землю семена будущего восстания. Тайно вернувшись в Москву, он постригся в Даниловом монастыре и стал старцем Григорием. Никон отлучил его от церкви. Однако, когда в январе 1657 года, находившийся в розыске Неронов, сам сдался Никону, никакой кары не последовало. Наоборот, Никон снял с него отлучение и разрешил служить в московских церквях по старым обрядам и служебникам, сказав, что старые и новые «обои добры. По каким хочешь, по тем и служи».

Причина заключалась в том, что положение Никона пошатнулось. Возмужавший царь стал тяготиться его опекой, тем более что Никон, по примеру римских пап, ставил духовную власть выше светской. Поэтому Никон и предпринял попытку примириться со староверами, но его надежды были напрасны. Неронов, допущенный к царю, стал настраивать его против Никона.

Никон не стал ждать опалы, а, опережая события, пошел на шантаж. 10 июля 1658 года он отрекся от патриаршего престола, надеясь, что царь бросится его отговаривать, но этого не случилось – царь посылал к нему лишь своих приближенных. Девять лет после этого Россия жила без патриарха.

Неронов уже через год после ухода Никона подал царю челобитную об избрании нового патриарха. Суздальский поп Никита Добрынин, известный под прозвищем Пустосвят, чуть не засудил архиепископа Стефана за употребление никоновских обрядов. В Соловецком монастыре не признавали новых книг. Начала складываться литература в защиту старых обрядов. Архимандрит Покровского монастыря Спиридон Потепкин обвинил исправителей книг в латинской ереси. В том же духе писал дьякон московского Благовещенского собора Федор Иванов, впоследствии сгоревший на одном костре с Аввакумом. «Нам, всем православным христианам, подобает умирати за один аз, его же окаянный враг выбросил из Символа там, идеже глаголется о Сыне Божии Иисусе Христе: «рождена, а не сотворена»; велико зело сила в сем аз сокровенна».

Современному просвещенному человеку непонятно, как можно умирать за какой-то «аз», он и за весь Символ умирать не захочет. Но православие это, главным образом, обрядоверие – так однозначно написал Л. Бородин в журнале «Москва», который он редактировал. Он отнюдь не намеревался как-то принизить этим православие, поскольку сам был человеком глубоко верующим и говорил во времена своего диссидентства, когда церковь была в загоне: «Даже если в России останется лишь одна деревенская церковь с не очень грамотным и пьяным попом, – и от нее снова распространится по России православие». Просто обряду придавалось такое значение, что пропуск даже одной буквы в молитве считался святотатством. У мексиканских индейцев был такой ритуал:

жрецы играли в мяч, и если кто-то ронял мяч, его казнили, поскольку падение мяча, как полагали, могло вызвать падение на Землю одного из небесных тел. Я не приравниваю русских к индейцам, я только подчеркиваю, какое значение может иметь в глазах истинно верующих каждая деталь ритуала.

Летом 1662 года Аввакум получил разрешение вернуться из сибирской ссылки. По дороге он «учил по градам и везде, еще же и ересь никониановую с дерзновением обличал». В Тобольске он познакомился со ссыльным попом Лазарем из города Романова, тоже сгоревшим потом, как и московский дьякон Федор, на одном костре с Аввакумом.

Весной 1664 года Аввакум вернулся в Москву. Ему сказали прямо: уймись, и ты получишь лобное место. Даже наивысшее – место царского духовника и показали ему бумагу о назначении. Но он отказался. Царь надеялся исправить протопопа, а Аввакум хотел исправить царя. Но силы были неравны, и в августе 1664 года строптивого протопопа опять отправили в ссылку.

У царя были основания его бояться. «До приезда Аввакума многочисленные противники никоновской реформы действовали всяк на свой риск. У них не было признанного главы, руководителя, который объединил бы разрозненные усилия и создал мощное движение. Теперь такой руководитель появился. Десятилетняя ссылка в Сибирь, непоколебимая стойкость и приверженность к «родной святой старине», громадная начитанность, редкая способность в любых условиях постоять за свои убеждения – все это создало ему непререкаемый авторитет» [145]145
  Д. Жуков. Цит. соч., с. 123.


[Закрыть].

Аввакума с семьей сослали на север, на реку Мезень. Были также арестованы и высланы дьякон Федор и Никита Пустосвят.

Царь спешил с созывом церковного собора, стремясь покончить одновременно и с «правой» и с «левой» оппозицией, и с загордившимся Никоном, вздумавшим поставить духовную власть выше светской, и со старообрядцами, осмелившимися перечить царю во имя веры.

Константинопольский и иерусалимский патриархи уклонились от поездки в Москву, приехали лишь Макарий антиохийский и Паисий александрийский. «Они были беднее и потому покладистей» – ехидно замечает Дм. Жуков [146]146
  Д. Жуков. Цит. соч., с. 135.


[Закрыть].