Текст книги "Тайный гость"

– Понимаю сомнения вашего величества! За долгую практику адептов мы с магистром Келли встречали немало суфлеров и просто откровенных каналий, пытавшихся выдать свои махинации за искусство Великого делания! Они использовали тигли с двойным дном, азотную кислоту, в которой предварительно растворяли серебро, но самой распространенной проделкой всегда было приготовление смеси золота и ртути, известной как амальгама. Дело в том, что при нагревании ртуть испаряется, оставляя после себя чистый драгоценный металл!

Ди обвел присутствующих ироничным взглядом и церемонно склонил голову.

– Я говорю, чтобы показать, у нас нет секретов. Magnum opus в чистом, незамутненном виде! Чтобы развеять все сомнения, я прошу государя оказать честь и лично ассистировать магистру Келли, который произведет некоторое количество алхимического золота.

– А я смогу?

– Это совсем не сложно, ваше величество!

Алхимики переглянулись и скрытно обменялись загадочными знаками.

– Приступим!

Эдвард Келли подошел к печи и маленькими мехами поддал воздух в топку. Атанор сердито загудел. Жар вокруг него стал почти нестерпим. Тигель раскалился докрасна и громко потрескивал в ожидании начала проекции[36]36
  Процесс преобразования вещества в более высокую форму.


[Закрыть].

– Ваше величество, прошу вас отмерить три унции свинца и поместить в тигель.

Михаил послушно выполнил. Свинец зашипел и расплавился. Келли удовлетворенно кивнул и извлек из сумки, висевшей на боку, небольшой флакон, едва ли на четверть заполненный тягучей бордовой субстанцией.

– Эта мастика святого Дунстана. Магистериум[37]37
  Реактив, необходимый для трансмутации металлов в золото.


[Закрыть]. Тингирует любой металл – пояснил он и, маленькой ложечкой отмерив необходимую дозу, стряхнул ее в расплавленный свинец.

Металл сразу начал кипеть и пениться, словно мясной отвар в чугунке. Прошло немало времени, прежде чем проекция оказалась успешно завершенной. Михаил клещами извлек из тигля вставку с «оплодотворенной основой» и поместил ее в ведро с холодной водой. Комнату мгновенно заволокло густым вонючим туманом, сквозь который слышались шкворчание и треск остывающего металла. Когда воздух очистился и вода в ведре остыла, весьма довольный собой Келли предложил царю собственноручно извлечь получившийся результат. Закатав рукава, Михаил нерешительно опустил руку в воду и, покопавшись, вытащил небольшой слиток, внешне весьма похожий на настоящее золото! Впрочем, быстрая проверка на вес и на зуб показала, что это и было золото!

Хлопова за столом восхищенно всплеснула руками. Салтыков, стоя у двери, от душевных переживаний издал возглас, более похожий на визг голодного хряка. И только царь оставался внешне совершенно спокоен и почти равнодушен к произошедшему на его глазах чуду.

– И много у вас этой мастики?

– Увы, государь, это все, что у нас есть. Изготовить новую можно, но сложно и дорого. К тому же звезды пока не благоприятствуют данному мероприятию. Надо ждать!

Михаил вертел в руках слиток алхимического золота и размышлял. Его хмурое лицо не сулило алхимикам ничего хорошего. Не давая царю принять решение самому, Ди постарался направить его мысли в нужную ему сторону.

– Вашему величеству не стоит беспокоиться. Звезды, в конце концов, переменчивы. Ангелы наделили меня многими знаниями, а как только они разрешат провести восемнадцатидневный ритуал эвокации[38]38
  Призыв духа, демона, божества или других сверхъестественных существ в западном эзотеризме.


[Закрыть], то возможности мои возрастут кратно по отношению к сегодняшним!

– Ангелы? – недоверчиво развел руками Михаил. – Как они вообще говорят с тобой?

Алхимик загадочно улыбнулся и достал из потайного кармана своего дублета небольшой футляр, обтянутый змеиной кожей. Внутри лежал черный полированный камень, для удобства снабженный изящной резной ручкой из слоновой кости.

– Мой «глазок»! – с гордостью произнес он тут же и пояснил свои слова: – Однажды, много лет назад, после долгой и горячей молитвы Господу нашему ко мне явился ангел Ариэль. Он пообещал мне свою дружбу и содействие в проникновении за завесу будущего. В одно из своих последующих посещений Ариэль подарил мне отполированный черный кристалл, с помощью которого стало возможно поддерживать связь с ним и другими духами, обитающими за пределами человеческого мира. Помимо того, камень способен пронзать одной лишь силой, заключенной в нем, пространство и время, показывая события настоящего, прошлого и будущего!

– Что же он показывает?

– Все. Надо только настроиться на должный лад! Хотите увидеть вашего отца, государь?

Михаил вздрогнул и нахмурил брови. При дворе каждый знал, как сильно молодой государь скучал по своему отцу, и любые уловки, так или иначе касавшиеся этой темы, грозили плуту большими проблемами.

– Ты, наверно, смеешься? Он в Польше. В плену у короля Жигимонта[39]39
  Сигизмунд III Ваза (1566–1632) – король польский и великий князь литовский (1587–1632), король шведский (1592–1599).


[Закрыть].

– Для «глазка» это не преграда! О древнем искусстве катопромантии[40]40
  Использование для ясновидения кристаллов и особым образом отполированных металлических зеркал.


[Закрыть] говорил еще Пифагор!

– И ты можешь показать мне отца? Смотри, чародей, с огнем играешь!

Ди, иронично ухмыльнувшись, пожал плечами и снова обменялся с Келли взглядами. Келли кивнул и зачем-то направился к двери потайного хода.

– Еще недавно, – продолжил Ди, проводив помощника взглядом, – это было весьма затруднительно, ибо кристалл слишком мал, образы в нем неверны. Видения неуловимы, смутны и загадочны. Неподготовленному человеку без опытного проводника даже понять их сложно. Но теперь благодаря механизму, созданному магистром Келли, делать это стало много проще!

В это время субтильный Келли с трудом внес в комнату массивный черный ящик, у которого отсутствовала задняя стенка, заменял ее кусок плотной материи темно синего цвета. Не говоря ни слова, алхимик установил свое изобретение на край стола и принялся его настраивать, не забывая посылать Михаилу поклоны и томные улыбки. Закончив, он осмотрел конструкцию со всех сторон и, оставшись довольным собой, обратился к царю:

– Государь, все, что вам нужно, – это сесть рядом с ящиком, засунуть голову внутрь и сосредоточиться на видении, которое вы желаете получить.

– Миша, не надо! – Хлопова попыталась остановить царя, но он не стал слушать, мягко приложив свой указательный палец к ее губам. Желание увидеть отца пересилило осторожность.

Михаил решительно сел на трехногий табурет, приставленный Келли к столу, и засунул голову внутрь ящика. Ди накрыл его куском материи, опустил в небольшую прорезь на верхней крышке коробки свой загадочный «глазок» и выдвинул спереди ранее неприметную трубу, заклеенную черной бумагой.

– Belzazel! Belzazel! Belzazel! Thittersa Zapkyos Brusiat Algior Soryam Ferozim Abdizoth Mulosin Belzazel! Belzazel! Belzazel![41]41
  Зов Четвертого Духа в Енохианской магии.


[Закрыть] – монотонно запел он, при каждом такте ударяя в невесть откуда взявшиеся у него кастаньеты.

В ящике было довольно душно. К тому же сильно пахло рыбьим клеем, запах которого Михаил с детства терпеть не мог. Шло время, ничего не происходило. Постепенно царь, привыкший к темноте, стал различать смутные силуэты, скрытые за стеной сизого тумана, наполнявшего далекий и постоянно удаляющийся от него горизонт. Из-за этого загадочного явления немного кружилась голова и создавалось странное ощущение, что пространство внутри короба казалось большим, чем снаружи. До рези в глазах вглядываясь в туман, царь заметил, что силуэты отнюдь не стояли на месте, а постоянно перемещались из одного угла в другой, на короткий миг возникая и снова исчезая в сизом мареве. Михаил упорно ждал, проявляя завидную сдержанность. Наконец мглу озарил яркий свет, появившийся откуда-то извне. Клубы тумана, как тяжелые портьеры, раздвинулись, и перед изумленным взором молодого царя открылось ошеломляющее видение: мрачное сводчатое помещение, тускло освещаемое нещадно чадящим масляным фонарем. Стены, сложенные из грубого камня, в некоторых местах, видимо, от царящей сырости покрытые зеленой плесенью. На полу грязные, изъеденные молью ковры. На стенах облезлые, с клоками полинявших ниток гобелены, сюжеты которых уже не угадывались даже приблизительно.

«Что за хоромы? – подумалось Михаилу. – Где это? Право, не у нас!»

Неожиданно видение стронулось с места, словно некто со стороны перемещал его по кругу. Незаправленная походная кровать. Грубый, тяжелый стол. На столе остатки еды, среди которых суетились вездесущие мыши. В дальнем углу огромный, в рост человека, камин. В очаге медленно догорало сучковатое полено. Рядом с камином стоял, грея руки над огнем, статный мужчина, одетый в длинный вощаный[42]42
  Цвет воска, от желто-серого до янтарно-желтого.


[Закрыть] жупан с червлеными[43]43
  Темно-красный, малиновый, бордовый.


[Закрыть] пуговицами из крученого шнура.

– Батюшка! – закричал молодой государь, подавшись всем телом вперед, словно вознамерился одним рывком проникнуть внутрь волшебной коробки. – Я здесь! Я…

Массивная конструкция со скрипом пошатнулась, но устояла на месте.

– Государь! – застонал Михаил, осознав всю тщетность попытки.

Он вдруг испугался, что его легкомысленный порыв мог нарушить связь с отцом, и видение, исчезнув, никогда не появится вновь, но, к его удивлению, этого не случилось. Вглядевшись, он, как и мгновениями ранее, увидел мрачную комнату, горящий камин и отца, стоявшего рядом. Филарет, подслеповато щурясь, смотрел прямо на Михаила и что-то кричал ему, размахивая руками, но разобрать слова, что говорил отец, было невозможно, ибо звук не проникал сквозь бездну, отделявшую их друг от друга. Вскоре вновь возникшие клубы сизого тумана медленно, но верно поглотили в себе таинственную комнату, а с ней и Филарета.

– Нет! – завопил Михаил, вынимая голову из волшебного ящика. – Верни его, чародей! Немедля! Я приказываю!

Ди, потупив взгляд, беспомощно развел руками.

– К сожалению, государь, это невозможно! Канал весьма тонок и неустойчив, а механизм слишком мал и хрупок. Для создания устойчивой связи, способной пронзать пространство, нужен другой, более мощный!

– И вы можете его создать?

– Разумеется, ваше величество. В наших силах дать вам возможность не только увидеть отца, но и встретиться с ним во плоти.

Царь замер – пораженный неожиданным предложением английского авантюриста.

– Как такое возможно? Я не верю!

– Наша безупречная репутация при монарших дворах Европы служит тому порукой! – с жаром возразил царю Артур Ди. – Мы соберем для вас особую машину, государь. Она создаст в обширном море вечности пространственное «яйцо», независимое от вселенной времени, в котором пребывает человеческое сознание. Существовать оно сможет недолго, но достаточно, чтобы позволить встретиться с вашим батюшкой. Мы называем это домом Еноха, а путь к нему – мостом Ангелов!

Михаил поморщился и покачал головой:

– Ничего не понял, но звучит слишком красиво, чтобы быть правдой!

Келли, по большей части молчавший все это время, запальчиво воскликнул, защищая свое творение.

– Государь вправе не верить, но он мог убедиться – наши машины работают!

Ди тут же поддержал своего товарища.

– Доверьтесь нам! Мы с мэтром Келли отвечаем за успех собственными головами! Если что-то пойдет не так, как задумано, мы безропотно сложим свои головы на плахе!

Царь на мгновение задумался и, бросив взгляд на едва сдерживающую себя невесту, шутливо погрозил ей пальцем.

– Хорошо. Что для этого надо?

– Время и деньги, государь!

– Они у вас будут. Все, что надо, получите у Салтыкова.

Михаил встал и, не прощаясь, направился к выходу. В дверях он обернулся и бросил пристальный взгляд на алхимиков.

– Никто не должен знать о нашем договоре! Ни одна живая душа!

– Милость его величества не знает границ! – хором откликнулись англичане, низко склонив свои головы.

Спускаясь по ступеням красного крыльца аптеки, Мария не стерпела, и ее раздражение вырвалось наконец наружу.

– Миша, как ты можешь доверять этим проходимцам? У меня сердце тревогу чувствует! Словно жаба холодная в перину забралась. Не верь им, не надо!

Шедший сзади Салтыков из чувства предосторожности поспешил поддержать будущую братаниху[44]44
  Жена двоюродного брата.


[Закрыть].

– Государь, хотя я и привел их к тебе, но тоже должен сказать – лично я им не доверяю!

– Вот как? – усмехнулся царь, садясь в карету. – Значит, будь вдвойне осторожен и докладывай мне обо всем!

Царский возок неспешно катил по Китай-городу. Громыхая колесами, он свернул на Певчую в сторону Богоявленского монастыря. Мария сидела напротив царя и молча смотрела в слюдяное оконце, сквозь которое даже солнечный свет проникал весьма неохотно.

Михаил, почему-то решив, что невеста обижается, хмыкнув, теплой рукой примирительно потрепал ее по колену.

– Не переживай, милая! Все будет хорошо!

Девушка, бросив на царя рассеянный взгляд, раскрыла перламутровый футляр, лежавший на коленях, и достала подаренного скарабея. Лицо ее выглядело растерянным. Словно в чем-то колеблясь, Мария осторожно зажала игрушку в ладони и прикрыла веки. Через мгновение глаза широко раскрылись, отразив целую палитру чувств, бушевавших в душе. С чувством откровенной гадливости она швырнула ценный подарок в угол кареты. Корпус драгоценного механизма сразу треснул, рассыпавшись по полу кучей разнообразных колесиков, пружинок и мелких шестеренок.

– В чем дело?

Лицо Михаила выражало недоумение.

Мария бросила на царя тревожный взгляд и сбивчиво прошептала, едва сдерживая слезы:

– Страшно мне, Мишенька! Не те они люди, за кого себя выдают… Я знаю. Чувствую… Веришь?

Царь смущенно огладил рукой свою жидкую бородку и расстегнул ворот сорочки. Сняв с шеи небольшую ладанку на тонкой серебряной цепочке, он протянул ее Хлоповой.

– Надень. Это тятеньки. Он мне ее в ссылку дал!

– Как можно, государь?

Мария испугано отшатнулась от предложенного подарка, но Михаил настойчиво повторил:

– Возьми, говорю! Придет время, она нас обоих сбережет!

Глава 6

– В Китай-городе на съезжем дворе дьяк Игнатий Аникеевич Лукин доносит, что Троицкого-Сергеева монастыря крестьянин, звать Оськой, Андреев сын: шел-де Оська из-за Москвы-реки, как на Москворецком мосту, неведомо какого чину люди, напавши на Оську, били его и увечили, за волосы драли и голову проломили. А по смотру на нем, Оське, голова проломлена, и рубаха изодрана, и волосы все выдраны…

– Далее.

– В Земляном городе, за Яузой, в Семеновской слободе объезжий Иван Матвеевич, сын Бобоедов отписывает, что Кабацкого приказа подьячий Андрей Степанов шел из города и его-де, Андрея, на Яузском мосту гулящий человек Мишка Сергеев бранил всякой непотребной бранью и похвалялся резать ножом, и порезал у него у левой руки мизинец, и зашиб по голове…

– Не то.

– В Белом городе, на Сретенке. От Степана Якимова Перского. Пишет, что Татьянка, жена сретенской сотни тяглеца Ивана Савкина повздорила в стекольной лавке оконничного ряда, что напротив Лобного места, с торговым человеком Никонкой Никифоровым да в сердцах побила ему связку оконных стекол на 8 алтын и 2 деньги и 3 фунта оконной слюды на 3 рубля, чем привела его в состояние горестного изумления и печали неизбывной…

– Что еще?

– Там же, на Сретенке, отставной стрелец Захар Гвоздев застрелил из пищали черта, воровавшего кур…

– Стой!

Дьяк Земского приказа Иван Степанов, читавший отписки объезжих голов, замер на полуслове и вопросительно посмотрел на отца Феону.

– Давай подробнее!

– Так это почти все… – виновато заморгал белесыми ресницами опечаленный дьяк.

– Стрельнул ему в брюхо и закрыл в курятнике, а пока бегал за решеточным приказчиком, нечистого дух простыл. Понятное ведь дело – черт, он и есть черт. Ждать не будет!

– Погоди ты со своим чертом! – отмахнулся монах от суеверных россказней Степанова. – Где, говоришь, это было?

Степанов еще раз взглянул на запись.

– На Сретенке, у Введенской решетки. Рядом с двором князя Ивана Петровича Засекина.

Феона кивнул и поднялся со скамьи, на которой слушал сообщения дьяка.

– Все, далее можешь не читать. Верни отписки Проестеву, более они мне не нужны.

Степанов собрал в кучу свитки, лежавшие на столе, и помялся в нерешительности, почесывая лохматый затылок.

– Чего тебе?

– Я по поводу украденной литореи.

Отец Феона усмехнулся и по-отечески похлопал провинившегося дьяка по плечу.

– Что говорить? Плохо, но кто не без греха? Путь опыта, Ваня, – самый горький из всех известных!

Степанов почему-то расстроился и решительно замотал головой.

– Спаси Христос, Григорий Федорович, но я не о том!

– Любопытно! – хмыкнул Феона. – Объяснись!

– За два дня до гибели капитана я заходил к нему узнать, как продвигаются дела с тайнописью.

– Вот как? И что?

Степанов наморщил лоб и неопределенно пожал плечами.

– Крутился у него в доме некий Ричард Свифт. Секретарь английского посольства.

– Не путаешь? Не голландского? – перебил его отец Феона.

– Нет. Точно – английского! Капитан его представил, мол, секретарь аглицкий…

– Ладно. Дальше!

Степанов заморгал глазами, мысленно обдумывая, как бы доходчивей объяснить Феоне свои сомнения.

– Не понравился мне этот англичанин, – наконец произнес он. – Скользкий, как пиявка. Все вынюхивал, выспрашивал. Во все нос свой совал!

– Они что, друзьями были?

– Нет, просто знакомыми. Даже не близкими. Как пришел, так и ушел. А вот в тот вечер, когда дом капитана обнесли, в соседнем переулке караульщики видели черную карету с красными колесами. Такая в Москве только у английского подворья имеется. Думаешь, случайное совпадение?

Феона отрицательно покачал головой.

– Совпадения редко бывают случайными. Во всяком случае, я в них не верю.

– Я тоже! – встрепенулся дьяк и продолжил: – Карета долго стояла не двигаясь. Потом к ней подошли двое, по самые глаза закутанные в плащи, молча забрались внутрь, и она сразу уехала, успев до того, как на Сретенке и Лубянке сдвинули рогатки.

– Занятно! Начальнику о том докладывал?

– Не успел! Он мне сразу по морде сунул и в холодную упек!

– Понятно.

Феона криво усмехнулся и с размаха хлопнул дьяка по плечу, едва не свалив того с лавки.

– Все, Ванька, дуй в приказ, а Проестеву расскажи то, что мне рассказал. Ты не подлеток[45]45
  Подросток.


[Закрыть], чтобы обижаться!

Дьяк недовольно закряхтел под тяжелой дланью монаха.

– А ты что же, Григорий Федорович?

– А я пойду навещу нашего незадачливого охотника на бесов. Как там его?

– Захар Гвоздев…

Глава 7

Найти дом Гвоздева большого труда не составляло. После истории с вороватым «чертом» показать дом стрельца в Покровской и Сретенской сотнях мог первый попавшийся малолетний сопляк, дни напролет проводивший на улице и все про всех знавший. Но вот побеседовать с местной «знаменитостью» оказалось делом непростым. Отставной стрелец наотрез отказался разговаривать с монахом о случившемся. Более того, пообещал переломать ему ноги и руки, если еще раз увидит его у своих ворот.

В этом, собственно, не было ничего удивительного. Москвичи по природе своей были люди строптивые и самовольные. Послать к черту, если что, могли не только любопытствующего по собственной праздности безвестного инока, но и сами власти, если сила в тот момент была не на их стороне.

Объезжие головы жаловались в Разрядный приказ, что обыватели московские и разных чинов люди «учинились непослушны». Избы и мыльни топили безвременно, на караулы ходить отказывались и надолбы строить не желали.

Задержанных за различные проступки власти на местах регулярно сажали в чуланы и ледники, откуда они беспрепятственно сбегали домой. Непослушных за нарушения и неисполнения распоряжений объезжие головы били дубьем и батогами, но точно так же и горожане без всякого уважения к чину угощали их дрекольем и плетьми.

Вот не понравился отец Феона Захарке Гвоздеву своими расспросами, и необузданный в гневе мужик захлопнул перед ним калитку, пообещав в следующий раз разобраться с любознательным иноком по-мужски. Тут надо добавить – обещал напрасно и крайне опрометчиво!

Услышав повторный, громкий и требовательный стук, Захарка схватил воткнутый в плаху топор и, раздраженно рыча, отворил ворота. В следующий миг он уже лежал с разбитым носом на мокрой от растаявшего снега земле и мычал что-то нечленораздельное, мутным взором разглядывая плывущие по небу облака.

– Убили! Насмерть убили мужика моего! – заголосила жена Захарки и, суматошно размахивая руками, опрометью выскочила со двора на улицу.

– Спасите! Караул! Тати на дому живота лишают!

Заполошная баба горланила с надрывом, однако вернуться во двор, где якобы убивали ее мужа, совсем не спешила. Вокруг нее собралась толпа зевак, самые храбрые из которых дерзновенно заглядывали в ворота, при этом не проявляя желания зайти в них и выяснить, по какому случаю такой знатный переполох учинился?

Не обращая внимания на весь этот перегуд снаружи, Феона присел над Гвоздевым и протянул ему кусок домотканого холста, снятый им с тына.

– Ну, теперь поговорим или мне тебя на съезжий двор тащить?

Захар сплюнул на землю кровавую слюну, взял протянутый платок и приложил к разбитому носу.

– А чего не поговорить, коль хороший человек!

Отец Феона беззлобно усмехнулся в густые, опрятно стриженные усы и охотно помог стрельцу подняться на ноги. Со спины донесся громкий топот подкованных сапог и послышались возмущенные голоса.

– Бесчинствуешь? Кто позволил? Что ты за монах такой?

Феона не спеша обернулся. Три чернослободца, один из которых был вооружен коротким бердышом, а двое остальных – угрожающего вида дубинками, со всех сторон утыканными коваными гвоздями, зашли во двор и направились прямиком к монаху.

– А сами-то вы кто, православные? – спросил он с ухмылкой.

Эта высокомерная ухмылка сильно не понравилась чернослободцу, перекидывавшему с руки на руку бердыш на коротком и толстом древке.

– Мы есть решеточные сторожа с Кисельного, – произнес мужик важно и заносчиво, – я здесь десятский!

– Как звать?

– Кличут Афанасием. Тебе зачем?

– Я Григорий Образцов, помнишь такого?

Услышав громкую фамилию, Афонька стушевался, но, настороженно оглядевшись, быстро взял себя в руки и, подбоченившись, спесиво выпятил нижнюю губу.

– Почем мне знать, что не врешь? Бумага есть?

– Нет бумаги…

– Ну тогда мы тебя самого на съезжий двор отволочем, – заорал десятский, потирая ладони.

Глаза его, вспыхнув как свечки, горели хищным огнем, не сулившим отцу Феоне ничего хорошего.

– Только сперва мы тебя сами проучим, чтобы наших мужиков не задирал.

Афонька, кивнув дружкам, перехватил свой бердыш двумя руками, точно выискивал место на теле монаха, куда было бы сподручней ударить обушком. Караульщики меж тем, поигрывая дубинками, зашли по бокам, весело перемигиваясь, точно все происходящее сильно их забавляло.

Отец Феона, оглядевшись, нехотя поднялся на ноги и устало покачал головой.

– Как же я не люблю это!

Перехватив предплечьем занесенный над ним бердыш, монах, развернувшись, заплел древком руки противника, и, схватив его за шею, резко толкнул по кругу вниз и вбок. Десятский, потеряв оружие, перевернулся в воздухе и, нелепо дрыгая ногами, рухнул оземь, сильно ударившись спиной. От удара у него перехватило дыхание. Все, что бедняга смог выдавить из себя в тот момент, был протяжный стон, полный боли и удивления.

Не останавливаясь на поверженном десятском, отец Феона следом свалил одного из караульщиков, ткнув древком в солнечное сплетение, а второго положил рядом простым шлепком ладони по лбу. Убедившись, что поле боя осталось за ним, монах отшвырнул бесполезный теперь бердыш, который, пролетев по дуге, воткнулся в землю между ног завывшего от страха решеточного.

– Григорий Федорович, прости Христа ради! Не признал!

Вразумление действием оказалось столь весомым, что Афонька мгновенно вспомнил имя знаменитого московского судьи и воеводы, в свое время наводившего трепет на весь воровской мир стольного города.

– Вот и славно, десятский.

Феона смерил Афоньку холодным, как сталь клинка, взглядом и скупо улыбнулся одними губами.

– Теперь иди. Глазунов-ротозеев в шею гони, – добавил он в спину десятскому, – путаются под ногами!

– Слушаюсь!

Афонька угодливо склонил голову и, растерянно озираясь, вышел со двора, плотно затворив за собой ворота. Во дворе остались только сам отец Феона, Захар Гвоздев с беспрерывно икающей от страха женой да четверо детишек, с дерзким любопытством подглядывавших за грозным монахом из-за приоткрытой двери подклета.

– Ну, Захар Гвоздев, рассказывай, как ты нечистого застрелил?

Скрестив руки на груди, Феона пытливо смотрел на отставного стрельца, словно одними глазами мог проникнуть в его душу.

– А чего рассказывать? – смутился Захар, потупив взор.

– Все рассказывай, что было! – улыбнулся монах и, взяв за локоть, помог стрельцу подняться на ноги.

Сообразив, что бить его сегодня, кажется, больше не будут, Захар осмелел, расправил плечи и решительно махнул рукой.

– Было! Ульянка, баба моя, аккурат после второй ночной стражи с вечери пришла, говорит, в курятнике кто-то озорует. А у меня, понимаешь, в прошлом годе хорек всю птицу за раз подушил! Ну, взял я свою пищаль, захожу в курятник, а там, Господи Иисусе! Черт! Сам маленький, черный, глаза горят, и петух мой под мышкой!

– Глаза, говоришь, горели?

– Горели! Адовым, синим огнем… Страшное дело!

– Странно! – хмыкнул под нос отец Феона. – Ладно, чего дальше было?

– Так, это… – почесал затылок Захар. – Бросился он на меня, я и пальнул со страха, не целясь, а он завыл, точно я ему яйца отстрелил, отлетел в кормушку с зерном, взбрыкнул ногами и затих.

Захар замолчал, обернулся назад и тревожно огляделся, ища глазами поддержку жены.

– Продолжай! – нетерпеливо скомандовал отец Феона, которому надоело вытягивать из стрельца каждое слово, имеющее непосредственное отношение к происшествию.

– Чего продолжать-то? – не выдержал Гвоздев. – Закрыл я дверь и убег, а когда вернулся с десятским, черта уже и след простыл! Знамо дело – нечистый!

– Это все?

– Все! Вот баба моя не даст соврать!

– Все, все… – с горячностью поддержала мужа Ульянка.

– Все? – строго переспросил монах, подозрительно прищурившись.

Не выдержав пристального взгляда отца Феоны, Захар смутился и отвел глаза в сторону.

– Захар! – воскликнула побледневшая вдруг Ульянка.

– Все? – грозно свел густые брови монах.

– Ну было, было… – сдался Захар, повинно склонив голову перед прозорливым монахом.

– Что было?

– Коробочка одна!

– Эх, Захар, Захар, – выдохнула расстроенная жена и, обреченно махнув рукой, ушла в дом, загнав туда же уже совсем осмелевших детей.

– Ульянка! – плаксиво заныл стрелец, проводив женщину унылым взглядом побитой собаки.

– Давай, Гвоздев, не тяни, – вернул его к действительности строгий голос отца Феоны, – говори, что за коробка?

– Маленькая, не больше четверти[46]46
  Старинная мера длины, четверть аршина, пядь ≈ 177,8 мм.


[Закрыть]. На подстилке лежала.

– Что в ней?

– Почем я знаю? Боязно было открывать. Она тоже светилась, как глаза у черта!

– Что же ты с ней сделал?

– Отнес на лопате да в пруд сбросил! Что я, межеумок, беду кликать?

Отец Феона не стал дослушивать откровения Гвоздева. Вместо этого он крепко схватил его за ворот старенькой однорядки и резким движением потащил за собой.

– Пошли!

– Куда? – заартачился отставной стрелец, всем телом пытаясь выкрутиться из крепкого захвата могучего монаха.

– Покажешь, куда бросил.

Гвоздев без всякой охоты отвел отца Феону на край своих маленьких владений, где у него имелась яма размерами две на три сажени, доверху заполненная водой.

– Здесь… Сюда бросил! – засопел Захар, мрачно указав пальцем на место в паре аршин от берега.

Феона посмотрел в указанную сторону и покачал головой. Едва началась вторая седмица октября, и снега на Москве толком не видели, но вода в пруду уже покрылась настоящим льдом, пока еще тонким и прозрачным, как слюда. Было довольно холодно, однако выбирать не приходилось. Феона плотнее запахнул на себе полы кожуха и с сочувствием взглянул на стрельца.

– Ну что? Сам бросал – сам и доставать будешь.

– Что? Нет… да ни за что! – замотал головой Захар, отступая от края водоема. – Грех это!

– А кто тебя просил доказательства уничтожать? – пожал плечами Феона и крепко схватил мужика за рукав однорядки. Давай объясню. Ты ведь не черта в курятнике подстрелил, а человека. Маленького, черного, но такого же, как я или ты. А хуже всего, что оказался он иноземцем! Догадываешься, Захар, чем тебе это грозит? Крал он у тебя петуха или нет, еще вопрос, а вот его труп в леднике съезжего двора на Сретенке – явь, от которой не сбежать!

– Чем же мне тогда поможет эта коробочка, – насупился Гвоздев, неуверенно переступая с ноги на ногу.

– Это поможет мне, а я помогу тебе! Так что лезь. Греха не бойся, грех я твой отмолю!

Захар после недолгих размышлений досадливо сплюнул под ноги и, скинув с себя нехитрую одежонку, остался в одном исподнем.

– Вот же ж! – произнес он негодующе и пробил голой пяткой тонкий лед пруда.

– Ы-уу-ааа-оо-о! – разнесся над окрестностями утробный рев озабоченного осенним гоном лося, и Гвоздев, отбросив последние сомнения, погрузился в воду с головой.

Нырял он долго, каждый раз громко матерясь, отфыркиваясь и отплевываясь, прежде чем решиться нырнуть снова. Феона в какой-то момент даже пожалел, что заставил мужика нырять в ледяную воду.

– Нашел! – радостно завопил Гвоздев, вприпрыжку скача по воде на берег. – Нашел я!

Вода стекала по нему ручьями, ноги, руки и лицо были мертвецки синими, но на губах играла счастливая улыбка. Захар протянул монаху плоскую черную коробку из тонкого металла с какой-то замысловатой гравировкой, похожей на один из алхимических пентаклей и надписью на неизвестном Феоне алфавите.

– Вот она, нашел я! – все время повторял отставной стрелец, стуча зубами и шмыгая носом.

– Оденься, – произнес Феона, взяв протянутую ему коробку, – не ровен час заболеешь. Вон жена тебе одежку несет.

Монах кивнул на Ульянку, со всех ног бегущую к ним. Плача и причитая, она укутала его в бараний кожух, нахлобучила на голову заячий треух и заставила одеть старые валенки, все это время бросая на жестокого монаха осуждающие взгляды.

– Ничего, я терпеливый! – щурился Захар. – Хочу узнать, за что я жизнь едва не положил!

Отец Феона понимающе усмехнулся и, вытащив засапожник, одним отточенным движением вскрыл крышку. После чего слил попавшую внутрь воду.

– Ловко! – похвалил Захар и заглянул на дно коробки.

То, что он увидел, сильно смутило отставного стрельца. Лежали там пинцет, мерная ложечка для алхимических опытов, пригоршня мелких английских пенни и терракотовый пузырек, плотно закупоренный пробкой.

– Разочарован? – улыбнулся Феона, глядя на вытянувшуюся физиономию Гвоздева.

Захар смущенно хмыкнул и указал пальцем на пузырек.

– А это что?

– Сейчас узнаем.

Отец Феона извлек пробку и поднес горлышко к носу. Запаха не было, тогда он вылил содержимое на ладонь и растер между пальцами. Это была маслянистая мазь белого цвета. Монах прикрыл руку плащом, защищая ее от солнечного света, и рука вдруг засветилась синим потусторонним светом, до смерти напугав Гвоздева и его жену.

– Он, он и есть! – завопил Захар, размахивая руками.

Феона засмеялся.

– Не бойся, неопасно. Мазь не ядовита. Это Холодный огонь[47]47
  Фосфор. Считается, что он был открыт гамбургским алхимиком Хеннигом Брандом в 1669 году.


[Закрыть]. Черная бестия себе рожу мазала, чтобы народ пугать, а коробка светилась, потому что он ее этой мазью испачкал.